Моя лучшая ошибка

– Не волнуйся, это у них так выражаются самые тёплые отношения. Глории нужно о ком-то заботиться, а Бекки – бунтовать, как подросток. Они прямо нашли друг друга. Какие странные облики порой принимает дружба!

Да уж. Я перевела взгляд на Нику и Джози, которые тоже спелись, но совсем иначе. Они не спорили о поведении, манерах, образе жизни, и обсуждали только науку. Даже сейчас склонились над каким-то фолиантом, негромко бормоча что-то друг другу на ушко. Мисс Бендикот, которая явно не одобряла подобное поведение за завтраком, недовольно качала головой, но помалкивала. То ли не хотела привлекать взгляды к девочкам, то ли думала, что ради учёбы отклонения от правил простительны.

– А с кем ты дружишь, Дороти?

– Ни с кем, – она дёрнула плечиком. – Или со всеми. С тобой, например.

Я бы не назвала нас друзьями, не через сутки после знакомства. Но Дороти мне нравилась: мне была близка её молчаливость и сдержанность. Она не была в центре внимания, как Бекки и Эмили, не казалась помешанной на науке, как Ника и Джози, не пыталась стать для всех матерью, как Глория. Пожалуй, из всех девочек Дороти напоминала мне Мэриан: та тоже была спокойная, тихая, пусть и по-другому – мечтательно.

Даже сейчас Мэриан витала в облаках. Вилка в её руках описывала мерные круги над тарелкой, не касаясь еды, взгляд же Мэриан рассеянно блуждал, ни на ком толком не останавливаясь. Можно было только гадать, какие мысли поглотили её настолько, что, когда завтрак закончился, её пришлось подталкивать, чтобы очнулась.

– Эй, не тычь меня, – прошипела она, когда Джози повторно попыталась привести её в чувства. – Я думаю, а не сплю, если ты понимаешь разницу.

– Я-то как раз понимаю, – усмехнулась Джози, чем заработала испепеляющий взгляд через плечо.

Кто знает, во что это могло бы вылиться, не торопись мы на первое в своей жизни занятие по астрологии. Оно обещало быть неожиданным – хотя бы потому, что вопреки моим предположениям, проходило не в башне, а в обычном кабинете на первом этаже. Какие звёзды оттуда можно увидеть? Хотя, о чём это я – будто звёзды можно увидеть днём.

– Добро пожаловать, леди. Добро пожаловать, джентльмены.

Преподавателем истории астрологии оказался невысокий старичок, казалось, согнувшийся под тяжестью своих знаний. Он представился профессором Теодором Айсли – при звуках этого имени некоторые юноши взволнованно переглянулись, будто это был кто-то особенный. Мы с Эмили, севшей со мной за одну парту, переглянулись недоумённо.

– Да-да, – профессор покивал, неуклюже пряча улыбку. – Тот самый профессор Теодор Айсли, первым выпустивший современный перевод «Четверокнижия» Птолемея: до тех пор, как вы наверняка знаете, он существовал лишь на латыни и в оригинале, то есть на древнегреческом языке. Многие полагают, что с этого момента и началось возрождение и, не побоюсь этого слова, восхождение астрологии. Однако я на себя такую ответственность, конечно, не беру.

Каждому в аудитории было ясно, что скромность его напускная. Профессор Айсли подтвердил это неоднократно: давая экскурс в историю астрологии, он коротко и без особого интереса рассказал нам об опыте учёных Месопотамии и Египта – но надолго задержался на Древней Греции. И всякий раз, упоминая Клавдия Птолемея с его трудами, профессор самодовольно поглядывал в класс, будто спрашивал: помните, да, кто его перевёл? Знали бы вы, как хотелось выкрикнуть на всю аудиторию, что мы уже осознали всю степень его величия и готовы перейти к следующей теме!

Правда, не думаю, что профессора Айсли интересовало наше мнение – и под «нашим» я подразумеваю мнение девушек. Он практически не смотрел на нас, обращаясь к одним лишь юношам, ища в них понимания и восхищения. Сначала я не придала этому значения, но когда он начал задавать вопросы исключительно студентам мужского пола… Что ж, я живо вспомнила слова Бекки и порадовалась, что этот профессор по крайней мере не говорит нам в лицо всё, что о нас думает.

Такими были не все. Профессор Фишер, встретивший нас на вводном занятии по натальной астрологии, не стеснялся задавать девушкам вопросы – и подчёркивать каждую сделанную ошибку. Нет, ну скажите на милость, откуда я должна в начале первого же урока взять определение генитуры?!

