До края. Пролог

Денис Младший

До края. Пролог

Глава I

«I shut my eyes and turn’d them on my heart.

As a man calls for wine before he fights,

I ask’d one draught of earlier, happier sights,

Ere fitly I could hope to play my part.

Think first, fight afterwards – the soldier’s art:

One taste of the old time sets all to rights.»

Роберт Браунинг. «Чайльд-Роланд до Тёмной Башни дошёл».

Как дивный островок, в море жёлтых колосьев стоял городок, и дом там – один из многих. Провинциальные города не отличались богатством, да и бедности местные люди не знали, хотя ни у кого из светских и не повернулся бы язык назвать это хаотичное скопище низкорослых изб городом. Пекатум – так называли город – стоял на длинной реке. Здесь не проходили торговые пути, и спросом русло Чёщуйки не пользовалось. Она ответвлялась от общей системы рек далеко на востоке и одиноко вилась на картах, словно аппендицит Кодиматриса.

Всё же Пекатум был типичным провинциальным поселением, которое, в силу особой политики империи, выживало само по себе. Фермеры трудились на обширных полях, принадлежавших только им; наги, что здесь не были скованы чьим-либо управлением, спокойно плодились и разводили скот. И изредка показывались на реке паруса, украшенные государственным гербом, армейских судов, что короткой вереницей плыли на запад и никогда – обратно.

Сотни лет здесь всё оставалось так. Одно поколение сменялось другим, король менялся на императора, шли войны, а перманентный Пекатум плыл сквозь время. Тридцать или около того лет назад, когда империя только окрепла, в маленьком городе появился новый дом – новая семья. Незаметно это, конечно, не прошло, но иностранцы быстро прижились и стали почти местными. Их фамилия была на слуху, отца уважали, мать любили, а в их детях души не чаяли. Маленький Эрик подрастал в их доме – одном из многих.

На реке в этот день, в этот знойный и, вероятно, последний такой день Теплыни, плескались полуголые мальчишки. Кто-то из них встал на камень посреди быстрины и начал артистично жестикулировать, объясняя правила игры. Другой, смуглый, подкрался сзади и сбил его со словами: «Я титан, уа-а-а-ар!».

– Мы играем в солдат, а не в титанов, Кевин! – крикнул кто-то, защищаясь от брызг.

Главный встал и крикнул:

– Да! Мы попали в крушение!

– А где тогда наш корабль? – возмутился смуглый.

– Попал в крушение – тебе же сказали! – пояснили ему.

– Ну, без корабля мы не можем, – упрямился Кевин.

– Не нравится игра – иди к Эрику! – пихнул его кто-то.

Маленький блондин сидел поодаль, в тени молодой берёзы. Он потерянно уставился в чистое небо над полями, где плыла пара скромных облаков. Мальчик выглядел одиноко, как зверь, отставший от стаи, и только на лице его застыла непонятная улыбка. Какая-то заплутавшая пчела присела к нему на щёку. Эрик вздрогнул, подпрыгнул и стал отчаянно отмахиваться от врага. С облегчением вздохнув, он огляделся, будто придя в себя. Яркое солнце так его усыпляло, как и компания этих детей, которые, благо, уже сами забыли о его существовании. Эрик, подумал, что ему надо идти – идти в тень, а с тенью у него ассоциировалось только одно место.

Он побежал от реки и взобрался к городской изгороди. Раскинув руки, он стал бегом обходить город, забежал в поле и понёсся сквозь высокие колосья. Сухая земля колола пятки, сварга щекотала руки мальчику. С востока подул освежающий ветер, стремясь захватить мальчика с собой. Эрик встал, подставив потокам воздуха лицо, и длинные золотистые волосы взволновались на ветру. Мальчик думал, как прелестен ветер, его восхищало, что всё преклоняется перед ним – и сварга, и деревья – и люди, если ураган – а высокие недостижимые облака, кажущиеся огромными небесными китами, летят, куда ветру вздумается, быстро-быстро.

Когда Эрик вошёл в город, он попал в засаду. Враг, несмотря на свои титанические размеры, смог подкрасться сзади, скрывая свою тень, и схватить Эрика. Болтаясь в воздухе, он не мог ничего сделать – только кричал, не зная спасения. Затем вражеские когти впились ему под рёбра, и Эрик захихикал. Когда он наконец-то оказался на земле, упал и начал яростно отбиваться ногами.

– Ну тихо-тихо! – улыбаясь, над ним наклонился старший брат.

