Сказка о ночном музыканте

И примененья своего ждала.

Вот соловей влетел, неся с собою

Последнее для дел веретено.

Давид сказал: «Быстрей закройте двери,

И поплотней, особенно окно.

Прошу вас никому не открывайте.

Возможно, ночью вновь начнётся стук.

И будет исходить он, уверяю,

От колдовских и нечестивых рук.

Ну что ж, начнём. Пора. Ночь опустилась…»

Давид с любовью инструмент прижал,

Сундук с ударом птицы отворился,

И начался вновь мотыльковый бал.

Всё повторилось так, как прошлой ночью,

Но ровно в полночь начали мешать

Удары в дверь – настойчиво и громко,

Желая роль препятствия сыграть.

А музыкант, закрыв глаза, держался,

Душой изображая нужный звук,

Не позволяя, чтоб в игру закрался

Пытающийся сбить, ужасный стук.

Он всё играл, на миг не прерываясь,

И этим поглощён настолько был,

Что лишь когда старик за руку тронул,

Чтоб посмотреть, глаза свои открыл.

И то, что он увидел – поразило.

Теперь уже само веретено

У девушки под музыку крутилось.

Похоже, волшебство с неё сошло.

Ещё совсем немного оставалось.

В дверь и окно не бились, а скреблись.

«Впустите! Умираю!» – раздавалось.

Слова уж без притворства полились.

Возможно, кто недоброе замыслил,

Как говорила бабушка во сне,

Терял своё реальное обличье,

Под дверью растворяясь в темноте.

Стоящий стон настолько был ужасен,

Что сердце на кусочки разрывал.

Но этот крик был получеловека,

И это каждый в доме понимал.

Им нужно было ждать явленья солнца,

Чтоб каждый луч поднялся в полный рост,

Не допуская тем проникновенья

Сил тёмных, что пытались сунуть нос.

При третьих петухах всё тут же стихло.

Спасённая, приблизилась к отцу,

Прижалась нежно и заговорила:

«Спасибо музыканту и Творцу!»

Потом ладонь раскрыла, предоставив

Возможность сесть поближе соловью,

Погладила его, поцеловала,

А тот вновь песню ей пропел свою.

Все спать легли. В дому была прохлада.

Она ещё держалась от игры.

Сквозняк от духоты делать не надо.

Не страшно, что закрылись до поры.

Когда Давид очнулся – было жарко.

Он явно уже что-то пропустил,

Ведь кто-то настежь отворил оконце,

И двери в дом широко растворил.

И всё бы ничего, но музыканту

Вдруг захотелось выпить молока.

Но в дареной ему пастушьей крынке

Всё скисло, что не сделать и глотка!

Ответ само собою напросился.

Пока он отдыхал, явился гость.

Невидимо прокрасться в дом под крышу

Ему не ясно как, но удалось.

А этот день последний был и главный.

Как всё же неразумен был старик!

Обрадовавшись появленью дочки,

Он допустил, что кто-то в дом проник.

Красавица качалась на качелях,

Возможно вспоминая, как жилось

Прекрасно до сердечного сближенья…

Ведь именно тогда всё началось.

Давид спросил: «Где батюшка? Давно ли

И для чего раскрыто так жильё?

Припрятаны ли вами веретенца?

Иначе ведь напрасным было всё».

А девушка ответила: «Не бойся.

Сундук вскрыть может только соловей.

Он улетел за тонкою рубахой,

Что я должна расшить рукой своей.

Отец пошёл за красящей травою,

А также, чтобы ягод подсобрать.

В три цвета я должна окрасить нити

И после лишь узоры вышивать!»

Давид в оттенках красок разбирался,

О каждом без сомнения б сыграл.

Но сам процесс окрашиванья нити

Не видел, и поэтому не знал.

Не притворяясь, он признался деве:

«О каждом цвете много знаю я.

И даже кто, какой цвет излучает.

Оранжевый исходит от тебя.

Но с мастерством окрашивать изделья,

Признаюсь, не был ранее знаком.

Надеюсь, что сегодня ты покажешь,

Какой травою красишь, иль цветком…»

«А тут мудрить не надо. Даёт зелень

Мохнатая крапива и пырей.

