Средневековая история. Чужие миры

Родится же такое на земле!

Фигура – не хрупкая, крестьянки такими не бывают. Но и не толстая, а в самый раз. Талия тонкая, бедра роскошные, и такой флер…

Она просто идет, а у мужиков поднимаются, поднимаются… да глаза поднимаются! И головы.

Ну и…

Правильно вы подумали. Тоже поднимаются.

Волосы светлые, коса толщиной в руку, такие… прелая солома. Глаза большие, тоже светлые, правда, брови и ресницы никакие… лицо чуть теряется, но девушка явно их угольком подкрашивала.

Но как идет! И грудь там…

Ганц прикинул свои шансы – и постарался подстеречь прелестницу в укромном уголке. И прежде, чем ему что-то сказали, произнес лишь одно слово.

– Ликса.

Марька побледнела.

Покраснела.

И – вцепилась в Ганца – не оторвать.

– Что с ней!? Ты знаешь!?

– Хочу узнать, – не стал скрывать мужчина. – Сможешь вечером куда подойти? Сама скажи, где поговорить можно спокойно, а ты бояться не будешь.

Девушка задумалась, покусала губы.

– Ты в сарае у старосты ночуешь?

– Да. Но через день-два мне уходить надо.

– Я ночью приду.

– Я…

– Я подожду, пока Шурка уйдет, – хмыкнула девушка. И убежала.

Ганц только головой покачал.

Деревня!

Все, всё, обо всех знают.

Де-ре-вня!

Правильно он сам сюда отправился. Специфика работы, знаете ли… кто другой мог и внимания не обратить. А у Ганца чутье колоколом било, кричало в голос, что важно, важно, ВАЖНО!!!

Займись, не упусти, не прохлопай ушами!!!

И он собирался следовать своему нюху.

***

Прошел вечер.

Наступила ночь с ее жарким шепотом и стонами.

Полночь…

Шурка засобиралась к мужу. Ганц подсунул ей несколько медяков. Наверняка, ведь муж обо всем знает. Но… разные причины бывают.

И не справляются с горячими бабами, и детей иметь не могут, и…

Со своими, деревенскими, оно и стыдно, и обидно. А тут чужак, наволочь пришлая, ушел – и поминай, как звали. И не вернется, и не увидят его. Да и вернется – кто он тут такой?

Против деревни да общины?!

Пыль придорожная!

Все забудется, а деньги в хозяйстве лишними не окажутся. Ребенок? О детях Ганц не думал. Но полагал, если женщина кидается в постель к мужчине, от которого точно не дождется предложения, она знает, что делает? Пусть сама с детьми и разбирается.

Ганц даже подремать успел, когда его невежливо толкнули в бок.

Марька (надо полагать, Мария), сидела рядом с ним, и лицо у нее было серьезное.

– Ты что о Ликсе болтал, пришлый?

Ганц потер лицо руками, приходя в себя.

– Не болтал я. Знаю, что вроде как год тому она пропала…

– Да.

– И что увез ее кто из богатеньких…

Марька покачала головой.

– Нет.

– Почему?

– А кто ты таков, чтобы я тебе это рассказывала? – даже в темноте было видно, как прищурилась девушка, как горят огоньками ее глаза. Хищные, светлые…

Сознаваться Ганц, конечно, не стал.

– Наняли меня. У моего хозяина в этих местах дочь пропала. Поехала через лес, и нет ни ее, ни слуги, ни кареты… может, у вас тут кто разбойничает?

Марька качнула головой.

– Ты что? Земли герцога ж!

– И чего? Заговоренный он?

– Не! Тут другое! Ежели герцог узнает, что на его земле разбойничают… он сам на охоту выйдет…

Ганц хмыкнул.

Да, такое тоже бывало. И за это строго не наказывали.

Твоя земля?

Вот и поддерживай порядок! Разбойники?

Твои разбойники, ты с ними и разбирайся! И побыстрее! А то ведь король огневается! И простым штрафом в пользу потерпевших с Короны можно не отделаться. Тут и часть земель в казну отобрать могут, чтобы ты за остатком лучше надзирал! Так что дворяне старались не доводить дело до жалоб.

Разбойники? Сами напросились.

Это было просто и понятно. Но…

– И твоя сестра пропала. Может, она все же с кем уехала?

– Не! Они с Решеком сговаривались уже свадьбу играть. Понимаешь? Ликса верная была, вообще…

Ганц едва заметно хмыкнул. Но Марьке хватило.

