Черная Принцесса: История Розы. Часть 2

– Ты меня пугаешь, София!.. – Проворчал зло парень, держа себя из последних сил, чтобы не отпихнуть ее и не сделать так, как хочет он: остановиться и нормально поговорить, а и чего хуже – не бросить руль и не забить на управление… посреди дорожного полотна и потока же машин; а что делать, если только так, и таким уже лишь, образом, походу, «путем жертв», сможет сделать это. – К чему?.. К чему мы пришли?!

– К этому!.. – Подняла вдруг листок она и, свернув его еще пару раз, всунула его ему же во внутренний карман куртки. – Остальное – найдешь на почте; или у Никиты. Как я уже и сказала… раньше. И нет, я – не пугаю!.. Пока. Я – предупреждаю. «Пугала» бы – если бы знала: что и к чему идет; и кто и… к чему, кому может и… при-дет. Я – не знаю. Не… до конца… знаю. Но и!.. Все – описала. Все свои чувства и… эмоции. Все и ощущения. Сны… Сон!.. Сегодняшний же и… кряду. И, думаю, лишившись «ловца снов»: это только – начало. Но!.. Если… – И Женя вновь напрягся, скрипнув зубами. – Еще раз. Если!.. Если что-то все же, да и кто-то случится – ты не найдешь, да, все и… там: как с этим справиться. Но, может, найдешь хотя бы «подсказки»: из настоящего… в прошлое. Потому что пока и для меня же все лично – это все: ворох всего же… и сразу. Но и если клубок начнет разворачиваться и раскручиваться – ты сможешь зацепиться и… проследить цепочку событий. Найдешь – путь!.. Правильный и… верный путь! Сможешь и пройти его: от начала… до конца. И, может, даже… По итогу!.. Найдешь – и меня.

– Тебя?!.. – Тут уже и сама София подорвалась к нему с сиденья и обхватила за плечи, прижимаясь ближе и стараясь «спрятать» от «вернувшейся» к ним, но и все еще в наушниках, Карины: от ее зоркого глаза – редко же что и когда могло укрыться, а и особенно – на расстоянии метра, как сейчас; но и успокаивать еще и ее, от ее же все и иногда прямо-таки «параноидальных сдвигов по фазе», брюнетке было ни к чему, да и незачем – очень жирно же и перебор уже будет, с «горкой»: всего же все же – и понемногу, как хорошего, так и плохого. – А ты – где будешь?.. – Как не унял, так и не унимал свой разгоряченно-разъяренный тон-пыл он, пыша углями направо и налево.

– Знать бы… – прошептала его сестра, стараясь хотя бы пусть и «только», но и выглядеть спокойно.

– Вы, наконец-то, поговорили!.. Молодцы! – Крикнула им через музыку шатенка. – Рада – за вас! Песня закончится – и я присоединюсь к вам. Ну… К обсуждению!..

– Конечно… – улыбнулась ей в ответ брюнетка и развернулась к брату: но и только уже с уголками губ – вниз. – Ты поймешь – лучше, когда прочтешь все сам: что слушал и слышал; от меня или… нет, да… или нет. Но и: от корки до корки!.. Все, что ты говорил на парковке, правда. Ты же это и так– уже знаешь!.. Как и все. Но и подкрепи же ее – фактами из записей и… сохрани их! Я слишком много светила этой книжкой… и собой с ней, чтобы… Если и не броситься впрямь и уже прямо в глаза, то вызвать подозрения и… сомнения. «Засветиться» и… По-крупному!.. Боюсь, что и письмо – могло попасть: не в те руки. И не дойти… просто!.. А если оно – так, то и кто-то уже знает: что я, да и «в принципе», знаю. И может предполагать, что уже знают – и все. Все, кто… вокруг. Я, даже не подставляя тебя под удар, принципиально, нечаянно – подставляю!.. – И, зарывшись лицом в его темные волосы, вдохнула его и их запах, оставляя затем и свой легкий поцелуй на его макушке. – Я до последнего – не хотела этого. «Не хотела» – говорить, держа же в голове: тебя, Полину и… вашего ребенка. Вас всех и… Втроем! Я не хотела… и не могла допустить, чтобы тебе приходилось утаивать и врать, волноваться самому и… волновать ее. Но получается уже – так: как получается. Я «нашлась» – на той стадии, где мне нужно, уходя, прощаться с… любым. И если не говорить правду, в очередной же все раз, так как это будет еще сумбурней и непонятней, чем могло бы быть и есть, на самом деле, то сказать: где ее можно найти. Найди – ее!.. Найди – меня…

