Мы назовём её Возмездие

– А ещё что у тебя записано?

– Музыка, что ещё надо человеку?

– Ты же можешь закачивать себе книги, самоучители, разные программы. Это же очень широкие возможности.

– Вот, вот! Правильно мыслишь. Вот мне и нужен новый расширенный чип. Этот весь под завязку музыкой забит.

– И ты всю её слушаешь?

– Ну, я выбираю, что мне когда хочется. Вот последнее время только два альбома всё время слушаю.

– А остальную зачем тогда записал?

– А вдруг захочется? – с выражением недоумения от моей недогадливости пояснил он. – А она у меня есть.

– То есть, получается, ты запасаешь эту музыку как белка орехи на зиму? На случай, если вдруг захочется послушать, а у тебя нет доступа к сетям?

– Запасаешь. Ха! – он добродушно рассмеялся от такого сравнения. – Ну, да. Наверно, и так можно сказать. Запасаю.

– Так можно стереть, что не слушаешь и новую записать. И новый чип не нужно вживлять.

– Не, – решительно отклонил мою идею Жомола, – у меня же целая коллекция собрана. Всё по папочкам, полный порядок. Есть даже альбомы, которые я ещё не слушал.

– А почему ты их записал, но так и не послушал?

– Да мне эти группы не очень нравятся.

– Так зачем же ты их записывал?

– Я хочу, чтобы они у меня все были.

Жомола довольно прикрыл глаза, явно наслаждаясь тем, что звучало в этот момент в его голове.

Получается, он просто таскает с собой целую библиотеку, на случай, если ему новую эмоцию захочется испытать? Но слушает постоянно одно и то же. Он вмонтировал в себя плату как кладовку для всякого хлама, просто для хранения того, чем даже не пользуется. И мечтает заработать на ещё одну кладовку побольше, что бы набить и её тем, чем пользоваться даже не будет.

Теперь я понимаю его ещё меньше. Я ещё могу понять Лари со строительного факультета. Он просто считал, что нет смысла изучать и запоминать технические характеристики строительных материалов, если можно просто закачать в себя справочники и регулярно обновлять информацию по новинкам. Тоже глупость, конечно, потому что никто не запрещает в работе пользоваться справочниками на других носителях. Но хоть какая-то логика в этом есть. Если вдруг окажешься отрезанным от информационных сетей, как я сейчас, нужный объём необходимой в работе информации всё равно у тебя в голове есть. Но у Жомола это просто склад для хранения того, чем он даже не пользуется. Тогда зачем его таскать в себе?

– Я всё равно не понимаю, зачем ты занимаешь место в памяти под музыку, которую даже не слышал и не слушаешь?

– У меня же коллекция, – он снисходительно улыбнулся, видя, что я действительно не понимаю таких элементарных с его точки зрения вещей. – Вот ты в музее была когда-нибудь?

– Естественно, – кивнула я, с предвкушением ожидая, куда приведёт такое начало объяснений.

– Там коллекции всякие собраны и выставлены на обозрение. Вещи разные редкие, – ласково и снисходительно как ребёнку объяснял он мне. – А у меня своя коллекция. Я музыку собираю. И она моя, личная. – Он указал пальцем себе на голову.

– Это я поняла, – кивнула я, – я не поняла, зачем тебе второй чип вживлять, если можно переписать то, что ты всё равно не слушаешь на любой носитель и носить с собой. Место для новой и освободится.

– Но это не будет уже моя музыка, – вздохнул он. – А так, она живёт во мне. И я это знаю.

– Живёт в тебе?

– Да. – Счастливо кивнул Жомола, – в голове и моём сердце. Она звучит во мне всегда.

– Даже, когда ты её отключаешь? – Мне казалось, я начала понимать его пристрастие к музыке, но следующей фразой он вернул меня в реальность.

– Вот, глупышка, – усмехнулся он, – как же она будет звучать во мне, если я её выключу?

– Но в сердце же всегда звучит то, что созвучно твоему настроению? – предположила я. – Даже если музыка не звучит извне.

– Поэтому она и звучит внутри меня, – довольно продолжил Жомола. – Потому как откуда же браться настроению, если не звучит музыка?

Его брови добродушно взлетели вверх. Мне начало казаться, что я разговариваю не с живым человеком, а со сказочным пряничным человечком. Добрым и глупым, у которого сахарная глазурь вместо мозгов и весь мир состоит из сладостей.

