Побег из Атахэйла

К счастью, вскоре показались виноградники. Я высматривала группу отца. Мы не виделись уже несколько дней из-за развернувшейся борьбы с паутинным клещом.

Мы ехали между рядами цветущей лозы. Крошечные соцветия заполоняли пространство густым, но легким ароматом свежести и сладости.

На тропу выскочил Карлос, размахивая руками и вопя так, будто его резали. Я резко затормозила, от неожиданности Солда швырнуло вперёд, и он с грохотом ударился о приборную доску. Я почти успела обрадоваться, что ублюдку досталось, однако Карлос продолжал вопить. Выскочив из-за руля, я бросилась к брату и попыталась успокоить его, а он вдруг разрыдался, согнувшись пополам. Мгновение спустя я поняла, что он смеётся.

– Кретин, – обреченно выдохнула я и потянула его за плечи, заставляя выпрямиться. – Сейчас не время. Подыграй мне, – шепнула я и принялась его «успокаивать».

– Эй, ты! Какого чёрта! – Солд готов был разорваться от злости.

– Не кипятись. Это Карлос. Он у нас дурачок.

– Эй! – возмутился шутник, но я незаметно ткнула его под ребро.

– Силы на троих, а мозгов совсем нет. Но он послушный.

Карлос, решив «подыграть», открыл рот и позволил струйке слюны сползти на его майку. Я мысленно закатила глаза.

– Эй, мистер, хотите виноград?

– Пошёл прочь! – брезгливо рявкнул Солд.

Карлос вздрогнул и скрылся среди лозы, исходя в «горестных рыданиях».

– Долго ещё?

– Почти на месте.

Проехав ещё с полмили, мы наконец увидели группу отца. Улыбка на моём лице расцвела сама. Папа поднял голову на гул внедорожника и приложил ладонь ко лбу козырьком, чтобы разглядеть того, кто приехал.

– Эйли! – раскинув руки, он направился ко мне, но заметил пассажира. – Кто это с тобой?

Солд выбрался из машины, поправил причёску и с нарочитой небрежностью приблизился. Он не отрывал от отца изучающий взгляд, при этом выражение лица покрыл тонкий слой надменности.

– Пап. Это Солд, новый командир. Он хотел с тобой познакомиться. Солд, это Имбрас.

Папа протянул руку, и к всеобщему удивлению командир пожал её.

– Рад познакомиться. Нечасто охрана интересуется делами внутри острова.

– Слышал, это пугает людей. – Тут Солд метнул взгляд в мою сторону.

Отец добродушно хохотнул.

– Что ж, не без этого. Как добрались? Хотите воды?

Отец был вежлив, но не заискивал перед засранцем. Кейн всегда восхищался воспитанностью и манерами главного фермера. Они, будучи одного возраста, нередко подолгу болтали о Старом мире, который успели застать в детстве. Я любила слушать их разговоры. Кейна явно будет не хватать.

На Солда поведение отца произвело приятное впечатление. Он попросил рассказать подробнее о винограднике, и папа повёл его между рядами лозы.

Отец был среднего роста, с большими натруженными руками, абсолютно седыми волосами и бородой. С серыми глазами, добрыми и мудрыми, видящими людей насквозь. Мне не терпелось расспросить, что он думает о Солде.

Позади раздалось шуршание, и в мою талию вцепились две сильные руки, так хорошо знакомые по силе и ощущениям.

– Айко! – зашипела я, наслаждаясь его смехом.

– Не ожидал тебя увидеть. Самое приятное, что здесь произошло за несколько дней.

Я улыбнулась и повернулась к нему лицом. Мы с Айко выросли вместе, но я до сих пор поражалась, насколько чёрными были его глаза. Нас всегда называли женихом и невестой, и отец говорил, что после осеннего сбора урожая в этом году нас ждёт свадьба.

Айко был чудесным, но, глядя на женатые пары на острове, я сомневалась, что хочу быть его женой. Дружба с ним и поцелуи по вечерам меня вполне устраивали.

– Кто этот тип? – спросил он, дёрнув меня за прядку волос и вырвав из раздумий. – Кажется не очень хорошим парнем.

– Он урод, – выплюнула я.

– Лез к тебе?

Айко всегда ревновал меня к другим парням. Боялся, что кто-то может его обойти. И появление нового представителя пола его совсем не радовало. Я решила не рассказывать о нашем «тесном общении», потому что вспыльчивые выходки и разборки были ни к чему.

– Нет. Потом расскажу. Как у вас тут дела?

