Будущее уже было

Пацаны окончательно оторопели и уже совсем не могли ничего возразить или что-то ответить. Похлопав их за плечи, мужчина в компании юных сыскарей направился к дверям парадного подъезда.

В квартире уже было всё тихо и спокойно. Тарас расположившись на мягком диване в гостиной, обложился газетами и, под светом лампы, стал внимательно изучать политическую обстановку в столице. Ему тоже предстоял нелёгкий день. Но, чтение быстро сморило нашего украинского товарища.

Через некоторое время дверь еле слышно скрипнула, и на пороге появились Виталий со своей спутницей-соседкой. Лёгкого шороха было достаточно Тарасу, чтобы проснуться, но ни одним движением он не показал этого новым гостям. Впрочем, парочка и не думала будить товарища. Наоборот, они постарались как можно тише украдкой пробраться мимо в другую, уже хорошо знакомую им комнату, где комфортно располагались ранее. Не прошло и пяти минут, как из-за дверей донеслись скрипящие звуки пружин кровати и слегка приглушённый вдохновенный женский стон. Тарас перевернулся на диване, накрыв голову двумя подушками, но сон куда-то уже мгновенно улетучился.

***

В своих ночных размышлениях Филатов подошёл к окну и в свете фонарей увидел, как к казармам его роты украдкой пробирается какой-то солдат из казармы учебного корпуса. Сергей быстро засобирался. Емельянов услышав шорохи, проснулся и тоже приподнялся.

– Кажется, у нас гости, – пояснил Филатов и вышел.

Следом, быстро одевшись, проследовал и прапорщик. Заговорщика, который в этот момент уже вёл разговор с одним из солдат той самой 4-ой роты, они застали как раз у самых дверей в казарму.. На вопрос, кто такой, тот ответил: «Каптенармус Носков». А вот на вопросы, «что тут делает» и «с какой целью покинул расположение», отвечать отказался. Зато подпрапорщик Смоляк, с которым тот вёл разговор, сразу сознался, что не пожелал пускать молодого в свою казарму, так как солдат из учебной роты пришёл склонять всех к общему бунту.

Емельянов тут же схватил Носова за грудки, со словами:

– Да, за это знаешь, что делают?

Но, Филатов постарался успокоить пыл молодого офицера:

– Погоди ты, не кипятись.

Сергей понял, что у него появился шанс попасть в учебную роту. Он обратился к Смоляку:

– Я – ваш новый командир. Утром познакомимся с личным составом. А сейчас, об этом инциденте прошу пока никому не докладывать.

Сам же решил сопроводить солдата-заговорщика до его казармы. Поднявшись на второй этаж, Филатов застал весь отряд уже построившимся. Перед ними выступал тот самый унтер-офицер, с которым довелось встречаться ещё днём на площади. На этот раз заводила призывал «не лить народную кровь в угоду царю». В ответ слышались возгласы «не выполнять приказы офицеров», а только взводных. Увидев нового офицера, все разом затихли. Филатов тоже не ожидал встретить сразу весь состав в боевом строю. Кирпичников сразу узнал офицера с площади, лояльного к просьбам народа. Сергей тоже обратил внимание на еле заметную улыбку на его лице, а потому решил действовать прямо и сразу. Он попросил «выйти из строя солдата Соколова».

– Ефрейтора Соколова, господин поручик, – поправил унтер-офицер и махнул головой солдату, чтобы тот вышел.

За спиной Филатов почувствовал дыхание прапорщика Емельянова, прибывшего следом. Из строя нехотя в развалку, расталкивая других, появился нагловатого вида солдат с опухшей щекой. Пуговицы расстёгнуты, фуражка на бок, ремень отвис – вся эта вызывающая неопрятность выражала протест против всего вокруг.

– Как вас зовут, ефрейтор? – отведя солдата в сторону, попытался завести с ним разговор Сергей.

– А тебе зачем? – плюнув в пол, словно насмехаясь спросил охамевший военный.

Тогда Филатов решил сразу пойти с главного и показал солдату в руке серебряный крестик:

– Это Ваше?

Тот пренебрежительно кинув взглядом на ладонь, ухмыльнувшись, специально громко крикнул так, чтобы услышал весь строй:

– Я поповские штучки не ношу. И господских подарков не принимаю, – после чего громко заржал.