Я не стала больше с ним спорить. Получается, Жомола живёт на музыке как на дыхательной смеси в чуждой атмосфере? Но это вовсе не музыка его сердца, как он думает. Он ошибается, это потребление чувств и эмоций, записанных создателями этих мелодий. Он непрестанно слушает музыку, что бы вызвать в себе созвучие пережитых композиторами и исполнителями эмоций. Неужели, он не способен переживать их сам, без этого внешнего допинга? То-то он так похож на спящего на ходу лунатика. Не реагирует ни на что вокруг. Он просто не способен самостоятельно испытывать эмоции от созерцания или других органов чувств!

Лучше бы я не говорила с ним! Всё оказалось ещё ужаснее, чем я могла выдумать в своих самых кошмарных фантазиях. Рядом со мной сидел человек, если теперь можно его так называть, променявший всё что и даёт нам ощущение полноты жизни, на крошечный набор музыкальных раздражителей, создающих у него иллюзию переживания этих эмоций. Как же так получается? Неужели другие чувства у него могли просто атрофироваться, заглушенные этим гипертрофированно оглушающим воздействием музыки? Похоже, я только что открыла новый вид интеллектуального извращения – музыкальный вампиризм.

Я не могу писать о таком в своих сказках. Я не пишу сценарии для ночных кошмаров.

Герой-любовник?

Единственное, что могло спасти моё настроение в этот вечер – это воспоминания о чудесной экскурсии, устроенной для меня Грейдо и только что полученное сообщение о письме от Трома!

«Радость моя, общение с твоими подругами – занятие травмоопасное. Мне столько пришлось выслушать, что Стасу и Арзи всю ночь пришлось лечить мои нервы имбирным пивом.

Короче, готовься: Вика оскорблена тем, что ты ей не сказала о своей супермиссии и, как ты знаешь, ей надо время на то, что бы остыть. Не рассчитывай на неё в ближайшие пару дней. Она, кстати, послала тебя к Ксюше. Буквально послала. «Пусть к Ксюхе шурует за сплетнями об этом герое-любовнике». Это она про капитана, так что, я рад слышать, что он тебя динамит.

Твой всё ещё брошенный на произвол и не слишком произвольничающий по твоей просьбе, Тром».

Я ещё раз перечитала его письмо, рассмеялась и написала ему ответ.

«Тромушка, я разорюсь на поцелуях, если ещё и за истерики моих подруг буду их начислять. Надеюсь, ребята тебя подлатали добротно. И я рада, что мальчишник по поводу твоего отлета удался.

От моих девчонок помощи не дождёшься. Одна надежда на моего рыцаря в сияющих доспехах, то есть, на тебя. Подними мне, пожалуйста, всё, что можешь по экспедиции на Владмату. В официально доступной инфе ничего особенного. Но должно же было что-то заставить капитана после такого успеха взяться за эту миссию с заранее сомнительными результатами?

А Вике завидовать не чему. Это выглядит капитан как киногерой, а на деле он замороженный сухарь. Та, что рискнёт закрутить с ним роман, должна быть совсем чокнутой. А меня здравомыслие покинуло лишь однажды, когда я встретила тебя.

Лёгкого перелёта и успешно освоиться на новом месте!

Скучаю по тебе. Твоя Дара».

Я отправила сообщение и откинулась на подушки. Неужели он ревнует меня? Капитан герой-любовник. Это же надо такому в голову прийти! Нет, это точно не Вика, это он сам придумал. Значит, ревнует? Это, конечно, приятно, но глупо. Хотя, всё равно приятно.

Капитан герой-любовник. Я рассмеялась.

День седьмой

Я не успею сфотографироваться со зверюшками

Самсон стоял у входа в столовую, и, не теряя зря времени, поигрывая мускулами, косился на своё отражение в полированной поверхности стены. Кого он здесь поджидает? Я поздоровалась, вошла в зал и сразу отыскала взглядом Поля. Всё нормально, он здесь и разговаривает с доктором.

– Не надоело ломаться, милая? – прозвучал голос Самсона за моей спиной.

– Вот только не начинай. – вздохнула в ответ Надежда. – Я один раз сделала ошибку связавшись с тобой, и теперь буду расплачиваться за это до окончания миссии.

