До края. Пролог

– Ты ш~што, из ума выш~шел?! Как я тебе без денег?

Шипел он на покупателя, который сразу после монаха подошёл к нему. У прилавка стоял высокий человек в плаще. Лица его монах не видел, но видел кучерявую копну рыжих волос. Человек нависал над нагом и повелительно говорил:

– Ты слышишь – я не ел три дня! Дай мне эту кукурузу!

– Как я тебе её дам за так? Мне нуж~жны деньги!

– Да мне плевать! Давай сюда еду! – на высоких тонах отвечал ему покупатель.

Монах так же непонимающе смотрел на рыжего. Кто это такой? Шутник или сумасшедший? Он поставил пиво на землю и стал смотреть на странного человека, всё думая, что у того в голове.

– Послушай, змей, за всю свою жизнь ни за что я не платил и не собираюсь! – говорил покупатель.

– Тогда проваливай! Я эту кукурузу взрас~стил и не с~собираюс~сь раздавать, кому попало!

– Думаешь… – тон человека стал больше угрожающим, чем злым, – …что никто бы не смог сделать то же самое? Думаешь, большой труд – взрастить кукурузу? Я так не думаю, поэтому давай сюда.

– Эй-эй! Ш~што ты несёш~шь? Хочеш~шь, ш~штобы я позвал рейндж~жеров?

– Зови. Мне нужна только кукуруза! – гордо ответил рыжий.

«О, Господи! Заблудшая душа. Что с ним не так? Сейчас его повяжут и в тюрьму», – с сожалением вздохнул монах. Он поднял ящики и пошёл, рассуждая, сколько ещё таких заблудших ходит по земле.

Церковь святого Канона стояла на краю посёлка. Самый крайний храм самого крайнего княжества. Их посёлок стоял ближе всех к границе с Кодиматрисом. Уже через версту начинался Северный лес. Часто тут можно было увидеть патрули. Несколько лет назад солдаты армии Но́ртфорта держали здесь оборону. Посёлок сдали, но здание сохранилось. Церковь стояла здесь уже лет пятьдесят и находилась в прекрасном состоянии. Десять рабов божьих трудились для сохранения её в целости и принимали всякого, кто хотел исповедаться, помолиться, найти правильный путь. Деон был одним из таких монахов, – он был пресвитером. Не самый старший, не самый младший, но, наверное, самый любимый. Он любил всех, и все любили его. Он не покладая рук работал каждый день: возделывал грядки, чинил крышу, водил скот в поле, варил пиво и переписывал книги. Его стремление услужить Богу было невероятно. Однажды он взял самого худого коня, что был в посёлке, и поехал за двадцать миль до города, откуда привёз дюжину книг, которую любой бы сжёг, но он бережно хранил и уже целый год переписывал в своей каморке. «Апостол книг» – называли его люди, но он скромно открещивался от этого имени.

– Здравствуй, брат Деон! – встретил монаха старик у церкви.

Старик сидел на ступенях и курил трубку, с наслаждением запрокидывая голову и пуская дымные кольца в воздух.

– Здравствуй, брат Артур, – поздоровался монах. – Ты проснулся?

– Верно. Ты долго был на базаре – что случилось?

– Ничего, – Деон засмеялся. – Просто я уснул, пока ждал очереди.

– Опять писал всю ночь? – укоризненно посмотрел Артур.

– Может, и так.

– Тебе надо больше спать, брат Деон. Ты постоянно в работе.

– Я мог бы спать, но тогда я не успею переписать книги до Морозов. А не могу же я отказывать вам в помощи! Сёстрам трудно возделывать почву, а про тебя я и не говорю.

– Хватит напоминать о моей никчёмности…

– Что ты! – возразил Деон. – Ты помогаешь нам всегда. Без тебя мы бы никак не справились! Ты был при храме ещё до меня…

– Я знаю-знаю, – перебил его Артур. – Ну, мой же косяк с пивом. Из-за меня ты, наверное, потратил все свои деньги? Прости, прости меня.

