Боевая машина любви

Лучники – числом около тридцати – к чести своей сориентировались молниеносно, как и наставлял их барон. Почти все стрелы попали в цель. Бока и зад сергамены ощетинились подрагивающими деревками с белым оперением.

Обычные стрелы едва ли смогли бы пробить шерсть, подшерсток и шкуру сергамены. Но даже и тогда они не причинили бы зверю ощутимого вреда. Обычные – но не эти. На снег хлынула густая кровь твари – цвета белой плесени. В воздухе разлился тяжелый, терпкий запах.

И все равно удары лап сергамены, сыпавшиеся на шлем, могли сорвать забрало, сломать барону шею, вышибить мозги.

Следующий залп лучников вышел не таким слаженным – через поваленные ели наконец-то прорвались пластуны барона Вэль-Виры. Завязалась рукопашная.

В сергамене торчало около полусотни стрел. Удары его медленно слабели, но у шлема уже было готово отскочить забрало.

Барона спасло то, что его пальцы так и не отпустили рукояти змееживого бича. Недоброе оружие с тихим позвякиванием подобралось, приподнялось над землей – в точности кобра, готовая к броску, – и захлестнулось вокруг шеи сергамены, затягивая смертельную, прорезающую насквозь даже двухслойные кожаные доспехи удавку.

Теперь пришел черед Зверды.

Она была почти безоружна, почти. Но каждый ее палец оканчивался длинной ножевидной насадкой. Она возникла из зарослей терновника, когда Шоша разорался не на шутку. В гневных воплях барона теперь слышались нотки страха.

Прогнув спину как акробатка, Зверда легкими шагами подбежала к сергамене, полоснула обратившегося к ней зверя по морде своей правой стальной лапой, а левую с размаху вонзила сергамене в холку.

Оттолкнувшись от земли, Зверда перебросила левую ногу в обтягивающей кожаной штанине через спину зверя и оседлала его.

Еще одно усилие змееживого бича, еще несколько частых, вскрывающих горло твари ударов Зверды – и сергамена наконец завалился набок.

– Чего вы ждали, баронесса?! – прохрипел Шоша, отползая из-под навалившейся на него туши сергамены. – Он же мог меня убить!

– У меня пряжки «рысьих лап» на морозе паршиво застегивались, – не изменившись в лице, ответила Зверда.

Она лгала, однако Шоша не почувствовал этого. Сама Зверда, пожалуй, не смогла бы толком объяснить свое промедление. Что-то задержало ее на время, которого при других условиях хватило бы существу в обличье сергамены для того, чтобы оторвать голову ее мужу.

Как знать? Возможно, Зверда и не возражала бы против подобного исхода.

Так или иначе, дело было сделано. Их главный недруг остывал в неряшливой луже грязно-белой крови, посреди грязно-белого снега. Увидев это, пластуны Вэль-Виры, как по команде, бросились бежать.

Это «как по команде» в другое время смутило бы подозрительного барона. Но он был так упоен победой, так жаждал поскорее прибрать к рукам обширное наследство Вэль-Виры, что воспринял бегство пластунов как должное.

– Перебейте их всех! – крикнул Шоша своим дружинникам. – А потом возвращайтесь к лошадям! Встретимся внизу!

Тем два раза повторять было вовсе не нужно. Действительно, если враг бежит, его нужно настичь и истребить поголовно.

Вскоре площадка опустела. Только лежали вокруг трупы стрелков из Маш-Магарта и пластунов из Гинсавера. И те, и другие были отменными солдатами, остановившими имперскую армию близ Урочища Серых Дроздов. А теперь их не стало.

– Ну вот и все, – улыбнулась Зверда.

– Да, все. – Барон подошел к каменной чаше и отпил еще глоток горькой, совершенно невкусной и бесполезной для простого смертного воды. – Теперь осталось подать знак Лиду. Ждать больше нечего, пусть топчет обезглавленную дружину. А мы сейчас спустимся и поможем.

– Барон, у вас отвратительная привычка держать меня в стороне от ваших планов. Что за знак? Я первый раз о нем слышу. И почему мы должны помогать вашему наемнику делать его работу?

– Потому что я жрать хочу, – угрюмо огрызнулся Шоша. – И солдат своих привык беречь, женщина. Мы должны ударить в тыл гинсаверской дружине и облегчить Лиду прорыв через засеку.

– Жрать? – Зверда насмешливо заломила бровь. – Так за чем же дело стало?

