Перекрёсток. Рассказы+

– В Белогорск?

– Ну да, – кивнул я.– А куда ещё?..

– Будешь изучать драконов, как чуждый людям биологический объект? – Пит коротко хохотнул.

– Не плети, – беззлобно проронил я.– Ты о себе скажи. Что после? Закончим мы школу, и?..

– Я в страну Драконию подамся. На Капеллу. Поближе к родным местам.

– О! А что так? – не понял я.– Тебя что, наше образование не устраивает?

– Не в этом дело, – откликнулся Пит.– Мне тут учиться не дадут. Всегда буду на вторых ролях. А там – я свой. Такой же, как все.

– Не уверен, что ты прав… – начал я.

Однако продолжить он мне не позволил.

– Я всё лето подрабатывал. На билет собирал. И только в морг и устроился. Не потому что мне на мёртвых людей приятней смотреть, чем на живых. А потому что на работу не брали. Никуда. Понимаешь?! Ни в официанты, ни в курьеры, ни в продавцы. А, господин дракон?.. Отлично. Зайдите завтра. А завтра…

Он махнул рукой.

– Но есть же указ, – не поверил я.

– Есть, – покивал Пит.– И этот указ я могу засунуть себе… куда угодно. Скажем, в мою огнедышащую пасть, как один выразился, стоило мне отвернуться.

Я посмотрел на Пита – он не врал. И не преувеличивал. Короче, неприятный трёп у нас вышел. Настроения мне не прибавил.

А ещё мы проиграли финал чемпионата. Обидно проиграли. По пенальти. Ленка и Пит утешали нас с Квидером как могли. Но у них мало что получалось.

И тут, как-то неожиданно, кончилось лето. Пришлось вновь собирать портфель. И двигаться в школу.

Я сел за одну парту с Квидером. Ленка сзади – с отличницей Татьяной. А Питу досталось место с ещё одной новенькой, с Деборой. Ничего не хочу сказать, красивая та оказалась девчонка, но не в моём вкусе. Вся приглаженная, причесанная, а, кроме того, глазастая, и ноги от ушей. Такие, по-моему, для обложки журнала хороши. А не для реальной жизни. Но Питу Дебора приглянулась. И когда она вошла в класс, он уставился на неё во все глаза. Хоть отклеивай. Я лишь головой покачал – дело не моё. Хочет – пусть пялиться. Сколько его драконьей душе угодно.

Когда начались занятия, выяснилось, что Пит – ещё тот «заучка». Формулы от него отлетали – только держись. Проблемы возникли в другом. Одноклассники сторонились его, таращились как-то с напряжением. Зыркнут и отвернуться. Как стесняются. И учителя туда же. Прямо – заговор! А потом в школу заявился родич Рыжего и о чём-то долго беседовал с директором. Про что они там тёрли, сам Рыжий и два его подпевалы – Дабл и Векша – нам после занятий выложили. Похвастались. Оказывается, разговор шёл о Пите. Что, мол, негоже в класс с обычными детьми засовывать дракона. Оно ведь, «драконье семя» сейчас безопасно. А после нам тут всем тошно станет. И Пит, как подрастёт, нас всех со света сживёт. Вот так. Ни много ни мало. Послушали мы это, посмеялись, обозвали обоих Рыжих – и старого, и малого – «уродами», и забыли. Однако дело на том не кончилось.

Буквально назавтра на перемене мне встретился Дабл. И явно не случайно. Потому что, едва высмотрев, схватил за рукав и оттянул к стене. Мне даже интересно стало: ведь неспроста! А, кроме того, я на всякий случай руки из карманов вытащил. Вдруг придётся кулаками махать. Однако до драки не дошло. Дабл был настроен миролюбиво.

– Здорово, Скоба, – пробасил он.

– Здорово, – ответил я.– Виделись.

– Ты вот что, Скоба, – заговорил Дабл сбивчиво, словно волнуясь, – мы тут подумали… ты не думай, что мы что-то против тебя имеем, но знаешь…

– Да я до черта чего знаю, – перебил я.– Давай не мямли. Договаривай.