– Чего! Думаешь, раз с благородными, то и б…?! А что тут делать прикажешь?! Ликса все для нас делала1 Мать с отцом бьются день деньской, а она один раз в услужение сходила, ей столько отсыпали… она корову купила, козочек! Мать плакала, а отец в морду дал первому, кто о ней плохое сказал – и приговорил. Убью, мол! Ради семьи она на это пошла, не смогла смотреть, как мы зимой с голоду пухнем…

Ганц кивнул.

Такое он понимал, это не плоть потешить, не от распутства. А если кто скажет – не плодиться…

Легко ли?

Как понял Ганц, первый год, все, что получила Ликса, она потратила на семью. Крышу перекрыла, скотину купила, родителям помогла. И в деревне ее за то простили. Все и разом. Конечно, бывало, кто из сплетниц шипел в углу, но бабы быстро прикусывали змеиные языки. Потому как для семьи…

Завидно, что ли?

Вы бы и хотели, да кто ж вам за энто дело заплатит?

Молчите, заразы, не позорьте девку, не от блудливого желания она согласилась. Чтобы семья ее в достатке жила. Заслуживает уважения.

Год Ликса щедро тратила все полученное. А вот на второй год задумалась. Или кто добрый совет дал… действительно, добрый.

Долго она спросом пользоваться не будет. Да и девке-то с господами можно, а вот замужней бабе не нужно бы! Лучше уж сколотить какой капитал на обзаведение для семьи, а потом и бросить энто дело Своя семья, вроде как, не голодает, а дармовые деньги счастья не приносят. Тут важно вовремя остановиться. И беды себе на голову не накликать.

Господа – они тоже разные бывают!

Так Ликса и поступила.

Давала деньги родителям, но и себе откладывала. И мужа среди парней приглядывала – понимающего, который не упрекнет. Не красавца, не боевого петуха, а доброго и понимающего. Жизнь заставила в людях разбираться.

Реш был именно из таких. Не то, чтобы ему все было по нраву, но мужчина понимал – не от хорошей жизни девушка по рукам пошла, хоть и по благородным.

Сам он тоже жил небогато, третий сын, что там ему достанется?

Две курицы, три тряпки?

А тут и хозяйство будет, и жена… поди, плохо? Так и сговорились. Реш Ликсу в обиду не давал, говорил, что любого прибьет за дурные слова, так и вышло. Пару челюстей сломал, на остальные как засов приколотили. Замолчали…

А тут Ликса пропала.

Отправилась, как и обычно, господам прислуживать, обещала домой прибежать, и – пропала!

Когда?

Да кто ж знает… обещала через десять дней домой, служанок так отпускают. Раз в десять дней, на день…

И жалованье им так же платят, вот, они его домой и относят. Ликсу ждали, а она и не пришла.

Где?

Как?

Нет, не понять…

Марька побежала к замку (охотничьему домику) да только ни с чем вернулась. Спасибо – собак не спустили.

Нет там Ликсы! И проваливай отсюда, деревенщина!

Марька тогда малАя была, но в этот год она обязательно в замок сходит. Наймется в прислуги, о сестре поговорит…

– Она точно не могла уехать? – уточнил Ганц.

– Она и деньги оставила. Какие копила…

Это уже было серьезнее. Но…

– Десяток медяков? Или побольше там?

Ганц пристально вглядывался в Марькино лицо. И ответ получил.

Дрогнули губы, блеснули глаза… так! Похоже, там тугая кубышка! Оно и понятно, господа бывают щедрыми, особенно к сговорчивым и очаровательным девушкам.

– Ликса на тебя была похожа?

– У меня волосы темнее. А у нее чистое золото, коса до пояса! И глаза больше…

Ганц внимательно слушал.

Потом кое-что уточнил, дополнил…

Ох, не нравилось ему то, что получалось. Решительно не нравилось.

– Марька, у меня к тебе вопрос есть.

– Какой?

– Ты леса хорошо знаешь?

– Ну… не то, чтобы…

– А кто хорошо знает? Кто браконьерил?

– Ты что, пришлец! Ополоумел? Такое спрашивать?

Ганц нахмурился.

– Да мне оно бы и не нужно! А ты подумай о другом! Местность здесь не болотистая, верно?

– На десять дней пути – леса. Ни болот… разве что озера есть. Но это далеко…

– А где можно поблизости труп спрятать? Так, чтобы и дотащить легко, и не ходили туда? Ежели ты знатный господин, а не браконьер. Лесным людям, понятное дело, елку от елки знать надо, запрячут – не разыщешь. А господа – не то. Они по верхам глядят, могут и не догадаться… а вот поискать бы нам такое место?