И только ощутив, как похолодела правое предплечье, а вместе с тем – стал мокрым и рукав пальто, только тогда она заметила уже и соленые дорожки на его щеках; а затем – и на ткани. Которые, видимо, до последнего держались, как и сам же Женя, раз тот так и не проронил ни звука и никак, ничем себя не выдал: но предательская влага вновь исполнила свое предназначение – и предала, излившись: всеми же его эмоциями и чувствами, всеми и ощущениями, что он держал в себе так долго до… и вот опять.

– Почему даже уже и находясь рядом, я чувствую, что вновь теряю тебя, Соф?!.. – Спросил горько и опечаленно он, мельком утирая слезы своей правой рукой; левую же – все так же держа на руле. – «Обретал» ли… хоть когда. И вообще!.. Ты – есть?.. А я?..

– Прости меня!.. – Выдохнула она в его макушку, тут же и сжимаясь вся: как внутри, так и снаружи; нужно было – держаться: ведь и если уже не он, то она, она должна была держаться, держать и вы-держать этот… весь костяк, и «крест», вывезти их. Как-то, да, и опять же все; но – вывезти. – Прости, что не сказала раньше. И сказала – так, не сказав и толком… ничего. Кучей малой… и какой-то: сборной солянкой!.. С винегретом. Я бы и сказала тебя все – сейчас. Сказала бы: и по приезду из университета!.. Но… Не подкрепив это – ничем стоящим?.. А ты и так уже – на пределе. Представь, что будет, когда все это – окажется правдой. Если бы у меня была такая возможность – я бы дождалась. Но и что-то мне уже подсказывает, что шанса такого – мне не представится; и возможности же таковой – не будет, не предвидится. Я не скажу, что, возможно, не приеду… Или!.. Не скажу, что: не появляюсь! Что: пропаду. Или… Или меня похитят!.. – И вновь же почувствовав, как брат, медленно, но верно, вместе с ней сжимается, будто и исчезая, готовый скрючиться, уменьшиться и… раствориться, она сжала его еще сильнее и прижалась сама же крепче к нему: чтобы дать понять, что она – здесь; и он – здесь. Что они оба – здесь, еще вместе; и все так же пока – в порядке. А если и «сейчас», то, может, и в дальнейшем!.. – Не знаю… Нет!.. Так я – «кликать» не буду. Но, как и слезы, предательское же «шестое чувство» – так и долбит, так и просится, чтобы его услышали и… поняли. Приняли: во внимание!.. Ты знаешь, что его у меня – не было: никогда. Да я и не верила в него. Но… Поверь уж – хотя бы ты. И прими!.. Просто: пока – во внимание. Это, может, оказаться бредом и… Сплошным же ведь… бредом! Но и если бы я не попыталась сейчас… Не отдав бы тебе это и не сказав: где и что найти, в случае чего… Я бы точно – себе этого никогда не простила. И вот!.. Как я никогда же не прощу себе: молчания! Отсутствие бы прощания – не простила бы: вдвойне. Да и что там!.. Втройне. Нет… Я уже – не прощаюсь, но… И не обнадеживаю. Держи это – на задворках, ладно?..

– Я не могу – тебя спрятать?.. – Уточнил все-таки и еще раз парень, быстрым и повторным движением своей правой руки стерев остатки влаги с лица и вернув ее тут же на руль, будто ничего и не было. – Увезти!.. К чертям… на куличики. Подальше от… Кто бы это ни был. Ангелы? Демоны?!..

– Нет!.. – Покачала головой София, вновь оставляя легкий поцелуй в его волосах; но и вплетая же в них не только его, а еще и немного своей сиреневой сирени после дождя, да и не только в них, а и во всю же напряженно-разожженную атмосферу вокруг них. – Ты – нужен: здесь. Ты же – уже: под присмотром. И да!.. Как и мы же… все. Под контролем и… «вопросом». На их карандаше!.. Но и все же. Если: не я и ты!.. Тогда… Тогда: Полина. И!.. Это – не альтернатива. Ни разу же: и не «вариант»! Совершенно!.. – Женя тут же нахмурился и дернул плечами: не столько и стараясь от нее отстраниться, сколько отстранить ее и от ее же все мыслей. – Я тоже – нет; и ты прав! Никто: не «тоже». Но – согласись: не худший. Учитывая, что и меня-то, в случае чего, не так жалко, правда?