– Я ещё не проиграл! – воинственно вскричал Эрик.

Он перекатился, вскочил и выкинул вперёд маленький кулачок, однако по воле брата сам же полетел вслед за ним – на землю. Сверху раздался добродушный смех. Блондин зарычал, схватил с земли случайную веточку и метнул в старшего. Тот одним движением отбил её и заговорил.

– Хватит, Эрик. Потом меня победишь.

– Я сильнее тебя! – погрозил ему малец.

– Ах, да? Тогда попробуй справиться хотя бы с одним моим пальцем!

Брат резко выкинул вперёд руку, и указательный палец заставил Эрика вновь смеяться сквозь слёзы. Закончив, старший спросил:

– Теперь всё?

Не дожидаясь ответа от Эрика, ибо тот старался вновь наполнить лёгкие, он продолжил:

– Я тебя час искал. Знаешь, зачем?

– Чтобы опять замучить!

– Нет! Ха-ха-ха! Я уезжаю сегодня.

– Уезжай куда хочешь. Я буду только рад! – хищно оскалился Эрик.

Вскинув высоко брови, старший брат внимательно посмотрел на него.

– Уверен? – спросил он и снова ткнул под рёбра.

– Ллойд! – завизжал Эрик. – Не надо!!!

– Будешь скучать по братцу? – вёл допрос старший.

– Да-а!

– Будешь плакать по нему?

– Что? А-ха-ха!

Когда пытка закончилась, отряхнувшись, оба спокойно пошли вместе.

– Куда ты едешь? – робко спросил мальчик.

– Ты уже забыл? – сделал удивлённое лицо Ллойд.

– Ну-у…

– Я наконец поеду служить, – мечтательно произнёс Ллойд. – Я поеду к северным границам или на флот, – больше никуда не желаю. Меня ждёт слава!

– Какая Слава? – спросил Эрик.

– Дурачок! – брат приготовил палец, но малец тут же ретировался на десяток футов от него.

Они дошли до дома. Эрик не спешил заходить и остался за забором. Ллойд вопросительно посмотрел на брата. Он поманил его рукой и подсластил приглашение:

– Мама приготовила пирог, пойдём.

«Пирог» звучало очень вкусно, и Эрик сглотнул слюну, но тут же ущипнул себя за руку и уверенно помотал головой:

– Мне надо ещё кое-куда.

– А-а! Молодой донжуан, – хитро прищурился Ллойд. – Ну, иди.

– Никакой не да-жун-ан! – покраснел мальчик.

– Удачи! – усмехнулся старший и зашагал в дом.

Он умылся из колодца и продолжил свой небольшой путь. Эрик и правда мало ладил с остальными мальчишками, когда своим другом он считал только одного человека.

Мимо знакомых зданий Эрик шёл неспешно, – Ллойд сильно измотал его своими выходками. Он видел покосившийся домик скульптора и рядом с ним ещё цветущую сирень. Старик в потрёпанном сюртуке как раз вышел из своего дома. Руки его как обычно были все белые от кончиков пальцев до запястий. Мелкие крошки потерялись в бороде. Усталые глаза щурились от солнечного света и даже не сразу увидели приближающегося Эрика.

Многие избегали общения со старым скульптором. Особенно после смерти двух его сыновей все только и ждали, когда и он помрёт, чтобы урвать себе кусок от скудного наследства без хозяина. Однако Арнольд ещё выживал на какие-то гроши. Главное, чтобы никто не пришёл к нему как-нибудь ночью с топором… Видя Эрика, скульптор всегда радовался, – бедному старику было совсем не с кем разговаривать, а таким людям, как он, это было очень необходимо. Правда, Эрика часто донимали его скучные монологи об искусстве, жизни, Боге, даже рассказы о давней войне, в которой дядя Арнольд принимал непосредственное участие, которые из уст старика скручивали уши в тонкие трубочки, и, если напихать туда табака, можно было их выкурить, и не один раз, пока старик говорил – и то полезнее будет.

– Дядя Арнольд, – помахал рукой Эрик, не будучи до конца уверенным, что старик это увидит.

– А-а, Ерик! Проходи, садись-садись, – хрипло заговорил Арнольд.

– Нет, – без стеснения отказал блондин. – Мне бы только… хотел у вас попросить цветов сорвать.

– Вот как, – старик посмотрел на пышные кусты вдоль низкого забора. – Только сорвёшь ты уже не цветы.

– А что же?

