Незаконные похождения Max'a и Дамы в розовых очках. Книга 1

Дама в Розовых Очках снова сидела рядом, на месте водителя; в губах её тлела длинная тонкая сигарета, серебристый костюм оставался распахнутым, прикрывая плоть её лишь складками материи.

– Кажется, что-то произошло! Я, кажется, был не в себе, кажется, что-то пропустил? Что-то важное… – осторожно начал своё обращение Max, осматривая, меж тем, свой разворошенный костюм и красноречиво распахнутую верхнюю часть брюк.

– Ты пропустил самое важное! Хотя впрочем, это уже не так уж и важно… – мечтательно, дыша чуть живее покойника, ответила ему Дама, не выпуская из опухших губ тлеющей сигареты. Теперь уже и её тело, а не его, как прежде, выглядело обездвиженным до безжизненности. Расслабленные руки Дамы покоились на рулевом колесе, а кисти, похожие на виноградные грозди обилием колец и перстней, свисали плетьми в абсолютном опиумном спокойствии.

– Мы с тобой делали… мы занимались этим? – чуть заикаясь, неуверенно начал нащупывать нить воспоминаний Max.

– Фактически мы ничего не делали. Я занималась этим, а ты занимался чем-то другим… но, по большому счёту, ничего дельного из этого не получилось! – туманно съязвила Дама, начиная приходить в себя.

– Я помню, как мы ругались, из-за чего-то ссорились, помню, как хотел убежать от тебя… но это… ну, я имею ввиду – любовь, то есть – sex… этот момент в моей памяти где-то затерялся… я хотел бы уточнить… – продолжил заплетаться в собственной неуверенности Max.

– Забудь. Всё это ерунда. Тебе просто не понравилось, как я вожу машину. Ты психанул, а я успокоила тебя. Потом мы снова помирились, и даже стали лучше понимать друг друга… – продолжила наводить туман объяснений Дама в Розовых Очках.

– Лучше понимать друг друга… Да! Сказано красиво… кстати, у меня на лице кровь… лицо расцарапано! – глядя в дверное зеркало, окончательно протрезвел Max.

– До свадьбы заживёт! Забудь… – с наигранным безразличием попыталась остудить его возмущение Дама, полностью придя в себя от недавней неги, и снова взялась за управление автомобилем.

4. «гонка и разговор»

– Забудь, успокойся, слушай и повинуйся… Эти слова звучат у меня в голове как набат! Ты гипнотизируешь людей! И меня тоже… да! То, что между нами происходило, было вызвано гипнозом! Вот почему я ничего не помню! – ошеломлённый своей догадкой, воскликнул Max.

– Лучше не думай об этом… Советую тебе по-хорошему! – мягко пресекла его Дама.

– Хм… а можно, значит, и по-плохому… – продолжил рассуждения, но уже говоря сам с собой, Max.

– Будь проще! Со временем разберёшься, что к чему… – с обнадеживающим оптимизмом в интонации голоса, подбодрила его Дама.

– Сотрудники “Госнаркодоноса”, африканский посол, потом я… всё так просто! Раз, два и готово! Всего лишь – гипноз, да?!… Ерунда! Всего лишь – вырубающее сознание, воздействие взглядом!… Стоит ли ломать голову? Ерунда! – всё более заводился, вопреки увещеваниям Дамы в Розовых Очках Max.

– Гипноз? Да что ты вообще знаешь о гипнозе?! – возмутилась вдруг Дама, чуть не опрокинув “Mercydance-Dance” в кювет.

– Достаточно знаю! Ознакомлен, знаешь ли, с кое-какой литературой! – с бойкой гордостью возразил Max.

– Ты имеешь в виду те лживые брошюрки, что хламятся на полках книжных лавок? Что ж… если ты воспринимаешь этот хлам всерьёз, то тебе можно лишь посочувствовать, ведь приняв написанное там всерьёз, можно окончательно и бесповоротно отупеть! – рассмеялась ему в ответ Дама, закуривая новую сигарету.