– И договорю, – обиженно буркнул Дабл.– Я с тобой, как с товарищем, а ты…

«Альдебаранский козёл» тебе товарищ, – чуть не сказал я вслух.

– Ты Скоба – спортсмен, футболист и всё такое, – не заметив моё недовольное лицо, продолжил Дабл.– Короче – чел авторитетный. А дружбу водишь с этим хвостатым. Не хорошо это, Скоба. Меня просили передать: авторитет теряешь.

– Видишь ли, Дабли.– произнёс я как можно спокойней.– Мне на хрен не убился авторитет среди таких, как ты и Векша. Плевал я на такой авторитет. Как бы не сказать хуже. И пока я не завёлся – отвали.

– Как хочешь, – зло ответил Дабл.– Я предупредил.

– Спасибо за заботу, – начиная свирепеть, проговорил я.– Давай, дуй к своему Рыжему. И передай, что я всё понял.

– Зря ты так, Скоба, – с сожалением в голосе, отходя, проворчал Дабл.– Мы организацию свою создаём. Из нормальных людей. Ты бы нам пригодился. Ты это… не торопись. Мозгами пораскинь. Может, передумаешь. Вступишь к нам.

– Рыжему подхалимов не хватает? – бросил я вслед.

Но Дабл торопливо ушёл, сделав вид, что не расслышал.

Я пересказал разговор Квидеру.

– Козёл он, конечно, – равнодушно заметил тот, слегка поморщившись, – но тут уж ничего не поделаешь. Как говорили древние: сон разума рождает чудовищ. А с другой стороны, понять его можно.

– Почему? – удивился я.

– У него ж батя в самом конце войны погиб. Драконы налетели. И всех – в порошок. В мелкую труху. Он отца так и не увидел. Тогда Даблу всего год был.

– Ясно, – сказал я.– Жаль его отца, спору нет. Но я не об этом. Мне за Пита неспокойно. Эти ж полудурки ему прохода не дадут. Заклюют на фиг.

Квидер вздохнул. Потёр нос.

– И то верно, брат, – он не улыбался.– Заклюют. В два счёта. Если мы не встрянем.

Всю ночь я потом размышлял: что было бы, если, не дай Бог, убили кого-то из моих?.. Как бы я себя вёл? Не оказался бы на месте Дабла? Ощущая при этом, что полностью, стопроцентно прав? И желая давить их, «гадов хвостатых», покуда не подросли?.. Заснул под утро, но ответа не нашёл.

Между тем, обстановка вокруг Пита накалялась. Рыжий и его подручные, в самом деле, организовали какую-то партию, в которую продолжали набирать сподвижников. За нашими спинами шушукались, перемигивались. Для кого-то это было не более чем игрой. Для других…

Чем это обернулось, выяснилось очень скоро – в начале второго семестра.

Прямо перед началом третьей пары мы услышали в коридоре нарастающий шум – гул голосов, выкрики, топот ног. Я сразу заподозрил: вряд ли случилось что-то хорошее. Поэтому поднялся и направился к выходу, чтобы выяснить. Но меня опередили.

Дверь едва не слетела с петель, и в класс вломились Векша и Дабл.

– Ага! – прокричали они хором.– Вот они! Держи!

– Ты, урод, объясни в чём дело? – гаркнул я, надеясь, что они остынут и растолкуют.

Однако я надеялся попусту.

– Сам ты – кретин безмозглый, – запищал Векша.– Твой дружок только что убил Дебору! Её нашли в бассейне. Столкнул кто-то. Ясно, кто! Он!

И указал пальцем на Пита.

Я похолодел. Да как же?! Не может быть! Деби!.. И – мертва!!! Я вдохнул, а выдохнуть забыл. Я лишь увидел, как моя рука тянется к карману – к раскладному ножу. Что я хотел сделать? Не знаю. Кажется, вспороть Векше его тощую шею.