– Вот, что есть, то есть!.. – Фыркнул он и подпрыгнул на месте: не больно, но сильно придясь – в ее же подбородок; о чем тут же свидетельствовал и тихий стон боли, но и было же, как и он, «заслуженно», так что – она и промолчала. – Как ты там себя называла?.. Повторяй – почаще. Постоянно!.. Не заставляй только нас и мозоли же на языке зарабатывать – этим, ладно? С ума она – сходит!.. С катушек слетает! Уже – слетела, мать! И я тебе сам даже – об этом как-то говорил. Куда – дальше-то; и больше?!..

– Ты – понял меня, Жень!.. – «Спустилась» на его правое плечо брюнетка, легко приобнимая того за шею и не мешая: как ему же самому, так и управлению машиной. – Кровь – потекла; и акулы – выехали по следу. Фигня?.. Да. Но и как никогда же все – подходит. И да, уж лучше поймать их – на мне и меня, чем и на ком бы то ни было. Как говорится: «Я заварила – я и разварю». Я – и «съем»! На мне же началось – на мне должно… и закончится. С твоей же все стороны – я прошу лишь, как и прежде, брата-джентльмена: который пропустит девушку вперед!.. Ну и брата-ублюдка, который, опять же, пропустит вперед, а затем, захлопнув за ней и перед собой, выпроводив остальных ранее и оставшись внутри, закроет оставшихся, всех, в одном месте и… Там уже – не «мультики»; и не для детей. Не подеритесь только: когда будите на пятерых делить!..

– Чего не обещаю – того не обещаю!.. – Хмыкнул темноволосый, после чего съехал на асфальтированную дорогу, ведущую во двор к университету, и припарковался у ворот. Потом дождался, пока Карина выйдет первой, забрав «свою» кислоту, и обнял Софию в ответ: оставаясь сидеть – так, немного еще в тишине и молчании, прерываемой разве что сбито-тяжелым дыханием обоих; будто каждый пробежал кросс – «человеком»: и если не внешне, то внутренне точно, так еще и пару-тройку… сотен кругов сердцем отдельно намотав; и… и впрямь уже горящей сиренью, благо же это «сорняк», и еще поборется. – Я услышал – тебя. И принял: к сведению… – проговорил затем спокойно он, пока не открывая глаз, но продолжая держать сестру в крепких объятиях. – Это не значит, что я во все поверил: и принял так же все уже – за чистую монету. Так как, как и ты, не видел же еще этого… всего; и не проверил теории – практикой. Но!.. Я буду – начеку. Да!.. Это я тебе – могу обещать: точно. И пообещаю. Обещаю!.. И тут же, как и прежде все, запрещаю тебе – жертвовать собой. Но и ты же уже, как и прежде, не слушаешь меня, не послушаешь и делаешь, сделаешь все – по-своему!.. – Грустно усмехнулся он, но и не отчаянно уже, а и скорее принимая в этом поражение. – Поэтому я уже, как и прежде же все, найду тебя: где бы ты ни была. И чтобы потом или в процессе: ты мне ни говорила! Я не глух – сейчас, но глух потом. И если в первом случае, с не, сердце, а без не – разум, то во втором: все наоборот. Уж прости и ты, но я плачу: той же монетой и… самоуправством.

– Спасибо… – прошептала София, тесно-тесно прижавшись к брату и стараясь не сорваться на хрипы или всхлипы: эмоции прямо-таки уже и сами просились наружу; а чувства – хотели излиться и… пролиться всеми же ее ощущениями и сразу.

– И не думай даже прощаться, поняла?! – Не спросил, а и скорее даже потребовал это от нее он, ожидая неукоснительного подчинения: хотя бы – в этом. – Я еще не отчитал тебя – за Егора!.. А его, в свою очередь, за тебя. И за вас: вместе взятых и… друг за друга!

– О да!.. Если и стоит за что-то и кого-то… и из-за чего-то и кого-то жить, то из-за и для этого: чтобы мне прилетело – за то… чему даже и названия-то, как такового, и не пока, адекватно-нормального нет! – Фыркнула брюнетка, отстранившись и все же утерев слезы: можно, уже можно… Она же его видела – пусть увидит и он «ее». – Тем более!..