– Обработку закончили. Имбрас сказал, что вечером домой. Скучала по мне?

– Нет, – издевательски улыбнулась я и расхохоталась над вытянувшимся лицом парня.

Мы поболтали какое-то время, пока я не почувствовала на себе жёсткий взгляд.

– Мне пора возвращаться. Отвези меня на причал.

Я молча села за руль, подмигнув Айко на прощание. Он ответил очаровательной улыбкой, что не ускользнуло от внимания Солда.

– Пап, может, вас сейчас отвезти?

– У нас ещё есть дела. А командир не может больше ждать.

– Я выделю топливо, которое вы затратили на экскурсию. Машина вернётся за вами к вечеру, – сказал Солд.

Воцарилась тишина. Её нарушил отец.

– Спасибо. Приезжайте ещё.

– Поехали.

Он молчал, пока мы выезжали с виноградников. Молчал, когда проезжали пастбища. Лишь когда блеющая отара осталась далеко позади, он вдруг выпалил, будто устал сдерживаться:

– А ему можно тебя лапать?

– Чего? – не поняла я.

– Тот сопляк, с которым ты обжималась.

– Айко? Он мой жених, – гордо выдала я.

Мне хотелось утереть ему нос. Хотелось провести чёткую границу, через которую не прошли бы его двусмысленные гадкие фразочки.

– Жених! – он повторил это слово так, будто сплюнул червивый орех.

– В чём проблема?

– Заткнись и смотри на дорогу. Водишь хуже обезьяны.

Я, которая было немного смягчилась по отношению к нему, снова возненавидела.

– Тебе бы поработать над навыком общения.

Он помолчал, испепеляя меня взглядом.

– Глупая дикарка.

– Козёл.

– Тебе что, повторить урок вежливости? Промыть тебе рот от грязных ругательств? – И без перехода добавил, – ты будешь плохой женой.

– Почему?!

– Не умеешь вовремя заткнуться.

Это было правдой. Отец тоже часто это повторял. Только он не считал, что это помешает мне стать хорошей женой. Но проблема была, и я её признавала. Если я хотела что-то сказать, я это говорила. Нередко это было неуместно, обидно и, как в случае с Солдом, опасно. Но замолчать, когда это требовалось, я не умела.

– Знаю.

Он довольно ухмыльнулся.

Почему-то захотелось выложить этому неприятному типу всё, что я действительно думаю о предстоящей свадьбе, об Айко, о традициях, которые часто упоминает отец. И о самом Солде. Но в то же время оголять мысли и душу перед ним я не собиралась. Это было бы в миллион раз хуже, чем оголить тело.

За всю оставшуюся дорогу мы не проронили больше ни слова. Я подвезла его к самому пирсу, чтобы быстрее избавиться. Если бы могла, завезла бы прямо на катер и подтолкнула, только бы он смылся с острова поскорее.

Мы сидели в машине. Он отдал приказ выгрузить топливо, но сам не пошевелился. Наблюдал за тем, как два охранника стягивали с палубы несколько канистр.

– Спасибо. Это даже много. Мы столько не использовали.

– Тебе спасибо. Что всё показала.

Снова пауза. В тот первый день и во все остальные встречи, которые были после, в общении с Солдом всегда самым тяжёлым было его молчание. Даже когда он нёс чепуху, наносил оскорбления, хлестал своей злостью, было проще. Хотя бы было малейшее представление, о чём он думает. В эти периоды тишины я совершенно не могла его понять.

– Знакомство вышло не очень приятным. Со временем ты увидишь, что я не такой уж и козёл. В целом – да. Но не настолько, насколько ты думаешь, дикарка.

Я вскинула на него удивлённый взгляд, а Солд, не дожидаясь ответа, вышел из машины, властной походкой преодолел пирс, взобрался на катер. И уплыл. Я ждала, что он оглянется, но этого не случилось.

Почему-то после его убытия осталось какое-то горькое чувство на языке. Можно было бы пошутить, что я отравилась его ядом. Но я понимала, что дело в чем-то другом. В свои двадцать лет я столкнулась с таким впервые.

Сидя вечером у костра, я держала на коленях остывающий ужин и не могла выбросить Солда из мыслей. И думала я не о его грубости и тяжёлых ударах. Я думала о его глазах, смехе, о вспышке злости, так напомнившей ревность, мгновениях, когда он мог показаться даже приятным. И о его ладони на моём бедре. Несколько часов спустя я всё ещё чувствовала его короткое, наглое, оскорбляющее прикосновение. И почему-то оно волновало меня куда сильнее, чем более откровенные и дозволенные прикосновения Айко.