Однако следом уже напирала толпа, что заставило меня собраться, привести себя в чувство. Я увидел, что в аудиторию вбегает запыхавшийся Квидер. Услышал, что он расталкивает людей и что было мочи орёт о том, что «это неправда»; и что он «всё видел»; и что вовсе «не Пит убил Деби», а, наоборот, они – Векша и Дабл.

Но на него не обращали внимания. Никто! И тут до меня дошло. Я понял, что его никто не слышит, потому что услышать не хотят. И его правда им не нужна. Они жаждут, чтобы виновным обязательно стал дракон, и сейчас началось то, что так долго готовилось. Они убили девчонку, которая осмелилась ответить взаимностью влюблённому в неё дракону. А потом свалили всё на него. Подстрелили двух зайцев.

Я оглянулся на Пита. Он не двигался. Он словно окаменел. Не кричал от горя, не оправдывался, не пытался бежать.

И тогда я подхватил стул и швырнул в окно. Оставаться на месте, означало подписать себе смертный приговор. Всё равно, что повеситься. Пит не сопротивлялся, но и не помогал. И под звон разбивающегося стекла, мы сиганули вниз.

План созрел мигом. Главное – добежать до развалин. Там – в лабиринтах Десяти Штабов мы сможем укрыться, обдуматься; короче, спастись.

А после, когда страсти улягутся и линчеватели угомонятся, можно будет сдаваться полиции. Тем более, что свидетель (того, как всё случилось на самом деле) у нас есть.

И, не разбирая дороги, мы помчались к Ангарам. Толпа, очевидно не нашедшая пока себе вожака, замешкалась. Что дало нам небольшую фору. Однако почти мгновенно я понял, что спрятаться нам не удастся. Следы! Выпавший за ночь снег выдавал нас. А это означало, что придётся драться.

Оглянувшись, я увидел, что Квидер и Ленка бегут следом. Верный друг, Квидер, спасибо тебе! Без тебя, возможно, не обойтись. А вот Ленка! Она-то куда? Не хватает ещё чтобы и её…

Я не стал додумывать до конца. Из суеверия. Пока не подумал – не произойдёт. А Квидер уже распоряжался.

– Вот здесь – самый узкий участок, – говорил он.– Займём оборону. Будем стоять насмерть, как триста спартанцев. А там, глядишь, и полиция подоспеет.

Вряд ли он сам верил в то, что нам на помощь придёт полиция. И я не верил. Но отступить не мог. Ведь мы собирались отстаивать правое дело. И рядом были мои друзья – отважный до безрассудства Квидер. И оглушённый от потери Деборы Пит. И она – Ленка – самая лучшая девушка в мире.

И, схватив обломок доски, я встретил нападавших. Пит, наконец, опомнился и вступил в драку. Квидер отбивался палкой. А Ленка отмахивалась от наседавших огромным железным штырём. Я видел, как ей страшно. Как она зажмуривает глаза. Но она не бежала.

– Валькирия! – восхищённо воскликнул Квидер.

Я не знал, кто такая «валькирия». Я знал другое: когда белобрысый шутит – дела плохи. И значит нам долго не продержаться, так как нас просто растопчут. Так же, видимо, думал и Квидер.

– Лена, вызывай полицию! – прокричал он.

– Я фонос потеряла! – услышал я.

– Так беги!

– Держи мой! – Пит ухитрился передать ей аппарат.

Я заскрежетал зубами (не место ей здесь!), а Ленка, отбежав за наши спины, принялась судорожно набирать номер.

– Пит! Пит! – выкрикнула она вдруг.– Тут твоя мама звонит. Что? – она поднесла фонос к уху; картинка, едва видимым миражом, трепетала в воздухе, – Пит! – в голосе Лены зазвучал ужас.– Они подожгли дом твоих родителей! Ой!

Камень, брошенный со стены, попал ей в колено. Ленка упала, схватилась за ногу, выронила аппарат. И тогда случилось то, что должно было случиться. Роковая цепочка срослась воедино: внешние раздражители – гормоны – модифицирующий ген и – метаморфоза! Произошло то, что в учебнике мудрёно и туманно именовалось «атавитарной регенерацией».