Зверда красноречиво обвела взором трупы посреди догорающих костров. Ее буквально трясло от злости, когда Шоша называл ее «женщиной». Поэтому хоть она и знала о том, что Шоша побрезгует жилистой плотью «нечистых пластунов», но не могла удержаться от колкости.

– Зверда, у нас нет времени на шутки. Знаком Лиду должен послужить крик магдорнской черепахи. Вы понимаете, что это значит?

– Понимаю. Мне всегда было интересно, что думает Лид по поводу воплей магдорнской черепахи, которыми полнятся наши леса. Что вы ему лжете по этому поводу?

– Что у нас есть специальные сигнальные раковины для этого. Но что по нашим дедовским заветам их нельзя показывать чужеземцам.

– Остроумно. Мне б такое в голову не пришло.

Последнее Зверда произнесла столь двусмысленным тоном, что барону оставалось только цинично осведомиться:

– А зачем вам что-то в голове, баронесса?

Зверда открыла было рот, чтобы ответить новой колкостью на мужнино хамство, но барон уже отвернулся, отошел к краю площадки и заорал на пол-леса:

– Аллерт, я знаю, вы где-то есть и меня слышите! Не сочтите за труд, подгоните наших лошадей, ваше баронское достоинство!

Зверда тем временем уже раздевалась. О чем еще говорить с этим мужланом? Если он вбил себе в голову ночную потеху среди дружинников Вэль-Виры, значит, так и быть.

Как знать, может, Шоша и прав. Зверда понимала: думать сейчас о том, что они учинили, совершенно бесполезно. Сожалеть – тем более.

Наверное, все, что они сделали, действительно хорошо и полезно. Наверное, они действительно войдут в историю Фальма как несравненные воители, истребители нечисти и оборотней. И действительно, пожалуй, не стоило ей надеяться на ночи с Вэль-Вирой. Наверняка результаты оказались бы бесконечно далеки от ее тайных грез.

Зверда сняла с себя приталенную меховую куртку, темно-коричневый колет, белоснежную кружевную рубашку, сбросила мягкие сапожки, стянула узкие кожаные штаны и набедренный кушак.

Теперь она была полностью обнажена. Как и подобает гэвенгу перед началом правильной трансформации.

Зверда почти не мерзла. Много, очень много воды Вермаута выпили они сегодня. И то подумать – теперь их доля в Источнике значительно увеличилась. Потому что в этой доле не участвует больше Вэль-Вира.

Зверда старательно упаковала свою одежду, перетянула ее ремнем и вывела ременную петлю наружу. Так Вербелине, ее ученой лошади, будет удобнее подобрать пожитки хозяйки.

– А вы красивая баба, все-таки, – причмокнул губами Шоша, изучая высокое и стройное тело жены от ключиц до лодыжек.

– Не смотрите. Я не люблю превращаться, когда вы пялитесь.

Зверда к своей полной неожиданности запунцовела до корней волос. Ей вдруг пришло в голову, что последний комплимент от мужчины она получала едва ли не год назад. Да и тот от церемонного Лида.

Шоша, однако, уже позабыл о том, что снимает с себя нагрудник и все остальное для того, чтобы приступить к правильной трансформации.

На его мощных плечах еще болталась рубаха, а барон уже подскочил к Зверде и заключил ее в свои звериные объятия. Шоше вдруг стало невтерпеж.

– Экий вы мужлан. Подите прочь… Нас ждут солдаты… – притворно отпихивалась от барона Зверда. Не очень сильно, а ровно в меру.

Барон как раз развернул Зверду к себе спиной, а та пристроилась возле чаши, уперев тонкие, мраморно-белые руки в ее каменный борт, когда на краю площадки прошелестел неимоверно деликатный и вместе с тем насмешливый голос:

– Супружеской чете Маш-Магарт желает здравия барон Аллерт велиа Семельвенк. Лошади поданы.

Зверда и Шоша разом вздрогнули и обратили замутившиеся взоры в сторону источника звука.

Это были их лошади, очень непростые животные – единственные из копытных, что умели взобраться на вершину Вермаута и не переломать себе при этом все кости.

Плотно вцепившись когтистыми лапками в загривок, на лошади Шоши в совершенно не звериной позе сидел хорек. Это и был Аллерт велиа Семельвенк.

– Благодарю вас, барон, – как ни в чем не бывало улыбнулась Зверда. Самообладание у баронессы было преизрядным. Хотя и ей оно порою изменяло. – Вы очень любезны, барон. А теперь будьте любезны убраться прочь, бар-рон!