К чести Марьки, поняла она мгновенно. Хоть Ганц и изъяснялся достаточно путано, согласно своей роли.

– Ты думаешь, что Ликсу убили, а тело спрятали? Да, пришлый?

– Если она о себе знать не дала, и денег не взяла, и пропала она… думаешь, смогла б она вас бросить? Ради семьи ведь начала с господами хороводы водить, не от хорошей жизни. И семью покинуть? Да если б увез ее кто, нашла б случай весточку о себе передать! Хоть словечко. А если год уж ничего нет… точно – ничего?

Марька вздохнула так, что сразу все стало понятно.

Ничего.

– Значит, могли убить. И ту девушку, которую я ищу – тоже.

– Я… я поговорю.

– Я понимаю, меня не поведут…

– А вот это ты зря. Я могу сказать, что у тебя брат в этих краях пропал, ты его ищешь.

Ганц закивал. Звездный свет проникал в щели, Марька видела его жесты, так, что слова и не требовались.

Конечно, скажи, родная! Я подтвержу…

– Ежели заплатить надо – я деньгу дам.

– А не боишься? – прищурилась девушка. – Что заведем, да и закопаем? По башке дать, деньги забрать – кто тебя тут найдет?

Ганц качнул головой.

– Ты не дура. Со мной что недоброе сделаешь – ничего о сестре не узнаешь. И будет тебя это всю жизнь поедом есть. Не боюсь.

Марька прикусила губу. Задумалась.

– Я приду завтра. В это же время.

И только дверь качнулась. Но не скрипнула – хороший хозяин петли бережет и смазывает. Очень удобно для тех, кому нужна тишина.

Глава 2

Авестер, Берма.

– Ваши мышки, господин.

Лиля с улыбкой выставила на стол здоровущий поднос.

Кот утащил печенье и улыбнулся.

– Хороша ты, Алия! И готовишь вкусно…

Лиля кивнула. Она была с этим полностью согласна.

– Скоро уезжать-то собираешься?

– Как весна придет, сезон начнется, так и соберусь, – кивнула Лиля. Тайны из своих намерений она не делала.

Был уже поздний вечер, в таверне было от силы два-три человека, и никакого интереса к беседующим они не проявляли…

– Присядешь со мной?

Лиля огляделась, поняла, что пока никому и ничего не требуется, – и махнула рукой. Опустилась напротив Кота. Не просто ж так ей предлагают поговорить?

– Слушаю?

– Алия, оставайся?

Лиля подняла брови.

– Зачем?

– А что не так? – ответно удивился мужчина. – Что тебя там ждет? Здесь у тебя свое дело, друзья…

– Дом, семья, родные и близкие?

– Кто тебе мешает это все завести здесь? – удивился Кот.

Лиля подняла брови.

– И как ты себе это представляешь?

– Хотя бы – так.

Мужчина осторожно взял в свои руки ладонь Лилиан, повернул ее линиями жизни кверху, поднес к губам и поцеловал. В самую середину ладошки.

Лиля прикусила губу.

Вот оно что?

В романтические кошачьи намерения она не поверила, понятно. Просто она выгодна. Кот и решил попробовать… помурлыкать. Порода такая. И природа.

Зачем ему?

Так сказано же! Выгода!

А вот как отказать…

Миры могут быть разные, и времена, и нравы, а мужчины всегда плохо воспринимают слово: «нет». Но именно его Лиля и произнесла, отнимая ладонь.

– Нет.

– Почему?

Лиля задумалась, что можно сказать, что нельзя… и решила быть откровенной. Разве что имен и титулов не называть.

– Потому что меня там ждут.

– Это так… серьезно?

Лиля кивнула.

– Это более, чем серьезно. Там у меня муж, дочь и сын, отец и мать, люди, которые стали мне братьями и сестрами. Здесь… рано или поздно меня найдет мой враг.

– Врага и укоротить можно.

– Хороший ты, – Лиля коснулась Кошачьей ладони. – Только есть те, кого на голову просто так не укоротишь. Из благородных и титулованных.

– Как ты?

– Выше меня.

Кот сощурился, но спорить не стал. И спрашивать про имя – тоже.

Ни к чему. Незачем ему такое… одно дело – с хорошенькой женщиной закрутить. С трактирщицей, которая может, и из благородных, но в тот мир вернуться не захочет.