По строю пробежался гул, солдатам явно льстила его наглое поведение. Прапорщик Емельянов, что стоял всё это время рядом, схватил обнаглевшего солдата за рукав:

– Да как ты смеешь так разговаривать со старшим по званию?! А ну немедленно привести свою форму в надлежащий порядок!

Но, ефрейтор, который, уже повернувшись, собирался без команды вернуться к своему отряду, резко отмахнулся винтовкой от прапорщика, тот отшатнулся и, споткнувшись о стоявшие здесь же несколько ящиков со снарядами, завалился на одно колено. Солдат, заметив секундную беспомощность офицера, тут же, направив на него винтовку, сделал движение, чтобы с размаха пронзить штыком грудь. Поняв такие намерения, Филатов в одно мгновение сильным ударом обеими руками оттолкнул Емельянова и вместе с ним упал в сторону. Штык со звоном воткнулся в ящик. С криком: «Борман», из строя тут же выскочил высокий коренастый солдат с повязкой на голове. Сделав лишь пару шагов, он одним ударом со спины сбил с ног этого наглеца Соколова. Его примеру последовало ещё несколько солдат, навалившись на ефрейтора.

На входе появился молодой штабс-капитан Лашкевич. Солдаты, пытающиеся унять зарвавшегося ефрейтора вместе с зачинщиком и офицерами встали в рост. Васильев Олег, а это именно он приструнил наглеца, явно превосходивший по росту и по комплекции, находясь в заднем ряду, продолжал крепко держать солдата Соколова, прижимая к себе локтем за шею, прикрывая другой ладонью рот так, что тот не мог издавать ни звука. Казалось, что одним движением он может с лёгкостью свернуть тому шею.

Штабс-капитан, не обратив внимание на эту сутолоку, быстрым шагом сразу подошёл к унтер-офицеру, сходу заявив: «Ну, здравствуй, Кирпичников. Что у тебя тут происходит?» Тот сразу смутился. Он сам не очень понимал, что именно командир имел ввиду. Было заметно его волнение и замешательство. На лбу проступили капли пота. Куда-то вмиг пропала вся его уверенность и бравада. Но, из строя вдруг то тут, то там начали выкрикивать: «Ура!» И вот уже весь строй разом в голос начинает скандировать.

Лашкевич с негодованием пронизывающим взглядом медленно осмотрев весь полк, стоявший уже беспорядочно не ровным строем, а кто как хотел, и, остановившись на Кирпичникове, громко спросил: «Что это значит?»

Унтер-офицер всё ещё не мог ничего внятно сказать. Нашёлся что ответить его помощник и приятель Марков, громко выкрикнув: «Солдаты больше не будут стрелять в народ!» Лашкевич достал из кобуры револьвер и вплотную подошёл к наглецу, осмелившемуся ослушаться командира. Марков стоял с гордо поднятой головой, при этом сам решительно скинул ружьё и направил на офицера. Несколько солдат рядом сделали тоже самое. Офицер сделал несколько шагов назад. На этаже появился ещё какой-то офицер. Штабс-капитан достал из кармана листок бумаги и, размахивая им, стал кричать, что это телеграмма Императора о необходимости прекращения беспорядков в городе, пытаясь начать зачитывать. Солдаты уже ничего не желали слушать. Они только кричали в ответ: «ура», «убирайся, очкастая змея», «злая ехидна», и беспорядочно стучали прикладами об пол. Тут, наконец, пришёл в себя и унтер-офицер Кирпичников, предложив офицерам покинуть здание казармы. Солдаты ещё громче застучали прикладами, создавая невообразимый гул. Штабс-капитан уже понимая, что перекричать такой гам невозможно, ещё немного потоптавшись, пошёл прочь к лестнице.

Сергей так же почувствовал, что ему, как «офицеру», находиться среди этой взбунтовавшейся солдатской толпы тоже нет никакой возможности. Поэтому, молча обменявшись долгим взглядом с другом, и убедившись в его безопасности, Филатов, взяв с собой прапорщика Емельянова, решил следовать вниз по лестнице за остальными офицером. Олег, отпустив обидчика, хотел было уже кинуться вслед за другом, но, тот еле заметным движением покачав головой, сделал знак «остаться».

