Анты

Поток света и тепла лился из летней лазури, ласковый ветерок трепал волосы и освежал лицо, от воды веяло приятной прохладой. Преодолевая течение Днепра, лодья уходила всё дальше на север, а солнце постепенно начало заходить нам за спину. Ближе к вечеру мы вошли в Припять и вдоль спокойного северного берега прошли версты три до первого более-менее подходящего острова, где и встали на ночёвку.

Вспоминая, как месяц назад мы пробирались по реке на корявом плоту, я грустно улыбнулся. Где теперь мои друзья? Как у них дела? О том узнаю нескоро, когда вернусь в Бусов град. Если вернусь. Что значит если?! Обязательно вернусь!

В кампании молодых полных жизни воев настроение заметно приподнялось. Парни много смеялись и травили простенькие байки. Я не выдержал и, вспоминая классическую литературу и наставления Вероники Владимировны, тоже рассказал пару сказок. Потрясённые парни, разинув рты, слушали мои байки и смотрели с благоговением.

– Чего это они? – тихонько спросил я Рока. А на его лице промелькнула лукавая ухмылка:

– Плохо ты, Бор, профессора Луцкого слушал. У них сказитель считается чуть ли не волшебником, поскольку по их представлениям он извлекает свои рассказы из-за кромки времени, из мира мёртвых, из нави. Ведь те события уже прошли и канули в прошлое, а сказитель в нави их отыскивает и вытягивает, излагая живым людям. Так что теперь ты ещё и вещун, Бор Вещий. Хм-м.

– Ладно, не хочешь, не слушай, а врать не мешай.

Вещий, так вещий, и я начал рассказывать воям сказки о рыбаке и рыбке, о князе Гвидоне и острове Буяне, о Руслане и Людмиле. Воев-хоробров рассказы потрясли. Боже, какой же я гад, так морочить взрослым людям головы.

С рассветом двинулись дальше. Попутный восточный ветер надувал парус и, хотя мы шли против течения, гребцам пришлось намного легче, чем вчера. Мимо проплывали лесистые берега, песчаные отмели, поймы, сосновые и берёзовые рощи, болотные заросли, в которых орали и хлопали крыльями тысячи птиц. Пару раз спугнули медведей-рыболовов. А в памятном месте, где я дрался с древлянским вожем, в зарослях мелькнули лохматые шапки. Видно, там поблизости находилась древлянская весь, и стоял постоянный дозор. Обновлённая лодья шла ходко, и после полудня мы уже миновали остров, на котором прошлый раз ночевали, а к вечеру добрались до места начала нашего путешествия по реке.

Вчера мы с Роком прикинули сроки, и, если не ошиблись, то завтра может открыться портал. С хронокапсулой мы собирались послать отчёт о событиях, попросить в долг золотую и серебряную монету и побольше соли, которая здесь считалась такой же валютой.

Лодья ткнулась в берег в приметном месте, где ещё сохранились следы строительства плота. Вон наверху куча сухих сосновых веток и вырубка в роще. Слева через подлесок опушки просвечивали высокие сосны, а с другой стороны луговины темнел старый дремучий лес. Неподалёку всё также журчал чистый родничок. Портал находился примерно в версте за выступом леса, и мы с Роком решили вдвоём смотаться туда заранее, чтобы не пропустить краткое время появления хронокапсулы.

Добравшись до места, мы разожгли костёр и решили дежурить по два часа. Перекусив хлебом и вяленым мясом, я сразу завалился спать. Ночь прошла спокойно, утро тоже. Портал появился ближе к полудню.

