Неидеальная история

– Куда мы идем? – спросила я Макса.

– В место безопасного пребывания, – ответил он.

Я вздохнула. Макса было не переделать.

– И где это место? – снова спросила я.

– Через восемьсот тридцать четыре… восемьсот тридцать три метра, – ответил Макс.

Я повернула голову и увидела чернеющий на горизонте в рассветных сумерках лес. Вскоре мы вошли в него. Старик вел нас, как будто хорошо знал дорогу, словно кто-то невидимый все время подсказывал ему. Мы шли за ним. Я, обессилев от усталости, висела на руках у Макса и сквозь слипающиеся веки смотрела на сходящиеся в утреннем небе кроны деревьев.

Вдруг Макс остановился. Подняв голову, я увидела, что мы оказались на поляне среди леса, точно такой же, как наша. Окутанные утренним туманом, на нас, застыв, смотрели точно такие же Идеальные люди…

***

На новом месте мы освоились очень быстро. Уже через день мне казалось, что мы жили тут всегда. И не было ни злых мальчишек, ни погонь, ни вертолетов, ни людей с собаками. К тому же здесь нашелся такой же ящик с синтетической соломкой, который мне отдали без всяких вопросов. Так, что спать мне тоже было где.

Единственное, что сразу бросалось в глаза, так это то, что у них не было своего прожектора. Они не собирались, садясь кругами, словно у костра. Они просто не знали, что это такое. И этот недостаток общения они восполняли тем, что без умолку болтали, едва завидев друг друга. Сначала меня это сильно раздражало. Но потом я привыкла. Пусть себе болтают, подумаешь. Мне не жалко.

Среди новых Идеальных людей была девочка. Такая же, как я. Хотя на меня она была совсем не похожа. Она была сломана. Она сидела на земле и совсем не двигалась, даже не дышала. Когда я первый раз увидела ее, я даже немного растерялась. Мне даже стало как-то не по себе. Она сидела словно большая кукла и смотрела вдаль немигающим взглядом серых глаз. Я подошла к ней и села на корточки напротив. Она смотрела прямо на меня, но меня не видела. Я помахала рукой перед ее лицом, но она даже не моргнула. Тогда я тихонько толкнула ее в плечо, как обычно я поступаю с Максом. Думала – поможет. Но ничего не произошло.

Я позвала Макса. Он посмотрел ее и сказал, что, в общем-то, здесь нет ничего страшного. К доктору ее, конечно, теперь не сводишь. Так что он попробует сам все исправить. Только сперва нужно будет найти все необходимое. В общем, Макс обещал мне ее починить.

Однажды утром я проснулась рано на рассвете. Все вокруг было залито молочным туманом и Идеальные люди бродили в нем словно серые тени. Я выбралась из своего ящика. Зеленая трава под ногами, которая раньше по утрам сверкала бусинками росы, теперь была покрыта белым налетом изморози. Я шагнула в туман. Девочка все так же неподвижно сидела на земле, покрытая белым налетом. Только ресницы ее были в инее. Я тихонечко, кончиками пальцев дотронулась до них. Иней осыпался, растаял на ее щеке и сбежал вниз круглой каплей.

– Совсем как слеза, – подумала я.

Мне стало грустно. Я обернулась и увидела, что Макс стоит за моей спиной.

– Ты обещал ее починить, – сказала я ему.

– Да-да, я помню, – ответил Макс, – И делаю для этого все возможное. Но мне пока не хватает кое-каких деталей. Там, на прежнем месте, на складе они точно были, я помню. А здесь их придется еще поискать.

Я снова посмотрела на девочку. След на щеке, словно оставленный слезой, мне совсем не нравился и даже раздражал. Я вытерла щеку ладонью. Получилось совсем некрасиво.

– Ладно, – подумала я, – все равно скоро само все растает.

Днем мы с Максом ходили через лес искать место, где бы мы с ним, как обычно могли сидеть в траве и играть в шашки. Здесь такого цветочного поля не оказалось. Сразу за лесом, куда бы мы не выходили, была каменистая земля с корягами. Особо не посидишь. Даже то поле, по которому мы сюда пришли, днем выглядело унылым и безжизненным. Все было не так, как надо.

Однажды пошел дождь. Он начался совсем внезапно. Солнце пропало, небо мгновенно стало серым и на землю стали падать большие и тяжелые капли холодной воды. Пока я добежала до своего ящика, вся успела промокнуть.