Офицеры вышли из дверей казармы и двинулись через хорошо освещаемую площадку. Обернувшись, Сергей увидел, как за ними из открытых окон второго этажа наблюдают десятки солдат. В этот момент, ефрейтор Соколов в дикой ярости и дрожащими руками схватил своё ружьё и стал беспорядочно палить по удаляющимся силуэтам. Олег тут же выбил из его рук ружьё и одним ударом кулака уложил зачинщика на пол. Но, выстрелы продолжились. Подняв глаза, он увидел, дымящиеся ружья уже в руках Маркова, Кирпичникова и ещё нескольких солдат. Через открытое окно Олег увидел на плацу лежащего офицера. Васильев схватил ружьё Соколова и кинулся к выходу. Вся солдатская толпа ринулась на улицу вслед.

Подбежав к неподвижно лежавшему посреди площади офицеру, Олег сразу узнал в нём молодого штабс-капитана Лашкевича. Сразу две пули попали тому прямо в голову. Вероятно, смерть наступила мгновенно. Осмотревшись вокруг, Олег убедился, что других тел поблизости нет. Внутри немного отлегло.

А Кирпичников на плацу уже строил в ряды всю «свою взбунтовавшуюся армию». Одно отделение он распорядился послать к уличным воротам. Своим верным сослуживцам указал идти в другие роты с предложениями присоединиться. Уже через несколько минут эта солдатская масса стала увеличиваться в несколько раз. К взбунтовавшимся солдатам стали выбегать из казарм и другие роты. Ждали присоединения и «фронтовиков». Уже последними, вальяжно вышагивающими вразвалочку, из дверей 4-ой роты наконец появились и те, кто ещё вчера относились с издёвкой к этой молодёжи. С особыми восторженными криками, словно героев, встречала их солдатская толпа. Откуда-то зазвучала музыка. Все беспорядочно орали лишь: «Ура!»

***

После того, как две пули, выпущенные кем-то очень прицельно, наповал сразили молодого штабс-капитана, шедшего первым, остальные офицеры быстро кинулись бежать с открытой площадки, чтобы для озверелой солдатни не оставаться «живой мишенью». Только уже, закрыв за собой двери здания канцелярии, Емельянов, обернувшись к Сергею, уважительно произнёс:

– Спасибо. Вы там спасли мне жизнь. Я ваш должник.

На что Филатов лишь ухмыльнулся, по-приятельски похлопав того по плечу:

– Сочтёмся ещё…

– Это же бунт, – не унимался третий офицер, находившийся с ними. – Нужно немедленно доложить полковнику.

– Непременно, – подтвердил Сергей.

Втроём они буквально без стука ворвались в кабинет Висковского. Полковник в тот момент разговаривал по телефону. Не кладя трубку, он попросил доложить обстановку. Офицер, тот, что был третьим, быстро обрисовал случившееся, и полковник слово в слово передал всё на другой конец провода. По тому, что командир вёл разговор стоя по выправке, все понимали, что он докладывает в Штаб. Здесь же в приемной Сергей увидел и того самого подпрапорщика Смоляка, который буквально дрожал от испуга. «Значит, всё-таки вот кто сдал» – сразу подумал Филатов.

Полковник выглядел очень растерянно, начал молча ходить по кабинету. У стены на стуле сидел тот самый статный офицер высокого чина, что и заходил вечером. Висковский представил его, как генерала Спиридовича, градоначальника Ялты, давая понять, что к военным действиям в городе тот не имеет никакого отношения. В приемной стали собираться ещё какие-то офицеры. Все ждали приказов полковника, но, ни приказов, ни распоряжений не следовало. Несколько раз он выходил к адъютанту, о чём-то с ним тихо совещался, и вновь заходил в кабинет. Каждого вновь прибывшего офицера он вновь расспрашивал о случившемся. Обстановка накалялась и становилась нервной. Кто-то из офицеров наконец потребовал немедленных приказаний, на что Висковский лишь ответил вопросом на вопрос:

– Что же делать?

– Нужно вызвать пулемётную команду, – вдруг начал подсказывать прапорщик Емельянов.

– Давайте вызовем Михайловское артиллерийское училище, – вторили ему уже другие младшие офицеры.

– Вызывайте Пажеский корпус, – посоветовал находившийся здесь в качестве гостя генерал.

– Голубчик, они далеко, – всего лишь смог ответить полковник.

В кабинет вошёл мужчина в штатском, по всему либо ещё не успел одеться, как положено, либо наоборот, уже приготовился к тому, чтобы покинуть гарнизон. Он сообщил, что среди бунтующих солдат хаос, команды в беспорядке, единое командование у заговорщиков отсутствует. Кто-то из офицеров тут же заявил, что это наилучший момент для начала действий. Но, полковник с гордостью заявил:

– Я не сомневаюсь в верности своих солдат. Они сейчас одумаются и сами выдадут виновных.