Из мерцающего кольца торчали четыре метра хронокапсулы. Ещё в прошлый раз мы натаскали сюда обрубков брёвен, но пришлось немного повозиться, чтобы переложить бревенчатый колодец, из-за того, что портал открылся пятью метрами дальше и на метр выше. Добравшись до грузового отсека, я отодвинул люк, чтобы положить туда заранее приготовленный отчёт на куске пергамента, и сердце радостно забилось. В контейнере лежали четыре небольших тяжёлых кожаных мешка и пара мешков покрупнее. Прозорливость профессоров Артемьева и Луцкого просто поражала. Не теряя времени, мы поспешили выгрузить посылку, пока не закрылся портал. И вовремя. Я спрыгнул на траву, и буквально через несколько минут мерцающий круг погас, вспыхнув яркой звёздочкой в центре.

Два малых мешка были набиты новенькими золотыми номисмами, два других – серебряными щелягами. Похоже, оба профессора заранее просчитали ситуацию, и по их заказу монетный двор начеканил копии древних монет. Два больших мешка наполняла молотая каменная соль. Мы прикинули вес, на каждого из нас приходилось примерно по пятьдесят кило!

Соорудив из двух жердин нечто подобное коромыслам, мы взгромоздили на плечи неподъёмный груз и потащились к лагерю. Через два часа нечеловеческих мучений мы добрались до места и сбросили поклажу. Прогнав из глаз светящихся мошек и чуть переведя дух, мы загрузили мешки в лодью и присоединились к ватаге, которая, дожидаясь нас, от голода уже до блеска вылизала деревянные ложки, глядя, как в медном котле булькает духовитое варево из рыбы, а на углях источает сок зайчатина.

После обеда бородатая и усатая молодёжь осторожно подкралась с просьбой рассказать что-нибудь интересное. Я чуть призадумался. Что же рассказать этим взрослым детям? Не сказку же про красную шапочку или буратино. И я начал рассказывать историю жизни Александра Македонского, делами, подвигами и приключениями которого я интересовался и многое знал. Парни слушали, открыв рты, и, кажется, запоминая каждое слово.

Не желая отправляться в путь на ночь глядя, я объявил команде выходной, чему они необыкновенно обрадовались и, весело балагуря, начали плести венки из травы, цветов и тонких берёзовых веток. Потом они принялись дружно таскать сухостой и сухие ветки с вырубки на высокий берег и складывать там костёр. Один из парней принялся мастерить из травы что-то похожее на куклу.

– Чего это они? – в полном недоумении спросил я Рока.

– Вот вернёмся, я обязательно профессору Луцкому на тебя пожалуюсь, что ты его лекции не слушал. Сегодня ночью, уважаемый Бор, великий праздник всех славян от Волхова до Дуная, и от Лабы до Днепра. Сегодня ночью Купала. Мужики готовятся. Правда, девок не будет, вот они и переживают, что им эротические игрища сегодня не светят.

– Вот же я балда! Совсем закрутился. Ну, нам-то с тобой сигать через костёр не по чину, а вот по лесу праздничному прогуляться можно.

– Нет уж. Это без меня. Я лучше тут у костра посижу, да за порядком пригляжу.

– Как знаешь, а меня что-то в лес манит. «Не что-то, а кто-то, – раздался в голове голос Фила, – чую в том старом лесу какие-то энергетические всплески. Что-то там есть. Сходим, посмотрим. А я подскажу направление».

Понимая, что ночью спать не придётся, я бросил на тёплый песок овчину и заснул без задних ног. Проснулся, когда солнце стало садиться. Оказывается, уходящее за горизонт солнце и было сигналом к началу праздника.

К тому времени парни соорудили конструкцию из жердей и верёвок и добыли трением огонь. Потом они разделись догола, надели приготовленные венки, встали вокруг сложенной пирамидкой кучи дров, повернулись к заходящему солнцу и запели песню, обещая светлому Хорсу сохранить его огонь до нового восхода.

Едва край солнца нырнул за кромку леса, вспыхнул костёр. Парни пошли по кругу всё быстрее и быстрее, потом широко разошлись в стороны. Один из них прижал к груди куклу, изображающую богиню Макош, что-то прокричал и с разбега сиганул через пламя костра. Приземлился далеко от огня и все остальные одобрительно завопили. Потом они снова пропели гимн солнцу, и другой парень взял куклу, произнёс обещание и прыгнул через огонь. Так, попрыгав около часа, они по жребию оставили у костра двоих поддерживать огонь и убежали в лес, только пятки засверкали.