– Ничего страшного. Не думай обо мне, брат Артур!

Деон отнёс ящики в погреб. Он проспал до полудня, так что уже все встали и готовились к приходу паствы. Хоть из-за базарного дня никто не ожидал много прихожан, монахи всегда, даже в самый тёмный день, ожидали людей и нагов. Только покончив с пивом, Деон взялся за лопату и пошёл за церковь. Хотя урожай и собрали, он планировал расширить огород ещё на тридцать футов к реке. Без лишних церемоний, он начал копать. Было жарко во всём тёмном рыться в земле под солнцем, но монах не жаловался. Им стоило иметь больше земли, ибо в этом году много людей изъявили желание стать частью церкви. Новых монахов стоило кормить, а также стоило продать часть урожая, – и Артур, и Деон думали о создании пристройки для проживания монахов.

Погрузившись в работу, пресвитер совсем отключился от внешнего мира. Он механически двигал лопатой, тяжело вдыхал и выдыхал, стирал стекающий со лба пот. Он не сразу заметил, что молодая монашка дёргает его за край сутаны.

– Деон! Деон!

– Я же говорил, обращайся ко мне «брат», сестра Анна, – добродушно сказал монах.

– Да! Я только хотела сказать, что там пришёл мужчина! Он какой-то… страшный.

Деон взглянул на девочку и хмыкнул.

– Что такое? Он угрожает?

– Н-нет… – девочка отвела глаза. – Он просто кажется мне… страшным.

– Если кажется, значит, это знак божий, – пояснил Деон. – Если что-то ты не можешь объяснить, значит, то дело рук Ерора. Он хочет тебе что-то сообщить. К сожалению, не всегда верно мы, смертные, можем понять его знаки. Может, тот человек и правда «страшный», а может, ты неправильно поняла.

– Но ты-то правильно поймёшь, Деон!..

– «Брат Деон».

– …брат Деон!

– Хорошо. Я сейчас приду, – пресвитер воткнул лопату в землю и отряхнул руки.

Когда они подошли к дверям церкви, он увидел того, с кем сейчас разговаривал Артур. Также поодаль стояли две монашки – старушка и нагайна – взявшись за руки, они боязливо смотрели на прихожанина. Деон не мог поверить своим глазам, смотря на того. «Ерор, ты снова испытываешь меня? Или его? Свёл нас снова? Говоришь, я должен с ним знаться?» – размышлял монах, подходя ближе к рыжему с рынка.

– Брат Деон! – старик был явно рад, что появилась поддержка в лице друга. – Поздоровайся с нашим гостем.

– Благослови вас Ерор, – он поклонился человеку.

Теперь он видел его лицо. Оно совсем не сочеталось с яркой рыжей шевелюрой. Лицо у него было всё худое и какое-то уставшее, будто человек этот несколько лет не спал, не ел и занимался только тем, что заменял лошадей в повозках. Во взгляде его читалась невероятная спесь, смешавшаяся с яростью и презрением, а брови так и застыли в строгой хмурости. Деон успел подметить, что человек держит в руке мешок кукурузы.

Деона он не удостоил взглядом, а продолжил незаконченный разговор с Артуром.

– Его-то я и ищу – Карла Кнуда.

При этих словах Деон ещё больше озадачился личностью пришедшего. Он уставился большими глазами на рыжего, не зная, что сказать. Артур обернулся на пресвитера, давая понять глазами, что сейчас только тот и должен говорить. «Кому же ещё? И правда», – мысленно согласился с ним Деон.

– Я знаю его, – сказал он, обращая на себя внимание рыжего. – Я Деон Кнуд – его сын.

Человек прищурился, смотря на монаха сверху-вниз. Подозрительностью от него пахло слишком сильно. Деону стало даже неловко под этим взглядом. По спине пробежали мурашки.

– Значит, ты… Проводи меня к своему… отцу, – произнёс рыжий. – Он был моим знакомым.