– А я вот не согласен! Вполне достойные вещи пишут в этих книгах! Взять для примера, хоть бишь, этого… а, вот – Меркурия Чкаренцева… Он объясняет очень многое, – почти всё, о чём можно задаться вопросом… очень полезная литература! – артачился Max, интонацией голоса подражая какому-то ведущему популярной телепередачи.

– О-очень полезная литература! Чему же она учит? – еще развязней рассмеялась в ответ Дама и, неожиданно скривив лицо в гримасу упрямого негодования, с едким шипением языка меж зубов, пошла на запрещённый обгон на правом повороте.

– О, чёрт! О, боже мой! Что же ты творишь?! Мы же погибнем! – неистово заорал Max, расползаясь спиной по дверному стеклу.

– Чёрт, ,Бог и всё воинство небесное с Дьяволом в придачу!… Давай – вали всё в одну кучу! Чувствуется, не напрасная работа наставников из федеральной библиотеки, с центровым пастырем Меркурием во главе! – саркастично обрадовалась Максовой панической ругани Дама, выровняв машину в потоке движения.

– А ты что – читала Меркурия Чкаренцева? – пошёл на компромисс Max.

– Наслышана, знаешь ли, о делах Меркурия… не токмо одного Чкаринцева, но и многих прочих… хотя, по сути, все они в одной упряжке: ратуют за гражданское просвещение! Особенно таких желторотиков, как ты! – смачно отшутилась Дама, и заулыбалась весьма довольно.

– Меркурия… ты подразумеваешь и… – округлил глаза в догадке Max.

– Мне, знаешь ли, плевать на твоё преклонение перед авторитетами… я – женщина взрослая, самостоятельная, своим умом думаю! – холодно бросила Максу в ответ Дама, в очередной раз за вечер, ослепив его, отражёнными от стёкол очков-бабочки, неоновыми огнями с придорожной рекламы.

– Значит, я правильно понял твой намёк? Но, в таком случае, причём здесь политика? – уже уважительней, с таинственным шепотливым придыханием, продолжил выяснение истины Max.

– Причём здесь Правительство? – с лёгким сарказмом переиначила его вопрос Дама, на что Max сконфуженно загрыз ноготь и потупил испуганные глаза в пол.

– Механизм действий твоих авторитетов прост: для борьбы со свободомыслием они создают цензорскую преграду в виде сотен тысяч новых книг, фильмов и сайтов, культивируют сомнительных авторов, многословно вещают об Истине, о Судьбе, о Вечном, о Боге и прочем шаблонном идеализме. Рынок вопросов и ответов переполнен. Информация сочится изо всех щелей! На каждую паузу тишины, у них всегда есть готовое умное слово. В этом канализационном потоке информации, любая ценная и достойная мысль тонет, как капля розового масла в луже с мочой. Очень действенно! Очень умно! Редакционная и псевдо-коммерческая политика защищает интересы власти! – выдала бесстрастное разъяснение Дама.

– Но ведь роль цензуры в запрещении, в умалчивании… – уже не ради спора, а скорее для вежливости, продолжил беседу Max.

– Такая политика у них уже устарела… люди, всё равно, узнают что-то новое! А в ракурсе запрета, такая новизна становится особо вожделенной, ─ запретный плод сладок! А вот нынешняя политика цензуирования намного эффективнее: не надо ничего прятать, запрещать, наоборот – всё напоказ! А властям одна забота: знай себе – создавай новых идолов Великих Истин, наподобие твоего Меркурия Чкаренцева. Хотя… – тут Дама в Розовых Очках неожиданно запнулась и, как-то странно оглядевшись по сторонам, добавила: «Нет, не одна забота твоим Меркуриям… ещё забота – выявлять тех, кто действительно вкусил запретный плод!»