Идеальные люди стояли под проливным дождем, вода стекала с них ручьями, и от одного только их вида становилось зябко. Некоторым из них, у которых была повреждена синтетическая кожа, вода затекала внутрь и оттуда вылетали искры, после чего они начинали мелко трястись всем телом. Я вспомнила, как Макс говорил мне, что дождь ни дождь, ни снег не могут принести вреда Идеальным людям и поэтому им не нужны дома. Как бы не так! На них, вымокших под дождем больно было смотреть.

Я поежилась от холода. Намокшее платье, неуютно прилипая, становилось ледяным. Как бы мне самой не заболеть…

***

Конечно же я заболела. Я лежала в своем ящике, зарывшись в синтетическую соломку, словно провалившись в облако. Было больно глотать и еще эта резь в воспаленных глазах. Меня бросало то в жар, то в холод, руки, ноги выкручивало тупой болью и я вся извивалась и хныкала. Макс приносил мне поесть, но есть я не хотела. Даже смотреть на еду не могла. Макс глядел на меня и укоризненно качал головой. Точь-в-точь как мама. Или мне это показалось, не знаю.

Иногда я словно проваливалась куда-то. Все вокруг поглощал мягкий белый свет и звуки становились размазанными и тягучими словно растаявший пластилин. В один из таких разов я отчетливо увидела, как Макс, тяжело вздыхая, достает меня из ящика, относит на середину поляны и сажает рядом с той самой девочкой.

– Тоже сломалась, – объясняет он подошедшей к нему Радегунде.

Радегунда что-то хочет ему сказать, но у нее теперь нет нижней челюсти и она только неразборчиво мычит в ответ.

Потом они уходят и наступает ночь. Становится жутко холодно, но мы сидим, не шевелясь на стылой сырой земле. А с рассветом все окутывает густой молочный туман. Холодно и сыро. А мы все сидит покрытые белесым налетом инея. На меня падает первый луч солнца, ресницы мои оттаивают и на лицо падает большая круглая капля. Он скатывается вниз, словно слеза, оставляя след на замерзшей щеке. Не в силах повернуть голову, я смотрю, скосив глаза, на девочку и вижу, что там дальше за ней сидит еще одна такая же. А за ней еще одна. И еще. Я перевожу взгляд на противоположную сторону и вижу, что с другой стороны от меня тоже сидит целый ряд таких же девочек. Нас много, поломанных девочек…

А потом я уснула. Уснула по-настоящему. Я снова была в своей комнате. Все вокруг было залито солнечным светом, падающим из окна. Вдруг окно слегка растворилось, видимо от подувшего ветра. Поднялась, колыхнувшись, легкая занавеска и стало слышно как на улице наперебой щебечут птицы. Мама сидит рядом с моей кроватью и держит меня за руку. Я лежу и у меня совсем нет сил. Во всем теле такая слабость, что кажется, я придавлена к кровати огромной каменной плитой.

Вдруг мне становится нечем дышать. Я пытаюсь схватить воздух ртом, но у меня нет сил даже на это. Темнеет в глазах. Колет в ребрах и грудь словно раздирает изнутри.

И вдруг все прекращается. Становится легко и спокойно. Я вся выгибаюсь дугой, а потом и вовсе отрываюсь от кровати. Я словно невесомый дым поднимаюсь к самому потолку медленно-медленно, пока он совсем не оказывается перед моим лицом. Я смотрю на все эти крошечные бугорки и трещинки, а потом касаюсь их пальцами. После этого я плавно переворачиваюсь вниз лицом и вижу себя, лежащей на кровати. Какая я все-таки маленькая. Совсем как младенец, которых показывают каждый день в рекламе по телевизору. Только худенькая и бледная. Я лежу неподвижно, а мама склоняется надо мной и начинает плакать, содрогаясь всем телом. Все громче и громче. Мне становится ее жалко и я медленно спускаюсь к ней вниз и глажу ее по голове. Она затихает и испуганно оглядывается. На мгновение наши взгляды встречаются и я вижу ее глаза, полные слез. А потом она отворачивается и снова начинает плакать. Тут в комнату заходит папа. Он подходит к маме и кладет ей руку на плечо. Затем опускает голову и замирает. Почему-то сейчас он кажется мне очень старым.

Снова дует ветерок, занавеска подымается и колышется, развеваясь из стороны в сторону. Я подплываю к окну. Стоящее напротив дерево, кажется светится под ярким солнцем. И птицы, будто споря о чем-то, громко щебечут, перебивая друг друга…

***

Я с трудом открыла воспаленные глаза и увидела лицо нависшего надо мной Макса. Он пристально разглядывал меня. Увидев, что я проснулась, он отстранился, все так же не отводя от меня глаз.