– Не могу, – монаху было почему-то стыдно это говорить. – Мой отец умер несколько лет назад.

– Вот как…

На лице его не отразилось ни печали, ни радости, ни даже удивления. Он всё ещё буравил Деона холодным взглядом, и, пока он молчал, никто не решался заговорить.

– Значит, все его вещи перешли к тебе, да? – спросил рыжий.

– Полагаю, да. Все… – вжав голову в плечи, ответил Деон.

– Извините, так кто вы? – подал голос Артур.

Рыжий так резко повернул голову к нему, что всем – и монахиням в том числе – показалось, что сейчас он ударит бедного старика. Артур тоже испугался и сделал шаг назад, чуть не побежав прочь от испепеляющего взгляда.

– Не всё ли равно? – процедил человек.

– Дом Господний открыт для всех, но было бы лучше, чтобы все мы знали друг друга по имени, – робко сказал Деон.

– Ну хорошо, – ко всеобщему благу злоба рыжего убавилась. – Я Клинт Хартман.

– Артур Пассер, – тихо сказал старик, хотя, похоже, рыжему было всё равно.

– Мне нужна вещь, которая была у Карла Кнуда, – повелительно сказал он Деону.

– Я бы рад вам помочь, но что за вещь? Не помню, чтобы отец говорил мне что-то такое о вас, – отвечал монах.

– Я скажу, но не здесь, – Клинт взглянул на Артура и на монашек вблизи.

Деон понял. Он вздохнул и сказал:

– Можем пройти в мою комнату.

Когда они оказались в каморке пресвитера, Клинт, не удержавшись, высказался:

– И это комната? Похоже на конуру.

– Я человек не гордый, знаете, – честно ответил монах.

Он протиснулся между столом и постелью и сел на неё. На столе у него возвышались башни толстых книг по науке, философии, сборников сочинений, а ещё в центре была раскрыта толстая летопись Кодиматриса. Из окна под потолком просачивался тонкий солнечный луч, в то время как свеча на столе не горела.

– Так что вы ищите? – спросил Деон.

– Свиток. Свиток с императорской печатью. Вот такой, – он показал размер предмета руками.

– Хм… Я… – монах задумался.

Как и он сейчас, Карл много времени уделял переписи книг, но такими маленькими текстами он не занимался. «Императорская печать? Что могло быть у отца от императора – правителя враждебной страны?»

– Я не знаю даже, – развёл руками монах. – Всё, что есть – здесь. Остальное продали. Был бы там свиток, я бы запомнил…

– «Продали»?! – Хартман в тот же момент впал в ярость. Доселе Деон не замечал, что носит рыжий под длинным плащом. Теперь он знал. Не успел он опомниться, как Клинт обнажил клинок, и лезвие упёрлось монаху в грудь. – Такую вещь ты бы не продал, святоша! Где ты его спрятал? Ты его читал?!

– Что… Я… не…

В этот момент Деон будто разучился говорить. Впервые его жизни кто-то угрожал и всё, что он мог вспомнить сейчас, так это молитву жизни, которую и говорил в уме. Но страшнее всего был не клинок у его сердца, а ужасный, дьявольский огонь в глазах Клинта. «Этот человек – убийца! Он убьёт меня! И он настолько уверен в своём умении убивать, что не побоится бросить вызов самому Богу! Кто он такой?»

– Подумай ещё раз хорошенько, святоша. Скажи, где свиток? – Хартман начал двигать меч, и лезвие морозом обожгло монаху подбородок. – Эй! Ты меня слышишь? Очнись, монах!

Он помахал Деону перед лицом и легко стукнул по лбу. Немного, но это помогло. Монах заговорил.

– Я без понятия, п-простите. Как отец умер, мы взяли все его вещи. П-половину отвезли в другой храм, к его сестре, ещё п-продали одежду горожанам, а д-другое всё у м-меня тут…

Клинт презрительно взглянул на него. Потом убрал клинок. Это оказалась рапира тонкой работы. Необычно, что этот странник ходил с таким неудобным оружием. Он мог бы носить револьвер или ружьё, но видно было, что к рапире у него было особое отношение. Та была вычищена, идеально заточена и в руке хозяина лежала, как влитая.