– Мёртвые цветы, – прозвучало логично, однако такое резкое высказывание очень смутило Эрика.

– Ну, мне нужны цветы, – не зная, что ответить, повторил мальчик.

– Нужны, не нужны, а ты их убьёшь.

– Но я… И что? Они же всё равно неживые.

– А как же… – Арнольд нежно взял в ладонь ветвь и приподнял. – Они растут, плодятся – почему же неживые?

– Да… – Эрик совсем запутался. Он не понимал, что говорит скульптор, и хотел только поскорее взять цветы и пойти. Он протянул руку.

Старческие глаза не сразу заметили манёвра. Арнольд только вздохнул и сказал:

– Ты поймёшь потом. Маленький ещё. Хотя, кто знает, что лучше – жить счастливо и без понятий или страдать от многого ума?

– Спасибо, дядя Арнольд! – помахал ему Эрик, сжимая в руке сирень.

Скульптор печальным взглядом проводил неопрятный букет ярких цветов и почему-то улыбнулся. «Калечить природу – это в человеке от рождения. И почему так? Может, природа сама хочет смерти?» Под аккомпанемент странных мыслей старик вернулся к работе.

А вот Эрик тем временем с нескрываемым трепетом подходил к высокому терему. Хоть он и был достоянием Пекатума, выполненный из сосновой древесины, с занавешенными окнами и практически лишённый резьбы там, где было положено, терем выглядел неприветливо. Но для Эрика роль играла не внешность, а то, что внутри – буквально. Его друг, его человек, которого он считал близким последнее время и будет считать ещё долго, жил здесь, пусть и почти незаметно для окружающих. Настоящий хозяин редко появлялся в этом доме, – только прислуга из двух человек выходила на улицу, в то время как кульминационная для Эрика личность всегда пребывала внутри. Правда, слуги недолюбливали, когда мальчик без спросу вторгался в их дом, а к переговорам были холодны. Потому он сразу решил – сегодняшний день войдёт в череду тех, что быстро могут прерваться.

Оказавшись за изгородью терема, Эрик забежал за крыльцо. Ни ушами, ни глазами он никого не заметил, а значит, можно было действовать. Взяв сирень в зубы, – ему показалось, что стебли были достаточно вкусными, – он подпрыгнул и схватился за узорчатую перегородку. Мышцы у мальчика были ещё не так велики, и ему стоило огромных сил взобраться на навес. Доски предательски затрещали, и Эрик занял неподвижную лежачую позу, стараясь дышать совсем тихо, что, к слову, получалось не так хорошо, как ему хотелось бы. Через полминуты он привстал на коленях и продолжил свой нелёгкий путь. Хватаясь за декоративные выступы, мальчик приближался к заветному окну на третий этаж, которое было как раз открыто. Ему хватило ума не виснуть на распахнутой раме, и он, отодвинув её, прошёл по узкому карнизу. Случайно уронив взгляд вниз, Эрик ненадолго замер. Вид с третьего этажа поистине захватывал дух, а мальчик слышал, что в таких городах, как Грандерфил или Димарий, здания вообще строят по шесть-семь этажей в высоту. «Как же люди могут жить так высоко? Наверное, они заколачивают окна, чтобы не видеть ничего», – подумал Эрик. Он-таки пришёл в себя и снова открыл окно, чтобы взобраться на подоконник. Блондин встал почти во весь рост, пригнулся под оконной рамой и прыгнул в комнату, шумно приземлившись на ковёр.

Эрик стоял, как на сцене, в солнечных лучах, единственных проникающих через открытое окно. В остальном помещение обжила тень. Благо, днём можно было ещё разглядеть местный интерьер. Основным экспонатом был, конечно же, мольберт, вокруг которого как будто и собрались остальные вещи. Всё было на местах: диван, начинающий страдать от собственного возраста, шкаф, скошенный под углом крыши, и стеллажи – все в книгах, книжечках, томах и томиках. На столе рядом с кипой бумаг стояла короткая свеча, видно, горевшая всю ночь. Осмотревшись, блондин не нашёл того, кого искал. Он задумчиво почесал затылок, положил цветы на стол, а сам уселся на ковёр перед мольбертом с незаконченным рисунком и стал с интересом буравить его взглядом. Половину холста – ровно до линии горизонта, насколько мог судить о художественном ремесле Эрик – занимал свежий луг. Он был и зелёный, и золотистый одновременно, ведь на нём произрастала немеренная тьма кукурузы. Пусть художник ещё не мог считаться гением или мастером, ему удалось очень хорошо передать такими мелкими мазками форму початков. Однако верхняя часть холста была ещё не закончена. Начало было положено лишь на середине, где было изображено что-то серое, непонятное, напоминающее сухую ветку.