Я быстро пошла к столам, что бы Надежда не подумала, что я нарочно здесь подслушиваю их.

– От меня девушки не уходят. Запомни это, красавица.

Я на секунду замялась, выбирая место, куда сесть. Только не рядом с бабулей! И я присоединилась к Полю и доктору. Зал теперь словно разделился на два лагеря. Оперативники почти демонстрационно садились отдельно от исследователей. При том, Самсон с грохотом переставил своё кресло спиной к нашему столу, и теперь его могучая туша стала стеной между двумя столами. Но зато, бабуле теперь не будет видно, что я ем.

Появление в дверях капитана и Антона заставило Самсона всё же передвинуться. И они так же дружно покинули зал окончив завтракать. А Антон пересел за наш стол.

Совещание началось с разбора результатов вчерашнего спуска оперативников.

Грейдо всеми силами старался убедить капитана добавить оперативникам задание по изучению места посадки, которое они не успели изучить вчера.

– Зато мы все осколки метеостанции собрали, – отстаивал свою версию Антон. – И полное сканирование местности её падения тебе предоставили.

– Грейдо, – остановил капитан начинающийся спор между ними, – проверь метеостанцию, как обработка закончится. Сегодня успеешь?

– Да, капитан, – бодро пообещал повелитель зондов. – Только дезинфекция, наверно, убила практически все следы. На что и рассчитывали.

– Будем работать с тем, что есть, – спокойно ответил капитан. – Место посадки подождёт. Первоочередная – вернуть биоматериал на планету.

– В тот же сектор, в котором изъяли! – вмещалась Надежда.

– В тот же сектор, – согласился капитан. – Грейдо, скорректируй маршрут. Сначала возвращают биоматериал, потом летят в сектор работ.

– Но место посадки как раз близко, может…

– Нет, – отрезал капитан. – Выпускают и далее по графику работ. Остальное подождёт.

– Понял, – печально согласился Грейдо.

– Вы отвозите зверюшек на планету? – шепнула я сидящей рядом Надежде.

Она кивнула.

– Но, их же только вчера привезли!

– Я к обеду всё успею закончить, – шепнула она в ответ.

Вот досада! Я такого не ожидала. Я хотела посмотреть на них вблизи. Может, даже погладить бы удалось или сфоткаться с ними.

– Поль, вам точно не нужен напарник для подстраховки? – повернулся к нему капитан.

– Нет, капитан. Я же ничем не рискую. И раскоп и так нашпигован техникой, – пояснил Поль. – Мне остаётся только следить, что бы не упустить то, что не входит в их программы.

Капитан кивнул.

– Антон, ты уверен в своём выборе по старшему группы? – вопрос капитана прозвучал неожиданно жестко.

– Мне некого назначить кроме Гларизель, – признался Антон. – У неё был опыт руководства группой.

– Гларизель опытный специалист, – кивнул капитан, – но она уже не способна оценивать реальную ситуацию адекватно из-за жестких рамок своих убеждений.

– Да, капитан я понял, – кивнул Антон. – Но других вариантов у меня действительно нет.

– Здесь недопустимы разногласия внутри группы. Это твоя команда, ты их набирал. Принял решение – убеди всех несогласных в его правильности.

– Я понял капитан.

Мне стало обидно за Антона. Я теперь знала, в каких условиях ему пришлось искать желающих и собирать эту команду. А теперь его ещё и отчитывают что команда не рада назначению бабули его замом. Да она и так всех замучила своими нотациями. Никто уже не воспринимает её слова всерьёз.

– Грейдо, сколько зондов у тебя сейчас под контролем?

– Восемь! – быстро отреагировал тот.

Капитан просто выжидательно смотрел на него, ничего не говоря.

– Девять, – сознался Грейдо. – Но это только до одиннадцати часов. Я не успел перекинуть его программу. К одиннадцати будет восемь. К десяти тридцати.

– А виброспектрограф? – спросил Антон. – Грейдо, он завтра уже нужен.

– К завтрашнему спуску будет готов, – бодро пообещал Грейдо.

– Зачем вообще было разбирать его?

– Он с того же завода, – ответил Грейдо почему-то капитану.

– Мне надо к конференции всю спектрограмму планеты передать, я за три оставшихся дня и так еле успеваю.

– По плану работ он у тебя только на завтрашний спуск стоит. Завтра он будет готов. Обещаю.