– Пойду, прогуляюсь, – я поднялся с овчины, – далеко уходить не буду. А ты присмотри тут за порядком, – и я кивнул в сторону лодьи, где под парусом лежала профессорская посылка.

Ослеплённый светом костра, я шагнул во мрак тёплой безлунной ночи. Не желая спотыкаться на каждом шагу, я сел на мягкую траву, закрыл глаза ладонями и замер на пять минут. После этого ночь стала яснее и с каждым шагом видимость улучшалась. Светлой кромки горизонта и мерцающего звёздного света вполне хватило, чтобы нормально ориентироваться в потёмках. За луговиной поднималась тёмная стена лесной чащобы. Чтобы не осложнять себе жизнь, я решил потревожить друга.

«Фил, ты не спишь?». «Даже, если бы мог, не заснул. Орёте, скачете, с огнём балуетесь. Не часто этакую комедь увидишь. Вы люди вообще забавные существа, но, скажу по секрету, с каждым нашим совместным походом я начинаю понимать вас всё лучше». «Всё-таки не зря я назвал тебя Филом – Философом. Любишь ты извилины заплести. Похоже, Деми ошибся, ты не принцип справедливости, а принцип умозаключения». «Как ты догадался, что я с ним в дружеских отношениях?». «Что ж тут непонятного, с кем поведёшься, с тем и наберёшься. Вот шастаем мы с тобой по тёмному, как совесть авара, лесу, а я и не понимаю, какого хрена я тут делаю?». «Я и сам не понимаю, но нужно идти в восточном направлении. Там пульсирует какой-то непонятный источник энергии». «Ладно, веди уж дальше, путаник».

Шутливо переругиваясь с Филом, я забрался в самые дебри, вспоминая слова Рока, что последнее дело шастать ночью по чащобе. Пару раз крепко приложившись о валежник, я перебрался через берёзовый выворотень, выдав при этом весь свой матерный запас. И тут увидел ЭТО.

Зрелище и завораживало, и настораживало. На освещённой звёздами поляне одиноко стоял матёрый неохватный дуб и светился! Вернее, светилось не всё дерево, а только один корень в два-три пальца толщиной, который у комля обнажился и, протянувшись по поверхности, через два метра уходил под землю. Осторожно подойдя ближе, я понял, что это не гнилушка, а крепкое живое дерево. Я осторожно потрогал корень. В месте касания свечение усилилось, а потом опять выровнялось.

«Фил, это то, о чём ты говорил?». «Да. Он сильно фонит, но это не радиация. Излучение похоже на то, что занесло нас в это время». «И что мне с ним делать?». «А я почём знаю? Попробуй вспомнить наставления профессора Луцкого». «А, если сказать проще?». «Если проще, то это что-то из ритуальной магии». «Ладно, и на том спасибо».

И тут я вспомнил легенду о цветущем, тоесть светящемся на Купалу дереве, дающим волхвам огромную силу. Это дерево нужно срубить, произнеся заклинание прощения и разрешения. Нужные слова сами всплыли в голове, и я непроизвольно их произнёс:

– Именем Велеса, бога дерев, людей и скотов, именем Живы, Лады, и Лели низко склоняюсь пред деревом жизни, и поделиться силой прошу, дать мне частицу себя во славу жизни для яви и прави, и для сохранения жизни во всём.

По корню от комля побежала строчка искр. Я взял меч и одним движением отсёк корень у комля, другим у земли на другом конце. В моих руках оказался прямой посох с извитой поверхностью длиной в рост человека. И он продолжал светиться!

«Фил, а что дальше?». «Назад пошли. Источник излучения в твоих руках. Кроме него здесь нет аномалий».