– Так-так, – когда я честно призналась в своём неведении, Фишер (называть его профессором в мыслях я просто отказываюсь) удовлетворённо покачал головой, точно радовался оплошности и предоставленной ему возможности поглумиться. – А может, вы знаете, сколько домов существует в каждом гороскопе?

Я сделала вид, что задумалась над ответом, но на самом деле размышляла, что хуже: сказать, что не знаю, или попытаться дать хоть какой-то ответ. Что ж, первый вариант я уже пробовала…

– Девять? – я помнила, что дома как-то связаны с планетами, и решила попросту сосчитать их количество.

По лицемерно сочувственной улыбке Фишера сразу стало понятно: зря.

– Не думал, что когда-нибудь такое встречу, – он повернулся к студентам-юношам, будто предлагая вместе с ним оценить диковинку. – Оказывается, в наш просвещённый век есть люди, которые не знают, сколько знаков числится в Зодиаке!

Эй, но он же не так спросил!

– Но мы не должны быть суровы, – неожиданно Фишер пресёк нерешительные мальчишеские смешки. – Всё же эта юная леди осознала своё невежество и решила устранить его, обратившись за нашей помощью. Правда, при этом отняла место у более многомудрых юношей, которым обучение в сих стенах явно больше пошло на пользу…

К лицу прилил жар, порождённый одновременно раздражением и… да, стыдом. Уставившись в стол, я с ужасом понимала, что он прав. Я поступила сюда совсем не ради науки, и я заняла место —не юноши, конечно, но какой-нибудь девушки с горящими глазами, которая бы точно подготовилась к своим первым занятиям. А не рассчитывать чёрт знает на что.

– Садитесь, мисс… – закончив втаптывать меня, а заодно и других девушек, в грязь, Фишер милостиво махнул рукой.

– Браун, – подсказала я, тяжело опускаясь на стул.

Теперь я была уверена, что надолго в этих стенах не задержусь. До конца семестра разберусь с этой проклятой совместимостью, заручусь поддержкой Дерека – и на этом всё.

Глава пятая, в которой милостивая леди даёт первый ценный урок неблагодарному чурбану

– Ты ведь понимаешь, что он не прав?

Эмили, оказывается, заметила моё смятение. Во время занятия она ничего не сказала, разумно решив не привлекать внимания, но после поймала меня в дверях класса и отвела в сторону прежде, чем я отправилась на обед.

– Фишер… – Эмили оглянулась, опасаясь быть услышанной, но профессор не спешил выходить из кабинета. – Он чёртов консерватор, который не может понять, что мир меняется. Но он может держаться за прошлое, сколько хочет ведь будущее уже здесь.

Под будущим она имела в виду нас: себя и меня, одними из первых, перешагнувших порог академии. Но она не знала, зачем пришла я.

– Ты не понимаешь, – покачала я головой.

– Думаешь? – глаза Эмили сузились. – Правда думаешь, что только тебе тяжело? Мой отец отрёкся от меня, когда я примкнула к суфражисткам. Моё обучение оплачивает тётя – мне повезло, что она достаточно богата для этого, иначе… не знаю, мне пришлось бы работать на спичечной фабрике.

По моим рукам пробежали мурашки. Все знали, что случается с девушками с фабрик.

– С тех пор, как прошла вступительные испытания, я каждый день думаю о том, что не имею права вылететь отсюда. Только если я продержусь эти четыре года, только если получу диплом, я смогу отплатить своей тёте. Видит Бог, если бы не это, я много, очень много сказала бы этому…

– Эмили, – я прервала её, опасаясь, что кто-то услышит лишнее. – Эмили, прости, я не подумала…

– Знаю, – она была достаточно сурова, чтобы не кинуться утешать меня и оправдывать. – Просто помни, что тут тяжело каждой девушке. Мы просто не знаем их истории.

«А ты не знаешь мою», – промелькнуло в мыслях. Мне так хотелось сказать ей правду! Во мне тлела надежда, что Эмили сможет встать на мою сторону, пускай и столь далёкую для её понимания, поможет мне обрести под ногами твердыню. Но куда вероятнее, что она согласилась бы с Фишером в том, что я занимаю место более достойной студентки или студента.

– Идём. Девочки нас потеряют.

– Я… не думаю, что я голодна.