За спиной Пита распахнулись широкие кожистые крылья. С громким хлопком они сомкнулись над его головой; взметнув клочья снега, опустились… И он взлетел в воздух. Я разглядел, как изменился его облик. Руки и лицо покрыла зелёная чешуя, на затылке вырос сверкающий в закате рубиновый гребень.

Всё произошло мгновенно. Легко взмыв над стенами, он обрушил на наших врагов сноп огня. Толпа отпрянула, многие закорчились от ожогов. Остальные бросились наутёк. А дракон, сделав над полем битвы пару кругов, помчался прочь, словно раздвигая крыльями наступающий сумрак.

Я не заметил, как опустилось за горизонт солнце и взошла луна. Наверное, мы долго не могли опомниться. В свете одинокого фонаря я увидел, что Квидер стоит на груде битых кирпичей и бессмысленно смотрит в пространство; Лена, обернув ноги разорванной юбкой, сидит на земле и грязными окровавленными ладонями растирает по щекам слёзы.

Становилось холодно. Я подошёл, укрыл Лену своей курткой.

Где сейчас находился Пит? Спас ли он родителей? Спасся ли сам? Я задрал голову и посмотрел вверх. Мне отчего-то подумалось, что я смогу увидеть своего друга, летящим на фоне луны – как на картинке, где на фоне жёлтого диска летит на помеле ведьма.

Но ни черта я не увидел. Потому что со стороны реки на город наползала тяжёлая рваная мгла.

2011

Всему своё время

Тоска кромешная, беспросветная. Ни общества, ни развлечений! Дамы – только полусвета, театр… Ох-хо-хо… Глупо вышло, глупо! Пропал ни за понюшку табака! И всё через Олонецкого клятого! Эх, твою артиллерию! – как говаривают гарнизонные. Одна потеха и осталась – с Христичем в преферанс.

Скобелев встал с кушетки, потянулся, подошёл к прокопченному свечкой окну. В Петербурге уже весна – деревья в цвету, а тут лёд по рекам. И лёд – чтоб ему пусто! – не голубой, прозрачный, отражающий небо, а матовый, серый. И отчего-то шершавый – кони спотыкаются.

Про коней ротмистр, конечно, загнул, но обстановка в Новоенисейске, и в самом деле, оставляла желать много лучшего. Городок – временное прибежище каторжан и ссыльных – представлял собой жалкое зрелище. Из всех достопримечательностей была в нём тюрьма; из всех забав – переезжий балаган с фигляром Колобовым во главе; из всех «австерий» – лишь грязный кабак с откормленными тараканами, во всякую пору пьяным хозяином и, с весьма подходящим, по мнению Скобелева, названием: «Два поросёнка». Вот и выбирай: либо с Христичем в карты, либо в петлю с тоски…

Дверь скрипнула, отворилась.

– Батюшка, Христофор Алексанч! Христом Богом! Спасайте! Христом Богом молю!

– Что?!! – Скобелев обернулся.

– Нежель всенепременно? Всенепременно должны мы от сего человека столь сокрушений претерпевать? Что глаза наши уж третий час от слёз не отсыхают?

– Как тебя? Никанор? – строго перебил причитания кабатчика ротмистр.

– Никифор я. Никифором нарекли, а…

– Так от кого «претерпевать»? Господин поручик буянить изволят?

– Никак нет-с! Андрей Николаич в нумере своём. Почивают-с.

– Так кто?!! – рявкнул Скобелев. Терпение его, и без того не беспредельное, стремительно иссякало.

– Кричит! Безо всякой причины! Посуду бьёт, стулья метает! И выговаривает самыми грубыми, самыми жестокими словесами! Как разбойников! Как убивцев!.. И в протчем…

Сие бессвязное лопотание Скобелев прервал самым решительным образом – сделал шаг вперёд, схватил Никифора за грудки и резко встряхнул.

– Так кто кричит-то?

– Колобов.

– Колобов??? – Скобелев не поверил ушам.. Тишайший балаганщик никак не виделся ему в роли неистового Роланда во хмелю, способного на пьяный debauche.

