Сестра ветра

– Ну, бывай, крылатая, – растерянно раздалось вслед.

Аэлло миновала ставшие привычными, кривые улочки, прошла мимо ратуши, затем оставила позади прилавки, с которых торговцы собирают непроданный товар, и вышла на окраину.

Две серебряных монеты, конечно, меньше, чем золотой за коня, на которого она в жизни не полезет, или пол золотого, чтобы путешествовать с торговым караваном. Но у нее и их нет.

Вернулась к полноводному ручью, что впадает в узкую серую речушку. Значит, завтра отправится в путь одна. А по дороге что-нибудь придумает. Обязательно придумает!

Высекла искру, разожгла костер. Какое-то время держала ладони домиком, загораживая пробуждающихся духов огня от духов ветра. Огневушки принялись протяжно, широко зевать во весь рот, и приветливо замахали Аэлло красными колпачками. Убедившись, что дыхание ветра им больше не страшно, Аэлло легла на крутой берег животом и принялась всматриваться в воду.

Вон, мелькнуло что-то серое с красными искрами по бокам. Рывок, короткий всплеск – и гарпия, словно играючи, подняла над водой серую, с красными плавниками, рыбешку. Рыбка не сразу поняла, что ее поймали, а когда поняла, затрепыхалась, жалобно открывая рот, попыталась вырваться, но спастись из острых когтей гарпии не так-то просто.

– Ненавижу, ненавижу готовить, – пробормотала Аэлло под нос, но во рту возник тошнотворный вкус сырой рыбы, что пришлось есть по дороге, и ненавистный процесс разделки оказался почти приятным.

Разложив будущий ужин на углях, сглотнула слюну и ушла к ручью, ждать.

Подобрав подол, опустила в ручей ноги. После холодных, острых, как тысяча мечей, вод Жемчужного моря вода здесь теплая, как в гейзере. Поверхность реки, куда впадает ручей, ровная, как зеркало, несмотря на течение. Вода прозрачная – видно, как шлепают губами речные водоросли, меж ними снует мелкая рыбешка. Одна, красная, в белую крапинку, отделилась от стайки, подплыла совсем близко, с интересом уставившись на белую гигантскую ногу, которой раньше тут не было.

Аэлло улыбнулась и поболтала ногами – только рыбку и видели. Будешь знать, как отделяться от своих, назидательно подумала Аэлло.

Сзади загудел хор нестройных голосов. То ли крики, то ли ругань. Аэлло вздрогнула, и решила не оборачиваться. Хватит с нее на сегодня людей.

– Куда ты его? Отдай немедленно! – прозвучал отчетливый, жалобный женский крик.

А, чтоб вас всех!

Аэлло оглянулась на шум и увидела, как в когтях огромного коршуна, с черной головой и белой грудью, бьется человеческий ребенок.

Крылья птицы в размахе побольше, чем у гарпии. Но добыча слишком велика, еще и дергается. Птица взмыла высоко – люди кидают палки, камни, те не долетают. Но выше взлететь не получается, тяжело.

Хорошо, что вода, успела подумать гарпия, когда, подхватив из костра палку с красной головней, оттолкнулась ногами изо всех сил, взмывая в воздух. Часто-часто замахала крыльями, чтобы сразу же не свалиться в реку. До птицы она не долетит, сил не хватит. Так что второго шанса не будет. Примерилась, метнула палку, целясь в крыло коршуна. Есть!

Удар пришелся легким, вскользь.

Коршун выпустил добычу и взмыл вверх, мальчишка обрушился в реку, вызвав фонтан брызг. Почти сразу же упала и Аэлло.

Несколько гребков к ребенку – тот успел скрыться под водой. Наверно, без сознания. Вот он! Аэлло схватила рыжую шевелюру, рванула на себя, переворачивая лицом вверх. Рывком подняла над темной водной гладью.

Оказавшись над водой, мальчишка начал истошно хватать ртом воздух, колотить руками. Схватил Аэлло за мокрые волосы, принялся топить.