Другое – когда ты все ее проблемы решать станешь, а она все равно рядом не останется. И ждут ее там… где?

А это как раз лучше не знать. Только уточнить.

– Ты уверена, что тебя дождутся – там?

– Да.

– Жизнь, она ведь всякой стороной поворачивается. И мужья других себе находят, и дети вырастают, и родители умирают…

Лиля кивнула.

Она об этом думала, и не раз. Но…

– Я своим – верю. Я тебе так скажу – если меня здесь попробуют оставить, я жить не стану.

Лиля практически не врала. Она не покончит жизнь самоубийством. Но зачем такая жизнь?

Это, скорее, существование… убогое и гадкое.

Нет свободы?

И ничего не нужно!

– Я мог бы удержать тебя силой.

– И взять силой – тоже, – согласилась Лиля. – Но нужно ли это тебе?

Теперь настало время Кота задуматься. И помогло то, что Лиля была спокойна и равнодушна. Если бы она ругалась, дралась, спорила…

Она была спокойна.

– Мне нужна ты. Но по доброй воле.

– По доброй воле я дала клятву другому человеку. И разбрасываться ей не стану.

Кот вздохнул.

– Все же благородная кровь сказывается…

– Вот и не надо тебе в эту грязь лезть. Ни к чему.

– Я бы полез. Если бы видел, что тебе нужен.

Лиля качнула головой. Здесь и сейчас она была искренней. Не стала бы она графиней Иртон, не замкнула бы на себя судьбы многих людей…

Оказалась бы она сразу в Авестере, встретилась с Котом – так и смурлыкалось бы. Есть в нем нечто такое… мужское. Надежное.

Даже промысел его – высоко в теневом мире не поднимешься, не имея ни ума, ни сил, ни везения. Могло бы у них и срастись. Тогда.

А вот сейчас уже непоправимо поздно. Можно смотреться в чужое зеркало, но отражаться там все равно будет твое лицо. Не чужое.

Лицо ее сиятельства, Лилиан Элизабетты Мариэлы Иртон. Графини Иртон.

– Не надо. Пожалуйста.

Кот кивнул.

А потом поднялся из-за стола.

– Извини. Дел еще много…

Мужчина уходил. Не навсегда, для этого он был слишком расчетлив. Он еще вернется, просто не заведет больше речи о чувствах. Не предложит перекинуть мостик через пропасть, не посмотрит проникновенно в глаза, не улыбнется… Да и ни к чему.

Лиля отчетливо поняла, что в Авестере оставаться нельзя. Еще немного – и она с кровью и болью будет вырывать этих людей из сердца. Она их даже увидеть больше никогда не сможет… какое страшное слово – никогда. И уже больно.

Домой.

Надо торопиться домой.

Ативерна.

Сутки все тянулись, и тянулись, и надо было работать, улыбаться, перешучиваться с парнями и девушками, рассказывать новости…

И только когда Шура ушла, Ганц позволил себе ненадолго сбросить маску, тихо выругался сквозь зубы.

Ждать – хуже кары нет.

А дождется ли? Кто знает…

Так что мужчина лежал и бездумно смотрел на звезды, видные в чердачном окне. Спать не хотелось.

И когда звезды заслонила темная фигура, он не шевельнулся. Марька уселась рядом, вытянула ноги.

– Я поговорила со старым Варошем. Он когда-то хорошим охотником был…

Замолчала, покосилась на Ганца. Мужчина даже плечами не пожал.

Был и был, понятно же, что браконьерничал, только не попался. Вслух в таком не признаются, но все всё понимают, не дети.

– И что он сказал?

– Рядом с замком есть два места, где можно тело спрятать. Гиблое озеро и Черный овраг. Дальше можно тоже утащить, но это – дольше. А туда – быстро, да и люди туда не ходят. Даже браконьеры этих мест избегают, все одно там ничего хорошего нет.

– А сходить туда никак нельзя?

– Можно. Варош сказал, что и собаку возьмет, и с тобой сходит, но заплатить придется.

– Сколько?

– Две серебрушки.

Ганц фыркнул.

– Одну – и ту много.

Торговаться девушка не стала.

– Одну. И он идет с тобой.

Ганц кивнул.

– Когда?

– Да хоть бы и завтра с утра. Сможешь свою тележку у старосты оставить?

– Смогу.

– Отсюда пойдете, отсюда и вернетесь, может, и сутки не проходите.

Ганц опять кивнул.

Он был согласен.