– Он! Он! – Никифор торопливо закрестился, но Скобелев уж на него не смотрел.

Накинув шинель, он вышел из комнаты и заспешил по лестнице.

– Я – в трактир. А ты за господином поручиком беги. Скажи – я просил.

Прошлёпав десяток шагов по лужам, ротмистр толкнул дверь в кабак. Внутри было тихо. Колобов никакого сходства с персонажем Ариосто не проявлял, а сидел смирно, обхватив голову руками.

Рыхлый, дрожащий свет катился в углы трактира от одинокой лампы, валялось на полу пару стульев, чернела под ногами лужа вина…

– Что ж ты, братец, учинил тут? – Скобелев подошёл ближе, поднял один из стульев, уселся напротив.

В ответ на сию сентенцию балаганщик вскинул к ротмисторову челу мутный взор и едва слышно пролепетал:

– Грех…

И умолк снова.

– Тьфу ты! Твою мортиру в лафет! – гаркнул в сердцах Скобелев.

Грозный рык ротмистра подействовал вернее. Мыслительные процессы ускорил.

– Я ж и говорю! – испуганно – фальцетом – вскричал Колобов.– Не извольте сердиться! Я сам себя!.. Сам себя ненавижу.

– Эй! Эй! Братец, – проговорил тут ротмистр, заметив, что балаганщик вновь готов впасть в сомнамбулические грёзы.

– Грех великий! Грех великий на мне! Продал! За тридцать сребреников продал! – зачастил тут Колобов, не дожидаясь нового окрика.– Всех продал! Мерзавец я, Христофор Алексанч, как есть – мерзавец! И креста на мне нет!

– Да кого ж?

– Лилипутов своих, пигмеев, собаку говорящую… Даже Ариадну бородатую! И то…

– Как продал? Кому?

– Так и продал! Петерсону, колбасная его душа! А он их в телегу… и за реку!..

Колобов всхлипнул и завыл в голос.

Дверь хлопнула. Быстрым шагом вошёл в трактир Христич. Никифор, озираясь, семенил следом.

– Что тут? – бросил поручик, осмотревшись.

Скобелев пересказал.

– Скверно! – крякнул Христич.– Что делать будем?

– И я говорю… – подал голос кабатчик.– Ущербу нанёс мне…

– Да ты помолчи! – одёрнул Христич кабатчика.– Вернут тебе твой ущерб. Он не вернёт – я верну. Со шведом что делать будем?

– Он англичанин, кажется, – произнёс Скобелев.– Хотя, какая, к дьяволу, разница!.. Да что? Выручать карлов надо! Знаешь: куда увёз-то?

Он обернулся к Колобову. Тот закивал, замычал что-то, вскочил на ноги и резво бросился к двери. А Скобелев и Христич – за ним. Оставив Никифора в тяжких сомнениях относительно возмещения убытков…

Офицерские кони шли полной метью, колобовская сивка, привыкшая более к цирковому хэкни, едва за ними поспевала, сбивалась с рыси на иноходь и поминутно проваливалась в снег. Уверенный санный путь уходил к новенькому свежеструганному мосту, а от него – за Енисей. Впрочем, в полчаса добрались.

– Так вот он – дом подсюркупный, злодейский! – сказал Христич, спешиваясь; отходя под неверную защиту редких берёзок.

Скобелев оценивающе оглядел строение. Дом в два этажа, с мансардой. Зачем? Об этом же думал и поручик.

– На кой чёрт ему тут терем этот?

– Эй, Шапито, – окликнул тогда Скобелев Колобова. – Рассказывай. Всё, что знаешь. Ведь – знаешь!..

– Всё расскажу, – вздохнул балаганщик, – как на духу. Повинную голову… А хоть бы и сёк… Но не думайте, что я умом тронулся, господа! Уверяю!.. Могу и письменный реверс дать, коль угодно. Но призываю: не изумляйтесь!

– Да чтоб тебя!..– крикнул Скобелев. – Экий ты словоблудный!

– А дело в том, что погубить он их хочет. Зазря души православные со свету сжить! Возраст из них выкачать… Под нуль. И себе в кубышку. А из кубышки той – в ружьё вставить. И им людей убивать.