Прикинув направление, я потащился через бурелом назад к стоянке. Время давно перевалило за полночь, но июньская ночь коротка, не успеешь и глазом моргнуть, а уже и забрезжит рассвет.

После лесной тьмы свет костра казался необыкновенно ярким. Вокруг него мелькали фигуры, юркие тени, раздавались взрывы хохота, смех и возгласы. Подойдя ближе, я с удивлением увидел, что языки пламени озаряют не только наших голых парней, но и чужих, а главное, среди них откуда-то появились голые девки! Поразительно! Правду говорят, что свинья где угодно грязь найдёт. Это ж надо так изловчиться, чтобы в диком лесу ночью отыскать дюжину молодых девок. Талант, едрёна шишка!

Рока я обнаружил неподалёку от лодьи. Он полёживал на овчине у своего костерка на песчаной косе, смотрел на оргию и грыз травинку.

– А скажи мне, дружище Рок, где эти бравые ребята ночью бл… девок отыскали?

– А что их искать, они сами на огонёк прискакали. Тоже пару подыскивают. Гон у них.

– Интересуюсь, откуда взялись эти оленихи?

– Помнишь, в самом начале здесь местные древляне задирались? Оказывается, тут у них две веси неподалёку.

– Вот теперь всё яснее ясного. Лишь бы наши самцы не перетрудили бы организмы, а то грести не смогут.

– А они и так до полудня не смогут. Всю ночь сигают, носятся и спариваются, аки козлы. Как прогулялся?

– Нормально. Заблудился чуток, но потом выбрался.

– Охота тебе была по лесу шастать. Пошли-ка спать в лодью, начальник, а то у меня от этих диких взбрыкиваний уже в глазах мельтешит.

Короткая ночь окутала землю светлой темнотой. Над рекой струился туманный пух. На взгорке возле костра и на опушке продолжала негромко колготиться молодёжь. У борта тихо плескалась вода. Я укрылся плащом и проснулся около девяти, от того, что солнце припекло лицо. Над берегом висела тишина. Большой костёр превратился в кучу серого пепла и едва дымился. Вокруг него утоптанная земля почти лишилась травы. Тут и там валялись беспробудно спящие голые парни. Где колобродили, там без сил и свалились. Чуть в стороне, крепко обнявшись, спала голая парочка.

Прохладная водичка смыла остатки сна и усталости. Я оделся и принялся разглядывать свою ночную добычу. Я точно знал, что в моих руках бывший корень дуба, но при свете дня он выглядел особенно. Вся его поверхность змеилась перекрученными и переплетёнными в диком орнаменте выпуклыми извилинами. Игра света и тени от утреннего солнца ещё больше подчёркивала необычную структуру корня. Даже без Фила я чувствовал, что от него исходит сила.

– Что там у тебя? – зевнул, проснувшись Рок.

– Вчерашний ночной трофей. В лесу вот такой странный посох добыл. Хочу подарить его главному волхву.

– Понятно. Однако пора будить блудливых кобелей, а то до вечера не раскачаются.

Крик «рота, подъём!!» подбросил спящих, будто пружиной. Пару минут они ошалело бессмысленно таращились по сторонам, потом зашевелились. От потешного зрелища меня разобрал смех. Я вытер выступившие от смеха слёзы и загнал шатию-братию в воду, после чего они окончательно пришли в себя. Пока народ облачался, Рок закончил кашеварить у костра, помешивая густое варево. Пустая каша настроения не прибавила, но голод утолила. Чтобы хоть как-то сгладить тоскливый завтрак, мне пришлось открыть один из трёх бочонков стоялого мёда. Парни его опустошили, повеселели и взялись за вёсла.

Полдень застал нас на воде. Ветер едва шевелил обвисший парус. Я, как всегда, стоял на носу, высматривая путь. Рок посадил за руль кого-то из воев, а сам принялся налаживать лук, стрелы и рыболовную снасть, сердито приговаривая, что больше не намерен жрать пустую кашу, которая по вкусу мало чем отличается от старого сена, когда в лесах полно дичи, а в реке не протолкнуться от рыбы.