Они как сорняки растут повсюду.

Собрать их можно даже у дверей.

Душица и крушина в красный красит,

А в жёлтый – лист берёзы и полынь.

В цвет синий – василёк и ежевика.

От ягод бузины бледнее синь.

В коричневый – кора ольхи, крушины

И луковые листья шелухи.

Кувшинок корни серым напитают,

А толокнянка носит цвет земли.

Но это лишь мельчайшая частичка

Возможностей. Тебе это зачем?

Твоё призванье восхищать игрою.

Такой талант дарован ведь не всем!»

«Спасибо, что немного просветила.

Но мы с тобою говорим сейчас

Наверно не о том. Дом отворили,

И что-то нехорошее ждёт нас.

Внутрь не входи. Прикрой окно снаружи.

Я в обереге и не пропаду.

А ты всё время пребывай на солнце,

Не смей скрываться в тень иль полутьму!»

Давид вошёл в избу, надеясь слухом

Воспользоваться именно теперь.

Он не играл – как прежде, просто слушал,

И всматривался, словно дикий зверь.

Приглядывался – всё ль ему знакомо?

Вся утварь была вроде на местах.

Поймать что изменилось, одним взглядом,

Непросто, если внутрь закрался страх.

Тот, кто живой, но всё-таки невидим,

Укроет тело, но не сердца стук.

И юноша, ступая осторожно,

Пошёл, ища знакомый, схожий звук.

Не зря учитель настоял, прослушать,

Как на пути возможно различать

Людей по тонам внутренних ударов,

Они ведь могут много рассказать.

У стенки, где сундук стоял – спокойно,

Как и в восточном и святом углу,

Где были установлены иконы.

Всё было тихо, кажется, в дому.

Однако еле-еле уловимо,

Под полом раздавалось: тук, тук, тук…

Давид увидел приоткрытый подпол.

Шёл именно оттуда этот звук.

Кто прятался там, было неизвестно,

А потому не стоило и лезть.

Звук говорил, что недоброжелатель,

С коварным, зачернённым сердцем здесь.

Бороться с ним, не зная чародейства,

Давид не смел. Его маг остерёг.

Он подпол затворил, подпёр ухватом,

Чтоб доски приподнять злодей не смог.

А сам пошёл предупредить девицу,

Что в доме без отца ходить нельзя.

В избе под полом кто-то притаился,

И нужно остеречь, теперь себя.

Ему уйти на луг необходимо.

Вернуться к пастуху он обещал.

Быть может, тот подскажет и поможет,

Раз обо всём и раньше что-то знал.

Давид сказал: «Мне нужно отлучиться.

Прошу не выпускайте никого,

Кто в подполе сидит. Покорно ждите

С прогулки возвращенья моего.

Я повторяю, будьте осторожны.

Сегодня самый главный для вас день.

Прошедшая ночь в красках показала

Наличие мешающих людей».

Девица знала, что поторопилась.

Но ей так захотелось подышать

На воздухе открыто, полной грудью.

Не век же прялкой у окна стоять.

Её судить не каждый бы решился.

Кто знает жизнь, мог девушку понять.

Другой вопрос, что действием бездумным

Подобный шаг всё может поломать.

Ругаться было просто бесполезно.

Поэтому в отчаянье Давид,

Заставил деву пребывать на солнце,

Ведь там ей лиходей не навредит.

А сам почти бегом пустился к старцу,

Что пас коров на заливном лугу.

Он рад был его доброму участью,

Как друга, в нужный час и наяву.

Тот ждал его и даже чуть сердился,

Предчувствуя возможную беду:

«Ты что-то очень сильно припозднился.

Уж думал, что не свидевшись уйду.

Должно быть, всё же что-то приключилось.

Я вижу, что спешил, даже бежал.

Раз ты ещё в старухиной рубахе,

То значит, облик пришлый потерял.

Так что ж тебя, мой мальчик, беспокоит?

Неужто продолжает злыдень жить?

Коль так, тогда советую немедля

Про всё, что приключилось, доложить».