***

Если кому-то кажется, что убить человека просто… да, это достаточно просто. Иногда и совершенно случайно убивают, и не хотят, а так получается. И плачут потом, и каются…

А вот спрятать труп – простите!

Спрятать труп сложно и муторно.

Начнем с того, что тело бывает тяжелым. Ворочать его неудобно, а пока идет окоченение, так и вовсе тяжко… мертвец по весу кажется втрое тяжелее живого человека. Не говоря уж о всяких пакостях, вроде телесных жидкостей, которые будут пачкать – все.

Тело надо дотащить.

Тело надо пристроить так, чтобы оно никому на глаза не попалось. Если его закапывать – уверяю вас, это не в лесу. Там водятся звери, которые не откажутся полакомиться тухлятинкой и разрыть могилу. Запросто.

А если его бросить просто так – его мгновенно найдут.

Это только кажется, что лес – безлюдное место!

На самом деле – тот еще проходной двор. Ягодники, грибники, браконьеры, егеря, охотники, сборщики хвороста, лесорубы, угольщики… это далеко не полный перечень тех, кто обязательно окажется в лесу. А есть еще и те, кто может оказаться. Если судьба сыграет краплеными картами и человеку не повезет. А убийцам почему-то часто не везет. В лес может принести кого угодно – от случайных прохожих, до тех, кто скрывается целенаправленно. К примеру, разбойников, беглых крестьян, наемников…

Кого только по лесам не носит!

Есть и другие леса, как в Авестере. Там можно идти несколько недель и никого не встретить. Но у нас – Ативерна, и лес этот не так уж, чтобы велик…

А еще мы имеем дело с благородными.

Вот считайте!

Убийство – то есть имеется тело, которое не надо бы никому показывать.

Мало времени.

И отсутствие навыков! Вот ведь в чем дело – отсутствие навыков!

Разделать тело на части и вытащить по кускам? Это работа для мясника, не для дворянина. А еще ее надо делать с умом и навыком, или уделаешься так, что не отмоешься. Сам-то ладно, но комнаты?

Паркет, обивка…

Не было? Не меняли их?

Значит, не разделывали труп. Целиком тащили, а это тяжело.

В лесу?

Тоже… поди еще, найди место. И зверье… нет, не выход.

Утопить?

Как вариант. Вспороть живот, проколоть мочевой пузырь, привязать груз… это можно. Это бывает. Озеро – перспективное место. Нырять холодно, ну да ладно! Озеро оставим напоследок.

И овраг.

Ганц не терял времени, расспрашивая спутника о том, почему овраг Черный, а озеро – Гиблое. Варош, оказавшийся отцом жениха пропавшей девушки, отвечал не то, чтобы охотно. Сначала запирался, дичился, отделывался коротенькими «да» и «нет», мычал нечто невыразительное. А потом разговорился.

Почему озеро – гиблое?

Так там ни одна рыбина не живет, ни одна живность. И вода там гадкая, невкусная… озеро прозрачное, чистое, но туда никто не ходит. Ни купаться – гадости нахлебаешься, ни рыбачить, ни…

Ганц понял, что их интересует не озеро. Скорее всего.

Глубокое оно?

Нет, не особенно. Чистое, вода аж голубоватая, но глубина небольшая. Есть провалы, конечно…

Овраг?

Гадкое место, гиблое. Глинистая почва, в дождь пластами оседает, завалит – крикнуть не успеешь! Уж сколько раз случалось… не на его веку, но случалось. В такое время туда лучше не ходить, но они осторожно. И им не рыть, не рвать ничего, пройтись – и уйти, правильно он понял?

Правильно.

Потому там и зверье не живет, и не растет ничего толкового. Опасно, конечно. Если что – оно впереди собаку пустят. Волчок… да, потому такое и имя. Так делают.

Когда сука течная, ее могут отпустить в лес. И ни разу не бывало, чтобы волки ее порвали. А кто уж там отец… может, и волк.

Серый Волчок глядел желтыми глазами. И уши у него, кстати, стояли торчком. Прижать их к голове, как делают собаки, он не мог, только хвост поджал. Он тоже не был в восторге от предстоящего. Но – человек приказал, и собаке оставалось лишь подчиниться.

С оврага и начали, благо, тот был поближе…

***

Только увидев этот овраг, Ганц понял, за что его прозывают Черным. И похуже бы прозвать стоило! Может, летом он выглядел получше, когда здесь росла трава, зеленел папоротник, вносили свою лепту деревья…

Может быть.