– Но ведь они, вкусившие, всего лишь, капли в море… Ты же сама сказала… – удивился противоречию Max.

– Капли розового масла в луже мочи!… – назидательно подняв указательный палец, поправила его Дама.

– Ну и растворяются ведь? – снова удивился Max.

– Капли розового масла – однозначно растворяются, но ведь есть на свете и другие вещества… например – ртуть, кислота и прочие сильнодействующие химикаты… и химикаты эти способны, даже одной своей каплей на весь объем нечистот, изменить их состав… – с ещё большей назидательностью в голосе, и даже с каким-то оттенком таинственности, продолжила вещание запретных речей Дама.

– Ты имеешь в виду образ мыслей отдельных людей? – подключился к её игре в метафорическое шифрование Max.

– А вот здесь, маленькое “но”! – обрадовалась его внимательности к разговору Дама, и продолжила: «Видишь ли, Максик, все мы привыкли говорить о вопросах духовности в терминах интеллектуальных парадигм, хотя где-то порой витает такое выражение, как экстрасенсорика… но реально с этим явлением почти никто не сталкивается… в лучшем случае, профаны в этом вопросе, но специалисты в мире кино, кормят широкого зрителя всякой выдуманной ими чушью, не имеющей никакого сходства с реальными законами этой науки… Вопросы духовных метаний, остаются в сфере разговоров о капризных чувствах или разговоров о морали; а вот истинная экстрасенсорика – она-то, как раз, и остается в тени!… А почему? Потому что, это и есть – практическая сторона эзотерического знания! С моралью проще: её можно крутить туда-сюда, в зависимости от текущих выгод имущих власть и граждан, словоблудствуя на любой лад, в отношении любого житейского явления социального толка. А вот экстрасенсорика – это уже не социальное явление… это явление природное, регулированию фактически неподвластное… феномен, чудо! Поэтому, когда я возмущаюсь твоим незрелым высказываниям о гипнозе, я искренне волнуюсь, как бы не усугубить, и без того накалённую, ситуацию в наших с тобой отношениях с социумом…» – сказав это, Дама вновь посмотрела на Макса в упор, но уже продолжительней прежнего, явно ожидая его реакции и ответа на слова.

– Ты имеешь в виду погоню сотрудников “Госнаркодоноса” и угон этого “Mercydance-Dance”? – уже догадываясь об истинном значении слов Дамы, но болезненно боясь вскрывать в себе понимание истины, лживо и глупо спросил Max.

– Я имею в виду гипноз! Имею в виду то, что засветившись рядом со мной, ты становишься соучастником не в простом уголовном преступлении, а в преступлении против порядка вещей… посему, помни, что с сей поры, ты – вне закона, но не только государства, а общества в целом… мужайся, Максик! Назад дороги нет! – сокровенно выдала Дама, и прибавила скорость, устремив автомобиль в образовавшуюся пройму.

Лихо, с жужжащим по стёклам вихрем, они пронеслись по подземной эстакаде, изрешетившей внутренности салона “Mercydance-Dance” яркими белыми полосами света, отброшенного от фонарей подземки.

Пролетев сквозь эстакаду, они вырвались на встречу, возвышающемуся над шоссейным пригорком, вечернему, сиреневому и розовому небу; а поднявшись на пик холма, благоговейно замерли, при открывшейся внизу панораме, панораме громадного города и, сидящего над ним, над крышами домов, над исчезающими в сумерках парками и аллеями, багрового, громадного как арбуз, солнца.

Увидев солнце, в его предзакатном, прощальном великолепии, Дама в Розовых Очках и Max ахнули в унисон и, непроизвольно, без каких-либо мыслей и желаний, взялись за руки, сжав ладони друг друга в тёплом взаимопонимании, разговаривающих без посредничества ума тел.