Пришлось поднырнуть, тогда выпустил, стала держать его на вытянутых руках. Ногами Аэлло отталкивалась от воды, чувствуя, что слабеет. И когда поняла, что сил больше нет, подошвы нащупали дно.

У берега мальчишку, наконец, забрали, передали трясущийся комок причитающей женщине в чепце. Люди обступили мамашу с ребенком, заахали, заохали, принялись совать какое-то тряпье… О крылатой девочке, отбившей мальчика у птицы, на время забыли, а когда вспомнили, ее уже не было.

Потяжелевшие крылья оттягивают назад, слышно, как по ним стекают дорожками холодные ручейки. Мокрая ткань облепила кожу и хлюпает. Аэлло выкрутила платье, переступила через образовавшуюся лужу, и жемчуг, расшитый по подолу, принялся ожесточенно бить по озябшим ногам при каждом шаге.

Солнце успело спрятаться за остроконечными верхушками домов, блеснув напоследок в слюдяных окошках. С гор потянуло холодом, и кожа покрылась мурашками. Аэлло поспешила к спасительному костру, а когда дошла до своей стоянки, обнаружила, что рыба безнадежно подгорела.

Настроение испортилось окончательно.

В спасенном мальчишке Аэлло узнала того сорванца, что издевался над бедным коршуном. Она уже жалела, что спасла его.

– Эй, – раздалось за спиной. – Девочка!

Гарпия обернулась и поморщилась, словно увидела слизняка.

Перед ней возвышается, переминаясь с ноги на ногу, тот самый человек, с ярмарки – в клетчатом сюртуке и котелке.

Человек шмыгнул малиновым носом и кашлянул в кулак.

– Ты это… Спасибо, в общем, что сына спасла.

Гарпия не ответила. Отвернулась, подвинулась поближе к костру, осторожно перекинув длинные тяжелые волосы через руку, поднесла мокрые пряди чуть не к самому огню. Пара капель зашипела, ударившись об угли.

– Извини, а? – снова раздалось сзади.

Скорей бы ушел!

Мужчина снова попытался завязать разговор.

– Испугался пацан… неизвестно как.

Аэлло снова не ответила.

– Ты вот что. На-ка!

Аэлло оглянулась, вопросительно подняв брови, готовая в любой момент принять боевую форму. Мужчина протянул ей мясистую ладонь. В центре сиротливо поблескивают два серебряных кружка.

Негусто за спасение сына.

Аэлло хмыкнула, тонкие губы растянулись в кривоватой ухмылке. Подняла глаза на лицо мужчины, и тот увидел свое отражение, словно в крохотных зеркальцах: огромная ладонь с толстыми пальцами-сосисками, а за ней на тоненькой ручке тщедушное клетчатое тельце. Физиономия вмиг окрасилась багрянцем.

– Да что пялишься?! – вспылил мужчина. – Деньги мои не нужны?!

– Не нужны, – тихо ответила Аэлло и дотронулась большим пальцем до подбородка, давая понять, что разговор окончен.

Но человек не понял.

– Гордая, да? Или борзая? – с вызовом спросил он, оттопыривая нижнюю губу. – А может, и то, и другое вместе?!

Аэлло вздохнула.

– Мне не нужны ваши деньги. Я хочу ехать с вами до Цаца.

– Что удумала! – возмутился человек. – За два серебряника до самого Цаца доехать!

– За спасение сына, – невозмутимо перебила его гарпия.

Мужчина осекся.

– По большой дороге как раз ехать. Кругом разбойники да нечисть! У меня что, у меня каждый человек на счету!

Человек пожевал губами, глаза его прищурились, а рука скользнула к гладкому подбородку. Пальцы медленно прошлись по коже, и глаза расширились, точно на ум пришла какая-то крайне удачная мысль.

– Слушай. Ты же вроде как горгулья!

– Гарпия, – поправила Аэлло, поморщившись, и склонила голову набок.

