Сказка о ночном музыканте

Поближе подошёл, и в свете солнца

Стал для хозяев от души играть.

Сначала кто-то выглянул в оконце.

Дверь отворилась, вышла видно мать,

Что выслушав мелодию, сказала:

«Спасибо! Ты игрой повеселил.

Здесь музыкантов сроду не бывало.

Какою силой в край наш угодил?

Сыграй ещё. Потешь немного душу.

Понравится, так даже заплачу.

Корзинку соберу тебе с едою,

А хочешь денег дам. Я не шучу».

Давид ответил: «Мне платить не нужно.

Я слышал, здесь умеют чудно прясть.

Вот мне бы всё воочию увидеть,

И насладиться действиями всласть.

А в это время я вам поиграю.

Тем и свершим между собой расчёт.

Поверьте, разбирает любопытство:

«Как нитка тонко под рукой растёт?»

«Ну что ж, пойдём, ведь ты нам не соперник.

Секреты никому не передашь.

Ты лучше поиграй подольше что-то.

Прошу тебя, укрась нам жизнь, уважь».

И тут же повела его в светлицу,

Где находилось несколько девиц.

И каждая из них была при деле.

Давид попал здесь в царство мастериц.

Одна ткала, другая лён чесала,

У третьей было именно оно,

Вертящееся под рукою лёгкой,

С тончайшей ниткою веретено.

Он заиграл для них про ветер, солнце,

О том, как распускаются цветы.

Из скрипки полились не просто звуки,

А те, что вырывались из души.

Никто из них не мог уже работать.

Со скрипкой в дом вошёл волшебный мир.

Пространство заполнялось светом солнца.

Витала радость, что он приносил.

Минуя час, Давид остановился.

Он попросил всех тихо посидеть,

И только лишь одну, что пряла нити

Немного веретенцем повертеть.

Все замерли, и музыкант услышал,

Тот самый, очень нужный ему звук.

Он стал передавать его на скрипке,

Воспев изящность действий женских рук,

Потом, как нить звенела и сплеталась,

И как кружилась в танце завитой,

Как веретенце с нею изощрялось

Крутнуться вниз, подняться за рукой…

И вот, когда с закрытыми глазами

Он мог уже, что слышалось играть,

Все ахнули, другое веретенце

Не захотело на окне лежать,

А стало нить крутить совсем не хуже,

Чем та, что выходила из-под рук.

И женщины невольно закричали.

От волшебства их вдруг забил испуг.

Давид уж понял, что перестарался.

Здесь делать было этого нельзя.

Впредь будет похитрее и умнее,

Чтоб беды не накликать на себя.

Но юноша далёк был сам от мысли,

Что звуки сотворят вновь чудеса.

Он скрипку опустив, сказал: «Простите.

Мне стали что-то изменять глаза.

Пора идти. Красавицы, спасибо!

Работу вашу мне не позабыть.

Всем расскажу про чудо-рукоделье,

Чтоб к вам людей с заказом устремить».

Те, не придя в себя, ещё молчали.

Давид же развернулся и ушёл.

А время дня заметно убывало.

Он из всего один ответ нашёл.

Но был вопрос, всех прочих посложнее –

О бабочках, сидящих в сундуке.

На волокно их гребнем не расчешешь.

Загвоздка была в этом «коробке».

О том мог знать жених, приняв вид птицы,

Что песней попытался передать.

Вот если б повстречаться с ним до ночи,

Он тайну б перед ним не стал скрывать!

И юноша вернулся в домик старца.

А тот спросил: «Увидел и узнал,

Как нить прядут? Чего-то очень долго

Ты в доме, что напротив, пребывал!»

«Узнал. Однако мною не разгадан

Решающий, таинственный секрет:

Зачем отец, спасти желая сына,

Привёз сундук, где пряжи нужной нет?

Неужто он не знал? Иль, в самом деле,

Его сосед от злости обманул?

И шерсть иль лён, когда закрылась крышка,

В летучих насекомых обернул?»