– Тебе делать нечего? – неожиданный возглас застал Эрика врасплох, и он вздрогнул.

Обернувшись, мальчик был вознаграждён, ибо Она была наконец здесь. От подола тёмного платья волнистые кружева тянулись, пересекая узкий поясок, до острых плеч и останавливались возле тонкой шеи. Бледное личико не могло выразить никаких известных эмоций, – стеклянный взгляд любого топил в безразличии. Она посмотрела на Эрика сверху-вниз и, не дожидаясь ответа, пошла дальше к столу. В руках она сжимала пару твёрдых книг.

– Что это? – она заметила цветы.

– Цветы, – выйдя из ступора, пояснил мальчик.

– Цветы? Ну да. Зачем они тут?

– Это подарок мой тебе, – он расплылся в улыбке.

– Странный подарок. Они завянут через два дня.

– Ну, все дарят женщинам цветы. Что такого?

– Люди делают много странных вещей. Не стоит во всём полагаться на них, – девочка прошла к столу и уложила книги.

Эрик задумался. Он всё никак не мог увидеть логики в её словах. Но уже точно поддерживал их. Если кто другой сказал бы такое, Эрик бы посмеялся, однако слова из уст Элизы были для него абсолютно всегда правдивы.

Юная леди стояла в его окружении особняком не только из-за пола, – местные девочки, стройные, светловолосые с косами ниже спины, тоже играли у реки, хотя, в отличии от мальчиков, их игры заключались в разговорах, перешёптываниях и хихиканьях. Элиза же открыла для Эрика тягу ко всему загадочному и внеземному. Та абсолютно не походила на человека, а умом росла не по годам. Блондин никогда бы не узнал черноволосую Богиню, если бы сам с детства не сторонился большинства. Больше года назад, одним поздним вечером, он отошёл ото всех, сел на холме, откуда открывался идеальный вид на лес, чтобы понаблюдать закат. Настроение было и правда скверное. Его не волновали ни брат, ни мать, которые точно его уже ищут. Он свернулся калачиком у корней поникшей ивы и стал дожидаться, когда светило скроется за земным краем. Для жителей Кодиматриса то был по-настоящему край, – где-то там, через сотню миль начиналась лесная граница с враждебным Нортфортом.

Пока мальчик ещё не задремал, убаюканный неописуемой картиной, его окликнул голос. Холодный и безразличный, он словно обжёг его по щекам. «Я здесь рисую, и твоё присутствие немного портит всё», – сказала тогда Элиза. Девочка с мольбертом смотрелась комично из-за контраста размеров, однако Эрик непременно послушался. Он отошёл за дерево, но Элиза была всё ещё не довольна. «Ты не понял. Неважно, слышу ли я тебя, вижу ли – ты всё разрушаешь. Уйди отсюда». Как ни странно, блондин не обиделся. Он только спросил, где живёт девочка и как её зовут, а получив холодный отказ, добавил: «Я бы хотел посмотреть, что у тебя получится». Наивные слова, не преследующие никакой скрытой цели, всё же открыли для него дверь в мрачный терем Карвен.

– А что ты сейчас рисуешь? – показал Эрик на полупустой холст и серый «крючок» посередине.

Элиза ничего не ответила. Она ставила на полку книги, аккуратно распределяя их по свободным местам. Когда девушка вернулась, Эрик всё ещё провожал её взглядом, ожидая, что та скажет. Она недовольно глянула на предмет вопроса и еле заметно вздохнула.

– Кто знает? Я не могу сейчас сказать. На прошлом восходе это было сухое дерево. Может, на следующем превратится во что-то иное, – она достала откуда-то кусок тёмной ткани, явно намереваясь закончить этот разговор, закрыв мольберт от лишних глаз.

– Но как это может стать чем-то другим? – непонимающе прищурился Эрик.

– Вот ты живёшь и не замечаешь, как один день отличается от другого. А оно всё разное, – говорила Элиза на ходу, убирая краски. – Всё в мире неповторимо. Жалко, никто это не понимает.

– Я понимаю! – героически встрепенулся Эрик, но ответом для него стал прозрачный взгляд.

Она разобралась с красками, взяла со стола книгу и открыла на странице с закладкой. Придержав платье, она уселась и собралась уже начать что-то читать.