К чему он клонит?

Мужчина поковырял носком ботинка песок.

– У меня охранник один из строя вышел, проклятый забулдыга, чтоб ему не встать больше! Чтобы…

Человек запнулся, и с надеждой уставился на Аэлло.

– Пойдешь вместо него? Вы, горгоны, тьфу, гоблин, гарпии, да какая разница, ловко перья метаете! В Цаце получишь два, нет, три серебряника! И похлебку в дороге, само собой! – добавил он еще быстрее, словно опасаясь, что гарпия передумает.

– Нет.

Аэлло покачала головой.

– Я не могу летать сейчас. От меня, если разбойников встретим, проку не больше, чем от твоего мальчишки.

– Не можешь? А ведь сейчас летала, – разочарованно сказал мужчина.

– Если бы летала, в воду бы не грохнулась, – резонно заметила гарпия.

– Оно конечно, так…

Уголки губ мужчины съехали вниз, нижняя губа оттопырилась, а затем лицо озарила довольная улыбка.

– Вы же перья метаете! А ножи сможешь, если что?

– Смогу, наверно, – ответила Аэлло, пожимая плечами. Мокрая ткань платья натянулась, прилипая к спине, по коже побежали противные мурашки.

– Ну, вот и славно! – воскликнул мужчина и потер ладони одна о другую.

Аэлло возмущенно захлопала ресницами. Приличные гарпии такого жеста знать не знают.

– С меня ножи!

Человек продолжал радоваться, не замечая перемены на лице Аэлло.

– И честная оплата!

Аэлло только хмыкнула.

– Пойдем тогда, – сказал он, и махнул головой в сторону. – Завтра на рассвете выезжаем.

Глава 8

Караван бродячего зверинца Марина Салье состоит из трех длинных телег. Первая, тяжело поскрипывая колесами, везет самого Марина, на нее же взгромоздилась толстая крикливая женщина с красным лицом.

Салье любовно зовет супругу «мои семь фунтов счастья».

В перерывах между грозным женским контральто и дребезжащим сопрано самого Салье с повозки доносятся звуки шумной возни, капризные детские возгласы, звонкие, мелодичные шлепки и оплеухи. Вместе с супружеской четой едут отпрыски: три рыжих крикуна с красными, как у матушки, щеками. Родители зовут их Марен, Маран, и Марон. Аэлло постоянно путает, кто из них кто, и запомнить не старается.

Тянут каждую повозку по два пегих тяжеловоза с толстыми тупыми мордами. Бочкообразные и неторопливые, с мощными, но короткими ногами и длинными гривами. Шерстяные манжеты скрывают копыта.

Аэлло уже знает, что это все кони, мерины. Знает, и в чем их отличие от жеребцов. И что жеребец этой породы никогда под седлом не пойдет, нрав не тот, потому как выводился кочевниками как боевая лошадь. А пока первой травы не попробует, по весне которая всходит, он еще и не вполне мерин. То есть мерин, конечно, да помнит кое-что, так что глаз да глаз за ним…

Все это и многое другое Аэлло узнала от старого, с седыми висячими усами, охранника.

Он постоянно прикладывается к широкой фляжке, расписанной длиннохвостыми птицами, вытирает тыльной стороной ладони губы, и говорит без умолку. На лице наемника весело и лукаво горят голубые глаза. В третью повозку гарпия перебралась после первой же стоянки, спасибо противному Салье.

Кроме старого наемника здесь еще один, помоложе. Кажется, гоблин, из южных, но Аэлло не уверена. О гоблинах она знает только по рассказам сестер, побывавших на большой земле. Судя по зеленоватой коже и оттопыривающим нижнюю губу острым клыкам, как есть гоблин. На клыках у него кольца, наверно, для красоты.

Он спит, привалившись мощной рельефной спиной к переднему борту, натянул чуть не по брови рогожу. Из-под грубой мешковатой ткани раздается раскатистый храп.