– Я принял оптимальное решение, – сообщил он, – Я вынужден буду отнести тебя обратно домой. Все остальные варианты в той или иной степени ущербны.

Я не спорю с ним. Я не хочу с ним спорить. Я, вообще, ничего не хочу.

– Нам придется идти всю ночь, – продолжил Макс, – Поэтому мы отправимся с наступлением темноты. И ближе к утру я верну тебя твоей семье. Это единственный способ достичь твоего выздоровления, а значит, сохранить твои жизнь и здоровье.

Я закрыла глаза и снова провалилась в обволакивающую ватную пустоту…

Проснулась я оттого, что какая-то сила подняла меня вверх и закружила в воздухе. Открыв глаза, я обнаружила, что это Макс извлек меня из моего ящика, взяв на руки.

– Пора домой, – сказал он.

Он пронес меня через всю поляну. Идеальные люди поворачивались в нашу сторону и махали ладошками на прощание. У меня ком подкатил к горлу. Я поняла, что это все – лес, туман, сумерки, Идеальные люди – все это сейчас закончится, и этого не будет уже никогда. А что дальше? Неизвестно. Мне стало тревожно.

Макс пронес меня через лес и мы оказались в поле. Том самом поле, по которому не так давно мы, спасаясь от погони, шли на новое место. К тому времени совсем уже стемнело и яркая луна висела прямо над нашими головами. Я смотрела на нее сквозь ресницы полузакрытых от усталости воспаленных глаз и поэтому луна казалась мне слегка размытой. Где-то там, на луне должен быть лунный заяц. Как он там, бедненький? Ему, наверное, невероятно холодно в этой серебряной пустыне.

– Макс, – тихонько позвала я охрипшим от долгого молчания голосом.

– Слушаю тебя очень внимательно, – откликнулся Макс.

– Что теперь будет? – спросила я.

– Все будет хорошо, – ответил Макс, – Ты вернешься домой. Твои родители, согласно возложенных на них обязанностей, обеспечат тебя необходимыми лекарствами и более комфортными условиями проживания. А дальше ты будешь полноценно развиваться аналогично всем остальным обычным людям младшего возраста.

– Это понятно, – вздохнула я, подумав, какой он все-таки нудный, – А с тобой что будет?

– Со мной тоже все будет хорошо, – сказал Макс, – Я вернусь к остальным и буду функционировать еще девяносто четыре с половиной года.

– А почему столько? – удивилась я.

– Потому, что именно на такой срок, согласно данным самодиагностики, осталось заряда моих источников питания.

– У тебя сядут батарейки? – совсем грустно спросила я.

– Такое определение тоже вполне допустимо, – ответил Макс.

Макс нес меня, бережно прижимая к груди. Он шел, стараясь все время ступать по ровной поверхности, чтобы не трясти меня. А я смотрела на яркую белую луну, висящую прямо над моим лицом.

– Макс, – снова позвала я его, – а ведь ты мой Идеальный папа.

– Да-да, я помню, – сказал Макс, – Именно этим и обусловлены мои действия, как бы не парадоксально это звучало.

– Опять он на своем птичьем языке, – вздохнув, подумала я, – Но тут уж ничего не поделаешь.

Я закрыла глаза…

Макс нес меня всю ночь и мне казалось, что я плыву на спине по округлым теплым волнам, и мне было хорошо и спокойно. На какое-то время его походка стала неровной и под ногами затрещали сучья. Я поняла, что мы проходим сквозь лес, в котором жили раньше. Я с трудом разлепила глаза и увидела белую луну, теперь рассеченную на множество кусочков ветками деревьев. Значит, осталось совсем немного и мы скоро уже придем. Я медленно закрыла тяжелеющие веки. Луна постепенно расплылась и исчезла.

Макс шел спокойно и уверенно, я дремала у него на руках. Вдруг он остановился. Я открыла глаза и увидела, что луна стала совсем маленькой, вдвое меньше футбольного мяча, опустилась и висела совсем низко, чуть выше человеческого роста. Я зажмурилась и снова открыла глаза. Маленькая луна превратилась в светильник над входной дверью. Это был наш дом. Макс протянул руку и нажал кнопку дверного звонка. За дверью раздался до боли знакомый мелодичный перезвон. Дверь никто не открыл. Макс позвонил снова.

– Все спят, – сказал Макс, – Нас никто не ждал.

Но тут дверь распахнулась. На пороге стоял папа. Тут же оттолкнув его, из-за его спины выбежала мама и, обвив меня руками, приняла из объятий Макса.