– Что? – Эмили, успевшая сделать пару шагов, обернулась. – Только не говори, что сейчас побежишь в свою спальню плакать в подушку из-за того, что я тут сказала.

– Нет! – кажется, мой быстрый ответ её убедил: морщинка меж бровей разгладилась, губы тронула мягкая улыбка.

– Хорошо. Я сказала это не для того, чтобы тебя расстроить. Просто подумала, тебе будет полезно почувствовать себя не одной в этой лодке, – она протянула мне руку.

– Но что, если… – вырвалось у меня. – Что, если моя причина находиться здесь не такая серьёзная, как у тебя?

– Всё ещё думаешь о том, что якобы занимаешь чьё-то место? – догадалась Эмили. – Зря. У нас в этом году недобор. Глории по секрету мисс Бендикот рассказала.

Камень на моей душе не упал, но стал чуточку легче.

– Уверена, что не голодна?

– Уже нет, – призналась я, благодарная Эмили за смену темы.

В столовую мы отправились бок о бок, будто подруги. Как много открытий за день! С утра я думала, будто сблизиться за один день невозможно, но обнаружилось, что всё зависит от обстоятельств. Глория и Эмили были правы: наши обстоятельства толкали держаться вместе.

– Вы задержались, – приветствовала нас Бекки.

Все девушки уже сидели за столом, да и практически все остальные студенты тоже. Отстали немногие: мы с Эмили, умудрившиеся заблудиться в прямых коридорах мальчишки с нашего курса да группа юношей постарше. Последние вошли даже позже нас, но под взглядами приступивших к обеду вовсе не стушевались – наоборот, будто нарочно замедлились, прошествовали гордо.

«Зазнайки», – пренебрежительно подумала я. А потом заметила среди них знакомый профиль. Дерек Лонгсдейл, будущий барон Гастингс наконец-то попался мне на глаза.

Он оказался и похож, и не похож на миниатюрный портрет, припрятанный под подушкой в моей спальне. Художнику удалось передать его черты лица, вплоть до очаровательной ямочки на подбородке, но не его выражение. С картины Дерек смотрел не дружелюбно, но спокойно, сдержанно, с достоинством. Сейчас он поглядел на меня свысока, будто я была просто пялившейся на него малолеткой. Он меня не узнал.

Мой жених, мой сказочный принц прошёл мимо, едва бросив на меня мимолётный взгляд, а я осталась смотреть ему вслед с разинутым ртом.

– Ты пялишься, – заметила Бекки со свойственной ей непосредственностью.

– Не обращай на них внимания, – посоветовала Глория. – Они того не стоят.

– Почему? – с трудом оторвав взгляд от столика, за который опустился Дерек, спросила я.

Надеюсь, вопрос показался невинным.

– Потому что это компания бестолковых болванов, вот почему, – фыркнула Бекки. – Говорят, они с трудом прошли вступительные испытания и остались лишь потому, что их родители заплатили за ремонт крыши. Да и пошли-то сюда только из-за родителей: не похоже, чтобы их хоть сколько-то интересовала алхимия.

Нет. Нет, она ошибалась. Я читала письма, маменьке сообщали, что Дерек делает успехи в науках…

– С чего ты это взяла? – прозвучало резко, слишком резко.

Бекки оторвала взгляд от обеда и наконец посмотрела на меня.

– Я проучилась с ними рядом весь прошлый год. И, кто бы из них не привлёк твой взгляд, поверь – он того не стоит. Если, конечно, тебя не интересуют глупые мальчишки, считающие, что их пол и деньги отцов делают их лучше нас: меня, Глории, Дороти, тебя.

Плохой день: ещё не перевалило за полдень, а я уже дважды задела кого-то из девочек. Бекки, похоже, сильней.

– Прости, я не хотела тебя обидеть, – склонила я голову. – Просто… просто я знала одного из них в детстве.

– Люди меняются, – примирительно произнесла Глория. – Уверена, он бы тоже тебя не узнал, если бы вы попытались заговорить.

Он и так меня не узнал. Похоже, я одна хранила все портреты, что мне присылали. Я одна разглядывала их и берегла.

– Я не обижаюсь на тебя, – по-своему поняв мою мрачность, произнесла Бекки. – Ты просто не успела познакомиться с ними поближе. Это нормально – верить в людей. Значит, ты очень и очень добра.

Не знаю, что она хотела сказать на самом деле, но точно не «добра». Может, «глупа»? Может, «наивна»? Ведь всё это было куда большей правдой.