– Если вопросов больше нет, всем хорошего дня, – подытожил капитан.

Кто вдохновил Надежду

Я не собираюсь мешать ей работать. Я просто хочу не упустить возможность посмотреть на привезенных зверюшек. Их же уже сегодня спустят обратно на планету. В конце концов, Надежда не зондами управляет. Ничего страшного случиться не может. Даже если я ей помешаю немного.

Пушистик удивлённо присвистнул, выслушав эту мою тираду, но покорно вскрыл дверь лаборатории Надежды по первому моему требованию.

– Дара?

– Ой! Я думала, ты зверюшек изучаешь. Хотела посмотреть на них, – я с разочарованием посмотрела на пустой стол, где раньше стояли ящики с экземплярами фауны.

– Привет. Я, кстати, не знала, что тебе сюда можно входить, – Надежда оторвалась от своей работы только что-то бросить на меня недовольный взгляд.

– Я же должна про вашу работу написать. Поэтому, мне нужно подглядывать, что интересного вы делаете, – почти не соврала я. – А где они?

– В карантинной капсуле, – она махнула рукой в сторону экрана.

– У-у-у… – разочарованно протянула я, – так они даже не здесь?

– Нет. Забыла? Мы на станции пятого уровня опасности. Прямые контакты с биологическими образцами здесь теперь запрещены.

– Они страшненькие, – меня невольно передёрнуло от их нелепого вида, таких мне Грейдо не показывал. – Ты никого посимпатичнее заказать не могла?

– Меня, прежде всего, интересуют эти, – буркнула она, не отрываясь от микроскопа.

– И что ты с ними делаешь вот так дистанционно и без контактно?

– Проверяю гипотезу о влиянии спор на их пищеварительную систему, – ответила она, не отрываясь от микроскопа.

– А-а-а… – похоже, мне не удалось сделать вид, что я хоть что-то поняла из её объяснения.

– Я подумала, что возможно токсины… – она тяжело вздохнула и оторвалась от работы, – хотя, они всё равно не могли никак попасть.

– Куда попасть?

– К заражённым. Споры сильно меняют свои свойства, когда попадают в другую среду, но… это не подтвердилось, – резко оборвала она свои рассуждения вслух.

– Значит, это что-то другое. Всё таки вирус, например, – мне бы очень хотелось успокоить её, но она буквально взорвалась от моих слов.

– На этой проклятой планете вообще нет никаких особо опасных вирусов, бактерий, болезней, способных так воздействовать на человека! Но эти семь сошедших с ума – они же есть! А мы три десятка лет не можем причину определить!

– Но есть что-нибудь другое необычное на этой планете, – мне очень хотелось переключить её внимание на что-то менее болезненное для неё.

– Да ничего здесь нет! – и чуть успокоившись, продолжила. – Интересные самобытные формы, но так на каждой планете… хотя, на этой планете совсем нет хищников. Падальщики есть, а охотников, хищников – нет. Первый раз с таким сталкиваюсь. В пищевой цепочке пробел.

– А это может быть как-то связано с сумасшествием?

– Возможно, но каким образом?

– Ну, – я старательно припоминала школьный курс биологии, – хищники, они же уничтожают слабых и больных. Санитары своего рода. Может и бешенство это развелось, что больных никто не уничтожает?

– Так не болеют они бешенством, – вздохнула Надежда. – Сами звери ничем таким не болеют. А вот среди людей уже семь случаев.

Она повернулась к монитору, изучая строчки бегущего по экрану отчёта. Сняла с микроскопа запакованный образец и поднесла к маркеру для установки ярлыка. А потом вдруг вновь взорвалась приступом раздражения.

– Ненавижу эти растения! – воскликнула она, отшвырнув образец в сторону урны.

Она промазала, но робот ловко поймал, отрикошетевший от урны предмет и осторожно погрузил его в назначенное ему место.

Я поймала себя на том, что меня совершенно не удивляют её поведение, хотя следовало бы предположить, что она тоже могла сейчас заразиться. Она же с образцами с планеты работает. Только вот у меня полно и более истеричных подруг. И они ведут себя как чёкнутые без всяких заражений.

– Если тебе не нравится заниматься этим, почему ты выбрала профессию биолога?

Надежда замерла, и спина её выгнулась от напряжения. Вот кто меня за язык тянул? Я опять разозлила её. Она просто сейчас выставит меня за дверь и будет права.