– Ну и горазд ты врать, Колобов, – перебил Христич. – Какую «кубышку»?

– Так, Колобов, – проговорил ротмистр, – ты ж – грамотный человек. Что ж ты нам Шахерезаду пересказывать вздумал?

– Я не Шахразаду, господин ротмистр! – Балаганщик обиженно выпрямился, надул губы. – Я… истинный крест! Да вот, сами гляньте. Он альбомчик свой обронил, а я – в карман… А манкировать мной не надо! Я уж сам себя!..

Скобелев принял из рук Колобова книжицу, раскрыл. Мелким аккуратным почерком было исписано несколько страниц.

– Хорошо, хоть по-русски… А то в датском я как-то не преуспел.

– Читай уж, – улыбнулся Христич.

– Читаю… Уважаемый господин редактор… а, вот отчего по-русски… Это он в журнал… статейку… Посылаю вам… Ага! Вот!.. Время материально… Материально!.. Надо же!.. И выкачав его из живых существ, вполне можно собрать его в ёмкость – особый вид лейденской банки… Так вот зачем ему пигмеи твои… А затем использовать по своему усмотрению. Не представляет так же сложности использование времени в военных целях… Ах ты – гадина!..

– Не отвлекайся, – подал реплику поручик.

– Не отвлекаюсь… Для сего требуется только выпустить дозу времени в солдата неприятеля. Мгновенно постарев, тот погибнет на месте… Дальше читать? Или и так всё ясно?

– Куда уж яснее, – пробурчал Христич. – Опасен гад! Голыми руками не взять.

– И я говорю: опасен, – подал голос Колобов.

– А не голыми руками? – улыбнулся Скобелев, вытаскивая револьвер.

– А не голыми – попробуем! – отозвался поручик.

И тоже помахал в воздухе новеньким кольтом.

Не обнаружив движения в окнах, двинулись к дому.

– Ты, Андрей Николаич, аккуратней, – буркнул Скобелев.– Пульнёт временем – только шелуха полетит.

– И ты поберегись, – отозвался Христич, осторожно пробуя дверь.

– Вот, что обидно, – Скобелев скользнул вдоль стены, – сколь германцев в друзьях, да французов всяких – и все люди, как люди…

– А у меня? – поручик пригнулся, пробежал под окном. – Ты ж Коха знал? Что на Невском? Я к сестре его – к Мари – едва не засватался… А – и засватаюсь! Вот, уляжется всё, вернусь – и сватов!

– Если дождётся…

– Дождётся!.. Окно надо бить…

– Колобов, – позвал ротмистр.

– Здесь я, – балаганщик не заставил себя ждать. Подобрался на четвереньках, заозирался.

– Спину подставь.

Спина балаганщика оказалась вполне подходящим плацдармом. Колобов закряхтел, выпрямился; ротмистр ухватился за распахнутый ставень и ударом ноги вышиб стекло.

– Ура! – прокричал Христич и – так же, со спины Колобова – устремился вдогонку.

Шум они произвели необычайный: звон разбитого стекла, выстрелы, крики… Но ответного сопротивления не испытали. И, выбежав из комнаты, устремились наверх. Однако путь на мансарду был закрыт. Крепкая дубовая дверь ясно указывала на то, что там – за этой преградой – находится главная цитадель врага. И его «ёмкость», в которой хранится похищенное время.

– Остановитесь, господа, – послышался скрипучий голос. – Ещё шаг… И – не обессудьте.

– Петерсон, вы в своём уме? – проговорил в ответ Скобелев. – Пугать русских офицеров?.. Есть ли что-либо менее благоразумное?

– Я знаю: вы прочитали мои записки, – услышали они вновь, – и, клянусь!..

– Сдайтесь! – прокричал Христич. – И отпустите несчастных! Тогда мы оставим вам вашу никчёмную жизнь.