– Как вам будет угодно, баронесса. Мое почтение, барон. Мое почтение, баронесса. Желаю приятно провести время.

Голосок хихикнул, а его обладатель юркнул куда-то под ноги лошадям и растворился во тьме.

– С побе-едой! – донеслось уже откуда-то издалека.

– Отстань. – Зверда повелительно оттолкнула своего мужа и нервно прошлась по поляне. – Сыть Хуммерова, Аллерт теряет последние крупицы совести. А с ними, похоже, и последние остатки искусства. Так пойдет дальше – он и в заячий член не обернется. Мельчает племя…

– Он же полукровка, не забывай.

Барон проводил удаляющиеся стати жены тоскующим взглядом, вздохнул и наконец стянул рубаху. Затем Шоша направился к ближайшему из догорающих костров.

На правильное нисхождение человек-зверь требовалось около десяти коротких колоколов. За это время он успеет, пожалуй, замерзнуть.

Лошади испуганно заржали. Это их-то лошади, приученные ко всякому!

– Вербелина, как это понимать?! – прикрикнула Зверда на свою.

По каменному карнизу, нависающему над чашей, метнулась быстрая зарница. Это снова взбунтовалась вода Вермаута.

Шоша бросил быстрый взгляд на тело сергамены. Неподвижное. Не столь уж и большое. Безопасное. Бездыханное. В чем же дело?

Хрустнули ветви ближайшей из поваленных елей. Среди них в полном боевом великолепии стоял сергамена.

Этот был покрупнее убитого предшественника. Из его пасти торчали два саблевидных клыка. Будь такие и у первого сергамены, он разорвал бы Шошу на куски вместе с панцирем.

Быстрее, чем Шоша успел метнуться к своему змееживому бичу, сергамена мягко опустился на все четыре лапы прямо поверх сандалового футляра.

Итак, живых существ на поляне было трое. Мужчина и женщина – абсолютно голые и совершенно беззащитные, и сергамена, облаченный в свое полное боевое снаряжение: когти, клыки, серый мех и сверхпрочную шкуру. Лошади пустились наутек.

Лошадь Зверды впервые в жизни оступилась и сломала себе ногу.

– Твари… Бессмысленные и злобные твари… Гамэри-кан аруптах… – прохрипел сергамена.

Сергамена говорил с видимым усилием, куда хуже Аллерта-хорька. «Это нормально, – пронеслось в голове у Зверды. – Если это и в самом деле он, то просто удивительно, что он еще хоть что-то соображает».

Сергамена вновь прыгнул. Зверда завизжала. Она была уверена, что сейчас барона Шоши не станет, а вслед за тем не станет и ее.

Однако сергамена оказался близ чаши и сразу же припал к ней: частые-частые биения языка, глухое ворчание, подрагивающий от наслаждения хвост.

Зверда тщательно вымеряла на глаз расстояние до бича Шоши, а от бича – до сергамены. Если сильно повезет, можно спеленать его ударом бича, а потом постараться вдуть в ухо нужные заклинания… Но она так и не решилась. Риск был неоправданно велик.

Сергамена подошел к похолодевшей Зверде и посмотрел на нее в упор.

– Теперь ты, наверное, лучше понимаешь, что ощущала Радна в ту ночь. Смотри, Зверда, одно мое движение – и ты уже никогда не станешь человеком. А потом еще несколько дней – и тебя затравят, как бешеную и опасную суку. Каковой ты, впрочем, и так являешься.

После воды Вермаута речь сергамены стала куда более связной.

– А ты, Шоша, на кого стал похож ты? Когда последний раз ты входил в медведя? Может, припомнишь? Страховидная тварь, которая стала твоим уделом, и в зеркало-то посмотреться без содрогания не может. Вантэн-гайам!

Сергамена прошелся взад-вперед, бросая на своих пленников недобрые взгляды. Зверда понимала, что Вэль-Вира все никак не может принять окончательное решение по поводу их участи. Казнить? Миловать? Что делать? Надо было чем-то отвлечь Вэль-Виру от его мрачных мыслей.

– Я до сего дня была уверена, что сергамен больше не существует, что это только ваше обличье… – сказала она, стараясь выглядеть задумчивой. Задумчивость давалась ей с трудом.

– Сергамен куда больше, чем вы думаете. И я бы не рекомендовал вам любопытствовать, откуда появился тот бедняга, которого изрешетили ваши люди.