– Знаешь, я была самой младшей из детей, – Надежда неожиданно резко развернулась ко мне, сложив руки на груди. – И он так и назвал меня «эй, мелкая». Даже по имени никогда не звал. С сёстрами моими он дружил, а я была просто «эй, мелкая». Он же аж на восемь лет меня старше! Он умел так увлечённо рассказывать. Все от него были без ума. Взрослые на него надышаться не могли. Такой умный, такой талантливый мальчик! Он мог часами говорить о биологии. И все так зачарованно его слушали. Он интересные вещи рассказывал. Действительно интересные.

Я боялась спугнуть её внезапный порыв откровения, поэтому мне оставалось только гадать, о ком она говорит.

– А потом я случайно посмотрела фильм о паразитирующих растениях, – с нервной усмешкой, продолжила рассказ она. – И когда Макс вновь стал поражать всех своими глубокими познаниями, я что-то такое сказала, что в этом фильме видела. И он впервые обратил на меня внимание. И даже выяснилось, что он знает, моё имя. И все сразу заговорили, что я тоже умница. Я так старалась потом ещё раз заслужить его одобрение!

Она вздохнула, дала какую-то команду роботу и продолжила.

– Нет, на самом деле, я очень благодарна Максу, – нотки сарказма исчезли из её голоса. – Если бы не он, я бы не увлеклась биологией, не стала бы так кропотливо изучать её, и не поняла бы, какой это прекрасный совершенный мир. Хотя, возможно, я нашла бы себя в другой деятельности.

– Прости, а Макс, это кто? – осторожно спросила я, когда она замолчала.

– Макс – это мой двоюродный брат, – ответила она. – Макс Тровской. Биолог. Я думала, ты знаешь.

– Я уже где-то… подожди, – я замерла с открытым ртом, вспомнив, откуда помню эту фамилию.

– Да, – Надежда кивнула и в глазах её мелькнула такая глубокая боль, что все её истерики теперь казались просто судорогами от этой живущей в ней боли. – Семь лет назад. Он стал шестой жертвой этой планеты.

– И ты по – этому так рвалась сюда? Ты хочешь вылечить его?

Надежда не ответила.

– Знаешь, мне ещё очень много надо успеть сделать, – она так же резко развернулась к своим приборам и стала что-то быстро переставлять. – Ты узнала всё, что хотела?

– Прости, – я спрыгнула с лабораторного стола и пошла к двери. – А можно я…

– …сделаешь из этой истории сказку? – не отрываясь от работы, продолжила она мой вопрос. – Валяй. Только сделай её со счастливым концом. Сказки должны хорошо заканчиваться.

Сейчас доктор опять начнёт расспрашивать про перепады моего настроения. И мне надо будет как-то выкручиваться. Но идти всё равно надо. Я вздохнула и вошла в его лабораторию.

– Что за вспышка эмоций была у вас вчера вечером, позвольте поинтересоваться. – Доктор кропотливо возился с настройками моего браслета.

– Вечером? А! Я просто получила письмо от моего друга. Смешное.

– Что же мне делать с настройками? Опять почти пороговое значение. Ну, хорошо, оставим пока так.

– Доктор, а вы знали о Максе?

– О каком Максе, позвольте?

– О брате Надежды.

– Да. Конечно.

– Это же семь лет назад случилось. Неужели за это время действительно не смогли найти способ лечения?

– Это даже не семь, почти тридцать лет назад первый случай зафиксирован. И к моему глубокому сожалению, мы ни на шаг не приблизились в помощи несчастным.

Это может стать концом карьеры

Дверь в его лабораторию была открыта и я в нерешительности остановилась на пороге. Поль заметил меня.

– Дара? Заходите, – он приветливо махнул мне своей отвратительно маленькой ручкой и залез на складную лесенку, что бы дотянуться до прибора на столе.

Как это нелепо смотрится. Но трогательно нелепо. Он как наивный, доверчивый ребёнок. Как будто он не вырос из этого размера тела и из этих по-детски добрых представлений о людях.

– Можно задать тебе несколько вопросов?

– Сделаешь меня героем сказки? – спросил Поль, улыбнувшись мне, но даже улыбка его из-за этой диспропорции его головы была одновременно и искренней и неестественной. – Кто я буду? Ужасное страшилище, поедающее детей?