– А его – и не будет! – Закатил глаза парень, щелкая сестру по носу указательным и большим пальцами правой руки; а левыми – по лбу. – Вы же оба – неадекваты… еще те! Что он, что и… ты. И это – еще бабка надвое сказала: кто – более. Спорю: не он!..

– Дурак!.. – Стукнула теперь уже его и в ответ, хоть и достаточно легко, небольшим, в сравнении же все и с его же, кулачком своей левой руки она; и тут же попала в «медвежий капкан» из его же рук, придясь ровно и прямо: лицом к лицу. – Ну, Жень!.. Не заставляй меня рыдать – при всех. Я ж остановиться: не смогу!..

– Я. Найду. Тебя! – Прижался теперь и он губами, только и к ее же уже лбу, меняясь, что взглядом в себе, что и речью же снаружи, с веселости на строгость. – Что бы ни случилось и… что бы ни произошло. При любом раскладе!.. Даже, и тем более, если ты – сама этого затем не захочешь. И мне будет – глубоко плевать: кто встанет на моем пути!.. – София дернулась, чтоб подлезть к нему и если уж ничего не сказать, то видеть: но вновь, теперь уже и сама, была осажена им, как и крепким, сильным его захватом: где уже и он приподнялся, водрузив свою голову на ее, принижая саму и подсбивая ее пыл. – Плевать: совершенно!.. С твоей же стороны – на нем: не оказаться! И это не значит, совершенно не значит, что я не буду специально и под горячую же все руку: ловить нашу с тобой «мать». Как и не значит… и не отрицает, что я ее ловить так же все «специально»: не буду! Просто… Не мешай – мне… И в этом: тоже!.. И все. Договорились?..

– Спа-си-бо!.. – И, поблагодарив его повторно, сжимая его в своих объятиях и сжимаясь же сама, прикрыла глаза, выдыхая: наслаждаясь – уединением-единением. – Все. Будет. Хорошо! Пусть: не сейчас. И не у нас… Зато после – точно!.. И у нас. Нас: всех!

**

…«Сколько лет должно пройти, чтобы я поняла, что взрослею?.. В каком возрасте – я почувствую себя взрослой?..». Стандарты и стереотипы возрастной ранжировки, «возрастного ранжирования», медленно, но верно – отходят на второй план: шаг за шагом!.. Да и вовсе уже почти – скрылись, скрываются из виду. И я сейчас – не о: «невозможности определить возраст по физиологическим особенностям» и «генной предрасположенности “к сохранению” на любом отрезке времени»… Я же сама и до сих пор – не могу точно определить возраст людей и… не: входящих в и… «проходящих» через меня!.. Тот, кому же «на вид» лишь лет восемнадцать – может быть тридцатилетним; и наоборот. Опять же: не о «цифрах»!.. О содержании. Насколько вдумчивым и сложным – может быть индивид… перед тобой, имея за плечами опыт – во «всего лишь»: десяток или два десятка лет. И насколько может быть пустой и фальшивой «оболочка» – с тридцатилетним стажем: и психологическим возрастом – в пять лет!..

Правду же говорят, что есть: вечно молодые… и вечно пьяные. Вместе!.. Или раздельно. Но и на всем же – протяжении жизни. А есть те, кто, так и не дождавшись отметки «Дожитие», умирает: в шестнадцать или… семнадцать лет. И это: максимально!..

Порой, человек и не, не успев родиться – погибает. Не «внешне». Да!.. Но и когда видишь же это… его в толпе: невольно задумываешься – уж лучше бы; и внешне! Избитый и… убитый. Напрочь и навзничь!.. Близкими и родными… Семьей и друзьями. Как в частности!.. И социумом… «Обществом». Как в общем… Добит – и «нитями связей»!.. Которые, с периодичностью, то путают и лишь сбивают с ног, пути, то и душат… удавкой на шее. Он – настолько замыкается внутри себя, что: теряет связь с внешним…; и «миром» же, в том числе. И!.. Начинает: атрофироваться. Гни-ет!.. Не достигнув: совершеннолетия. Не достигнув – того самого «расцвета», про который так и говорят отовсюду: как «лучшие годы» и… «лучшее же время»!.. Туфта. «Субъективное представление – о лучшем»?.. Лишь и только – еще одна причина, не «причуда»: упадка. Да… уж!.. Не у всех есть возможность – войти в «эти» годы: с распростертыми руками и… такими же объятиями, сказав-крикнув: «Прими меня!..». Ночь… В большинстве же своем «распростертые руки» – пресекаются; а объятия – штрафуются… «Распятием»!..