Вэль-Вира лег на снег, вытянул лапы, положил на них морду и замолчал.

Зверда и Шоша переглянулись. Оба уже не на шутку замерзли. Самым неприятным в их положении было то, что в своих звериных обличьях да еще вдвоем они имели шансы одолеть Вэль-Виру. Но в процессе правильной трансформации они были еще более беспомощны, чем сейчас. Вэль-Вира мог запросто прикончить их – уязвимых, тонкокостных, слизистых и горячих.

А на неправильную трансформацию на глазах гэвенга они и подавно не могли решиться. Потому что это был бы уже нешуточный, самый настоящий вантэн-гайам. То, что хуже самоубийства.

– Барон, мы бы хотели услышать ваши условия, – скрепя сердце сказал наконец Шоша.

– По логике вещей, я должен был бы вас убить, – сказал Вэль-Вира. – Потому что те, кто проявил такое вероломство, никогда не будут надежными союзниками. Но убить вас означает развязать войну за Маш-Магарт, иначе Маш-Магарт развяжет ее сам. Это большие потери, без них не обойтись. Тогда весной здесь вновь появится имперская армия. Отразить ее будет нечем. Кретины, вы хоть понимаете, что, убей вы меня, вы оказались бы перед лицом тех же точно обстоятельств?! Вы растеряли бы в штурме Гинсавера две трети своих людей! Чем бы вы встретили по весне харренитов? Витийствами Аллерта?

– Барон, мы предлагаем вам вечный мир на любых условиях, – выдавил из себя Шоша. – Вы совершенно правы. Боязнь вашей мести за Радну помутила наш разум.

– Одевайтесь и пойдем отсюда. И впрямь холодно, – буркнул Вэль-Вира, подымаясь.

2

– Мы мерзнем тут, сыть хуммерова, – процедил один «бегун» другому, перетоптываясь у костра, – а барон наш небось уже какую-то девку по хуторским сеновалам валяет.

– Ты за барона по девкам не разваливайся, – урезонил его второй. – Меня он из петли вынул, когда Вэль-Вировы урядники меня решать вздумали под Белой Омелой. Барон наш сейчас на нечисть идет, гамэри-кан аруптах.

Уже давно стемнело, а условного сигнала все не было.

Восемьдесят саней обоза были составлены в круг между придорожным камнем и опушкой леса, уходящим к подножию горы Вермаут. Внутрь этого круга были загнаны кони, здесь же расположились Лид и пять сотен солдат.

Еще три сотни были выставлены вне круга и ориентированы на Семельвенк, Маш-Магарт и Гинсавер. Лид приказал солдатам этих сотен держать боевой порядок, но разрешил сесть на щиты.

Хуже всех пришлось тяжелым пехотинцам, отягощенным холодеющими латами. Этим Лид скрепя сердце разрешил усесться на нарубленный еловый лапник.

Это было против армейских традиций, но Лид успокоил себя тем, что их времяпровождение трудно назвать войной. Скорее уж все они участвуют в малоосмысленной охотничьей экспедиции. Если только не в очередном розыгрыше барона Шоши.

Обозные лошади, которых они взяли с собой, были все сплошь солощими, специально отобранными по этому признаку.

Солощими лошадьми назывались на Севере такие, которые будут есть что угодно, лишь бы было соленым.

И не только соленым. Солощие лошади доедали за солдатами похлебку из котлов, могли сожрать внутренности рогатой скотины, наполненные непереваренными остатками сена, ели политые соленой водой лишайники, ну а уж сдобренная соленой водою трава, выкопанная из-под снега, приводила этих неприхотливых существ в подлинный восторг.

Само собой, боевые кони – такие, какими пользовались бароны, – солощими почти никогда не бывали, всякая низкосортная дрянь была не по их аристократическому нутру.

Для боевых коней в обозе имелись запасы овса, которые, впрочем, через пять дней должны были подойти к концу. Но, как уверял Шоша, уже через три дня они накормят своих боевых лошадей либо в конюшнях барона Вэль-Виры, либо уже у себя дома, в Маш-Магарте.

Лид изо всех сил старался не подавать виду, что потрясен до глубины души. Сегодня он был похищен сергаменой – и остался жив!

Солнце садилось, когда он вернулся к дружине. Солдаты уже не чаяли увидеть военного советника не то что живым, а и вообще в цельном человеческом обличье, с руками, ногами и головой.