«Да нет. Увы, здесь не было подвоха.

Нам раньше бы несчастным разузнать,

Как делаются шёлковые нити.

Мы ж их привыкли просто покупать.

Красивую рубаху расшивают

Не нитью шерстяною, ни льняной,

А самым тонким ярким волоконцем,

Что цвет имеет чаще золотой.

А бабочка бывает гусеницей,

Которая мотает на себя,

Чтоб сделать кокон – тоненькие нити.

Из них и нужно прясть было три дня.

Теперь-то я все тонкости проведал,

Как кокон варят, чтоб он стал нежней.

Загвоздка только в том, чтобы ускорить

Процесс перерожденья поскорей.

Боюсь… Ведь мы не смеем прикасаться

Здесь ни к чему. И даже соловей

Скорей всего нам будет не помощник.

Он может съесть личинок, как червей.

Пойдём и принесём сосновых веток,

Их гусеницы вволю поедят.

Мы ж не китайцы, нет у нас другого.

Дай Бог, что там сосновый шелкопряд».

Лес рядом. Всё собрали очень быстро,

У сундука сложили, как смогли,

А к ночи печь пожарче растопили,

Чтоб кипяток держали чугунки.

Входную дверь пошире растворили,

Чтоб без препятствий певчий соловей

Мог залететь в чудесную светлицу

С нелёгкою поклажею своей.

Давид не ощущал давно волненья.

Себя он помнил лишь учеником,

Который повторял в пещере звуки,

Ни делая шаг в сторону, притом.

Теперь же он, как опытный волшебник,

Пытался чудодействовать сейчас.

Он отказать не смел, ведь знал, что старец,

Уйдёт из мира, получив отказ.

Но лучше уж попробовать, чем после

Всю жизнь себя в пассивности корить,

Не спать ночами, когда гложет совесть,

Краснеть и за бездействие казнить.

Хозяин поразжёг везде лучины,

Тем самым, дом поярче осветил.

А вот и ожидаемая птица.

Соловушка дорогу не забыл.

Он ношу положил на подоконник,

Теперь себе, позволив отдохнуть,

Затем в сундук ударил своим клювом.

Открылась крышка, дав внутрь заглянуть.

Нет, бабочки, как прежде, не вспорхнули.

Лишь полчище голодных гусениц

Под музыку полезли за едою,

Приемлемой для шелкопрядных «лиц».

Давид играл для них довольно быстро,

А те толстели прямо на глазах

До сказочных, невиданных размеров,

Что видеть можно только в чудесах.

Наевшись, как пиявки отвалились,

И стали кокон вкруг себя плести.

Под струнный звук то ниточное царство

Всё также быстро начало расти.

Когда в работе приостановились,

Достаточно окутав тем себя,

Давид дал знак сидящей рядом птице,

Бросать их в чан, стоящий у огня.

Там коконы немного покипели.

Теперь их нужно было вынимать.

Старик и гость в том помогать не смели,

И музыкант стал холод навивать.

В печи угас огонь. Казалось стужа

В одно мгновенье дом заледенит.

Вода с поклажей хитрою остыла,

И коконы сменили внешний вид.

Потом они немного полежали

На досках, куда снёс их соловей.

Он просто героически старался

Помочь себе и суженой своей.

А музыкант стал вновь играть на скрипке,

Припомнив днём полученный урок.

И вот уж закружилось веретенце,

И пало с ниткой тонкой, когда смолк.

Что ж, первый день на этом был закончен.

Всех больше был доволен соловей,

Который всё успел и подкрепился

Огромнейшим количеством «червей».

Старик заплакал и заулыбался.

Давид не понял сразу – почему?

Чувствительность же стала объясняться,

Когда он перевёл свой взгляд к окну.

От места, где стояла прежде прялка,

Теперь глаз трудно было отвести.

Там виден был прозрачный образ девы,

Что должен был реальность обрести.