За ужином все обсуждали нового командира. Для начала люди обменивались впечатлениями и домыслами, а затем всё же добрались до меня.

– Эйли, ты с ним больше всех пообщалась. Что скажешь?

Я пожала плечами.

– Злобный. Властный. Жестокий. Упивается своим положением. Но пару раз он заставил меня подумать о том, что это маска.

– Защита, – подсказал отец.

– Точно, – кивнула я, ковыряясь в глиняной миске с тушёными овощами. – А ты, пап? Мне интересно услышать твоё мнение.

– У него есть манеры. И ему нравится видеть это в других. Просто он пока что неправильного мнения о нас. Вот и не знает, как именно себя вести. Хочет казаться грозным, чтобы заставить нас слушаться. Очевидно, в его представлении мы какие-то дикие животные или кто похуже.

– И он решил сам вести себя, как животное?

– Дайте ему время. Большинство из вас этого не помнит, но Кейн, когда появился здесь, тоже казался страшным. Однако, чем лучше мы узнавали его, а он – нас, тем приятнее было наше общение. Уверен, ваши дети будут относиться к Солду так же, как вы к Кейну. Главное – не провоцировать его на агрессию. Будьте самими собой.

– А мне он показался очень симпатичным, – как всегда не вовремя воткнулась Эджайда.

– Надо же, и он интересовался шлюхами, – бросила я.

– Эйли!

Отец хмурился, не желая быть свидетелем очередной нашей перепалки с Эджайдой. Мы друг друга на дух не переносили. Потому что она продавалась за удобства. Любая островитянка могла стать игрушкой Хозяев с Шаковина, острова-столицы. Стоило лишь озвучить своё желание охране. Её вносили в список, и, когда кто-то из жителей Большого острова интересовался именно ей, её забирали, с завязанными глазами увозили с острова. Иногда девушки пропадали по паре-тройке дней. Иногда и неделями. Возвращались растрёпанными, зато с полными руками даров. В оплату можно было попросить что-то для себя или для острова. Лия часто просила что-то съестное и угощала этим детей. Иногда игрушки, ткани или посуду. А Эджайда всегда просила только то, что нужно ей. Одежду, шампуни (остальные использовали мыло), у неё даже был матрас. Настоящий, не из травы. Однако меня бесило не то, что у неё было то, чего не было у других. А то, что она пачкалась о тех, кто считал нас рабами, вещью. А затем сидела рядом и говорила о том, что продавать себя – это хорошо. Она даже детям нередко хвасталась, что такие красивые украшения у неё в волосах есть лишь потому, что она дружит с могучими мужчинами с Шаковина.

– Раз интересовался шлюхами, то почему поехал кататься с тобой? Увидел в тебе склонность?

– Сейчас эту вилку я воткну тебе в глаз. Интересно, захотят ли тобой пользоваться, когда ты не будешь такой красивой?

– Ты не лучше меня только потому, что я не боюсь пользоваться возможностями. И я не виновата в том, что Айко в обмен на пользование тобой не может дать и виноградного жмыха.

Я вскочила на ноги, намереваясь вцепиться в волосы, но тут над пляжем разнесся гневный крик отца.

– Довольно! Убирайтесь обе. Остаётесь сегодня без ужина. И завтра до вечера никакой еды. Когда будете слушать свои урчащие животы, подумайте о том, что все мы тут – одна семья. И о том, что нужно с уважением относиться к выбору других.

Я сунула тарелку Имани и ушла, бурча себе под нос, но достаточно громко, чтобы меня услышали:

– С чего мне уважать шлюху?

Я ушла в лес по хорошо знакомой тропе. Она вела к холму – самой высокой точке острова. Путь был не очень близкий, но мне нужно было успокоиться. Спустя какое-то время я пыхтела, поднимаясь по бамбуковому настилу. Взобравшись, упала на спину и стала любоваться звёздами.

Папа говорил, что согласно старым поверьям, звёзды – это души умерших. А согласно науке Старого мира, это яркие светила, находящиеся так далеко, что и вообразить трудно. За миллионы, миллионы лет пути. Некоторые из них уже погибли, но их свет по-прежнему виден нам, потому что всё еще летит, преодолевая бесконечные расстояния. Я не знала, какая версия мне нравилась больше. В каком-то смысле у них было что-то общее.