В самой длинной тележке, посередине, едет, как здесь выражаются, зверье.

На стоянке Аэлло, наконец, разглядела ее обитателей.

Облезлый рогатый волк на ржавой цепи, худой, с побитым выражением морды, похоже, разучился реагировать на выходки людей. Даже когда один из мальчишек метко бросил в него костью, угодив прямо в глаз, только жалобно взвизгнул, но не повернул рогатой головы к мучителю. Улегся, трясясь, на деревянное дно, прикрыл нос нескладными лапами.

Рядом с волком стоит слюдяная коробка, издающая злобное шипение: там живут две атазские гадюки, по выражению папаши Пака, так требует называть себя старый охранник, «самые страшные вообще из всех».

В клетке с черными закопченными прутьями сидит попугай, крашеный фениксом. Весь пол в его клетке усыпан красной трухой от краски, а сама птица беспрерывно чихает и кашляет. Аэлло уже знает, что перед представлением птицу обливают специальным раствором и поджигают.

– Раствор этот у одного гоблина за бешеные деньги хозяин купил. Тот им натирается, когда в жерло вулкана спускается.

Аэлло изумилась.

– А зачем гоблину в жерло вулкана?

Папаша Пак пожевал губами, отчего седые усы на красном лице заходили ходуном, но так и не нашелся, что ответить. Поднес флягу к губам, сделал небольшой глоток. Глаза враз затуманились, приняли мечтательное выражение.

– А пес его знает. Гоблин, он на то и гоблин, чтобы непонятно. Ага. А красотища от этого раствора… Птица тогда горит и не сгорает, представляешь? Правда, скажу по секрету, раньше она с хвостом была. А вчера еще у нас была еще одна птица. Гигантский коршун. Ух и страшный, гад! Но он улетел. А, так ты ж в курсе. Надо было прибить его, гадину. Ишь моду взял, хозяйского пацана драть. Хотя, скажу тебе по секрету, птицу тоже понять можно.

Возле клетки с попугаем, в такой же точно, живет маленький дракон. Копия того, что напал на Аэлло над лесом, только этот на ладони уместится.

– Дракон-то денег не приносит. Недомерок совсем. Огнем плеваться и то не умеет. И вряд ли вырастет. Они в неволе не очень-то, знаешь, – посетовал хозяин на привале.

Увидел, что гарпия интересуется зверинцем, подошел поближе. Девка незнакомая, малахольная, мало ли что.

Гарпия с трудом оторвала взгляд от дракончика и взглянула на следующую клетку, побольше. В ней фэйри. Когда представления нет, он лежит, свернувшись калачиком, с закрытыми глазами.

– Сучий потрох, – доверительно сообщил Марин Аэлло. – Одна морока с подонком. Подохнет, гад, как пить дать, подохнет – а ведь хорошие деньги за него плачены. Специально решил уморить себя голодом.

Гарпия не выдержала.

– Но ведь он разумный! Как мы с вами! Как же можно его в клетку?!

Фэйри не поднял головы. Аэлло заметила, что острое ухо дернулось в их сторону. Но в целом непонятно, спит или нет.

– Ты мне это брось, – строго сказал Марин. – Ишь, выискалась, заступница. Ты, между прочим, теперь тоже у меня на службе. Хорошие деньги имеешь. И добро мое беречь должна.

– Он не будет жить в неволе, – упрямо сказала гарпия. – Его надо отпустить.

– Опять за свое! – окрысился Марин. – Пятое-десятое! Сколько раз повторять, не суй свой длинный нос, куда не звали.

Все, кто разбредался по лесу «на стоянку», стеклись обратно к процессии. И сейчас с интересом прислушиваются к разговору.

Аэлло демонстративно развернулась, и пошла в третью повозку. Подальше от противного Марина.

– А если разбойники? – раздалось визгливое вслед.

– Успею, – хмуро ответила Аэлло, не оборачиваясь.

