Протагонист

Страшно, страшно, ведь старший брат, оставшийся в Свердловске, в семьдесят заполучил первый инсульт и инфаркт, так что потом как дитя учился всё делать заново, а сноха докладывала по телефону: голову держит! садится! кушает! опирается на ноги! разговаривает! ходит, Толик снова ходит! Еще бы Толик не ходил – сколько связей поднял, сколько денег влил в реабилитацию Вася, тот самый Вася, которому Толик в детстве так щедро отвешивал подзатыльники и даже руку однажды сломал – случайно, конечно, но все-таки Вася запомнил и обиду затаил, как и запомнил, что на свадьбе у Васи Толик спьяну лез к Надюше целоваться. Простил Толика только там, в больнице, когда увидел, что брат уже рукам воли не даст. Толик ушел в семьдесят четыре, ровно как ушел отец от второго инфаркта. Сердце у нас по мужской линии негодное.

А случись что со мной, кто позаботится? Володенька так и не сразу приехать сможет. Не на Анжелу же надеяться, право. Хотя душа добрая, бесхитростная, но временами очень уж она незамутненная, как будто не из гордумы, а из леса к нам вышла. Недавно заявила, что наскребла файлы по су́секам. Я сначала виду не подал, переспросил, а она повторила: cу́сики. Я тогда аккуратно так решил у нее вызнать, что же это за сусики такие. Анжела и выдала, что сусики – это рисинки для суши, поэтому и скрести их тяжело, если в соевый соус угодили. Вот так: мы всё киваем на Запад, а Восток уже здесь – в головах сидит. Даже преданность ее, признаться, носит восточный характер: будто я самурай, спасший деву из беды. Вот только будь я самураем, давно бы сделал харакири на рабочем месте.

Но Вася не самурай, Вася – декан. Вася стал деканом в тридцать девять лет, и не потому, что был самым достойным, а лишь потому, что был готов работать без зарплаты. Чтобы собрать утекающие кадры и не дать развалить факультет, оказалась нужна не крепкая рука, а цепкий язык. Вася сидел на телефоне часами, донимая своих же одногруппников, однокурсников, бывших младших коллег, выпускников – одной лишь просьбой: дайте денег, иначе нас больше не будет. За полгода удалось сколотить попечительский совет, и, пока Академия тлела в пожаре новых времен, философский факультет вовремя платил зарплаты, обновлял библиотечный фонд и делал ремонт в аудиториях. Это потом уже сформировали обще-университетский совет, но началось всё – с нас. Вася предложил телевизионную олимпиаду для абитуриентов, сделал Академию magna iterum[30], да только олимпиада, телевизор и Академия устарели, не говоря уж о самом Васе. Кто вспомнит о декане-новаторе, когда ему семьдесят, а ректору, бывшему однокурснику, шестьдесят девять, и над ними обоими зависли песочные часы, отмеряющие легитимность их полномочий.

Снимут ректора – снимут и декана. Снимут декана – снимут ли ректора?

«Бессменный руководитель философского факультета» – где-то так и сказали. Ах да, в «Умнейшему». Якубович, Масляков, Аникеев – одним миром мазаны. Вася же первым избавился от выборности деканской должности. Сначала было не до демократии, а потом уже все как-то и попривыкли. Был только один академик, кипиш поднимал, выборов всё требовал, так что пришлось попросить: контракт закончился, извините. До сих пор дает интервью о декане-волюнтаристе. Не понимает, что спас его волюнтарист, дал возможность спокойно писать свои монографии, ездить на свои конференции и вместе с другими вздыхать о своей загибающейся науке. Испустит дух – так, может, и памятник во дворе поставим.

Поставят. Я-то старше – раньше отойду.

Еще и милейшая Катерина Сергеевна, у которой я в свое время был научным руководителем, умудрилась воткнуть мне кинжал в спину открытым письмом в защиту студентки, намеревавшейся удрать к террористам. «Требуем проявить гуманизм!», видите ли. Погнал ее с кафедры. И прихвостней ее погнал, чтоб неповадно было. Вася мог быть гуманистом, но Василий Евгеньевич уже давно гуманитарий.

Гуманизм в республике = paideia[31], гуманизм в империи = philanthropia[32], как метко обозначил Геллий. Цицерон, помнится, называл гуманизмом образование знатных римлян по греческому образцу. Я же всегда полагал так: гуманизм выдумали, чтобы скрыть пустое место, где должна быть доброта. Гуманизм – это даже не misericordia[33], a одна лишь benevolentia[34]. Я-то, в сущности, никогда и не был добр. Одна лишь Надюша смогла во мне разглядеть доброту, моя Надюша, моя Fides[35], моя Agápē[36]. Остальным хватало и гуманизма.

«Академии нужны новые решения!», видите ли. Метила Катерина Сергеевна на мое место, заговор плела. Давно уже смену ищут-рыщут – модель декана поновее, помоложе, поэффективнее. Вася пришел работать в университет – а уйдет из корпорации; Академия застряла где-то на полпути между коммунизмом и капитализмом. Ничего, царство стало империей, империя – союзом, союз – федерацией, а третий Рим выстоял, как выстоит и наша Академия.