Рассказывал Давид не очень долго.

Происходило всё, как в прошлый раз,

Лишь громче стон звучал, как бесконечность…

Чернее сердце слышалось в тот час.

Внимательно смотря в глаза Давида,

Старик рассказ в живую представлял.

«Ты спящим был один в дому открытом,

И этим очень сильно рисковал!

С тобой могли тогда что хочешь сделать.

По счастью дух вселиться не успел

В другого, чтобы взять на время силы

И отобрать, что прежде не сумел.

Ты сделал верно, в погреб не спустившись,

И вечером не смей туда входить.

В подземном мире может совершиться

Такое, что нельзя вообразить.

Пугать тебя заранее не стану,

Полезней будет если помогу.

Пойдём-ка и нарвём с тобою вереск.

Да те цветы, что видишь на лугу.

Мы соберём три крупные охапки.

Добавим в них чудесный зверобой,

Не слишком обожаемой крапивы…

Вдвоём мы быстро справимся с тобой.

Придётся видно вечером сражаться

Цветущей и магической метле.

Из дома нечисть станет выметаться

Благодаря, конечно же, игре.

Убраться нужно тщательно, три раза,

Меняя непременно помело.

И обращай внимание на чашки.

Ты вновь налить в них должен молоко».

Он протянул опять Давиду крынку,

Добавив: «Да храни тебя вновь Бог!»

Перекрестил, собрал с ним три охапки

Пахучих, обжигающих цветов.

Как благодарность парню захотелось

Для старца, хоть немного поиграть,

Но тот прервал: «Спеши домой. Быстрее.

А завтра я тебя вновь буду ждать!

Да помни, вниз в подполье не спускайся.

Всё без тебя проделает метла!

Успей пучками травными убраться

До времени, как не взошла луна…»

Когда Давид, спеша, бежал обратно,

На небе солнце вниз давно пошло,

Но время оставалось до заката.

И вот уже то самое село.

Девица на виду у всех сидела,

Вернее, грелась в ласковых лучах.

Отец пока из леса не вернулся,

И дочь одолевал немного страх.

На поиски его самим пускаться

Теперь уж было, скажем, недосуг.

Одним придётся видно управляться,

Коль к ночи он не явится к ним вдруг.

И музыкант всё взял в мужские руки.

Велел девице краски развести.

Зелёный даст садовая крапива,

Окрасит жёлтым – горстка шелухи.

А красный оставался под вопросом.

Где ягод взять, душицу? Их здесь нет!

Была свекла возможно в этом доме,

Но у неё малиновый был цвет.

Да и возможно, что она хранилась

В подполье, где таился некий стук.

Где чёрным сердцем кто-то тихо бился,

Зловеще выдавая: «Тук, тук, тук…».

Однако нужно было что-то делать.

Вдруг наудачу им, придёт старик?

Возможно он немного заблудился,

Ведь лес дремуч был рядом и велик!

Два чугунка кипящими стояли –

Варили подходящую траву.

А третий ждал назначенного часа,

Мысль, наводя невольно на беду.

Чтоб в доме, как наказано, прибраться,

Давид с охапок сделал три метлы.

Дверь растворил, как можно было шире,

Убрал ухват – подпорку у стены.

Пред тем, как отворить злосчастный погреб,

Разлил по чашкам с крынки молоко.

На всякий случай из дому их вынес,

Отставив от дверей недалеко.

Девицу попросил сидеть на солнце,

И приказал ни с кем не говорить.

А если кто попросит отлучиться,

Без спроса никуда не уходить.

Как делать в залах чистую уборку

Наш музыкант давно и много знал,

Ведь каждый день в таинственной пещере

Он музыку подобную играл.

Когда годами это исполняешь –

Не дрогнет при волнении рука,

Поэтому и скрипка заиграла

Мелодию для трав от знатока.

Метла прошлась легко по всей светёлке,

По всем возможным щелям и углам.

Везде стоял волшебный, чудный запах,

Приятный не для нечисти, а нам.

Потом она направилась в подполье,

Кружилась, убирала, как могла,

Но вдруг пренеприятно захрустела,

И там, распавшись, травами легла.