Как всегда, мысли о звёздах расстроили меня хуже некуда. Настроение и без того было паршивым. Я села, яростно смахивая слёзы, и уставилась в темноту, за горизонт, соединивший, будто ниткой в одно полотно небо и океан. Когда приходила сюда, всегда старалась рассмотреть свет других островов. Хотя понимала, что они слишком далеко, чтобы увидеть. Иногда мне всё же казалось, что где-то там виднеется ореол залитого светом Большого острова. Я не знала, где именно он располагается, как далеко, и что там творится. Но была уверена, что там светло и днём, и ночью.

Зашелестела высокая трава, послышалось тяжёлое дыхание, и на вершине появился Айко с большим одеялом. Я с огорчением вздохнула. Мне всё ещё хотелось побыть одной.

– Что ты тут делаешь?

– Твоя мама попросила проверить, все ли у тебя хорошо?

Луна освещала его лицо с высокими скулами, хищным носом и волевым взглядом. Его чёрные глаза блестели в темноте, соревнуясь с самой ночью. Айко набросил одеяло мне на плечи, сел рядом и вовлёк в свои объятия. Стало теплее, я и не догадывалась, что так сильно продрогла. Однако почему-то в мыслях снова всплыло лицо Солда.

– Чего ты так цепляешься к Эджайде? Ну не уважает себя, ну и чёрт с ней. Её проблемы. Зачем тебе опускаться до её уровня?

– Из-за неё нас всех равняют под одну меру. Раз две девушки с острова так легко продаются, значит, все островитянки такие. Не хочу, чтобы меня считали такой же.

– Кто считал? Какая разница, что там думают те, кто зовёт себя нашими хозяевами?

– Солд думает, что я тоже могла бы этим заниматься.

Айко напрягся, крепче прижал меня к себе.

– Так это из-за него?

– Что из-за него? – я снова начинала злиться.

– Из-за него ты сорвалась на Эдж?

Я промолчала.

– Забудь о нём, Эйли. Вспомни лучше обо мне.

Мы долго целовались. Я изо всех сил пыталась забыться в объятиях Айко и не думать о Солде. Но чем сильнее распалялся мой жених, желая наконец зайти дальше поцелуев и поглаживаний, тем сильнее мне хотелось снова оказаться в машине, проезжающей апельсиновую рощу и смотреть на командира, наслаждающегося освежающим ветром.

Я вынырнула из этих мыслей, когда руки Айко потащили вниз мои шорты. Его жадное дыхание касалось кожи на моём бедре. Я взвизгнула и изо всех сил пнула парня, не разбираясь, куда придётся удар. Он вскрикнул от боли и схватился за лицо, а я бросилась вниз.

– Эйли, ты чего!

В голосе Айко звучала обида и непонимание. Я и сама не понимала, почему веду себя, как бешеная.

Я брела вдоль пляжа на свет догорающих костров. Большая часть людей после ужина расходилась по палаткам и бунгало, тихо переговариваясь между собой и в спокойной обстановке обсуждая новости.

Я не хотела пока идти к себе. Села на скамью у слабеющего огня. Пошевелила угли, переливающиеся красным и белым. Взметнулся небольшой сноп искр. Тут же растаял.

Самые нежные в мире руки погладили меня по голове. Затем распустили косу и принялись аккуратно прочесывать прядь за прядью красивой старой расчёской, принадлежавшей ещё моей прабабушке.

В блаженстве я прикрыла глаза.

– И в кого ты у меня такая задира… – ласково вздохнула мама.

Я невесело усмехнулась.

– Ты мне скажи.

– Явно в папу. В молодости он тоже всегда яростно боролся за правду.

– А теперь?

– А теперь он понимает, что правда у каждого своя.

– По-моему, правда может быть лишь одна. На то она и правда.

– Эйли. Всё зависит от того места, с которого ты смотришь. Помнишь свою пирамидку?

– Конечно.

Речь шла о деревянной игрушке, которую папа сделал, когда я была совсем маленькой. На каждой грани были разные рисунки.

– Если ты посмотришь на неё сбоку, что увидишь?

– Треугольник. С какой-то картинкой.

– А если посмотришь снизу?

– Квадрат. Мам, не понимаю…

– А теперь представь, что вокруг пирамидки стоят четыре человека, и пятый смотрит снизу. Если их спросят – что они видят? Все начнут спорить, ведь каждый видит разное. И кто при этом будет прав? – Я промолчала, и мама ответила за меня, – все будут правы. Так и здесь. Эджайда смотрит на это с одной стороны. А ты – с другой. Тебя никто не заставляет заниматься тем же. Но и ты не навязывай другим, что делать с собственным телом и какие решения принимать.