Отец смотрел, не смея прикоснуться,

Боясь, виденье шорохом спугнуть,

Но дочка своим видом подтверждала,

Что не уйдёт и можно отдохнуть.

Жених пропел любимой своей песню,

За новым веретенцем улетел.

Хозяин гостя накормил, как в праздник,

И отдыхать, до вечера, велел.

Давид на самом деле притомился.

Уж очень он за всё переживал,

И потому от головокруженья

На лавку пал, как сбитый наповал.

Вы слышали наверно, в новом месте,

Присниться может некий вещий сон,

Что может показать, что ты не знаешь.

Кому-то снится, кто в тебя влюблён,

Кому-то, что намного поважнее…

Приковано внимание в дому

К тому, кто интересен, и знакомясь

Вещают духи: что и почему.

Во сне к Давиду бабушка явилась.

Она ходила тихо по избе,

И спрашивала: «Где ж твоя рубаха?

Я что-то плохо вижу в темноте…»

Вид был её приветливый и добрый.

Она в сундук полезла и нашла,

Что долго и настойчиво искала,

И в руки музыканту отдала.

«Смотри, надень! Иначе растворишься!

Ты без неё не должен помогать.

К вещам чужим, не вздумай прикасаться.

До времени, не смей здесь прибирать!»

Она рубаху тут же окрестила,

Вздохнула и исчезла в темноте.

А с ней растаял найденный подарок,

Хоть он искал потом его везде.

Немного погодя Давид очнулся,

Глаза открыв, на руки поглядел,

Увидев себя, просто ужаснулся

И в пряди волосами побелел.

Он был теперь, как девушка – прозрачный.

Хотя намного ярче, чем она.

Да, бабушка, приснившаяся ночью,

Его остерегала неспроста!

Найти бы ту, крещёную рубаху.

Она была, возможно, в сундуке,

Но юноша не смел его касаться,

А значит, мог исчезнуть при игре.

И парень закручинился… Что делать?

Но вдруг увидел рядышком с собой

Торчащий край неброской мешковины,

Под думкой, что касался головой.

Давид поднял подушку. В самом деле,

Под нею находилось полотно,

Которое вчера никто не видел.

Он взял и тут же развернул его.

Не передать в словах какую радость

В мгновенья эти парень претерпел.

Неважно, что наряд был из дерюги.

Себя спасая, он его надел.

И никому не видимая сила,

Над ним свершило тут же волшебство.

Он снова стал обычным человеком.

Прозрачность отступила от него.

Вошёл в избушку дед, собой довольный,

Ведь он сосновых веточек принёс,

И всё на свою дочку любовался,

Счастливый, от свершённого, до слёз.

Растоплена дровами была печка,

Ключом бурлила в чугунке вода.

Могло сложиться даже впечатленье,

Что дед не спал, как призрак никогда.

До ночи было времени прилично,

А делать в доме ничего нельзя,

И юноша надумал прогуляться,

Чтоб мир раскрыть пошире для себя.

Он мало в жизни с кем-либо встречался,

Что было до пещер – забыл давно.

Жизнь заново как будто начиналась,

Где важно всё, чтоб не произошло.

Уйдя подальше от чужих строений,

Он вышел на цветущий, дивный луг.

На нём паслись телята и коровы,

С кнутом сидел на бугорке пастух.

Герой наш набирался впечатлений,

Он не привык вслух речи говорить.

Вокруг витали красочные звуки,

Которые хотелось повторить.

Поэтому присев без приглашенья,

Поблизости от места пастуха,

Давид, обняв с любовью свою скрипку,

Стал исполнять паренье мотылька,

Довольное мычание коровы,

Что в вымя набирала молоко,

Питаясь очень сочною травою,

Прыжки телят от мам недалеко.

Потом он заиграл о тёплом солнце,

О небе, о воздушных облаках,

О лёгком и ласкающем их ветре,

О том, как дивно жить в таких краях.

Пастух к нему невольно обернулся

И произнёс, когда Давид затих:

«Спасибо музыкант. Ты греешь душу»,

Но тут же оборвался и притих.