– Что разбойники! Тут под ногами змеи на каждом шагу, – старый охранник, папаша Пак, доверительно сообщил Аэлло. – Нет худшей твари, девочка, чем эти атазские гадюки. Встретишь такую, навошкаешься. Хуже всего, что вертлявые, все выскользнуть норовят, не так-то легко убить.

Аэлло брезгливо поморщилась.

– Морщишься? Нос воротишь? И зря. Папаша Пак зря не скажет. Змей, я тебе скажу, надо хорошо убивать. Наверняка. Если ты ей хвост отдавишь – найдет, даже не сомневайся. Приползет тогда, когда вовсе ожидать не будешь. Цапнет, вцепится прямо в горло! Но если и убьешь даже, надо непременно сжечь. А если сжечь нет никакой возможности, скажем дела у тебя, или погоня какая, то непременно нужно поганке хотя бы голову оторвать. Потому как приползет другая гадина, посмотрит в мертвые глаза, и твое отражение увидит. Ты не хмырься, увидит-увидит, и все про тебя узнает, и где живешь, и как звать тебя.

Аэлло стало смешно.

– Точно тебе говорю! – рассердился папаша Пак.

Рядом завозился здоровущий детина, который гоблин. Маленькие равнодушные глазки лениво заскользили по сторонам. Кольца с желтых клыков, что оттопыривают нижнюю губу, и напоминают Аэлло бивни, он снял. Один клык сколот, но это делает нелюдя еще страшнее. Кожа наемника отливает зеленым. Аэлло уже знает от папаши Пака, что он действительно южный гоблин и такой же охранник, как и сам Пак. А что дает в цепях выводить себя на площадь, так серебряник лишним не бывает. Детину зовут Алс. Ни до кого и ни до чего ему нет дела.

– Чертова птица! – громко сетует пройдоха Марин, слышно даже здесь. Ветер доносит лишь обрывки фраз, – целый золотой!

Пауза и снова:

– Я разорен!

Папаша Пак снова сделал глоток и протянул фляжку Аэлло. Гарпия возмущенно поджала губы и отстранилась.

– Э, кроха, – протянул наемник. Как Аэлло ни убеждала его, что совсем взрослая, не поверил. – Это чтоб внутреннюю согрело, и только. Поколесишь с нашим зверинцем, непременно пьянчужкой станешь! Мое тебе честное слово.

– Я до Цаца еду, – напомнила гарпия.

– И то верно.

Пожевал губами, огляделся по сторонам.

Караван неспешно движется по широкой лесной дороге. Песок крупный, не то, что на равнине, там приходилось в облаке пыли ехать. С одной стороны, над макушками сосен возвышается горный хребет, в белых остроконечных шапках, а с другой за зеленой полоской леса тянется равнина. Аэлло кажется, помнит это место. На дорогу, конечно, не выходила, но проходила, видно, недалеко, когда шла в селение. Потому что горный хребет ну очень знакомо отсюда выглядит.

– А когда мы будем в Цаце? – спросила у старого охранника.

– Э, молодо-зелено, – неодобрительно пробурчал папаша Пак, пожевал седыми висячими усами, – все бы вам спешить! Куда только? Если б сами знали… Вот я, старый вояка, оглядываюсь назад, а все одним днем кажется. Четко все помню, ясно, ты не думай… Куда спешить?

Он сделал небольшой глоток из фляжки, крякнул, поочередно вытер усы и продолжил:

– Заночуем справно, в лесу. Костры разожжем, знаешь, как славно! А где костер, там и разговор душевный. Ты, девочка, держись папаши Пака. Я такое тебе поведаю… не сейчас. Сейчас оно не так страшно-то. А ночью, когда из темных кустов рычание да утробные звуки: кто-то на охоту вышел, а кого-то, наоборот, самого хамают… Вот тогда наслушаешься – уши что у уродца фэйри вытянутся.

Озорные голубые глаза наемника потянулись поволокой, голос стал тихий, задушевный.