Ничего связного Лид рассказывать не хотел, да толком и не смог бы, хоть его и просили, уважительно оглядывая возвращенца из страны смерти и протягивая ему фляги с гортело. Лид отделался общими формулами вроде «А потом меня поглотила пучина беспамятства» и «В целом это не так страшно, как может показаться».

По верхушкам елей горы Вермаут, с которой Лид не сводил глаз, то и дело пробегали сполохи далеких костров. Чуть позже раздался рык зверя. Но это была не условленная магдорнская черепаха.

Рычал сергамена – теперь Лид знал это.

Глава 6

Что осталось от Пиннарина

Отличается исполнительностью и настойчивостью, граничащими с фанатизмом.

Из личного листа эрм-саванна Эгина

Архив Свода Равновесия

1

О Пиннарин, колыбель Пенных Гребней Счастливой Волны!

Едва ли половине построек варанской столицы посчастливилось уцелеть. Но до Нового Ордоса по размаху разрушений Пиннарину было далеко.

К тому же когда Эгин, Есмар и пятеро матросов, которым выпал жребий провожать Эгина в Пиннарин с целью получения гонорара, вошли в город через полуразваленные Южные ворота, самые ужасные картины катастрофы успели смениться менее ужасными.

Как обычно, больше всего досталось городской бедноте.

Кварталы Коричневого Кольца, некогда застроенные наспех двухэтажными домами из плохо обожженных кирпичей, рухнули при первых же толчках, погребая под собой многодетные семьи ремесленников, мелких торговцев, попрошаек, матросов.

Чертог Усопших тоже не выдержал натиска стихии. Поэтому трупы складывали штабелями на улицах.

Было холодно. И все равно в столичном воздухе витал тепловатый и сладкий душок тления.

Красное и Желтое Кольцо пострадали меньше, хотя и там многим зданиям пришлось худо.

Во дворце Сиятельной рухнули два флигеля и провалились крыши многих других строений.

«Сиятельная, наверное, сейчас занята непростым вопросом: стоит ли четвертовать придворного архитектора из-за того, что обвалились два флигеля, или следует отменно наградить его за то, что обвалились всего два из восемнадцати?» – подумал Эгин.

Зато громада Свода Равновесия по-прежнему возвышалась над городом, кутаясь в кисею серого тумана.

Только гигантская двуострая секира на вершине Свода не устояла на своем месте и знаменитый голубой купол, под которым находился кабинет гнорра, потерял большую часть своего зловещего великолепия.

Впрочем, Эгин, который готовился к худшему, отсутствием секиры не впечатлился. Его волновали другие вопросы: где искать Альсима и жива ли Овель?

– Интересно, работают ли лавки? – поинтересовался Есмар, который после Нового Ордоса потерял способность дивиться картинам катастрофы, зато не забыл о своих планах быстрого обогащения.

Эгин не нашелся, что ответить. С таким же успехом Есмар мог спросить: «А где здесь можно найти померанцевые пластыри от мозолей?»

2

«Шилол бы тебя подрал, Альсим, вместе с твоими письмами», – в сердцах повторял Эгин, двигаясь по Желтому Кольцу. Он без устали корил себя за то, что ввязался в это дело.

Жилья на Желтом Кольце не нашлось.

«Значит, пойдем на Красное», – вздохнул Эгин. Он помнил, сколько стоит жилье с видом на дворец Сиятельной. Но ночевать на улице не хотелось.

Наконец Эгин решился и пристроил Есмара с пятерыми матросами в гостинице с многообещающим названием «Обитель блаженства».

Стены «Обители» пошли трещинами, штукатурка обвалилась, оконные стекла высыпались на мостовую. Воздушное отопление не работало. Но в целом гостиница производила впечатление сравнительно сносного жилья.

Судя по всему, так полагал не только Эгин. В дверях гостиницы он нос к носу столкнулся с двумя экзотически одетыми аристократами – не то северянами, не то, наоборот, настоящими магдорнскими южанами, которые, памятуя о предстоящем путешествии в «северный» Варан, вырядились с расчетом на местную дождливо-слякотную зиму.

Странная это была пара, и даже нелюбопытный Эгин остановился, чтобы полюбоваться ею.

Среднего роста мужчина, в ярко-алом кафтане с золотым шитьем. Мужчина гордо нес свой живот, похлопывая по руке чем-то, напоминающим сложенный змееживой бич. Его спутницей была высокая женщина, чьи глаза лучились уверенностью и природной силой.