– Ты поедешь со мной, – он сунул рапиру в ножны и вышел из каморки.

– Ч-что? Постой! – шокированный таким дерзким заявлением, Деон кинулся вслед. – Я не могу! Здесь у меня всё! Мне нужно переписать книги до Морозов! Меня ждёт огород! Как я могу…

Клинт Хартман не слушал его. Он быстрым шагом поднялся по лестнице и направился к дверям наружу. Его намерениям спросить о лошади и воде не было суждено сбыться, потому что у дверей храма его уже ждали.

– Ага, вот и он!

Человек с чрезмерно широким телом – таким, что ремень еле держал на нём штаны, – в шляпе и с золотым значком был шерифом Далтоном. Шериф стоял в окружении трёх своих людей, – все с табельными тренерами наперевес. Поодаль стояли и шёпотом молились Артур, Анна и две монашки.

– Ты сукин сын! – шериф показал толстым пальцем в рыжего и состроил гневную гримасу. – Ты убил продавца за мешок кукурузы! Ты хоть понимаешь, что ты сделал?

Хартман молчал. Он безучастно смотрел на шерифа, его псов и почти не дышал.

– Я к тебе обращаюсь, слышишь! – закричал шериф и взвёл курок револьвера, не доставая из кобуры.

– Ты трус.

Услышав слова рыжего, Далтон побагровел и злобно запыхтел. Остальные тоже напряглись и подняли тренера.

– А ну повтори! – вызывающе сказал шериф.

Клинт спокойно повторил:

– Ты – трус.

Он положил мешок кукурузы на ступени. Затем он стал медленно спускаться, продолжая говорить:

– Ты не только взял с собой огнестрельное оружие на бой со смертным человеком, но и привёл своих псов, – он спустился с лестницы под прицелом трёх ружей и встал. – Я не уважаю никого, но тебя – больше прочих.

– Бросай оружие на землю, сукин сын! – приказал ему Далтон. В окружении трёх верных людей он чувствовал себя в полной безопасности.

– В отличии от тебя – я не трус.

Внезапно лицо Клинта изменилось. Его глаза загорелись яростным огнём. Брови сомкнулись над яркими глазами, а во рту оскалились зубы. Никто не успел заметить, как на месте рыжего в воздухе завис его плащ.

– Сукин…

Внезапно он возник прямо перед шерифом. Рука с рапирой дёрнулась, и в воздух вырвался фонтан крови. Так же стремительно он метнулся к остальным. Вокруг Клинта мелькнул блестящий клинок, и оба пса упали замертво. Третий успел выстрелить, но мимо, – Клинт отклонил ствол тренера эфесом. Затем лезвие пронзило его грудь, и тут же рыжий вырвал его наружу. За две секунды прервались четыре жизни.

Клинт выдохнул, будто всё это время не дышал. Он резко смахнул с рапиры кровь и вернул в ножны. Теперь все видели на нём блестящую броню – доспех, – грудной и на правой руке. Перед ними стоял не кто иной, как один из благородных рыцарей Нортфорта, один из столетнего ордена, верный и справедливый эквит короля.

Глава III

В серый прохладный день, когда однако солнце пробивалось ещё сквозь тучи, по дороге из города цокал копытами Черногривый. Ведя коня не быстро, юноша верхом, находясь явно в хорошем расположении духа, во все глаза разглядывал поля. Ветер гулял, топтал пшеницу, развевал одежды крестьян. Облака бежали по небу далеко за горизонт, чтобы там стать великой грозой. Навстречу всаднику двигалось овечье стадо, подгоняемое немолодым человеком. Поравнявшись с ним, пастух приподнял шляпу:

– Здарово, Эрик!

– Привет! – юноша улыбнулся.

– Что, в городе был?