– Солнце на улице… Не хочешь погулять? – мечтательно спросил мальчик, облокотившись о подоконник и выглянув наружу.

– Нет.

– А что читаешь? – Эрик подтянулся и сел на окне, свесив ноги внутрь.

Юная леди подняла немигающие глаза, уставившись на человека. Одну сторону её лица осветило солнце, другая оказалось в тени. Глаза – два хрусталя над круглым носиком, как у пантеры, выглядывающей из тени кустов. Образ подчёркивали тёмные волосы вместе с чёрным платьем, скользящим по ещё только зреющим формам тела. Эрика это так поразило, что на несколько секунд для него в реальности осталось только это лицо. Природная красота на свету и загадочное сознание во тьме. «Ах, если бы она только могла видеть! Она бы нарисовала себя, и это стало бы лучшей картиной на свете.» Её тонкие губы двинулись, и Эрик понял, что не услышал ничего.

– Что? – переспросил он.

– Историю любви, – повторила Элиза.

– А-а… да…

Блондин покраснел и отвернулся, как будто что-то заметив в окне, хотя на солнце его румянец был ещё более заметен. Невнимание со стороны девочки не стесняло его. Он всё же понимал, что ответы на его вопросы дорого стоят. Находясь рядом с ней, он будто оказывался в атмосфере высшего света, как солдат, которого просто съедает гордость, когда тот сторожит подле тронного зала. Внимание к поверхностному дыханию Элизы могло доставить удовольствие, но всё же Эрик был в том возрасте, когда усидеть на месте было просто невозможно. Блондин слез с подоконника и осторожно, поглядывая на юную леди, подкрался к книжным полкам. Эрик уже умел читать, но ему ещё долго предстояло учиться письму. В Пекатуме то было практически не реально, и только привезённые братом из города книги помогали мальчику. В тени он внимательно рассматривал корешки книг. Савьер Ву, «Роуз о Кварлафтии», Мастерита и пустой корешок. Все эти имена мало что говорили юному Эрику. Он взялся за безымянную книгу и посмотрел на обложку.

– «Исповедь неизвестного поэта»… – вслух прочитал он. Читал он негромко, но в царящей тишине уже не могло существовать чего-то тише, поэтому от Элизы его слова не ускользнули.

– Да, – она нехотя оторвалась от книги и посмотрела на блондина. – Безликий поэт. Никто не знает, кто он, откуда, но он известен уже лет сто.

Заинтересовавшись загадочной книгой, Эрик пролистал страницы и пальцем остановил ближе к концу. В тени ещё более серые страницы напоминали промёрзшую землю. Бумага была грубая и тупая по краям, по чему было видно – не один год она странствовала по рукам. Здесь иностранные буквы, слова граничили с родным языком Кодиматриса. Эрик ещё немного полистал и нашёл стихотворение, которое полностью мог понять, ну или хотя бы прочитать. Прогоняя в мыслях текст, он то и дело невольно шептал их себе под нос.

– …Открыла истины мне часть… Плохая выпала мне масть… И только я – никто иной… Не зная слёз и счастья от того… И буду сам себе кумир… Я музой выбрал лишь того…

Слова разносились по комнате, словно молитва. В окно подул сильный ветер, перелистывая страницы книги Элизы, подхватывая тонкие пряди волос девушки, взъерошивая шевелюру мальчика. Рама беспокойно забилась об угол. Когда всё стихло, Эрик неуверенно спросил:

– Я не понимаю. Это же стихи… А в конце нет рифмы совсем.

– Да я знаю, – Элиза разочарованно отложила книгу, где уже потеряла страницу. – Я думала об этом. Это не ошибка. Это продолжение смысле стиха. Здесь стирается граница между метафорой и её формой.

Эрику не хватало сосредоточенности даже на то, чтобы спросить глуповатое «что». Сначала скульптор, теперь Элиза засыпали его пространными рассуждениями. Он старался изо всех сил, но понять не мог. Прижав страницы посередине, он сделал шаг к подруге.

– Стой. Тут же говорится… о чём? – он растерянно развёл руки.

– Ты ж… Эх… – Элиза решила не отвечать.

– Скажи, пожалуйста, я хочу знать! – упрямился Эрик.

– Знание не всегда полезно, – отрезала подруга. – Да и ты ещё мал.

– Так почему же надо подрастать, чтобы знать? – сказал тот обижено.