– Поешь, а то всё остынет.

Я посмотрела на цыплёнка в своей тарелке. Аппетит, и без того испортившийся после занятия с мистером Фишером, совсем пропал.

– Эй, Мели! Мели! – я не сразу поняла, что Джози обращается ко мне.

Она привстала на стуле, грубо перегнулась через стол, чтобы иметь возможность перешёптываться со мной. Я уставилась на неё непонимающе: о чём таком сокровенном она вдруг решила со мной поговорить?

– А на тебя этот староста, Йорек смотрит.

Невольно я бросила взгляд за её плечо – и покраснела. Не знаю, как Джози узнала это, сидя спиной к столу юношей, но она была права. Староста, по которому столь откровенно вздыхала Бекки, смотрел прямо на меня и не скрывал этого. А заметив, что я смотрю в ответ, неожиданно улыбнулся и приподнял кружку в знак приветствия.

Я тут же согнулась над тарелкой, надеясь стать как можно более незаметной. Смеющуюся Джози изо всех сил захотелось удавить.

– Зачем ты это сказала? – шипеть пришлось громко: нарушительница моего спокойствия уже села на место.

Та пожала плечами, не продолжая хитро улыбаться. Злясь на неё и прежде всего на себя – за то, что посмотрела на северянина, – я с силой насадила кусок птичьего мяса на вилку и отправила его в рот. Только когда мои зубы сомкнулись, я осознала: аппетит вернулся. Неужели Джози просто пыталась меня отвлечь?

Я осторожно подняла взгляд, но сокурсница не обратила на меня внимания. Тогда я покосилась на Бекки: не расстроили ли её мои переглядывания с мистером Йореком с непроизносимой фамилией. Она поймала мой взгляд и коротко кивнула, но что это значит, я так и не поняла.

– Вы позволите, мисс? – от неосторожного вопроса меня спасла появившаяся за плечом служанка.

– О, эм… – я замялась, поскольку так и не успела толком поесть. Но задерживать девушку с явно тяжёлым подносом десертов не хотелось, и я кивнула. – Да, забирайте, конечно.

Тарелка с цыплёнком сменилась на блюдце со слоёным пирожным, вилка – на маленькую десертную ложечку, зачем-то обёрнутую в салфетку. Вздохнув, я принялась её разматывать и собиралась уже отбросить в сторону, когда заметила на обороте мелкие буквы.

«После обеда в оранжерее. Ф».

Осознав, что это и от кого, я поспешно скомкала записку в кулачке и осторожно поглядела по сторонам: на моё счастье, никто из соседок ничего не заметил. Но на всякий случай я не выпускала бумажку из рук ни за десертом, ни позже – до тех самых пор, пока мы не пересекли порог дамской гостиной, где я смогла исподтишка бросить её в гостеприимно горящий камин. Ровно за мгновение до того, как ко мне подошла Глория:

– Сейчас у нас свободное время. У вас больше занятий сегодня не будет: первокурсников поначалу щадят. Но у нас с девочками свободен лишь час. Я подумала, ты будешь не против, если я проведу тебе небольшую экскурсию? Мисс Бендикот просила показать тебе всё ещё утром, но…

…я проспала.

– …всё так завертелось, что я забыла, – что это: вежливость или она и вправду забыла? – Я думаю, мы быстро уложимся: на самом деле, в самой академии не так много интересного.

– А что насчёт оранжереи? – я придумывала ложь на ходу. – Я слышала, как мисс Бендикот про неё с кем-то разговаривала.

– Да, оранжерея есть. Но я не уверена, что тебе там понравится: вместо красивых цветов там растят алхимические ингредиенты. Есть и цветущие, конечно, но…

– Я просто люблю природу, – это, кстати, близко к правде. – Мне нравится зелень вне зависимости от того, цветёт она или нет.

– О, конечно, я не имела в виду, что тебе не может не нравиться… – Глория заговаривалась и сама это поняла. – В любом случае: я, конечно, покажу тебе оранжерею. Но она в другом конце здания, так что, наверное, оставить её на конец экскурсии.

– Так даже лучше, – согласилась я и добавила, снимая возможные подозрения. – Сладкое ведь всегда оставляют напоследок.

Глория улыбнулась. Шалость удалась.