– Да, был.

– Ну как там? – спросил пастух, останавливая стадо.

– Хорошо, только здесь лучше!

– Правда! – пастух засмеялся. – Чего ездил?

– Да купить кое-что, – глаза Эрика подозрительно ушли в сторону.

– Ну ладно, удачи.

Они распрощались. Юноша же спустился в деревню. Когда конь подошёл к дому, Эрик спешился, подвёл его к коновязи. Черногривый недовольно посмотрел на хозяина, но всё-таки дал себя привязать. Из дома появилась мать с чем-то в руках.

– Эрик, ты?

– Я.

– Ты что же, уже вернулся? Как неудачно, – старушка подошла ближе.

– Ну что такое? – устало посмотрел на неё юноша.

– Да вот! – она помахала перед его лицом.

Эрик выхватил то, что она держала, – это было письмо. Он вопросительно посмотрел на мать, не собираясь тратить время на прочтение.

– Ллойд возвращается! Вот как раз письмо пришло, – он обещает сегодня днём.

– Да? Неплохо. Ну я пойду, – Эрик развернулся, вернув матери письмо.

Она с удивлением посмотрела ему в спину. Добрые глаза с трудом изобразили строгость.

– Куда собрался? К нему брат приехал, а он…

– А что я? Ну приехал, ну и хорошо, – холодно ответил он.

– Брата встреть! Хотя бы на дороге.

– Да-да, посмотрим…

Эрик поспешно отошёл от коновязи и направился к дороге. Старушка что-то кричала вслед, но он не слушал. Занятый мыслями он не обращал внимания, куда идет, и так чуть не угодил в глубокую лужу. Он окунул в неё носок и тут же поспешно отряхнул. Дотошно оглядев его, он протёр туфлю об островок сухой травы. Не удостоив лужу и плохим словом, он пошёл дальше. Через минуту он стоял уже у знакомого места, почти родного дома в три этажа. За эти лета он совсем не изменился. Засохший розарий вызывал в нём тёплые чувства ностальгии. Воспоминания о запахе цветов, беснующихся пчёлах напоминали только о Ней. Эрик поднялся на крыльцо. Сердце его билось часто. Когда он поднёс руку к колокольчику, заметил, как прыгают его пальцы. Он опустил её. Глубоко вдохнул, выдохнул. Позвонил. Ужасное ожидание, которое он ненавидел, которое он хотел растягивать как можно дольше, которое знаменовало скорую кульминацию, к которой он наконец решил подступиться. Тяжесть времени он ощущал сейчас без всяких часов. Жёлтый лист, упавший с клёна, падал дольше всей его жизни. Лист летел вниз, медленно поворачиваясь в воздухе. Его форма мешала ровному падению, – он спускался по лавирующей спирали, и нельзя было понять куда упадёт он, и упадёт ли вообще.

Шаги быстро достигли двери, и щёлкнул ключ. Появилась тонкая щель между дверью и косяком. В неё заглянул стеклянный чёрный глаз. Эрик не мог рассмотреть точно, но хозяйка дома была непривычна в своей внешности. На тело было накинуто точно не тёмное платье – вроде зелёный халат, скорее всего, отца. Лицо менее бледное, чем обычно, даже вспотевшее. Распущенные волосы водопадом спадали на плечи.

– Извини, Эрик, я не могу. Отец скоро будет… – поспешно сказал уставший голос. Дверь начала закрываться.

– Постой! – рукой Эрик схватился за ручку. – Я пришёл не просто так, – сердце его билось, как никогда. Он понимал, что он не мог отступить сейчас.

– Приходи потом, – с той стороны женщина надавила на дверь с новой силой.

– Лиза! Постой! Я должен, я обязан…

Внезапно громкий шум и ругань из-за угла дома прервали Эрика. Даже Элиза остановила свои потуги в отношении двери. Вопрос недолго читался в глазах юноши. Решив, что ответ он может легко получить, он спрыгнул с крыльца и подбежал к краю дома. В траве у угла Эрик встретился взглядом с до боли знакомым, не сказать, что ненавистным, не сказать, что симпатичным, вороватым лицом смазливого сына местного шерифа, Декстера Принсона.