– Как-то, по молодости дело было, зашли с ребятами в поселение. Лесавцов, что ли гоняли, или какую другую нечисть. Это не буду врать – не помню. Да уже и не важно. Жители деревеньки той, значит, куда-то делись. В центре самом богомольня стоит. Это те из нас, что башковитые, догадались. Мы – туда. Известно, что в богомольню самое добро несут. Украшать, значит.

Папаша Пак снова отхлебнул из фляжки. Вновь аккуратно вытер губы тыльной стороной ладони, основательно пригладил щетку усов.

– Внутри пусто, темно. А дух нехороший такой, знаешь. Деревянные божки, из пней вырезанные, понатыканы, и юбчонки у них из какой-то бахромы. Пригляделся я – тогда еще просто Пак – что ты думаешь! Руки это человеческие! Кисти! Все как одна, правые! В основном мужские, крупные. Но и детские есть, и с тонкими, знаешь, длинными пальцами… Оно, то есть бабские да детские. Бахромой выглядят, потому как с виду одни пальцы!

Папаша Пак икнул и удивленно поскреб стриженый затылок.

– Ну, те, кто пожиже, так и осели. Мы потом с ребятами над ними смеялись. Папаша Пак сдюжил, всегда был не робкого десятка.

Или тогда уже закладывал за воротник, подумала гарпия. Но слушала.

Под размеренную, трескучую болтовню старого наемника и мерный скрип колес меньше думалось о Талисмане. При одной мысли о сокровище, которое поможет одолеть проклятых нефилимов, спасти сестер и вернуть Жемчужный трон, у гарпии начинали дрожать пальцы, и сердце останавливалось, а потом заходилось крупной дрожью, горло сдавливало предчувствием грядущей беды. Страх бегал внутри, перебирая ледяными лапками, а потом выпускал когти, принимался безжалостно рвать душу… Лучше уж слушать старого вруна.

– Это у них, у дикарей-то этих, такой обряд был, – продолжал папаша Пак. – Они, значит, пленным, правую руку отрубали, и на своих поганых божков вешали…

Дорога уверенно вильнула вправо. Лес по бокам стал гуще, темнее. Зеленые островки травы и вовсе не встречаются. Зато больше стало попадаться грибов. Огромные, на тонких ножках, ростом Аэлло по пояс, а то и по грудь. В основном красные, в крапинку. Из-под широких шляпок свисает рваная белая бахрома. Точь-в-точь на божках из россказней старого Пака… Непонятно, откуда в лесу ветер, а все ж таки дует, и тогда шляпки грибов начинают мерно раскачиваться.

– Нехорошее место, – пробормотал папаша Пак и даже гоблин как будто рыкнул.

А может, и не рыкнул, может, в животе у него. Кто их разберет.

– Ничего, – сказал старый охранник и снова приложился к фляге.

Чуть сполз вниз, устраиваясь поудобней. Зевнул.

– Скоро проедем, а там повеселее будет. Мы в этом лесу, вон там вот, видишь? В той стороне я имею ввиду, один раз стали. У передней телеги колесо отскочило. Ну, пока на место прилаживали, я да Клим отошли, до ветру. И наткнулись на низенькую такую, землянку.

Охранник шумно прочистил горло и сплюнул через деревянный борт.

Горький опыт подсказал Аэлло, что не стоит ждать от нового рассказа ничего хорошего.

– Мы, понятно, шасть туда… А там пусто. Только два скелета. Один побольше, другой поменьше. Ну, мертвяки и мертвяки, нешто мы не видели. Но с нами тогда маг один был, из темных. Он как к землянке подступился, аж пальцы затряслись! Это не мертвяки, кричит, ручками своими кривыми машет. То есть, мертвяки, да не одни! Все, говорит, кости в их – от разных людей. Нет такого, чтоб по две, чтоб повторялись.

Голос папаши Пака звучит все глуше, все медленней. Понимать его становится все труднее.