В полном молчании, держась за руки, словно дети, они пронеслись на бешеной скорости по Калининградскому проспекту. Вечерние огни уличных фонарей пересиливали уже свет, растёкшегося кровавой полосой вдоль горизонта заката, от чего, голубые среди дня, окна их автомобиля окрасились в уютную радужную палитру с преобладающим сиреневым оттенком.

В “Mercydance-Dance” поселилась ночная атмосфера, замыкающегося на самом себе, мира сладострастия и неги. Играющие на приборной доске огоньки ожили, развлекаясь в полную силу своего многоликого свечения, даря путешествующим в салоне автомобиля людям радость компании разноцветных бликов. Дама в Розовых Очках опустила ладонь на CD пульт и, поиграв пальцами, оживила запрятанный до вечерней поры альбом с музыкой в стиле «Trip-Hop».

Полившийся из динамиков автомобиля, мечтательно-пьяный женский вокал потянул слушателей за собой, затягивая с каждым припевом всё глубже, куда-то вниз, в мистическую, завораживающе таинственную неизвестность. Нарастающий, расползающийся во все стороны, плывущий гул синтезатора, словно колышущееся море, удерживал на своей зыбкой глади корабли встроенных в композицию звуков, а ритмическая основа мощных барабанов била снизу вверх, словно желающий разразиться извержением вулканов, пульс самой земли.

С проспекта, Велга свернула во мрак душистых, спрятанных под защитой высоких тополей, сумеречных переулков Балтийского района.

Покружив среди сонных, укутанных в чёрную вечернюю листву двориков, она вывела машину, к открывшейся их взорам, широкой, освещённой приглушенными огнями площадке, площадке, лежащей порогом перед тяжёлым и низким, кирпичным домом. Окна этого дома были наглухо заделаны ржавыми листами железа, и весь он, будто спящий старик, неприветливо громоздился среди густых теней каштановых дерев. Лишь одна парадная дверь – монументальная сейфовая заслонка, с облупившейся поверх толстого железа чёрной краской, была подсвечена, едва теплящейся и старомодной, шестидесяти-ватовой лампочкой, подвешенной на облезлом проводе перед крыльцом. Тусклая эта лампочка давала света ровно столько, чтобы можно было увидеть угрюмую неприступность парадного, и отказаться от посетившего зачем-то желания войти в сей замечательный дом. Под каштанами, призрачно поблескивая хромированными рамами, затаилось несколько десятков мотоциклов – изысканно изогнутых в вызывающую дугу свободолюбия байкеровских чудищ.

Вегла приглушила мотор, и Max, прислушавшись к уличным звукам, отметил неестественную тишину, гнездящуюся вокруг хмурого дома, тишину настораживающую, прислушивающуюся в ответ к лежащему перед крыльцом миру, тишину, изучающую пришельцев, остановивших белый “Mercydance-Dance” в её гнетущем и тёмном, магнетическом поле.

– Крутое местечко! – сделал вывод Max, многозначительно выпятив нижнюю губу и причмокнув.

– “Дилленджерз” клуб – последний приют для заблудших байкеровских душ! – волнующим шепотом, интригующе сообщила Дама.

– Байкеровских душ? Это таких бородатых оборванцев, гоняющих на “Хардлеях” среди ночи? – решил бравировать наносным бесстрашием Max.

– Почти угадал, но у этих ребят также есть и иные, более изысканные интересы… – снисходительно заулыбавшись, согласилась Дама.

– Никогда не принимал подобную публику всерьёз! – зачем-то насупился Max, внутренне завидуя залихватским перспективам всадников изящных железных коней.

– Попробуем познакомиться? – азартно предложила Дама и, отворив дверцу, выпорхнула из автомобиля вон.

Стряхнув с себя дурманящую отупелость, Max поспешил за своей Дамой и, пошатывающейся походкой приблизился к ней, стоящей уже у самых железных ворот таинственного клуба и, как тинейджер в ожидании дискотеки, пританцовывающей с ноги на ногу.