– Ты! Что ты там делал? – удивился Эрик, смотря на распахнутое окно. На гвозде в раме повис кусок штанов, которые единственные были надеты на Декстера.

– Привет, блондинчик! А я тут, это… – Декстер неловко поднялся. Его кудри были тоже всклокочены. Он со страхом смотрел на юношу перед ним, припоминая брата Эрика, —…иду с речки!

Эрик посмотрел на его глупую улыбку. Он думал недолго и быстро понял всю ситуацию, однако смеяться над иронией совпадения желания не было. Желание было только одно. На красивое лицо Декстера обрушился кулак. Он даже не покачнулся. Чуть отвернул голову, ойкнул.

– Я не могу такого терпеть! – закричал на него Эрик.

– Так, я… Кхм… – Декстер посерьёзнел. – Пойми, братец, всё так устроено. Если она…

Но Эрик не дал ему договорить. Глаза светились яростью. Сжав кулак сильнее, он произнёс:

– Через полчаса. Берёза у реки. Я убью тебя! На дуэли!

Юноша развернулся. Тяжёлые шаги сотрясали землю. Он вышел со двора, провожаемый взглядом из щели. Элиза с интересом наблюдала сцену, но это быстро ей наскучило, как только всё скатилась в банальное смертоубийство. «Эрик был когда-то умнее. Хотя я сама его заткнула… пять лет назад». Она закрыла дверь и повернула ключ.

Чуть в шоке, Декстер, ещё сидя на земле по пояс голый, провёл ладонью по щеке.

– Ой-ёй, – только и сказал он.

***

На реке было относительно тихо. Журчала вода, шумел в ветвях берёзы ветер. У её корней сидел не кто иной как Эрик. Кипевшая в нём злоба никак не испарялась, – накапливалась только с большей силой. Он был так зол, что ничего более для него не существовало. Он даже не волновался. Рука его была тверда, а мысли прямы. Несколько минут назад он был дома. Он не заметил мать, не обратил внимания на её причитания о Ллойде. О брате он тоже позабыл. В доме он поднялся на чердак, чтобы взять кое-что из вещей Ллойда, и сразу отправился сюда. «Если этот трус не придёт, Я к нему приду!» – думал он. Но Декстер должен был прийти. Тот всегда заботился о репутации, и стать трусом в глазах окружающих было для него недопустимо. Он точно бы пришёл. К тому же Эрика он считал за сопляка, а не ответить на вызов сопляка было для его недалёких мозгов наихудшим унижением.

В руках Эрик крутил, перебирал, рассматривал то, что привёз из города. Его он купил за восемь сотен раг. Его он должен был подарить Элизе. Прекрасное ожерелье из серебра, с голубыми камнями. Сейчас, как тогда, он представлял, как бы оно идеально подошло Элизе: на её тонкой шее поверх чёрного платья. Прекрасное сочетание. Он не винил Элизу в случившемся. Он не винил Декстера. Винил только себя за своё ничтожество. Если же он не смог за столько лет стать для неё чем-то большим, чем другом, не достоин он дарить ей это ожерелье. А это ожерелье недостойно её. Он замахнулся и кинул украшение в реку. Бурные потоки у самых камней проглотили серебро, забрали с собой навсегда, сделали безделушку на дне бесполезной и недоступной для всех.

Эрик потёр намокшие глаза. Он ещё и плачет. Посмотрите на него – пресмыкающаяся тварь, которая ни на что не способна. Сейчас он докажет себе, что всё же способен. Правая рука упала в траву и сразу ощутила холодный металл. Брат уже семь лет служил в армии. В первый год он ещё ходил с ним – Кольт-Уолкер, старая модель знаменитого револьвера. Таким десятки лет назад воевали солдаты против Нортфорта. Таким убивали бесчисленное множество людей. Творили хаос. Вершили судьбы. Инструмент, созданный абсолютно точно для убийства. Взяв его, Эрик мог сказать – он силён. Но, как говорится: «Боги создали людей сильными и слабыми. Господин Кольт сделал их равными». Сейчас у реки, с оружием в руках будут стоять два человека. И оба в одинаковой мере будут способны оборвать жизнь другого.