Как ни странно, свои слова он сдержал, и на ужин мы ели печёную оленину, которая с солью пошла на ура.

– Вож Бор, – вывел меня из раздумья голос одного из воев, – мы ведь плывём на закат? Ано ведь там страна зла, смерти и нави.

– Нет, той страны мы не достигнем. Она намного дальше. Мы ноне доберёмся токмо до Буга. Там в землях дулебов в граде Зимно стоит кремник князя.

– Знаем, знаем, – загомонили вои, – Прошлой осенью являлся он с дружиной на гощение. Три дня дулебы жили в войном доме, а князь Межамир в хорме сидел. Может жив он, а может уж и в нави у Мары гостит.

– Это ещё почему? – я прикинулся невежей, чтобы услышать объяснение из первых рук. – Угроза бысть аль хвороба какая?

– Вот и видать, вож Бор, что нездешний ты. Обычаев наших не ведаешь. Ибо не долог век князя светлого. По обычаю, коль случилось время благое и в жертву князя не принесли, то всё одно в известный день усечь его должно. Как и что не ведаю, молод ещё, а вот Дарх уж по двум князьям тризну сидел.

– Было дело, – кивнул матёрый мужичина Дарх, – ходил с ними в гощенье.

– Скажи Дарх, что за напасть такая, своих князей губить? – мне стало любопытно дослушать версию до конца.

– Отчего ж напасть? Такова их судь. Князья род ведут из сорока древних знатных семей. Как родится малец в таком роду, так жрецы тут как тут. Вертят его и смотрят, изъяны ищут. Коль не находят, ставят ему на плечо особые знаки-тамги, каждый раз иные, кои звёзды на небе велят. То издревле повелось от пращуров, тех, что от восходных гор пришли, да скитов поганых побили. И, когда приходит черёд нового князя сажать, жрецы сверяют те тайные знаки с солнцем, луной и со звёздами. Ежели знак совпадает, того и ставят светлым князем над всеми. В старину до готского ига князья сидели в Бусовом граде, а вот уж два века, как поставили град Зимно на Буге. Волхвы да Перуничи князю срок назначают и роту берут, что дюжину зим служить он готов своим животом, честью и правдой светлым богам и народу славянскому. Вот в назначенный срок и лишают его живота. А и до срока посланцем к богам князя могут отправить. Напали вороги, али мор, али глад, значит князю верьвьё на выю, аль нож ему в бок, ано потом на костёр и тризну правят в жертву богам.

– Постой, Дарх, а как же война аль нашествие? Кто дружину в сечу ведёт?

– Дык, воевода ведёт, князем указанный, жрецами благословлённый и вечем поставленный. Что ж тут невнятного.

– До хрена непонятного и глупого, – проворчал я под нос, – и всё это будем ломать.

– Вот честно скажи, – тряс Лео друга за плечо, – ты веришь в судьбу?

– Какая, к лешему, судьба. Мы сами себе судьба, – Серш ослабил подпругу лошади.

– И всё-таки что-то такое есть, – Лео пошевелил в воздухе пальцами.

– Конечно, есть, непролазное невежество, суеверия и один влюблённый дурак.

– Вот ты всё ворчишь и невыносимо обижаешь старого друга, а разобраться не хочешь. Сам посуди, вчера нас затащили на Купалу, ведь Бор велел вживаться в местную среду. Мы с тобой вчера и вжились по полной. А когда ты, тряся причиндалами, сигал через костёр, меня потащили жмуриться. Глаза завязали закружили, заорали, а я хвать. Ага, попалась! Сдёрнул повязку, а в руках она. Верейка. Скажешь, сама подсунулась? Допустим. А, когда в потёмках, что глаз коли, визжащих девок в лесу ловили. Опять она подвернулась. Испугалась, думала обижу. А и потом, как венки в реку пускали, наши опять сошлись да вместе поплыли. Нет, Серш, это судьба.