Он тут же засобирался под предлогом доставить генерала в штаб. В приёмную вбежал дневальный и доложил, что солдаты с оружием ринулись на улицу. Полковник Висковский, спешно выходя из кабинета вместе с генералом, лишь дал последнее распоряжение:

– Расходитесь по домам, господа. Переждите волнение в безопасности.

Филатов понял, что этот старший офицер сюда уже больше не вернётся, что он попросту бросает свою команду, спасая собственную шкуру, прихватив важные бумаги батальонного архива и кассу. Поэтому, Сергей, позвав с собой нового приятеля Емельянова также поспешно последовал на выход. Другие офицеры также выбегали на улицу, рассеиваясь мелкими группами в темноте.

Уже проходя вдоль здания, Филатов с Емельяновым увидели спускающуюся женщину из окна второго этажа на связанных простынях. Они помогли принять её на земле. Следом спускался мужчина. Сергей прекрасно понимал для себя, что офицеры спасают свои семьи от разъярённой толпы, как могут. В соседнем открытом окне метался уже знакомый Смоляк, наблюдая, как спасаются бегством другие офицеры, так и не насмелившись выпрыгнуть со второго этажа. Через несколько минут приятели уже растворились в темноте раннего февральского утра.

***

С самого раннего утра Виталий уже прибыл в здание Градоначальства и расположился за небольшим столом в углу, выделенном ему вместе с Блоком ещё вечером предыдущего дня. Его задачей было фиксировать всё, что будет происходить в Штабе командующего войскамидля публикаций в печатных изданиях, но его личной настоящей целью были, конечно же, списки запасных солдатских рот петроградского гарнизона. Нужно во чтобы то ни стало найти этого пресловутого Соколова. Задача далеко не из лёгких.

Квартира Петроградского градоначальника генерала Балка находилась в том же здании, а потому он ранее всех появился в своём кабинете. К прибытию Бероева здесь уже находилось и несколько подчинённых генерала. Сам Александр Павлович был бодрым подтянутым ухоженным офицером невысокого роста, на вид лет пятидесяти. Хотя, уже с первых минут этого утра по всему виду наблюдалась нервозность и настороженность. Его интересовали сведения от флотского экипажа, куда ещё поздним вечером по его распоряжению была направлена полицейская команда, дабы предостеречь расправы над офицерским составом. Но, утренний телефонный звонок был из другой части – из Волынского полка от полковника Висковского с просьбой пригласить генерала Хабалова. Его голос был крайне взволнован.

– Его здесь нет, он ещё на квартире, а что случилось? – спросил Балк.

– Учебная команда не хочет выходить из казарм…, – послышалось на другом конце провода, а потом после продолжительной паузы уже почти в панике, задыхающимся голосом продолжил. – Мне только что доложили, что зав учебной командой штабс-капитан Лашкевич убит, а команда в полном составе взбунтовалась…»

Генерал, выслушав этот эмоциональный доклад, тут же попросил соединить с министром Протопоповым. Разъяснив ситуацию, Балк услышал вопрос:

– Какого ваше мнение, генерал?

– Раз команда лучшего батальона взбунтовалась и убила образцового командира, значит дело совсем плохо, – честно высказал своё предположение градоначальник.

– Я по повелению Государя только что послал в Государственную Думу Высочайший Указ о перерыве заседаний, – после некоторой паузы ответил министр. – Что вы на это скажете?

– Если бы это было сделано значительно раньше. Теперь может только повредить делу, – разочарованно ответил Балк.

– Ну, посмотрим, что Бог даст, может к вечеру всё и успокоится, – без особого энтузиазма в голосе послышалось на другом конце.

***

Радостные солдаты с винтовками в руках хаотично блуждали по площадке перед казармами, и распевали песни. Стоять в строю, конечно же, бессмысленно никому не хотелось. Все жаждали свободы, мало понимая, что с ней делать и как распорядиться. Но, эйфория захлёстывала через край. Своенравный унтер-офицер Кирпичников, невольно став во главе этой огромной солдатской шайки, чувствовал себя крупным военачальником с собственной армией, и вдоволь упивался этим превосходством, налево и направо раздавая указания и распоряжения:

– Зайцев, Орлов и Сероглазов, возьмите солдат и отправляйтесь в Литовский запасной батальон. Проявите там всю свою настойчивость и энергию в агитации, чтобы убедить «литовцев» присоединиться к нашему восстанию.