– Откройте, гавнюки! – истошно выкрикнула Велга, прижав лицо к крошечному глазку, испускающему в плотную темноту ночи зелёный лучик лазерного света, и принялась неистово лупить в дверь мыском своей модной, дорогущей, прозрачной туфли.

– Кого там принесло?! – басисто донеслось с той стороны входа.

– Тех, кому нет спасения от жирных свиней! – дерзко бросила в ответ Велга, уподобляясь средневековой игре в пароли.

– Ага! Свои! Это – свои! – обрадовано отозвалось за дверью сразу несколькими голосами.

Замок щёлкнул, и в темень дремлющего дворика исторгся клубящийся пар жарко прокуренного помещения; вместе с паром на асфальт парадного вывалился косой прямоугольник едкого зелёного света, да шумный мотив рок-н-рольной композиции.

– Велга?! Да ты не одна?! – возбужденным басом поприветствовали наших друзей, стоящие с обратной стороны входа, высокие тени.

– Этот шалопай со мной! Он не свинка! – ответила им Дама, кивнув в сторону Макса, и шагнула в дымный проём зелёного света.

Немного ропща, но не так сильно, чтобы по-настоящему бояться, очарованный приключением Max вошел за Дамой следом, и очутился в тёплом, душном помещении с высокими потолками, украшенными светящимися проводами, образующими в своих переплетениях узор, чем-то напоминающий паутину. Вместо люстры, в самой вышине холла болтался, пошевеливаясь от дымных испарений, собранный из неоновых трубок, разноцветный светящийся паук, паук с весёлыми глазами и отчаянно счастливой улыбкой, демонстрирующей редкие, белые, полимерные зубки.

Максу показалось, что паук шевелит своими лапами с белыми рукавицами на кистях, в такт доносящейся откуда-то из глубины помещения музыке.

– Добро пожаловать в Дилленджерз клуб, пипл! – приветственно остановил Велгу и Max’a длинноволосый человек в мешковатой и рваной льняной рубахе. Расшнурованный ворот этой рубахи, без молнии и пуговиц, обнажал широкую волосатую грудь незнакомца, со впутанными средь неопрятных зарослей бусами и разноцветными нитками с висящими на них амулетами. На ногах патлатого незнакомца красовались расклешённые, изрисованные до отсутствия свободного клочка, порванные во многих местах и кое-где залатанные в разнобой цветными кусками материи, джинсы. Ступни патлатого были босы и черны от грязи.

– Дон Джон – шнифтовой1! – любезно кланяясь, представился Максу патлатый босоножец.

– Max… – буркнул в ответ Max, совершенно потерявшись. Облик представившегося Доном Джоном незнакомца оказался слишком необычным для какого-либо определения этого человека в рамках привычных стереотипов. Max растерялся, совершенно не представляя себе, о чём можно было бы заговорить с патлатым, а еще более – о чём бы говорить не следовало.

– А ты не гони по порожняку! Оглядись, децл пообвыкнись, авось и притерсишься! Здесь необычно, конечно, но до обалдения клёво! По большому счёту – все свои, хотя люди попадаются разные. А если ты сам далёк от свинства, и тебе по духу именно человеческое и возвышенное, то тебе здесь будет по приколу! Всем отрицательно настроенным к свинству здесь – дом родной! – с сострадательным задором заглядывая Максу в самые глаза, объяснился патлатый.

– Ты уж извини меня, Дон Шон, но я пока не врубаюсь в то, кто же такие, эти, как вы их называете, свинки? – отважился на диалог Max, видя, что от нового знакомого не исходит какой-либо угрозы или формализма.

– Свинки? Ах, да – разумеется! Ты ведь, судя по возрасту, из поколения индиго… ещё, наверное, не встречал настоящих хайеров2… и, конечно, заморочек хайеровских не догоняешь… А свиньи?… Да вот, вот же они! – и патлатый, широко взмахнув грязным рукавом, указал на стену, где в алой круглой неоновой раме висел странный коллаж. Выглядящий скорее как дорожный запретительный знак, коллаж этот содержал в своём перечёркнутом красной отрицающей линией круге, детского вида рисунок свиной морды с гротескно очеловеченными чертами.