Давид занёс в избу одну из чашек,

Поставил в центре на пол молоко.

И, к сожаленью, явственно увидел,

Как то свернулось на глазах его.

Он руки опускать не собирался.

Подобное пастух предполагал,

И потому велел ему три раза

Убраться, так как в этом понимал.

Скрипач вновь заиграл легко на скрипке,

Как прежде по углам прошлась метла.

Она теперь сильнее прижималась,

К тому, что очищала и мела.

Последним был опять открытый подпол.

Опять-таки раздался страшный хруст.

Метлу, похоже, снова изломали,

Тем выдав, что он всё-таки не пуст.

Однако травы, что там оставались,

Не радовали запахом своим.

Давид услышал учащенье сердца,

Что злобой било, не под стать другим.

Он молоко вносить не стал теперь уж,

По звукам ясно было всё и так.

В подполье, безусловно, находился,

Скрываясь в темноте, колдун иль маг.

Давид не начал в третий раз уборку,

А прежде стал играть на скрипке свет,

Мелодию, что солнце излучало,

Когда его поблизости уж нет.

Отважный музыкант, не побоявшись,

У досок отворённых, рядом встал,

И с быстро нарастающею силой

Огонь лучей слепящих заиграл.

Весь дом мгновенно солнцем озарился.

Ударил в темноту потоком свет.

Раздался стон, и кто-то просочился

Из дома, хотя тела вроде б нет…

Давид играл как можно было дольше,

Затем подполье накрепко закрыл,

И лишь тогда продолжил вновь уборку.

Про третий раз он точно не забыл.

Трава опять по всей избе летала

Под музыку, старалась, как могла.

И только в окончании, над входом

Повисла и тихонько замерла.

Теперь уже спокойно можно было

Попробовать поставить молоко,

Хоть боязно, ведь средств не оставалось.

Коварство распознать не так легло.

Старик домой к потёмкам не вернулся.

Дочь в дом зашла расстроенной, в слезах.

Соловушка впорхнул, держа рубаху,

И рухнул от усталости в крылах.

А молоко как раз на удивленье

Осталось свежим. Что и говорить

То было для Давида утешеньем,

Он волшебство мог далее творить,

Поэтому сказал: «Довольно плакать.

Ты ж видишь, как хотят нам помешать.

Отец вернётся, верю. Ты ж подумай,

Как в красный цвет нить станешь облачать».

Девица успокоила: «Не бойся.

Как только приоткроется замок,

Мы выкрасим полученные нити,

И каждую смотаем в свой клубок».

Давид слегка ответу удивился,

Но чувствуя уверенность её,

Не уточнил у девушки, как будет

Она свершать, то действие своё.

Тут соловей ударил острым клювом

В сокрытый и таинственный замок.

Сундук в одно мгновение открылся,

Тот веретенца быстренько извлёк.

А дальше всё в руках у мастерицы,

Кто б видел, то сказал: «Стало гореть».

В мотки скрутились нити с веретенцев,

И стали в чугунках уже кипеть.

Развернута тончайшая рубаха,

Для коей был задуман уж узор.

Осталось взять окрашенные нити,

Чтоб ублажить рисунком чей-то взор.

Красавица ждала отца, надеясь,

Что можно будет что-то изменить,

Что он придёт с душицей луговою,

Иль с ягодами красящими нить,

Но в дом пока никто не постучался.

А лук уж сделал действие своё –

От шелухи, которой было мало,

В цвет жёлтый в чугунке окрасил всё.

Моток в воде был тут же выполощен,

Где для скрепленья уксус гостем был.

И вот уже в клубок смотались нити,

Который стал, как солнце – золотым.

Дошёл черёд до чугунка с крапивой.

Моток теперь имел зелёный цвет.

Он был не яркий, но довольно милый,

И мог таким быть много-много лет.

Моток, как первый был промыт водою,

И уксусом из яблок закреплён,

В клубочек смотан, видом подтверждая,

Что он травою спелою рождён.

Дочь всё ещё ждала и, взяв иголку

Расшила вмиг стежочками узор.

Сначала всё, что жёлтым цветом было,

Затем зелёный лёг, лаская взор.