– Знаешь. С какой бы стороны люди ни смотрели, все они видят пирамидку. Остальное – мелочи.

Мама вздохнула и встала. Я посмотрела на неё снизу вверх. От неё мне достались длинные тёмно-каштановые волосы, смуглая кожа и упрямый курносый нос. Мама поцеловала меня в макушку, запустила руку в карман своей кофты, достала оттуда кулёк и сунула его мне.

– Перекуси и иди спать.

Мама ушла, а я развернула большой лист, в котором обнаружился арахис. Я улыбнулась океану и с теплом посмотрела маме вслед.

Поселение понемногу затихало. Дети давно спали, старики тоже. Лишь немногие ещё бродили или тихо переговаривались. Девушки с кухни заканчивали уборку.

Айко опустился на песок рядом со мной и заглянул в глаза.

– Я не хотел тебя обидеть. – Он тяжело вздохнул, когда я промолчала. – Эйли… что происходит? Ты сегодня будто с цепи сорвалась.

Я вздохнула.

– Просто не дави на меня, ладно?

Поцеловав Айко в щеку, я встала и ушла к себе в палатку. Долго лежала, ловя беспорядочные мысли, которые тут же ускользали. День выдался каким-то необычным. И, хоть всем остальным это не нравилось, мне пришелся по вкусу ветер перемен. Почему-то я была уверена, что именно его принес с собой Солд на наш остров.

Глава 2

С утра отец собрал группу и уехал на виноградники. Я распределила людей. Кто-то отправился перегонять отару на другой луг, кто-то остался перерабатывать переспелые апельсины, остальные во главе со мной продолжили сбор урожая. Я недовольно осмотрела ветви ближайших деревьев. Плоды созревали слишком быстро, нужно было ускориться.

– Предлагаю сегодня работать без обеда. Давайте постараемся закончить к ночи. Завтра это будут не апельсины, а чёрт знает что.

Почти все согласно покивали.

– Если сильно проголодаетесь, попросим Адну прислать что-нибудь на перекус. Когда ребята вернутся с пастбища, присоединятся к нам

Одни взбирались на лестницы, приставленные к стволам. Кто постарше, собирал в отдельные корзины уже упавшие фрукты. К счастью, день выдался пасмурным, солнце не стремилось выжечь нас насквозь.

– Эйли, когда теперь приедет охрана?

Вопрос так меня удивил, что я чуть не уронила полную корзину.

– Надеюсь, что скоро. – Когда на меня уставились все, кто был рядом, я быстро добавила, – чем скорее заберут урожай, тем лучше.

В роще появился Карлос. Он беспечно прогуливался и пел. Один из мужчин взял его за шиворот, подвел к лестнице и вручил корзину. Мой брат послушно забрался наверх и принялся за работу, вот только не замолчал. Впрочем, с ним стало даже веселее. Остальные понемногу подхватили незатейливый мотив, и работа пошла куда бодрее. Карлоса многие считали лентяем, любящим дурачиться. На деле он был весельчаком, работать умел за троих и часто разряжал обстановку своей непосредственностью. Ему было плевать, что о нём думают, при этом он никогда никого не обижал и не сравнивал с собой.

Группа отца присоединилась к нам вскоре после перегонщиков овец. Мы стали грузить корзины в прицеп, и парни поехали на старую фабрику.

К ночи оставшаяся треть рощи была полностью собрана. Мы все, уставшие, но бесконечно довольные собой, приплелись на ужин, где Адна и Эйо расстарались для нас. Я, голодная со вчерашнего вечера, набросилась на еду, съев и обед, и ужин.

Имани сегодня трудилась с нами, поэтому ребятня на целый день осталась почти без контроля взрослых. Они набегались и наигрались так, что теперь, за ужином, засыпали с ложками в руках.

Только Йен сидел тихонько чуть в стороне. Я присела рядом и протянула мальчику свой кусок пирога, который девушки приготовили из арахисовой муки. Он с улыбкой взял его и тут же принялся уминать.

– Ты подозрительно тихий сегодня. Что задумал?

– Ничего я не задумал! – он взъерошился, как воинственный птенчик, чем вызвал у меня улыбку.

– О чём тогда думаешь с таким серьезным видом? Почему не идёшь спать, как остальные?

– Умеешь хранить секреты?