Его приятель и «правая рука» Марков вдруг сообщил, что две учебные группы не желают присоединяться, не склоняются ни на какие уговоры. Кирпичников, воспринял это, как наглое неподчинение собственной персоне и в ярости бросился сам преподать урок молодёжи. Но, один идти он, конечно же, не осмелился. Собрал команду, в которую вошёл и наш Васильев Олег.

Зайдя в учебную комнату, Кирпичников с ходу выхватил револьвер и с вытянутой рукой нацелился на первого же попавшегося солдата. На него смотрели совсем ещё юные глаза новобранца. После этого, переводя прицел от одного к другому, он скомандовал: «Выйти вперёд взводных и отделённых». Вперёд осторожно шагнули несколько человек. Подойдя к одному из них, Кирпичников неожиданно выстрелил из револьвера у самого его уха поверх головы. Оконное стекло, куда попала пуля, разлетелось вдребезги. Остальная группа повстанцев, стоявшая за спиной, нацелила стволы винтовок на юных солдат, стоявших в оцепенении.

– Кто-то ещё не желает присоединиться к солдатскому братству?! – громко крикнул унтер-офицер, после чего угрожающе произнёс. – Тот, кто не выйдет сейчас вместе с нами из этого здания, останется здесь навсегда! И персональная ответственность за вами.

С этими словами он вновь направил дуло револьвера на взводных. После этого, поправив своим обычным движением фуражку на бок, вдруг улыбнулся, и распевая какую-то залихватскую песню, уверенным шагом вышел из комнаты. Вся команда, словно банда за паханом, вышла следом. Остался только Олег, чтобы спросить, нет ли среди личного состава учебной группы Егора Соколова, поиском которого он продолжал активно заниматься. Не получив положительного ответа, вышел вслед за остальными. Юные новобранцы, что наблюдали за выходками нового солдатского лидера, потихоньку стали выходить из учебных комнат и присоединяться к общей солдатской массе.

– Теперь за участие в бунте с убийствами, нам уже точно расстрел! – с такими словами к Кирпичникову подошёл другой унтер-офицер из отряда «фронтовиков». – Поэтому теперь мы вместе до конца.

– До победного конца, Круглов! Терять нечего! – скрипя зубами выкрикнул унтер-офицер, и громко скомандовал. – На пле-чо! Ша-гом марш!»

Вся солдатская масса разом вывалила на улицу, лишь ещё некоторые неспешно прохаживались по площади, словно сомневаясь, но в итоге всё-равно выходили следом. Олег медленно подошёл к телу офицера, который так и продолжал лежать никем не тронутый по центру плаца. Возле тела уже присел ещё один военный в форме младшего офицера.

– Зачем всё это?.. – вдруг произнёс солдат, посмотрел на удивлённый взгляд Васильева, и продолжил. – Зачем кровь? Зачем смерти? В чём повинен этот штабс-капитан? Только потому, что он офицер, а другие нет? Только потому, что он выполнял свой воинский долг?

– Потому что, ломая воинскую дисциплину, солдаты тем самым не просто выходят из подчинения офицеров, а в их представлении, ломают весь самодержавный строй, – вдруг послышался громкий, но очень спокойный голос сверху.

Над солдатами навис высокий худощавый старец в обветшалой церковной рясе:

– Надо бы накрыть грешника, – произнёс он.

Солдат стянул с убитого шинель и набросил поверх, прикрывая лицо:

– Отец Александр, – обратился он к священнику. – Я понимаю, что все устали, что все хотят свободы, но… Разве такой ценой?.. Для чего вообще солдату свобода, если он пришёл служить?..

– Сын мой…, – тихо и спокойно начал старец.

– Лёня я, Леонид Говоров, – назвался солдат.

На всякий случай назвался и наш Олег Васильев.

– Сыны мои, поймите, что все служивые – тоже ведь люди, тоже живые. И сейчас офицеры для солдат – не просто воинские начальники, а олицетворение помещичье-самодержавного угнетения. Они жаждут свободы, обусловленной внутренним классовым антагонизмом к офицерскому составу, точно таким же, как крестьян к помещикам, обусловленной вековыми угнетениями и насилием, издевательствами и нищетой. Всё это сейчас кипит внутри каждого и вырывается наружу. А то, что цена высока? Так ведь насилие всегда порождает насилие. Простой люд так мстит за хамство, унижения и рукоприкладство со стороны офицеров по отношению к рядовому составу. И сын божий Иван Степанович сам того не ведая, олицетворяя собой всю помещичье-самодержавную власть, принял на себя всю накопившуюся у солдат ненависть.