– Вот опять ты про судьбу. У нас дел по горло, не знаем, за что хвататься, а ты в местную девку влюбился.

– Да, помню я всё, а против судьбы не попрёшь. Ты это… не обижайся, короче… сговорились мы с ней. Сходим завтра к её родичам? А, брат? – огромный Лео умоляюще посмотрел на друга.

– А что поделаешь, коли так. Сходим, конечно. Вот ведь влипли. Как теперь делать дела, что Бору скажем?

– Ты, Серш, не сомневайся. Всё будет, как надо. Выполним и перевыполним. Ты меня знаешь. Ведь здесь у них строго. Свадьбы всегда осенью после дня Макоши.

– Бля! Да, ты что, и впрямь жениться собрался?!

– Я, как честный человек…

– Бля-а. Вот так компот. Так… дай сообразить… Ладно, женись. Попробую сам с заданием управиться.

– Ты что, брат, меня совсем за сволочь держишь?! – рассердился Лео, грозно сверкнув глазами, – одно другому не помеха. Клянусь, что полки антские соберу и бою обучу. Вместе соберём. И действуем строго по плану, как давеча с Бором обговаривали. А Верейка… Люблю я её, как никого не любил. Ты ведь мне брат, и должен понять… – От безнадёжности его голова повисла.

– Ладно. Не боись. Будет твоей Верейка. А я рад за тебя, братишка. Может быть так и надо…

– Слышь, Стинхо, а мы точно к савирам плывём? Вот уж три веси встретились и все антские. Правда, в последней радимичи, но всё равно славяне.

– Какая разница, – задумчиво проговорил Стинхо, – доплывём, узнаем. Ещё шлёпать и шлёпать. Всего-то третий день, как в Десну вошли, а она дли-и-инная.

– Интересно, что за народ эти савиры, – протянул Черч, ковыряя острой веточкой в зубах.

– А вот сейчас и узнаем, – Стинхо указал рукой на южный левый берег Десны, – кажись это по наши души.

Над невысоким обрывом стояли в ряд десяток всадников. Их кони трясли головами и нетерпеливо перебирали ногами. Одежда безбронных всадников явно отличалась от антской. Их головы покрывали остроконечные шапки с заломленным верхом. Под распашными, перетянутыми кушаками безрукавными кафтанами виднелись разноцветные рубахи с длинными рукавами и широкими манжетами. Широкие, заправленные в короткие сапоги штаны дополняли картину. Из десяти только один носил короткую бороду, остальные – длинные усы и бритые подбородки. С гиканьем они сорвались с места и унеслись вверх по реке.

Постепенно берега Десны стали меняться. Обрывы стали выше, берега изрезали глубокие овраги и длинные песчаные плёсы. За кромкой берега вдали проплывали заросшие дубравами и берёзовыми рощами холмы. Начиналась возвышенность, откуда брали начало многие реки, в том числе Десна, Донец, Псёл, Сейм и Ворскла.

– Скоро будем на месте, меланхолично бросил Стинхо, пробираясь к коням. Черч кивнул и машинально поправил за спиной колчан с луком.

Савирский разъезд ждал их на мелководье, где река разливалась, мелела и позволяла проплыть только в одном месте на стремнине. Поперёк сёдел всадников лежали луки с наложенными стрелами. Один из них поднял руку и резко махнул вниз. Просят причалить.

– Пошли, друже, глянем, кто тут командует, – проговорил Стинхо, пробираясь на нос паузка.

– Поздорову вам, гости чужестранные, куда путь держите? – по-славянски, но с чуть резковатым, цокающем акцентом спросил старший, тот самый единственный в десятке бородач. Вежливо спросил, надо отвечать.

– Мы не гости торговые, а честные вои-хоробры, посланники земли Антанской к кону Савирскому.