Перед чередой домов появился Декстер. Тот как-то привёл себя в порядок. Он даже причесался, надел какой-то поношенный пиджак. На поясе у него висел револьвер неважного вида, – видно, дядин. Ходили слухи, что дядя его был убит во время карательных операций где-то под Шивом. Вместе с медалями и телом семье передали пистолет. Похоже, судьба свела их двоих в этот серый день, ибо скорее всего только у них во всей деревне и было рабочее оружие.

– Эрик, – Декстер подошёл к берёзе на расстояние в десять шагов. Руку положил на револьвер. – Прости меня. Но кто сказал, что она кому-то принадлежит? Мы же не собираемся…

– Заткнись.

Эрик поднялся, вытянулся ровно.

– Я не виню тебя. Не проси прощения.

В глазах Декстера появилась надежда. Он решил, что Эрик наконец образумился, что отступился. Он боялся вот так принимать участие в пальбе. Раньше он считал это глупыми сказками из книг. Два ковбоя встают друг напротив друга, презрительно смотрят в глаза, и тот, у кого сердце твёрже, первым стреляет. Однако взяв в руки револьвер и встав напротив такого же обладателя оружия, он понял – это страшно. Главное, чтобы это понятие оказалось взаимным.

– Мы будем стреляться, Декстер, – и сердце у него сжалось. – Ты правильно остановился, только отойди на два шага вправо. Я тоже отойду назад.

Сказав это, Эрик развернулся, не боясь пули в спину, и сделал десять шагов от берёзы. На лице Декстера отразилось гримаса великого отчаяния, как у мышонка, что встал в мышеловку и теперь наблюдает, как пружина опускает рамку.

– Постой, подумай! Мы же взрослые люди, – закричал он вслед дуэлянту. – Что это такое? Какая дуэль? Мы не можем решить всё так?! Без глупых убийств, как глупые… рыцари.

Эрик развернулся. Он уже стоял на месте, сжимая рукоять револьвера у бедра.

– Не можем, – загробным голосом, сказал он. – Я способен на что-то. Я готов умереть или убить. Тут одно из двух, – он сунул пистолет в кобуру. – Приготовься.

«Вот блин, он сошёл с ума! – решил Декстер. – Если я побегу, он меня пристрелит! Надо было его пристрелить в спину. Твою мать!»

Эрик стоял, как статуя. Ветер снова налетел. Поднял его длинные золотистые волосы. Он забрал их в хвост, и теперь только пара волосков развевалась перед лицом. Заглянув в его глаза, Декстер содрогнулся. Такого взгляда он нигде не видел. Душа Эрика полнилась решимостью, которой Декстер даже… завидовал. Он был сейчас так прям в своих мыслях и словах. Если бы человек был таким всю жизнь, свернул бы горы. Но то лишь короткое помешательство. К чему приведёт оно молодого человека?

«Господь Ерор, если я умру, прошу, пусть я умру быстро», – в мыслях пролепетал Декстер. Он сглотнул. Рука чуть-чуть дрожала. Он судорожно повторял в голове ход действий, чтоб не забыть. Двинуть руку, схватить рукоять, указательным пальцем надавить спуск, двинуть руку, схватить рукоять, указательным пальцем…

Эрик не думал. Как мог он думать, как мог задуматься хоть на секунду? Мысли – помеха. Отбросить мысли. Оставить только чувства. Пусть сердце ведёт его вперёд. Он помнил лицо Элизы – лицо, которого он недостоин. А если его он недостоин, достоин ли он жизни? Что может быть важнее этого? Ну полно.