Он словно прежние мои мысли мои прочёл, и от этого мне стало стыдно.

– Вовсе нет. Почему сразу страшилище? – машинально стала оправдываться я. – Для героя сказки важен его характер, личность, убеждения. Я же ещё ничего о тебе не знаю.

– Что ты хочешь узнать обо мне?

– Для начала, чем ты сейчас занимаешься? – конечно, у меня совсем другой вопрос на языке вертелся, но это уж совсем не тактично.

– У меня сегодня спуск, – с гордостью ответил Поль. – Я проверяю – всё ли предусмотрел. Не хочется зря потерять драгоценное время.

– А тебе не страшно? Я про угрозу заражения.

–Ну, чему быть – того не миновать, – улыбнулся Поль. – Но не могу же я перестать жить и работать из-за того, что мне страшно.

– Это верно, – поддержала его я, чувствуя внутренние сомнения. – А тебе обязательно спускаться? Ты же мог бы так не рисковать. Оперативникам поручил бы.

– Есть то, что не могут увидеть неподготовленные люди. Как те надписи на камнях, – стал объяснять Поль, попутно собирая и перекладывая какие-то мелочи в организаторе. – Их все видели, но никто не понял, что это надписи. Надо знать, что ищешь. И, к сожалению, техника это тоже не увидит. Если это заранее в её программы не заложить. Так что, для меня это прекрасный шанс продвинуться дальше в моих исследованиях.

Даже не знаю, жалеть ли мне о закрытом допуске на спуск? Или это я сейчас, после разговора с Надеждой и доктором опять напугана угрозой заражения? Если бы мне не запретили, не струсила бы я спуститься на планету? Я вздохнула, прислушалась к своим эмоциям и ощущениям. Да, конечно, рискнула бы! Точно бы напросилась вниз. Хоть и страшно.

– Всё равно, получается, самая героическая работа у оперативников. Они больше всего рискуют.

– Нет. Больше всего рискует командир, – неожиданно возразил Поль. – Как всегда.

– Да он же ничего не делает! – возмутилась я. – В смысле, он даже на планету не может спуститься.

– Он несёт ответственность за наши жизни, за техническое состояние станции, за порядок и регламент работ. Если кто-то из нас погибнет по собственной неосторожности или глупости – это может стать концом его карьеры. Да ещё и судебным разбирательством закончиться.

– Да что же в этом героического?

– Дара, а вы бы могли послать людей на задание, заранее зная, что они могут погибнуть? Зная, что посылаете их на смерть?

– Да я бы лучше сама пошла!

– Брать на себя ответственность за чужие жизни, ежеминутно принимать решение что сейчас важнее – добиться поставленных целей или спасти жизни людей. Для этого нужно немало героизма. – Поль говорил это почти с таким трепетом в голосе, что я сразу поверила его последней фразе. – Я бы не смог. Никогда бы не смог быть на его месте.

– Есть ещё одно, что я тоже бы не смогла, – подумав, добавила я. – Сообщать родным как и почему погибли люди, за которых я отвечала.

Поль кивнул.

– Пора мне к доктору, – произнёс Поль. – А потом надо всё проверить ещё раз. Надо быть внимательным к каждой мелочи.

Я вышла вместе с ним и проводила его взглядом. И всё равно я завидую, что он сейчас спустится на планету. Это же так потрясающе! Абсолютно чужая планета, на которой до тебя было не больше трёх десятков человек. На которую закрыт допуск всем, а тебе можно. Хотя… страшно.

И зачем мне тогда костюм для планетарных работ подготовили, если всё равно спуск запретили? Странно всё это.

Предельный уровень самовлюблённости

В коридоре я наткнулась на Федора и Самсона, выходящих из спортзала. Самсон привычно продолжил свой ритуал самолюбования в полированных поверхностях.

– Ага, жди и надейся, – продолжил разговор Фёдор. – Она вон с карликом и коротышкой больше времени проводит, а тебя по боку, красавчик.

– Никуда ей от меня не деться, – уверено заявил Самсон. – Ну, кто тут со мной может тягаться? Недорослик? Или этот полдурёнка?

Федор расхохотался.

– Полдурёнка! Ха! Это ты про Поля?

– Так у него само имя за себя говорит. Поль Тоуронга – полдурёнка. Кто так ребенка назвать додумался? Разве что, правду не скроешь?