Max, увидав такое, обескуражено пожал плечами, не зная, что и думать.

– На первый взгляд – какой-то глупый кич, так?… Но не спеши со скороспелыми выводами, брат! В этом знаке таится глубокий смысл!… Видишь эту мерзкую морду? То ли человек, то ли свинья – сразу и не разобрать… это и есть облик того, кого мы кличем свинками! Обрати внимание, какая у неё важная морда! Уверен, этот портрет рождает в тебе целый ряд сравнительных ассоциаций… Нарисовано вроде просто, но ведь – гениально! Передана сама суть свинки, схвачены ее основные черты! А ведь большего и не надо. А всё потому, что все свинки, по большому счету, на одно лицо, то есть – на одну морду, разумеется. Ну и главное – это запретительная суть символа, делающая его знаком. Обозначает сей знак, разумеется, одно: вход запрещён, свинкам – входа нет! – выдал своё скрупулёзное и совершенно бредовое объяснение патлатый оборванец шнифтовой Дон Джон.

5. «лягушка с укропом»

– И всё же, Шон Джон, я так и не услышал о том, кто же такие, эти фиговы свинки… понял, конечно, что здесь их не чествуют… Но, кто они – эти свинки? Как распознать их?… Этого, я так и не понял… – усердно добивался своего Max, а, заодно с налетевшей пьянящей волной древнего как сам hard-rock вокала Роберта Планта, проникся симпатией к босоногому аборигену Дилленджерз клуба.

– О, да! Это – cool question! Прямо по сути!… А кто же, в действительности, они такие, эти фиговы свинки?! – восторженно поддержал вопрос Max’a шнифтовой, продолжая уходить от понятного для него ответа.

– Извините за вмешательство в разговор, но я считаю своим долгом внести ясность… Ведь это, не просто свинки, поскольку просто свинки – они свинки и есть, а это – именно, те самые – “политические свинки”, о коих было так много говорено стариком Чарли Мэнсоном и его соратником Эбби Хоффманом3, в славные шестидесятые! – неожиданно вторгся в завязавшуюся между Максом и патлатым оборванцем шнифтовым беседу низкорослый неформал с греческим, переломанным на все лады носом и аурой чёрных курчавых волос, держащихся на голове в стиле “raggy”.

Макса сразу обескуражило то, с какой дерзкой развязностью держит себя этот тип, одетый в шитую серебром, старомодную рубаху с широко распахнутым воротом. Вместе с тем, брюки греконосого неформала, в отличие от помоечных джинс Дона Джона, лоснились чистотой и выглаженностью блестяще чёрного атласа. На ступнях у него красовались лакированные туфли с высокими каблуками, совершенно не спасавшие хозяина от низкорослости. Вообще, неформал “raggy” выглядел весьма безбедно, но подчеркнуто небрежно – словно богач, инкогнито вписавшийся в компанию оборванцев.

– Именно! Они самые и есть! Натурально – “политические” свинки! – задорно поддержал своего клубного товарища Дон Джон и, щёлкнув пальцами так, словно что-то забыл, с явным уважением в голосе добавил: «Раз так говорит Че, то стоит к этому прислушаться! Ведь Че, в нашем клубе – знаток достойных древностей… Он знает всё о становлении движения хиппи, разбирается в стилях музыки, в жанрах, в сленговых оборотах. В общем – знаток! Да и внешне, наш славный, эрудированный старина Че, до обалдения похож на Эбби Хоффмана!»

– А почему, именно Че? – поддержал энтузиазм в уважении к приятелю Дона Джона Max.

– Отец у меня банкир, а я – неформал, хиппи, революционер! – ответил за себя сам неформал raggy.