На самом деле, показывать в академии было особенно нечего. Она находилась в бывшем особняке, построенном каким-то разорившимся аристократом, и я могла ориентироваться в ней интуитивно. Главное запомнить, что гостевые комнаты превратились в спальни студенток, хозяйские – в спальни студентов, а голубые, розовые, изумрудные гостиные – в кабинеты, где хозяйничали профессора.

– Это бальная зала, – передо мной открылась самая большая из дверей, находившихся в этом здании.

Зала выглядела именно так, как я могла бы её представить: просторная овальная комната с высоким потолком, роскошной люстрой с цепочками поблёскивающих кристалликов и превосходным паркетом. Пожалуй, это было самое красивое место, какое только я увидела в академии. Даже в полумраке, без звуков музыки и шороха юбок, оно внушало какой-то внутренний трепет – будто кремовые стены хранили отголоски слухов, которые шёпотом рассказывали оставшиеся без пары девушки и приглядывающие за ними преподаватели. Сколько секретов они слышали?

– И через неё как раз можно попасть в оранжерею, – дав мне возможность оглядеться, Глория прервала чуть затянувшуюся паузу и перешагнула порог.

Наши шаги эхом отдавались в пустой зале, складываясь в моей голове в вальсовый ритм. Пока мы шли, я подсчитала: чтобы преодолеть всю комнату, потребовалось бы одиннадцать вальсовых квадратов – хотя, это насколько размашисто танцевать.

– Ещё в оранжерею можно пройти из столовой и лаборатории, но в столовой двери на улицу открывают только в дни, свободные от обучения, а в лаборатории не открывают совсем: небезопасно.

Почему это не безопасно, я спросить не успела. Глория толкнула белую дверь, единственную украшенную стёклами, и моему взору предстало зрелище самой странной оранжереи в мире.

Первое слово, которое пришло мне в голову – хаос. Я будто оказалась в африканских непроходимых джунглях. Здесь не было клумб в нормальном понимании этого слова, деревья и кустарники росли словно бы вперемешку, и никто не думал о том, чтобы своевременно обрезать их ветви. Маменька упала бы в обморок от столь неухоженного, безумного места, я же с удивлением поняла, что мне нравится.

Как и во всех оранжереях, воздух здесь был настолько тяжёлым и влажным, что едва не оседал капельками на коже. Любым движением ты задевал листья, вызывая волну шелеста – будто ветер мог бы сюда пробраться. А пройдя чуть глубже и свернув голову, мог замереть в изумлении, потому что натыкался на настоящее озеро или, вернее сказать, на зеленоватое болото с чудом живущими на нём кувшинками.

– Я предупреждала, – заметила выражение моего лица Глория.

– Нет, – я покачала головой, отводя от воды зачарованный взгляд. – Нет, всё не так, как ты подумала. Если честно, я в восторге от этого места!

Ему не хватало разве что жизни. Стрёкота кузнечиков, заливающихся трелями птиц, заплутавших в деревьях кроликов или других мелких животных. Без них лес – назвать это место оранжереей я не могла даже в мыслях – выглядел прекрасным, настоящим, но всё же безликим. Словно лишился маленькой, но значимой своей части.

– Я могу здесь остаться? – я обернулась.

Этот вопрос был в моих планах с самого начала, но я не думала, что мне удастся произнести его столь искренне. Да, мне нравилось наблюдать за природой, но природа в моём представлении заканчивалась бескрайними полями, вересковыми пустошами, а никак не тропическим лесом.

– О, боюсь… – Глория собиралась ответить отказом, но её прервал тяжёлый звук гонга, возвещавший скорое начало занятий.

Я мысленно вознесла благодарность богам: теперь Глория никак не успевала проводить меня до дамской гостиной и вовремя прийти к началу своих штудий. Она могла либо решиться на опоздание, либо отправить меня одну шататься по коридорам, либо оставить здесь.

– Обещаю никому не попадаться на глаза, – я нарисовала пальцем крестик в районе сердца.

Глория посмотрела на меня с сомнением. Однако гонг прогремел во второй раз.

– Я могу быть тихой, как мышка, – доверительно заглянула я ей в глаза.

И Глория сдалась. Веки её на мгновенье сомкнулись в признании поражения, а потом она быстро глянула на меня, наказала не бродит по особняку почём зря и, подхватив юбки, едва ли не выбежала за дверь.

– Я уж думал, она никогда не уйдёт, – раздавшийся за спиной юношеский голос заставил меня вздрогнуть и обернуться.