Шитьё осталось завершить лишь красным.

А ночь не вечна, нужно поспевать,

И принимать какое-то решенье,

Чтоб выход во спасение сыскать.

Она взяла оставшуюся пряжу,

Поранила сама себя ножом,

И выкрасила нити цветом алым.

Так очень страшно был вопрос решён.

По-быстрому себя перевязала,

Как нужно обработала моток,

Немного полотенцем обсушила,

Смотав нить быстро в небольшой клубок.

Игла в руках у чудо-мастерицы

Забегала, ложа на ткань узор.

И вот готова чудная рубашка.

Никто б её красивей не нашёл.

Исполнена работа была к сроку.

На небе ещё царствовала ночь.

Осталось облачить в сорочку птаху,

Но голос удержал, то сделать дочь.

«Отец» стучал отчаянно и сильно,

Домой к ним, во спасение, просясь.

Давид остановил её, а дева,

От этого слезами залилась.

Но музыкант сказал: «Не отвлекайся,

Слова, что помнишь, вслух произнеси.

Прошу тебя, быстрей надень рубаху,

И подтверди наличие любви.

Мне нужно знать, кто кроется за дверью.

Ты легковерно стала забывать

О важном и ответственном условье:

«Ни окон, ни дверей не открывать!»

Девица, продолжая всё же плакать,

Соловушку взяла в свою ладонь,

Впустила внутрь расписанной рубахи,

При этом ощутив в руке огонь.

Произнесла слова: «Явись любимый,

Как прежде был – красивым, удалым.

Пусть снимутся наложенные чары,

И унесутся в небеса, как дым».

Свершилось чудо. Высохли слезинки.

Внутри рубахи заискрился свет.

Пред ними встал довольно статный парень,

Высокий, крепкий и во цвете лет.

Давид не стал мешать влюбленной паре,

Он слушал теперь звуки за стеной.

В дом не скреблись и больше не стучали,

Всё стихло с уходящею луной.

По счастью музыкант не обнаружил

Каких-либо озлобленных сердец.

Он понял, что мешал им и ломился

В последний миг, конечно, не отец.

Лишь только на заре, с восходом солнца,

Вздохнув теперь привольно и легко,

Влюблённые заметили вдруг чашу,

В которой скисло ночью молоко.

А это, безусловно, подтверждало,

Что рвался к ним не батюшка – колдун,

Который им старался притвориться,

И сердце, рвя, до солнышка тянул.

Но где, же сам отец спасённой девы?

Что приключилось с ним в пути вчера?

Все так необходимые им травы,

Росли недалеко от их двора.

Давил решил попробовать вначале

Порезанную рану залечить

У девушки, что жертвуя собою,

Не побоялась кровушку пролить.

Он попросил убрать с руки повязку

И начал визуально представлять,

Как будто рана быстро затянулась

И стала с тела девы исчезать.

Когда он это музыкой своею

Сумел, душой играя, передать,

Желаемое чудо-излеченье

На самом деле стали замечать.

Кровь перестала течь, остановилась,

Стянулись у ранения края.

И остриём пораненная кожа

Такой же стала, как в начале дня.

Похоже, старец не оговорился.

Он что-то ощущал в его игре,

Поэтому сказал о врачеванье,

И что он может помогать в беде.

Для парня неожиданностью было,

Что всё, о чём помыслил – удалось.

Да, повезло хозяевам безмерно,

Что в доме появился дивный гость.

Но странник прибыл вовсе не за этим.

Его задачей было отыскать

Нечаянно утерянные звуки,

А здесь не удалось их распознать.

Давид подумал, что он непременно

Теперь отыщет в чаще старика,

И может быть, в последний раз увидит

Толкового седого пастуха.

И он пошёл сначала ко второму,

В надежде, что его тот просветит,

Для пользы дела что-нибудь подскажет,

И мудрым, нужным словом наградит.

Тот ждал его, глазами улыбаясь,

И радость не скрывал, что он живой.

Прошедшая ночь в домике ужасном

Могла стать, в самом деле, роковой.