– Нечисть какая, – пробормотал он, – собрала, значит, по частям… да сложила… Х-рр… Точно им мозаика…

Охранник смежил морщинистые веки и вскоре до Аэлло донесся тонкий, с присвистом, храп.

Гарпия все же не выдержала.

– А куда остальные кости дели? Это ж сколько людей должно быть! Чтобы от каждого по кости!

– То-то, что дели куда-то, – сонно пробормотал охранник, вздрагивая. – Нелюди…

И снова захрапел.

Аэлло хотела спросить не ходили ли вокруг, не смотрели… Но не успела.

Оглушительный свист заставил ее втянуть голову в плечи, а потом на процессию обрушился целый град тупых ударов. Истошно заржали лошади. Гарпия распахнула крылья над головой, защищаясь, подхватила со дна повозки два охотничьих ножа. Обернулась, пытаясь сообразить, откуда атака. А нападение со всех сторон.

На ветках, макушках длинных темных деревьев расположились невысокие, чуть не в цвет деревьев, фигуры. Они мечут короткие палки так ловко, что никакой возможности укрыться. Папаша Пак заслонился тяжелым щитом, даже гоблин поджал ноги, и прикрыл зелеными лапами голову. Что происходит в передней повозке, Аэлло не видно, но слышно, как взревел раненый рогатый волк, как беспокойно кудахчет попугай.

Звери, – мелькнуло в голове у Аэлло. – Зверей некому прикрыть от ударов!

Подхватила узкий деревянный щит, метнулась из повозки. А нападающие уже соскочили с деревьев, бросились на процессию всем скопом.

Бьют не сильно, но удары сыпятся со всех сторон, сбили с ног, не дают поднять голову. Аэлло увидела, как между деревьев мелькнула знакомая фигурка: кто-то маленький, в черном плаще с капюшоном, что надежно скрывает лицо.

– Стротин, гадина, – процедила она сквозь зубы, чувствуя, как руки связывают за спиной, поверх крыльев.

Глава 9

Они совсем не выглядят сильными, встретится такой в лесу – не скажешь, что опасный. Другое дело, что их много.

Они маленькие, юркие, прыгают, правда, невысоко, толкаются, и на первый взгляд только мешают друг другу.

Но вот и зеленоватый гоблин с грохотом падает на землю, погребенный серым колышущимся покрывалом. Как юркие трудолюбивые муравьи одолевают более крупную добычу.

Аэлло кажется, что все происходит в тишине, она не сразу поняла, что оглохла от криков, ржания, рева животных, звуков ударов коротких дубинок.

Существ так много, и каждое намерено потрогать, ущипнуть, ударить Аэлло, дернуть за белую ткань платья, пнуть в бок, в спину, в лицо, и гарпия не сразу сообразила, что ее тащат, волокут куда-то на двух длинных молодых деревцах.

Они визжат, щиплются, толкаются.

Перед лицом Аэлло то и дело мелькают сухие ветки, кочки, моховые подушки, серые, покрытые пятнами лишайников, стволы деревьев.

От них пахнет чем-то кислым, а еще потом и мускусом. Одеты существа в коротенькие кожаные юбочки, очень грубой выделки. На заду одного из них Аэлло заметила рисунок: рукоятка меча с торчащим из-за него крылом. Ахнула.

Мечом с крыльями часто украшают мощные плечи сестры, что селятся на пиках скал с другой стороны моря.

Рядом тихо выругался папаша Пак, утробно рыкнул гоблин. Неужто и его тащат волоком? Аэлло оглянулась: плененного гоблина, как и ее, волокут на тонких молодых деревцах, остальных – привязав за руки и ноги к длинным палкам, как забитую дичь.

По жалобному скулежу, что раздается сзади, Аэлло понятно, что и рогатого волка тащат на веревке. Значит, и зверей захватили с собой, и непонятно, что хуже – околеть от голода, запертыми в клетках, на дороге, или попасть в плен к этим… кто они?

Существа перекрикиваются на странном наречии, состоящем в основном из твердых согласных и междометий.