Слуга – Фред, припомнила я его имя, – стоял в тени особенно высокого растения. Был ли он там раньше? Как давно пришёл? Подслушивал ли мой разговор с Глорией? Все вопросы оставались для меня без ответа.

– Я не могла просто так сюда прийти, а экскурсия по академии была хорошим поводом. Не мог выбрать место, куда студентке проще попасть?

– Тебе в любом случае пришлось бы объяснять остальным, куда и зачем ты идёшь. Было бы хуже, если бы ты просто испарилась.

Ладно, в этих словах был свой резон.

– Но почему именно оранжерея?

– Сюда никто не ходит кроме пары преподавателей, а в это время они обычно заняты. Здесь безопасно, тихо и красиво.

Надо же, от него тоже не укрылась атмосфера этого места.

– И чем мы будем заниматься? Чему я должна тебя учить?

– Всему, что посчитаешь нужным: от кучи вилок на вашем столе до того, как правильно обращаться ко всяким герцогам и маркизам. Представь, что я актёр, которому нужно сыграть какого-то лорда. Что бы ты мне посоветовала?

– Не так держать спину.

Слова вырвались сами, не потребовалось и мгновение на раздумье. От того же Дерека моего соучастника отличала прежде всего манера держаться. Да, у них обоих была идеальная осанка, но у Фреда – вымуштрованная, нарочитая, а у Дерека – естественная, привитая с раннего детства. Его не учили сохранять прямую спину, он сам невольно приосанивался, чувствуя своё особенное положение в обществе. Хотя, казалось бы, всего лишь барон.

– В смысле? – конечно, Фред не мог вот так сразу это понять.

– По тебе видно, что ты стараешься стоять правильно, – устало объяснила я. – Ты ведь сутулишься, когда расслабляешься, да?

От моих слов он напрягся только сильнее, скрестил руки на груди, защищаясь. Заметно, что ему не понравилось, когда разговор свернул в эту сторону: с нейтрального этикета на что-то личное, пускай даже и отдалённо. Пожалуй, в этом стремлении оградить частную жизнь он на аристократов как раз-таки очень похож.

– Ты недавно в услужении, верно? – просто догадка.

Фред не ответил, но по тому, как он отвёл взгляд в сторону, я сразу всё поняла. Опытные слуги не так пристально следят за собой, для них стоять прямо, быть сдержанными и безэмоциональными так же привычно, как для какого-нибудь лорда и леди. Последние обычно даже позволяют себе больше эмоций, ведь им это простительно.

– Со временем станет проще, – заверила я Фреда. – Выправка прививается с опытом, никак иначе я тебя ей не обучу.

– И какой тогда от тебя толк? – конечно, резкая фраза была просто защитой, но оттого мне было не менее больно её услышать.

Я поморщилась, в голове промелькнула: «Зачем я вообще в это ввязалась?» И, да, если бы уроками я расплачивалась только за помощь, пожалуй, в этот момент я бы отказалась от нашего странного сотрудничества. Но я помнила: ему есть, чем связать меня по рукам и ногам, а потому поджала губы, крепче упёрлась пятками в землю и заговорила строго и серьёзно, как мисс Бендикот или маменька, когда на меня сердилась.

– Аристократ так бы никогда не сказал.

– А как бы он сказал?

– Не показал бы обиду сразу, но запомнил бы. Выждал бы время, чтобы ударить исподтишка, но так, чтобы обидчик сразу понял, за что его наказали.

– Примеры будут?

– Конечно, – я улыбнулась. – Если бы ты меня обидел, я бы подождала, пока ты начнёшь мне помогать, выслушала бы тебя и низвела бы всю пользу твоих слов к минимуму. «Я и так знала про эти ваши секретные коридоры. Какой от тебя вообще прок?»

Последнюю фразу я произнесла нарочито пренебрежительно, а под конец фразы втянула щёки и закатила глаза. Немного карикатурно, но для примера сойдёт.

– Извини, я ляпнул, не подумав, – Фред воспринял мою игру всерьёз.

– Я сказала: если бы я обиделась, – ответила я, но внутри меня что-то сжалось: простоватый слуга читал меня, словно открытую книгу. На самом деле его тон мне совсем не понравился.

– Как скажешь, – он пожал плечами, словно ничуть не поверил моим словам. – Но это был хороший урок: теперь при разговоре с тобой я буду думать, прежде чем говорить. И буду бояться, что каждое неосторожное слово аукнется мне пару дней спустя.