Женщина скользнула по Эгину невидящим взглядом – чувствовалось, что не замечать глазеющих на нее мужчин вошло у нее в привычку.

Вопреки своему величественному виду пара темпераментно переругивалась, да так негалантно и громко, что было слышно на всю улицу.

Переругивались они в столь высоком темпе, что Эгин разобрал одно-единственное слово, которое на харренском значило «полудурок, не понимающий на каком свете он находится». Кажется, так женщина называла мужчину.

«Значит, скорее всего северяне», – заключил Эгин.

– Здесь заведение высокого класса, – холодно начал приказчик, пытаясь на глаз определить, водятся ли у Эгина деньги. – У нас останавливаются даже иностранные бароны.

– Неужели? – с сомнением осведомился Эгин.

Не то чтобы заведение казалось ему недостойным. Но бароны… Нет, бароны-северяне останавливаются в дипломатической гостинице – это Эгин знал совершенно точно. Как и то, что в дипломатической гостинице все, включая поварят, являются друзьями (читай: стукачами) Свода.

– Клянусь здоровьем жены. Настоящие бароны! Вон они, кстати, только что из дверей вышли… Видели?

– Ну… если это были те самые бароны… – улыбнулся Эгин.

«Можно подумать, здесь могли быть еще какие-то другие!»

После созерцания загадочных северян и хвастовства приказчика Эгин совсем не удивился, когда за крохотную каморку с него было спрошено как за восьмикомнатные апартаменты с вызолоченными ночными горшками. Все-таки иностранные бароны обязывают!

Эгин скрепя сердце согласился. Уж очень не хотелось ночевать на улице.

Матросы ни за что не соглашались отпускать Эгина на поиски «богатого столичного гиазира» в одиночестве.

Пришлось оставить им в качестве залога свой меч вместе с ножнами из акульей кожи.

Ни один благородный гиазир не продаст, не заложит и не бросит свой клинок. Это матросы знали так же хорошо, как то, что Вараном правит Сиятельная Княгиня, а не, допустим, конь в камзоле.

Эгину не нравилась эта идея. Но идти к Альсиму в таком блестящем обществе ему не нравилось еще больше.

«Что ж, придется гулять по разоренному Пиннарину без оружия», – вздохнул Эгин, ловя на себе совершенно сумасшедшие взгляды совершенно сумасшедших людей, слоняющихся по Красному и Желтому Кольцу.

Кое-кто громко звал своих пропавших без вести близких, кто-то попрошайничал или пытался обменять личные вещи на еду.

Благородные гиазиры и низкородные бродяги смешались в одно безумное уличное варево, которое мутными потоками растекалось по улицам полуразрушенного города.

Эгин помнил, где следует искать Альсима. Как и положено пар-арценцу, Альсим имел должность-прикрытие и, разумеется, свой дом на Красном Кольце, свой выезд и своих слуг.

Эгин прекрасно помнил, что человек, которого он и его бывшие коллеги по Своду Равновесия знают как балагура и умеренного похабника по имени Альсим, известен жителям столицы как Четвертый Носитель Малой Печати Дома Недр и Угодий Ера окс Ланай.

А его особняк называется «Дом Герольдмейстеров» – это Эгин тоже помнил.

Чтобы попасть к Дому Герольдмейстеров, пришлось заложить изрядный крюк, ибо по странной прихоти природы один квартал Красного Кольца все-таки обвалился полностью.

Впечатляющие воображение завалы высились там, где некогда располагались театр, самая известная в столице лавка кружев «Респект» и дом главы Иноземного Дома. Сюда Эгин, живя некогда под фальшивой личиной чиновника все того же Иноземного Дома Атена окс Гонаута, был зван на молочного поросенка с розмарином. Кажется, глава Иноземного Дома присмотрел тогда молодого Эгина-«Атена» в кавалеры своей младшей дочери.

«А может, и не присмотрел…» – подумал Эгин, осознавая, что с тех времен для него успела пройти вечность. Или две.

3

Когда Эгин увидел, что Дом Герольдмейстеров в целом устоял, у него отлегло от сердца.

Он бодро взбежал на крыльцо. Ни молоточка, ни шнурочка… Ничего, чем посетитель мог бы культурно провозвестить свое появление.

Помявшись, Эгин как следует двинул в дверь кулаком.

Довольно долго внутри не было слышно никакого движения.

Эгин двинул еще раз.

«Неужели Альсим съехал? Надо же быть такой скотиной: съехать – и ни строчки не написать в письме!»