«Забавно»!.. А ведь еще и у некоторых в памяти – время, когда было просто страшно думать: о двадцати годах. О тридцати!.. А о сорока и пятидесяти?.. «Думать» же и вообще – не хотелось!.. «Закат жизни»!.. Зачем? А живешь, вот, затем – и понимаешь, что: можешь и не дождаться-то, в принципе, этих же все самых… юбилеев. «Пенсионная людская… человеческая реформа». М-мм!.. Вкусно-та. С ударением на «о» и… чаек!.. Да. Да… Пока все думают: как в нее – выйти? Не в не-го. Ок-… Кхм!.. Другие думают: как в нее – войти? Входит и выходит!.. Замечательно – вых… Ладно!.. Страшно представить – поколения, следующие за… А что – дальше-то?.. Семьдесят лет? Восемьдесят?!.. А это вообще законно уже – так долго ж… «Существовать». Только это – и?.. Да все!.. Все.

Но и если же ты вдруг сейчас же все удивился, и до сих пор удивлен, моей же все и ответственности – за человек… людей, то… Какого?.. Я – обижусь, вообще-то! Я, так-то, тоже, пусть и пока, но и: не вечно молодая и… такая же пьяная. Молодая и пьяная!.. Да! Хорошо… Нет! Я еще: среди них. У кого «годы» – не пустой звук. А после – будет уже «после». Века… Ха!.. Да и «кого» я обманываю?.. Я всегда буду – за них! И даже: в этом. Тем более, в этом!..

«Забавно»!.. Два. А ведь… и было время – рвало башню, даже и у меня, от американских «сроков». Не пенсионных!.. «Тюремных»! Хоть и тоже: от звонка до… звонка!.. Какое: «пожизненное»?! Там – и сто лет. И сто «тринадцать» лет. И «двести» лет!.. Нет!.. Это – не пожизненное. Кончечно!.. Как тату. На всю жизнь… Почти. На всю жизнь и… немного дольше. Немного – после и… позже. Только ведь и потом поняла, что: один «пожизненный» – пересмотреть могут; а вот уже два, а там и три – нет. Век живи!.. Так – и с этим!.. И проводя, вот, такие «наипрекраснейшие параллели и красные нити», между теми и э-тими: на кого так любят смотреть, теряя «себя» из вида… «Тонкий» намек – на бугорок и на за-бугор. Кхм!.. И на кого – так же усиленно все стремятся: не только походить, но и прямо же быть «похожими». Как-то!.. Начинаешь уже и именно сомневаться – в адекватности: высшего каста… Но – и ничего радикального!.. В политику мы – не лезем. Принципиально!.. Себе – дороже! Да и, черт бы, с этой реформой!.. Дело же – в другом. В том, что… В самом возрасте. И в том самом: моменте!.. Потоке… Когда уже ты, да, ты; и по-настоящему же все, натурально и естественно: почувствуешь себя – взрослым. «Когда»?.. А когда он наступит – для тебя? Или, может, он уже: наступил?.. Не ограничиваясь же все – рамками и гранями: разумного и… возрастного. Ты же ведь можешь – повзрослеть и поумнеть: в двадцать лет. Можешь – и в тридцать… А можешь: и в десять лет!.. И только лишь – тебе решать, когда… «А!.. Нет. “Это” – не тебе…»!..

****

– Ты только посмотри на них, а!.. – Фыркнула темноволосая женщина, размыкая пальцами левой руки, с французским красным маникюром на своих длинных и острых ногтях, светло-бежевые жалюзи-шторы белого деревянного окна и смотря же теперь в него с третьего этажа университета. – Любуются. «Милуются» – в машине!.. Аж смотреть – противно. Тош-но… Прямо же, как и настоящие же все: брат и сестра! Как – вот только; и главное же тут: слово. Неспроста – он приехал… То есть, «вернулся». Ой, неспроста!.. Разнюхивает же – все здесь, сейчас и… сам: сто процентов. Если и уже – не!..