– Господа, тут лавка, – Колобов высунулся из-за спины.– Окованная. Коль размахнуться…

Офицеры тихонько спустились по ступенькам, поднялись – уже с лавкой – обратно. Размахиваться было несподручно, негде, но…

– Эх! – выдохнул ротмистр.

– Гром победы, раздавайся! – весело воскликнул Христич.

Не «гром победы», конечно, раздался, а страшный треск; дверь слетела с петель, офицеры ворвались в комнату. Они не обратили внимания на «нечто», прошуршавшее между ними, не увидели Колобова – скорчившегося, потемневшего лицом – упавшего сзади. Они смотрели на Петерсона – оседающего на пол, стареющего на глазах. Предмет в его руках – похожий на наган – не оставлял сомнений: он застрелился.

– Угостил себя временем, – сказал поручик.

– И порция, видать, не малая, – кивнул ротмистр. – Да только сам виноват. Нашёл с кем тягаться – с русскими офицерами.

– Хм… выискал русского, – Христич усмехнулся.– Однако… панславянизм – хоть имя дико, но мне ласкает слух оно! Хорошая фраза, надо одному поэту сказать… Как вернусь…

– Ладно, вернёмся! Ах ты! Сабля моя вострая! Колобов! Колобов, голубчик! Да что ж ты!..

Балаганщик был мёртв…

Офицеры переглянулись, покачали головами. Но – что делать? Смерть всегда нехороша… А потому вынесли они тело Колобова, вывели из подвала лилипутов и «бородатую» Ариадну; довели до посёлка…

*

Год спустя весна в Петербурге выдалась совсем ранняя. И хотя задувал ещё с Невы колючий ветер, солнце блистало вовсю. И сердце Христофора Александровича гоняло кровь в такт серенаде Смита из «Пертской красавицы».

– Кабы не Олонецкий, с его глупым пари и не менее глупой дуэлью… – отставной ротмистр посмотрел на доску, двинул пешку вперёд.

– Ну да, – согласился отставной же поручик, кивая заметно поседевшей головой. – Разве дано нам знать: где найдёшь?.. Ты с меня, кстати, пяток лет… тоже… качни… Шаг вам, сударь!

– Это ещё не шаг. Это – шажок. А Мария не сердится, что ты всякий день у меня?

– А что ей сердиться? Она ж знает: у нас business. Хорошо: не знает – с чем связан…

– Точнее: с кем! – заметил Скобелев.

Друзья расхохотались.

А дело их, расцветавшее день ото дня, заключалось в том, что откачивали они из светских красавиц лишние (по их мнению) годы. И возвращали молодость, дабы те могли вновь «блистать». Замыслилось оное предприятие ещё в «полуссылке», как именовали они своё пребывание в Новоенисейске. И поэтому, когда дела об их дуэлях были засунуты глубоко под сукно, – они тут же вернулись, прихватив с собой записки Петерсона и его семиаршинный (в два этажа) аппарат. А по возвращении подали рапорта об отставке.

Христич испросил руки Марии Кох (на что получил ответ благосклонный), а Скобелев купил на заливе большой дом, где и оборудовал свою лабораторию. Что позволило приятелям немедля начать своё дело. Ведь вышло, что «временные наганы» можно использовать и для обратного процесса!

– Он применял их для смерти, а мы – для жизни. – Христич откинулся в кресле, взял с доски своего короля. – И – заметь! – игры у нас нынче совсем другие!

– Всему своё время, – философически заметил на это Скобелев.– Всему своё время, брат. – Он покосился на реторту с пузырящимся временем. – И его у нас теперь – хоть отбавляй!

2009

Я вернусь

А снег всё шёл, шёл и шёл… И если вчера он только застенчиво целовал редкие незамёрзшие лужи, то сегодня с утра осмелел – запорхал стайками и принялся засыпать усадьбу рождественской ватой. Всюду лежал он теперь, растворяя мир в бледной бесплотной нежности – на колючем кустарнике, оплетающем дом, на огромных серых камнях, затейливо разбросанных по парку, и на соснах – пуховиком расстилаясь между стволов. Чудо! Истинное чудо! Так и мнилось: выйдет сейчас на поляну сказочный дед и…