Я удивилась, но ответила со всей серьёзностью.

– Умею.

– Клянись.

– Клянусь.

– Нет! Клянись по-настоящему. Нужно одной рукой дёрнуть себя за ухо, а другой провести по губам так, будто запираешь замок.

Я недоверчиво подняла брови.

– Это какая-то шутка, да?

– Разве похоже, что я шучу?

На самом деле по Йену всегда было сложно понять, шутит он или нет. Однако сейчас он выглядел необычайно серьёзно.

Вздохнув, я правой рукой дёрнула себя за мочку уха, а левой «заперла» рот на замок.

– Клянусь, что твой секрет останется моим секретом.

– Я тебе верю. В общем, я не очень хочу ложиться спать. Потому что мне снятся плохие сны.

– Какие именно?

– Будто меня увозят с острова. Плохие люди в странной белой одежде. Они держат меня в комнате, где всегда очень светло, даже когда закрываешь глаза. Тыкают в меня иголками, похожими на те, которыми шьют. Но другими.

Йен рассказывал эти ужасы шепотом, на одном выдохе, испуганно озираясь по сторонам, опасаясь ли, что услышат другие дети, или что эти люди в белом выпрыгнут из кустов и схватят его. У меня самой внутри всё холодело от его рассказов. Звучало очень странно и неприятно. Я не хотела знать, каково видеть подобное во сне. Там, где ищешь отдых.

Я крепко обняла Йена, посмотрела ему в глаза. И пообещала:

– Видишь всех этих людей? – я кивнула, указывая на островитян. Когда мальчик кивнул, я продолжила, – уверяю тебя, каждый из них скорее погибнет сам, чем позволит кому бы то ни было забрать тебя. И твои родители, и я, и мои родители, и вообще любой из нас. Никто тебя не обидит и не даст в обиду. Веришь мне?

Йен снова кивнул.

– Верю.

– Это просто сны. Не бойся их.

Я продолжала думать о кошмарах Йена и ночью, и весь следующий день. К вечеру у меня созрел небольшой план. Быстро съев ужин, я принесла из палатки заготовленные материалы. Тонкий бамбуковый прутик, старую вязаную кофту, которую уже успела распустить на яркие нити, мелкие ракушки и несколько найденных в лесу перьев.

Отец наблюдал за мной и, поняв, что я задумала, затянул красивую песню своим глубоким голосом, шедшим из самой души. В ней слышалась свобода, сила, красота.

Далека дорога твоя,

Далека, дика и пустынна.

Эта даль и глушь

Не для слабых душ.

Далека дорога твоя.

Позади уже полпути,

Впереди ещё полдороги.

Так помолись богам,

Сколько есть их там.

Впереди ещё полпути

Наши предки были индейцами. Я много знала об их обычаях. Знала песни, предания, обряды.

Я стянула тонкую гибкую ветку в круг, обвила её яркой нитью. И стала плести внутри круга паутину, шепотом повторяя за отцом слова песни.

– Эйли, что делаешь? – пройдоха Йен сидел рядом и внимательно смотрел за движением нити. Я и не заметила, когда он пришёл.

– Ловец снов. Он поможет тебе победить кошмары.

Мальчик с сомнением нахмурился.

– Как это?

– Повесишь его над своей кроватью. Плохие сны, подлетая к тебе, попадут в ловушку, запутаются в сети и исчезнут.

– Разве сны берутся не из головы?

– Не знаю, Йен. Зато знаю, что ловец помогает. Особенно, если его сделал для тебя близкий друг. Сегодня будешь спать спокойно.

Он вовлёкся в процесс, подсказывал, куда закрепить очередную ракушку, и потребовал повесить все перья, какие у меня были. Позже, когда всё было готово, Йен крепко обнял меня и побежал показывать амулет родителям. Я же поймала на себе одобрительную улыбку мамы и внимательный взгляд Айко.

За последние два дня мы не обменялись и парой слов. Такого не было ни разу в жизни. Сложно, годами находясь на не таком уж большом клочке земли с одними и теми же людьми, не общаться с кем-то из них. Особенно с тем, с кем ты рос, кому доверял, и кто в будущем должен был стать твоим мужем.

Ко мне подбежала стайка детей, наперебой они стали просить сделать и им такие же ловцы снов. Йен, извиняясь, пожал плечами, но сам светился гордостью. Именно для него амулет означал защиту, а не просто красивую вещицу. Я согласилась сплести такой же каждому, но предупредила, что на это потребуется время.