– Мама, – сказала я, – мама…

Мама охнула, что-то беззвучно зашептала и из глаз ее полились слезы. Она занесла меня в дом. Я расплавилась в ее объятьях, растеклась по складкам ее халата, заполняя собой даже любое малое пространство, не оставляя между нами ни малейшей пустоты.

– Мама, – еле слышно сказала я, – я не знала, что все так…

– Доченька, – шептала мама, – Как же так? Как ты могла?

Я чувствовала как бьется ее сердце, как дрожит ее дыхание. Ее тепло, обволакивая, поглощало меня всю, и я растворялась в ней. Я становилась прозрачной и невесомой, словно погружаясь в ласковые вязкие воды полусна-полуяви.

– Мама, – прошептала я, прижимаясь к ее теплой груди, – скажи – я Идеальная?

– Дурочка, – всхлипнула мама, – Какая ж ты Идеальная? Ты нас всех чуть с ума не свела. Ты наша, слышишь, наша.

Я улыбнулась ей в ответ. Я снова была дома. Там, где мама и папа, где по вечерам пахнет горячим печеньем и корицей, где звучат слова много раз слышанных и почти уже заученных наизусть любимых сказок. Там, где по ночам в окно заглядывает старающаяся казаться безразличной луна, а тени отбрасываемых в ее свете ветвей словно тонкие черные кисти чьих-то рук беззвучно скребут по стене моей спальни. Мне стало легко и спокойно и нечего стало бояться, и не за что переживать, и каждый новый слабый вдох наполнял меня тихой светлой радостью, искушая забыться безмятежным сном.

– Там Макс, – сказала я, теряя последние силы, – Не отпускайте его.

В глазах потемнело, все завертелось и куда-то пропало…

Поправилась я быстро. Болезнь отступила и очень скоро я уже была на ногах. Но выйдя из своей комнаты, я вдруг почувствовала, что наш дом пропитан сладковатым запахом смерти. Оказывается, пока меня не было, умер дедушка. Узнав об этом, я проревела целый день. Он все время ворчал и говорил всякие глупости и все-таки я его очень любила. А когда он умирал, меня не было рядом. Я поступила очень плохо. Я очень хочу думать, что дедушка там, на небесах на меня не обижается. Он ведь тоже меня любил. И я плакала, зарывшись носом в подушку, пока так и не уснула

Иногда ты понимаешь, что спишь и видишь сон. Иногда даже бывает, что пытаешься вмешаться в сон и исправить его, если он тебе не нравится. Так вот: в этот раз мне снилась темнота. Темнота и ничего больше. Это продолжалось очень долго. Казалось, будто лежишь в пустом черном пространстве, где нет ни очертаний, ни звуков. Мне это уже порядком надоело и я решила проснуться. Но тут все залило ярким белым светом, настолько ярким, что я невольно зажмурилась. А когда открыла глаза, увидела над собой лица папы и мамы. Они улыбались… И тогда во сне я облегченно вздохнула и решила, что буду спать дальше.

Мне снова снилось, что я, совсем еще крошечная лежу в детской кроватке. Надо мной, переливаясь звоном волшебных колокольчиков, медленно кружится карусель с разноцветными зверушками. Я тянусь к ним крохотными розовыми пальчиками, пытаясь ухватить, но они ускользают, забавно прыгая на своих веревочках.

Мама и папа склоняются надо мной, улыбаясь и говоря что-то непонятное. Я смеюсь и еще сильнее размахиваю руками, отчего разноцветные игрушки разлетаются в разные стороны. Мама с папой тоже смеются. Волшебные колокольчики играют сказочную мелодию. Динь-динь-динь…

Кстати, папа разрешил Максу жить у нас. Даже слова против не сказал. Первое время папа даже пытался извлечь из этого пользу, пытаясь сделать из Макса помощника по хозяйству. Но Макс всегда зависал в самый ответственный момент и ничем хорошим это обычно не заканчивалось. А после того, как папа упал с крыши, когда Макс завис и не удержал лестницу, папа к работе по дому его больше не привлекает. Теперь они просто вместе ходят на рыбалку. Большого напряжения это не требует. Но папа посмеивается, что рыбак из Макса тоже еще тот. И еще: Макс теперь мне тоже разрешает гонять голубей. Так что, у меня все хорошо.

Только иногда, когда мне становится совсем грустно, как бывает, если за окном ливень и не выйти из дома, я сижу у окна и думаю: как они там, в лесу, мои новые друзья?

Да, кажется, я забыла сказать… Меня зовут Рене.