– Простите, батюшка, но ведь на его месте мог оказаться и любой другой? – с удивлением спросил Олег.

– Кому было суждено, тот и попал под пулю. Значит судьба его такова. Значит, выполнил он свой долг на земле. Так было Богу угодно.

– Неужели Богу было угодно, чтобы кто-то при этом стал убийцей? – не унимался наш герой.

– Бог посылает и ему такое испытание.

– И никто не накажет его за это?

– Если суждено, значит и он понесёт наказание.

– Обязательно понесёт. И оно уже идёт к нему само прямо навстречу, – с этими словами Васильев вдруг подскочил и, сжав кулаки, уверенным шагом пошёл к дверям казармы, из которой только что вышел тот самый ефрейтор Соколов.

Видя приближение того самого мускулистого солдата с разъярённым видом, что совсем недавно одной рукой сдавливал его шею, испуганный толстяк попятился назад, чтобы спешно скрыться обратно за дверьми, но, споткнувшись, упал, и, скатился вновь вниз, несколько раз ударившись головой о ледяные ступени. Олег быстро подскочил, пока тот не успел подняться, и, схватив за грудки, приподнял к себе. Но, голова и руки того неподвижно свисли. Только сейчас он обратил внимание, как волосы ефрейтора потемнели и слиплись от крови, что стекала с его затылка. Олег наклонился ближе. Военный в его руках уже не дышал. Васильеву, который только что хотел сам убить и своими руками разорвать этого зарвавшегося наглеца, вдруг стало так его жалко, что слёзы накатились на глаза. Он, продолжая держать окровавленную голову этого солдата на своих руках, поднял глаза к небу, сглотнул, и вновь опустив взгляд, своими руками закрыл уже мёртвые, но, казалось, всё ещё испуганные глаза ефрейтора.

– Это он убийца офицера? – спросил подошедший Говоров.

– Это не я его…Он сам, – начал оправдываться Васильев.

– Я знаю. Я ведь видел, – спокойно ответил тот.

– Значит, не суждено тебе было взять грех на душу. Богу было так угодно, – подтвердил спокойно подоспевший батюшка.

– Это, типа наказание, что ли ему за всё содеянное? – начал ёрничать Олег.

– Наказание – неизбежно, рано или поздно, другое дело, что оно может быть разным. Ему суждено так…

– Так ведь, если бы не я, он мог остаться жив?

– И продолжал бы убивать других? – возразил молодой офицер. – Вот только не нужно сейчас винить себя в этом. Ты ни в чём не виноват.

– Судьба распорядилась его жизнью так. Бог распорядился, – подтвердил священник. – А вам, сыны мои, ещё суждено спасать других. Я тут похлопочу, а вы не задерживайтесь.

При этих словах он протянул руку Васильеву. Олег, накрыв шинелью труп, привстал и встретился глазами с глубоким умудрённым жизненным опытом взглядом старца.

Уже отойдя несколько метров, Говоров вдруг произнёс:

– Какой замечательный человек наш батюшка Александр. Я не знаю больше ни одного священника, кто бы мог и любил так понятно и просто говорить о самых сложных вещах. Вот не зря он пользуется огромным уважением среди простого народа: и в рабочей среде, и среди солдат. И не зря его зовут «Рабочим батюшкой», хоть и кличут Боярским. Но, не боярский он, наш он – народный. Простого люда души лечит.

– Как это, «кличут»? – не понял Олег.

– Ну, это фамилия его, как вроде бы говорят, мирская.

– Неужели? – удивился наш герой. – А твоя фамилия мне тоже кажется знакомой. Ты не родственник, случаем, тому маршалу Леониду Говорову?.. Ну, тот, что улица в Кировском районе названа?

– Что ещё за «маршал»? – удивлённо посмотрел тот на приятеля. – Каком таком районе? Где это? Не понимаю твоих слов.

Олег вдруг понял, что опять прокололся, и осёкся. Никаких «маршалов», ни, тем более «Кирова» в этом времени ещё никто не знает.

– Прости… Это я про другой город… Ошибся малость, – попытался он выкрутиться, а сам пристально смотрел на совсем ещё юного офицера.