– Вот и познакомились! – немного перебарщивая, обрадовался Дон Джон и, покопавшись в обвислых карманах рваных джинс, извлёк на свет, замотанный причудливыми узлами, грязный носовой платок, по видимости служащий ему заменителем кошелька, ибо развязав один из узелков, шнифтовой представил вниманию приятелей, хранимую в недрах материи, ярко коричневую, порошкообразную субстанцию растительного происхождения, со светло-зелёными вкраплениями, измельчённых листьев какой-то травы, комментируя это дело так: «За знакомство, так сказать, братья!» – обратился к приятелям Дон Джон и, без каких-либо разъяснений, принялся приколачивать дроблёное, коричнево-зелёное растительное нечто в пустую папиросную гильзу.

– Он ведь только вошёл… – мягко предостерёг клубного товарища неформал raggy Че.

– Вошёл?! Ха! Разве в “Дилленджерз” входят?… В наш клуб следует влетать, а не входить! – разудало выпучив глаза, возразил неформалу Че шнифтовой и, не ожидая дальнейших согласований, запалил приготовленную папиросу.

– Вообще-то я уже немного того… Хотя, конечно, не откажусь от пары затяжек! Но сначала скажите, что это такое?!… – без особой настойчивости, попытался возразить Max, тогда как глаза его вожделенно внимали манипуляциям с самодельной папиросой.

– Что это?… Флаерс4, конечно! – убеждённо уведомил Макса Дон Джон, придерживаясь изначально заданного стиля неопределённости в выражении своих мыслей.

– Высушенная лягушка с укропом5! Верное средство для борьбы с собственным свинством! – пафосно выговорил неформал raggy Че, заглядывая Max’y в глаза взглядом дерзким и воинственным.

– Пойдет! Лягушка с укропом – моё любимое лакомство, особенно, когда чувствую, что вот-вот насвинячу… – парировал вызов Max, и затянулся глубоким вдохом из чадящей самокрутки.

– Не свинка! – резюмировал ответ Макса Дон Джон и, заулыбавшись коричневыми зубами, затянулся следом.

– Свой чувак, потянет на “хайера”! – согласился со шнифтовым Че, ослабив воинственное давление своих чёрных глаз.

Снова приняв окурок из пальцев товарища, Max принюхался к струящемуся дыму и, чихнув пару раз, закурил с безнадежным отчаянием. Вкус и запах зелья отдавал чем-то неопределённым, но одновременно знакомым, вызывающим ассоциации с блуждающими средь босоногого детства воспоминаниями о брусничном мхе и ромашковых лугах.

– Вот, смотри! Это мои новые стихи! Сочинил их пару дней назад! – с непринуждённым восторгом малого дитяти, отвлёк Макса Дон Джон, тыча обгрызенным ногтем в свой носовой платок. На платке его действительно виднелись строки рифм, выведенные корявым, торопливым почерком.

– Это про него – про наш тотем6 – про символ клуба! – объяснился Дон Джон, кивая вверх, на потолок, на висящего вместо люстры, неоново-галогенно-полимерного жизнелюба-паука.

– Никак не разберу, что здесь написано… – озадаченно промямлил Max, пытаясь вчитаться в небрежные каракули на засмарканной поверхности платка.

– А дай, я сам прочту! – обрадовался шнифтовой, и, вырвав сопливый лоскут из Максовых рук, пафосно осанился и выставил босую ступню впёред, не забыв, между прочим, передать по очереди дымящуюся папиросу.

Снова взявшись за окурок, Max затянулся смелее прежнего, ощущая обнадёживающее отсутствие какого-либо эффекта от скуриваемого зелья.

– Кто в углу укромном, тихом, молча делает, что хочет, – выразительным, таинственным шёпотом начал читать с платка Дон Джон, но тут же остановился, и защёлкал пальцами, призывая окружающих к вниманию.