Я снова выглянул в окно: машина там же. А вон и памятник братьям – основателям Академии: греки подарили городу и нам лично. А какой памятник будет мне? Надпись на основательском: «Здесь был Вася»? Древнейшая традиция, между прочим, еще римляне оставляли свой след в истории таким варварским способом, каким бы дурным каламбуром это ни звучало.

А ведь когда-то Вася хотел стать космонавтом. Впрочем, каждый житель нашей необъятной, возмутительно нескончаемой страны немного космонавт. Даже взлетать необязательно, чтобы почувствовать себя punktum[37] посреди infinitum[38] – незначительной точкой, наличие или отсутствие которой ничего не меняет, точкой, которая ограничена пределами своего тела и находится в неограниченном пространстве, том самом пространстве, которое, подобно любой приличной Вселенной, рвется к расширению, не вдаваясь в рефлексию, нужно ей это или нет, ведь Вселенная живет своими законами и с недоумением оглядывается на попытки задним числом себя объяснить. И Вася стоит перед выбором: остаться точкой или расшириться самому, стать чем-то бо́льшим, может быть, даже rector magnificus[39], настоящей звездой этого необъятного небосклона, пусть рано или поздно Вася закончит как все astra, к которым рвутся per aspera[40] и аспирантуры, – белым карликом; если не сгорит раньше, где-то на подлете.

И вот Вася – звезда, Вася сияет, Вася прогнул мир под себя, но оказалось, что мир этого и не заметил, мир даже и не запомнил, так что останется только запись: «Здесь был Вася».

А был ли, собственно, Вася? Не всё ли равно Вселенной: punktum ты или astrum?

Каждый из нас считает себя звездой. Тщеславным Солнцем, вокруг которого и вращается галактика. Геродот высмеивал тех, кто полагал, что в центре Земли находится суша, в центре суши – Греция, а в центре Греции – Дельфы, но далеко ли мы ушли, если до сих пор ставим в центр мира себя?

Мы всегда протагонисты. Мы всегда боремся за себя. Вот только мир борется с нами.

Борется, например, сейчас, когда мы так поспешно-хвастливо оглашаем победу, уже зная наверняка, что враг не поражен, а лишь затаился подкопить сил и обрушиться заново на нас, уже размякших, разморенных, разнеженных мнимыми успехами, а он всего лишь изменит облик, структуру, штамм, надсмеявшись над любыми попытками одержать верх.

Всё просто: протагонисты – мы, разумная человеческая цивилизация, а антагонист – капля в море, но если это капля яда, то она может отравить всё море, накрыв его пленкой (пожалуйста, оставайтесь дома!), и под ней задохнется всё живое, а в новостях появится сообщение о «массовой гибели морских животных», из-за которой пошумят зоозащитники.

Нам же нужны – шумящие человекозащитники, защитники человека от человека. Ведь всё просто, когда протагонист – человек, но что, если человек был антагонистом ab ovo[41]? Что, если человек – не мера всех вещей, а досадная ошибка природы, мутация, вирус, что отыскал Ноев ковчег даже во время Девкалионова потопа? До н. э. – «до начала эпидемии». А что, если «до начала эпидемии человека»? А что, если человек и есть старейший коронавирус, передавшийся от животного – через что там: дубинку? труд? божье дыхание? А что, если Бог – не творец, а ученый, и он всего лишь заигрался в лаборатории, сотворив вирус человека, который оказалось не удержать в пробирке?

Животное заболело и превратилось в человека. А человек заразил весь мир.

Пока Эдип искал причину мора, мором был лишь сам Эдип.

Думал ли обо всём этом прыгунок?

Прыгунок – мутант, дитя той самой новой эры, которая начинается как будто только сейчас. Два десятилетия мы прожили в тени XX века, как сумчатые, продолжая вынашивать в своей тесной утробе век XXI, запугивая его страшилками прошлого, поучая не быть таким, как его родитель, и вот к двадцатым годам XXI века наш новорожденный окреп, получил право голоса – и наконец скинул цепи удушающей пуповины. Кого еще мы могли получить, кроме как напуганного, запутавшегося, озлобленного подростка, который только и может, что напоследок убить того, кто его породил?

Виновата ли в этом философия, польза которой не доказана, а вред очевиден, как сказал человек, в свое время посмевший закрыть наш факультет? Самый старый, самый престижный, но и самый мятежный. Мятежный дух – безусловная плата за то, что мы учим думать. Еще одна мутация, с которой надлежит расправиться, пока она не загубила Академию.

Вася не стал космонавтом Гагариным, но превратился в космонавта с дубинкой, который бьет своих, защищая… своих же?

Senatus bestia, senatores boni viri[42]. Dekanus bestia или dekanus bonum vir?

Снова чихнул, аж голова затрещала. Надо сказать Анжеле, чтобы выбросила уже эти букеты к чертовой матери.