– А есть: что?.. – Даже и не пытаясь проявить какой-то, хоть уже и маломальский интерес, но и сделав же все же над собой усилие, в виде вопросительной интонации, проговорил почти такой же темноволосый мужчина, развалившись и буквально на темно-коричневом кожаном диване, уже у другого окна, напротив соответствующей же деревянной двери с круглой ручкой в цвет, закинув ногу на ногу и уставившись своими такими же темно-карими глазами в текст очередного бумажного журнала в красной матовой обложке: в черную узкую полоску-строчку и с синим же мелким почерком меж.

– Издеваешься?! – Шикнула она ему и тут же оказалась сидящей на столе из темного дерева, окруженная, как и он сам, такой же мебелью, но и уже в виде тумб и шкафов; с личными делами студентов, преподавателей… и рабочими журналами, не говоря уже за личные записи «хозяина сей обители»: разноцветные и разноформатные тетради и ежедневники, блокноты… и такую же разноцветную и разношерстную, разноперую же – канцелярию к ней; расставленных по углам кабинета, выполненного, в основном, в светло-коричневых и бежевых тонах – обоев по стенам и ламината на полу, когда же белый штукатуренный потолок, с таким же холодным светом ламп на нем, высветлял общим фоном саму комнату, уже и именно затемненную мебелью. И, сбросив ненужную ей, но нужную «хозяину же сего помещения», макулатуру со стола куда-то за свою спину, только тогда вспомнила и при-помнила себе же, что они не одни, не вдвоем в помещении, заслышав сразу же и стон – с другой стороны стола: за которым все еще полусидел-полулежал еще один мужчина; тот самый «хозяин». Но и в данный же все момент – только темного кожаного кресла на металлических колесиках, а не своего же кабинета, куда уж там – жизни и судьбы, в проеме между тумбочек, встроенных в стол: с залысиной темных волос на достаточно полной голове, таком же лице и при тучности всего же тела. Прямоугольные очки его, на тонкой металлической оправе, скатились на кончик круглого, картошкой, носа. Глаза же за ними – были прикрыты, так еще и при-накрытые, ко всему, нахмуренностью же довольно высокого лба и встретившимися на переносице темными широкими бровями. Пока темные короткие ресницы его – покачивались в такт его же ровному дыханию. А ноздри – чуть расправлялись. Когда же рот, с полными губами, был приоткрыт – сам по себе; как и весь же его внешний вид. Начиная распахнутым темно-серым пиджаком, брючного классического костюма, почти снятым с плеч, но оставшимся висеть на нем, продолжая расстегнутой, наполовину, белой рубашкой, с так же все наполовину развязанным черным галстуком в темно-серую полоску, откинутым куда-то за спину и заканчивая же все это дело расстегнутыми и приспущенными же с ног темно-серыми брюками, открывающими вид на… серое нижнее белье в черную полоску; но и зато же хоть прикрывающими – черные лакированные туфли на небольшом квадратном каблуке. Хотя – лучше бы: наоборот; и открывали – их, чем!.. И пусть он был – заранее одурманен и находился под «гипнозом-внушением», не способный ничего сделать, кроме как, время от времени, постанывать и хрипеть; не от боли, а совмещения приятного с полезным; но он все же дал Розе, а это была именно она, то, что она и хотела от него – полную власть над кабинетом и данными, находящимися в нем, без вопросов. Ну а она!.. Воспользовалась этим. Но и после же все того, как отблагодарила. Да… Где еще найдешь такого… такую… совместительницу же все и приятного с полезным: дала же и сама ему то, что он хотел; не без ее же все и встречного хотения-желания. Что же – до него?.. А кто был и против – на месте же н-его?.. Не она. Так точно. И опять же!.. Так еще и подсбив «баланс» – среди людей; и напитавшись досыта. И кто был знал: кто был снова, так как еще и ранее же все остался, в выигрыше?..

– Сказала та, кто так и не удосужилась же все – застегнуть, до конца, рубашку… – смерил ее скептическим взглядом мужчина, а затем вернул его на строчки, облизав, параллельно, указательный палец своей правой руки: перед тем, как и вновь перелистнуть же страницу. – И да!.. Себе уже… хотя бы; не ему. А ему – и штаны!.. Или сдвинься уже – чуть левее: чтобы я прекратил это… его лицезреть. Всего… его!.. Вместе: с опущенной же вниз головой, закрытыми, в изнеможении, глазами и… открытым слюнявым ртом.