– И с чем же вы к кону пожаловали, посланники?

– А то кону знать должно, а воям его потребно вежество блюсти да достоинство своего кона хранить.

– Уж не собираешься ль ты, чужеземец, вежеству меня поучать?

– Как можно учёного поучать. Воям неизменно честь блюдущим более вежественными бысть невмочно, – слегка склонил голову Стинхо.

– Х-м-м, – подкрутил усы десятник, – моё имя десятник Атын. А ты кто будешь, чужеземец?

– Моё имя вож Стинхо. А это мой друг и брат вож Черч. Нас вече земли Антанской к савирам отправило с важной вестью.

– Коли так, то плывите. Река дале мелеет, но по стрежню пройдёте. Через поприще сворачивайте в правый приток и ещё через пару поприщ узрите град Савир. Там найдёте и кона, и его советников, и жрецов.

Гребцы оттолкнулись вёслами, стягивая плоское дно паузка с мелководья, и направили судно на стремнину.

Четверо конных с холма наблюдали за полянской весью, прилепившейся к устью Роси. Оттуда доносился шум волнующейся толпы, которая громко галдела и орала на речном берегу. В центре толпы на голову возвышался рослый человек с седыми волосами и густой с проседью бородой. Его руки сзади стягивала верёвка.

– Что-то недоброе поляне затеяли, как мыслишь, Марк?

– А хрен их знает, этих полян. Выходки антов порой трудно понять, а эти не в пример хлеще, – Марк почесал рукоятью кнута висок, – пошли, глянем.

Зверо первым пустил коня вниз по накатанной дороге. За ним, позвякивая оружием и зброей, потянулись остальные.

– Подобру и поздорову вам, огнищане, – гаркнул Марк, наезжая на толпу.

Поляне расступились, пропуская вожа в центр. Марк и Зверо спешились и, кинув уздечки своим воям, направились к небольшой группе в центре. Там двое дюжих парней удерживали высокого и статного ведуна, который помимо роста и длинных седых волос выделялся обилием оберегов и амулетов на шее и десятком разных кисетов, и непонятных штучек, привязанных к поясу. Он гордо держал голову, изредка с презрением поводя плечами, стряхивая грубые руки. Напротив него стояли трое: худощавый старик с жиденькой порослью на голове и с намечающимся горбом, вертлявый тип чёрными сальными волосами и редкой козлиной бородёнкой и дородный, заросший до глаз густым рыжим волосом мужик в просторной рубахе, стянутой поясом под объёмистым брюхом. Последний держал в руке посох. По всему выходило, что эта троица является здешним начальством.

– Я вож Марк из Бусова града. Что тут деется? Что сотворил этот человек?

Горбатый старик махнул рукой. Толстяк кивнул и ответил:

– Я веский вож Алкун, а то старейшина Ктибор, а то здешний калд Бруш. Давеча на Купалу мы призвали энтого ведуна по обычаю жито в бороду Велеса вить. Всё по правде сделали и жрот принесли светлым богам. А ввечор калд Бруш прибежал и указал, елико ведун во зло сделал житу. Жди теперь неурожая. Сход собрали, судим ведуна. Правда антская требует за злодейство утопить в мешке вместе с бродячей собакой, петухом и змеёй. Энтих всех изловили, да мешка подобрать не мочно, больно здоров ведун.

– Лжа всё энто!! – раздался из толпы женский крик, – лжа и навет!!

– А ну, выдь сюда! – крикнул Алкун, – кто там брешет?

– Сам ты брешешь, пузан беспутный, – вперёд вышла статная женщина в тёмных одеждах с распущенными волосами, удерживаемыми ремешком через лоб. На её висках поблёскивали медные колты, а на шее висели амулеты. Когда-то чёрную, а теперь выцветшую накидку, скрепляла большая медная фибула. Длинную рубаху перетягивал тонкий поясок с побрякушками, как у ведуна.