Ладно, хватит тянуть. Пора приступать к делу, а то с ректором уже с утра наговорился…

– Надо предложить помощь от лица Академии, венок возложить обязательно, финансово поучаствовать, сам понимаешь. Нехорошо, Василий Евгеньич, передача эта, записка – откуда они ее вообще…

– Да я понимаю.

– Не понимаешь ты, Василий Евгеньич, – мне вот это всё сейчас вообще не надо. Нам реформу пытаются вкатить, подо мной и так кресло шатается, а тут еще твой факультет опять… Думай, как решать будешь, если в суд пойдут. А лучше подстели соломку.

– Как?

– Дадим заявление, что не просто приносим соболезнования, но и приняли меры…

– Какие меры?

– Там что написано: деканат и немка. Сыграем на опережение.

– У нас такая немка не работает, мы ее на прошлой неделе уволили? Сделаем так – поставим черную метку, Миш. Ей больше не преподавать.

– Так пусть сама уходит. Не справилась со стрессом, написала в сердцах заявление, а мы проявили понимание и не стали требовать отрабатывать семестр.

– А если не напишет?

– А если не напишет, то у нас по договору шестидневка с шестичасовым рабочим днем. Не явилась на работу, когда нет пар? Отсутствие более трех часов – пожалуйста, нарушение трудового договора.

– Миш, это уже софистика.

– Это закон, хоть и dura[43]. А тебе суровости, Василий Евгеньич, не хватает, устал за столько лет-то, на пенсию захотел…

– Так, значит, Михал Иваныч?

– А ты не обижайся. Думаешь, мне твоя пенсия нужна? Сначала тебя, потом меня, сам знаю. Так что от твоего гуманизма никому проку не будет. Защитишь себя – защитишь и меня. Защитишь меня – защитишь Академию.

Цицерон говорил: всё, что справедливо, полезно.

Цицерон говорил: всё, что в нравственном отношении прекрасно, справедливо.

Цицерон говорил: всё нравственно-прекрасное полезно.

Цицерон в грязной оборванной одежде бросался в ноги к Помпею, лишь бы избежать изгнания из Рима.

Даже Цицерон стал белым карликом – так с чего вдруг упираться Васе?

Или Вася хочет, как Сенека, испить цикуты, и уйти если не в расцвете, то хотя бы не на закате?

В начале был Логос – но что же будет в конце?

Когда меня призовет к себе Бог – если он в ожидании гибели еще не запрятался от своего сверхсоздания на самоизоляцию, понадеявшись пересидеть пару миллионов лет и выйти на волю, когда отбушует уже новая инфекция Homo Sapiens, – то спросит:

Кто был твоим первым?

Девочка, семнадцатилетняя девочка с первого курса.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Notes

1

Дай каждому дню шанс стать лучшим в твоей жизни. (нем.)

2

Будь так добр. (нем.)

3

Задница (нем.)

4

Прекраснейший. (нем.)

5

Дерьмовый. (нем.)

6

Дай каждому дню шанс стать худшим в твоей жизни. (нем.)

7

Что ж, доброе утро. А где же Никита? (нем.)

8

– Его нет.

– Он отсутствует по уважительной причине?

– Не знаю. (нем.)

9

Скажите, что я его жду. (нем.)

10

Должен быть порядок. (нем.)

11

Итак, начнем. Кто сегодня хочет быть первым? (нем.)

12

«Рождение трагедии из духа музыки» – это произведение… (нем.)

13

Неправильно. (нем.)

14

Начинайте делать упражнения. (нем.)

15

Извините! (нем.)

16

Дмитрий, будете отвечать? (нем.)

17

Вы не готовы. (нем.)

18

Ответите еще раз. Вы знаете мои правила. (нем.)

19

Какое разочарование! (нем.)

20

– Никиты так и нет. Он здоров?

– Без понятия.

– Выходит, следующий Арсений, так? (нем.)

21

Нельзя! (нем.)

22

Ну? (нем.)

23

Что случилось? (нем.)

24

Никита не… здоров. (нем.)

25

У него коронавирус? (нем.)

26

– Нет.

– Что тогда? (нем.)

27

«Элли на маковом поле» – «Любовь моя».

28

Гомер – «Одиссея». Перевод В. Жуковского.

29

«В странах неверных» в значении «в чужой среде». (лат.)

30

Снова великой. (лат.)

31

Воспитание. (греч.).

32

Дружелюбие. (греч.)

33

Сострадание. (лат.)

34

Доброжелательность. (лат.)

35

Честь. (лат.)

36

Любовь. (греч.)

37

Точка. (лат.)

38

Бесконечность. (лат.)

39

«Великолепный ректор» (лат.) – звание ректора в Средние века.

40

«Per aspera ad astra» – «через тернии к звездам» (лат.)

41

Букв.: «с яйца» (лат.).

Используется в значении «с самого начала».

42

«Сенат – зверь, сенаторы – хорошие мужи» (Цицерон). (лат.)

43

«Dura lex sed lex» – «Закон суров, но это закон». (лат.)