Но по глазам печальным музыканта

Старик прочёл, что всё прошло не так

Как думалось, и паренёк подробно

Воспроизвёл буквально каждый шаг.

«Да… То, что нити окропились кровью,

На самом деле, брат, нехорошо.

Я понимаю, выхода другого

Никто из вас в то время не нашёл.

Но это означает, что два года

Рубаху с тела парню не снимать.

Иначе по причине непонятной,

Он станет потихоньку увядать.

Предупреди его. По счастью больше

Им ничего другого не грозит.

Отец девицы думаю, плутает

У Лешего, что рядышком царит.

Найти туда дорогу будет просто.

Другой вопрос, как путь найти назад.

Хозяин мест хитрец, его ловушки

Нельзя покинуть просто наугад.

Но у тебя ведь есть такое средство,

Что он не в силах будет одолеть.

Ты просто поиграй ему на скрипке.

Звук дивный плутовство может стереть.

Наш Леший не такой уж и коварный,

Но любит над народом подтрунить.

Очертит круг, протоптанный ногами,

И человек начнёт тотчас блудить.

А тот сидит и сердцем веселится.

Бывает, правда, водит за собой

Прикинувшись заблудшею овечкой,

Иль плачет, как ребёнок, под луной…

Что делать, от тоски или от скуки,

Творит он эти глупые дела.

С ним и без скрипки ты сумеешь сладить,

Хоть та быстрее б чары убрала.

На всякий случай юноша, попробуй

Читать молитву иль ругать его…

Надень свою одежду наизнанку,

Ботинки перепутай, чтоб смешно

Ему от вида эдакого стало.

Начнёт он веселиться, иль бранить.

И непременно этим отвлечётся,

Тогда свободно можно уходить.

А чтоб в силки и вовсе не попасться,

Начни с лукавым Лешим разговор.

И слово твоё быть должно последним,

Не дай замкнуть им строенный узор.

Но думаю, тебе не пригодится

Менять одежду или говорить.

Играй, как ты желаешь и умеешь.

Старайся этим чудо сотворить.

Ступай, но после снова возвращайся.

Тебя не удержать в нашем краю.

Мне хочется немного насладиться,

И сохранить в душе игру твою».

Пастух сказал, что посчитал возможным,

И тут же речь прервал и замолчал.

Рукою сделал знак в том направленье,

Где лес дремучий видимо стоял.

А это означало, что напрасно

Не стоило здесь времени терять.

И раз уж нужно Лешего потешить,

Так значит, музыкант станет играть.

Что путник молод, видно было сразу.

Он очень быстро к лесу подошёл.

Сначала старца, не входя, покликал.

В ответ лишь ветер холодом повёл.

Тогда Давид зашёл немного глубже.

Всё повторилось. Снова ничего

Не слышно. Даже хоть какого звука

Вокруг не доносилось до него.

Идти куда-то дальше не хотелось.

Настало время в разговор вступить

Пусть с самым плутоватым, хитрым Лешим,

А то придётся вечно тут блудить.

И музыкант привлёк к себе вниманье

Тем, что о солнце красочно сыграл.

От музыки запели звонко птицы,

И лучик вглубь пробившись, засиял.

Стволами чуть деревья закачались,

Зашелестели в такт своей листвой,

И из дупла хозяин появился

Довольный гостем и самим собой.

На самом деле Леший был не страшен:

Коряв и стар, лукавые глаза…

И ростом небольшой, а шевелюра

Зелёная и в листьях как лоза.

«Зачем пришёл и сон мой потревожил?

Нет, чтобы просто тихо погулять.

Но я не злюсь и признаю открыто:

Ты дом лесной сумел очаровать.

Игра твоя по сердцу и по нраву.

Естественность, природа, красота…

В мелодии я ясно ощущаю

Невинный трепет каждого листа,

Как солнце свои лучики пустило,

Присутствие означив светом здесь.

Зверюшки попритихли и укрылись,

Боясь, спугнуть, иль ненароком съесть.

Ты вижу, заглянул не просто в гости,

И оказался тут не просто так.

Что ж говори. Быть может я сумею

Помочь, ведь всё вокруг в моих руках».