А сейчас, на пороге зимы, почва, негусто присыпанная осенней листвой, казалась грязной и ржавой. Словно на нее кровь пролилась…

Торчащие пучки высохшей травы, беспомощно выломавшиеся из земли корни, цепляющиеся за склоны деревья, комья вывороченной глины, жирно поблескивающие на изломах…

Где-то на дне журчало – кажется, там бежал ручеек. Но Ганцу даже видеть его не хотелось.

– Смотри…

Варош с силой топнул по краю обрыва. И тут же отступил на шаг назад.

Секунд пятнадцать ничего не происходило. А потом толстый пласт глины попросту сполз вниз.

Ганц невольно поежился.

– Так завалит – и концов не найдешь…

– Оно верно. Только если тут тело прятали…

– Да?

– Абы где не спустишься. И не поднимешься… опять же, не на себе тащить тело надо, это лошадь, а она по бурелому не пройдет…

Варош объяснял. Ганц внимательно слушал. Выходило так, что удобных мест всего четыре. А их проверить намного легче.

Но какое ж жуткое место!

Даже городские трущобы были приятнее! Там все понятно, край – тебя попросту прирежут, да и в канаву скинут. А тут словно стоит кто за плечом, и шепчет, и смотрит, и касается шеи холодными пальцами… бррррр!

Ганц поежился и пошел за своим провожатым.

***

Им повезло с третьим местом.

Не то, чтобы повезло целенаправленно, обыскать они его не успели, осмотреть тоже, просто завыл Волчок. Глухо, утробно, как волки воют…

Варош посмотрел на собаку, ругнулся – и принялся доставать веревку, лопату…

– Ты, господин, постоишь здесь.

– А…

– А я спущусь к собаке, посмотрю, что там у него. Если завалит, постарайся меня вытащить.

– Вытащу, – твердо пообещал Ганц. – Но лучше сам спущусь.

– Ты не сможешь. Сноровки у тебя нужной нет.

Ганц пожал плечами.

– Ты эти места лучше знаешь, верно. Так и помочь лучше сможешь. А сноровка… вроде как не слепой, не дурной, на рожон переть не буду.

Варош задумался. А потом протянул Ганцу веревку.

– Вокруг пояса обвязывайся. Если что – не брошу. Слово даю.

Ганц поверил.

Сказано было увесисто, куда там иным благородным. Этот – не бросит.

Как Ганц спускался – лучше не думать. Этот кошмар ему еще долго будет по ночам сниться. И просыпаться Ганц будет с криком ужаса. Страшно…

В разных переделках он бывал, жизнью рисковал, но было в этом овраге нечто такое… подсердечное, подсознательно жуткое, отвращающее… бррр! Он словно липкими щупальцами проникал под одежду, промораживал, выпивал силы, затягивал, заставлял остаться…

Перебьется!!!

Пару раз Ганц повисал на веревке, однажды его чуть не завалило… до самого дна спускаться не потребовалось. До половины пути.

А там…

Выворотень.

Так в деревнях называется, когда дерево во время урагана с корнем вывернуло. Яма образовалась…

Вот там и выл Волчок. Сидел, поскуливал, далеко не отходил…

Ганцу и лезть далеко не потребовалось. Только чуть копнуть – и увидеть прядь волос. Сейчас грязную, страшную, а когда-то наверняка светлую. И ленту.

Выцветшую, но все еще остающуюся в волосах, тоже чудовищно грязных….

Он нашел Ликсу.

Оставалось разобраться, что теперь делать с этой находкой.

***

В охотничий домик Леруа по понятным причинам сообщать не стали.

Варош и Ганц шли по лесу, придавленные зловещей находкой. Но охотник не утерпел первым. Понятно, ему здесь жить, его это в первую очередь касается.

– Что теперь-то будет? А, господин?

– Ничего хорошего, – предрек Ганц. – Тело надо извлечь, разобраться, от чего она умерла… ну и с Леруа разговаривать.

– Так и будут они откровенничать…

– С нами не будут, с другими поговорят. На любого управа найдется.

Варош покосился недоверчиво, но промолчал. Заговорил он минут через двадцать.

– Ликса хорошей девушкой была. Хоть и случалось у нее… случалось. А все одно – правильная она была девка. Марька тоже… если сын посватается – слова не скажу.

Ганц промолчал.

А что тут скажешь? Да, хорошая? Пусть сватается? Это при том, что он девушек первый раз в жизни видел, а одну вообще – трупом?

Варош тяжко вздохнул, погладил Волчка, который чувствовал состояние хозяина и лез под руку, утешал, ластился, что тот щенок.