И не смотря на него, Элиза стала закрывать окно. Эрику показалось, она не в себе, ведь он только что попытался перейти границу её мира. Но он хотел её перейти. Пусть он ещё и не понимал, зачем и как, однако на уровне чувств стремился к этому. Он поднёс к глазам книгу и ещё раз перечитал пару стихов.

«И вечно петь её способен,Пусть и мелодии, слова безумны здесь, Один из смертных я достоинИх осознать гротеск.»

Строки запали в душу и напрямую заговорили с ним. Он хотел обладать знанием, которым обладал безликий поэт. Эрик протянул Элизе книгу со словами:

– Вот тут. И в следующем тут говорится о крае. Какой край?

Девочка, раскрыв пошире глаза, глянула на блондина, всматриваясь в игривую искру на зелёной радужке. Рот его открылся, чтобы сказать что-то ещё. Это что-то начиналось с «Быть, как люди…», но мальчик не смог закончить. Внезапное движение и всепроникающее тепло заставило его замолчать. Он почувствовал рядом щёку Элизы и её сжатые губы на своём лице. Это было для него впервые, и он мог только подумать: «Она всё-таки не холодная». Колени задрожали, а лицо покраснело. Отступив, юная леди обвела его стеклянным взглядом. Глаза вновь ничего не выражали, словно и не было того, что случилось. Она быстро забрала у блондина книгу и поставила на полку.

– Скоро придёт служанка убираться. Уходи, – быстро сказала она.

Эрик посмотрел на неё, теперь ещё более красивую и притягательную. Сглотнув, он кивнул. Проводив его – правда только глазами – Элиза вернулась к книгам. Бледные пальцы погладили пустой корешок. «Свобода приводит к хаосу. Порядок укрощает. А любой порядок рождает мечту о свободе», – это были не её слова. И не таинственного поэта. Слова из старой книги, – вроде даже из книги сказок, как не удивительно. Сказки изнутри строят людей с детства. Это первые истории для детей, и они западают им в душу глубже всего, а те могут даже не замечать. Со сказками нужна осторожность, ведь каждая сказка – ключ, который потом не сменить. Другую дверь найти можно, но не ключ.

Глава II

Базар полнился всяким народом. Урожай был собран, и теперь всё, нажитое в Жатвень, продавали тут. Звенели монеты, шумели голоса, и ржали кони. Необходимо было урвать, что нужно, да поскорее. Во всей толпе нашёлся только один человек, что никуда не торопился. Монах в тёмной мантии не спеша обходил лавки, пропускал людей туда-сюда, извинялся, если наталкивался на кого. Возле лавки с овощами он остановился. Очередь здесь была чуть ли не больше, чем везде. С полсотни людей собралось вокруг, и каждый норовил первым забрать всё. Монаху ничего больше не оставалось делать, кроме как встать и смирно ждать, разглядывая чистое небо. Солнце светило ярко, и жара клонила в сон. Слуга божий сел на сухое бревно, чтоб отдохнуть. Так отдыхал он долго и не заметил, как уснул. Во сне он слышал людей, детей и нагов. Он помнил, кто-то толкнул его, что-то прошептал и ушёл. Через некоторое время – он не знал, сколько прошло – сон испарился. Людей поубавилось. Теперь он мог спокойно подойти к лавке.

– День добрый, – прошипел торговец. – Чего ж~желаете, гос~сподин?

Монах посмотрел на знакомого нага. Продавец со змеиным телом выглядел уставшим. Грязным платком он стирал с чешуи капельки пота. Раздвоенный язык чуть свисал изо рта, как у собаки.

– Благослови вас Ерор! – поздоровался монах. – Осталось что-нибудь?

– Пож~жалуй, – наг наклонился, чтобы достать из-под прилавка ящик пива.

– Я за этим и пришёл, – улыбнулся покупатель.

– А вы ж~же с~сами – нет?

– Ага. Но в этом месяце мы партию загубили. Эх… Дурно получилось, – монах погрустнел.

– Тогда вам с~сколько?

– Два ящика.

– Конеш~шно. Я не виж~жу тележ~жки…

– Да ладно. Сам как-нибудь! – монах смущённо почесал затылок.

Наг кивнул и выставил на прилавок ещё ящик поверх другого. Монах рассчитался, выложив триста раг из худого мешочка. Крякнув, он взял ящики, попрощался и уже собрался уйти. Он только дошёл до следующей лавки, как услышал, что наг-продавец слишком уж громко ругается. Монах повернулся и посмотрел туда из-за башни пива.