Потом добавил всё же: «Мне соседи

Бог знает что твердили о тебе.

Что ты де, поселился в страшном доме,

Что ты колдун, что скачет на метле.

Неужто, это правда? Или враки?

Нет веры языкам сварливых баб.

Я чувствую, что ты душой огромен.

В ней чистота, чему я очень рад.

Так расскажи, зачем пришёл, откуда?

Быть может, чем тебе и помогу.

И если со мной будешь откровенен,

От встречи с Лихом предостерегу!»

«Я дедушка иду с краёв далёких.

Откуда, не могу тебе сказать.

Попал не по своей туда я воле,

И где это не смею раскрывать.

Меня игре на скрипке обучили.

Я день назад был сильно удивлён,

Что образ, мной задуманный, вдруг звуком

В реальность стал мгновенно воплощён.

Как это происходит, непонятно.

Мне нравится и хочется играть.

Я сирота и ощущаю горе,

И в помощи не в силах отказать.

Дом, что меня приветил, в самом деле,

Не страшен, просто там живёт беда.

И видно меня дальняя дорога

Не просто так направила туда.

Надеюсь, что помочь семье сумею,

Хотя всё время чувствую подвох.

Мне кажется, чего-то я не знаю.

Хотя так и должно быть, я ж не Бог!»

«Да…. Ты не Бог, но силой обладаешь,

Что глубоко сидит в душе твоей.

Ведь ты не просто пальцами играешь,

Ты музыку рождаешь для людей.

Я ощутил её, как своё сердце,

И чувствую, что ты можешь лечить.

Тебе дано особое уменье.

Пытайся это в явь оборотить.

Сейчас тебе ничто не угрожает.

Но завтра утром снова приходи.

Возьми цветок, что видишь под ногами,

И перед домом «страшным» посади,

А дальше ничему не удивляйся.

Как сердце твоё скажет – так играй.

Предупрежу, вещей своих просящим,

Как слёзно б не молили – не давай!»

Давид с корнями, очень аккуратно,

Сорвал красивый маленький цветок.

О цвете фиолетовом растенья

Он многое сыграть для деда мог.

Ну что ж, теперь проверит подтвержденье.

В деревне этой как-то всё не так!

Здесь через дом, наверно, пострадавший,

А через два, колдун иль добрый маг!

Так музыкант подумал, улыбаясь,

И с луга очень быстро зашагал.

Хотя садилось солнце и смеркалось –

Ко времени парнишка поспевал.

Он перед домом «цветик-фиолетик»,

Чтоб не завял, землицею прикрыл,

Спросил у старика воды немного,

И чуть полить растенье попросил.

Исполнил дед бесхитростную просьбу,

Не думая пытать, зачем цветок?

Ну, если был посаженный по нраву,

То пусть его порадует росток!

А тот лежал безжизненный и вялый,

Не поднимаясь даже от воды.

Давиду стало нестерпимо жалко,

Цветущей прежде, молодой «травы».

И потому вновь струны зазвучали

О том, каким он дивным прежде был.

Под музыку поднялся крепкий стебель.

Раскрылись лепестки – цветок ожил,

Потом к стене из брёвен потянулся

И стал, как вьюн опутывать весь дом.

Он с быстротой мгновенной разрастался,

И множились цветы на стеблях в нём.

Когда осталась крыша лишь свободной,

Вход в дом и ровным ставшее окно,

Растенье, замерев, преобразилось,

Светясь будто хрустальное стекло.

Особый запах вдруг распространился,

Что мог свалить дурманом своим с ног.

Дом от земли немного приподнялся,

Помог ему в том именно цветок.

Давид играл теперь уже с акцентом

На цвет, что излучает волшебство.

И вдруг из-под земли полезли змеи…

Из основанья дома самого.

Они шипели, место покидая.

Наверно, им неплохо там жилось,

На счастье, те его не покусали,

Хотя казали видом свою злость.

Дорожкой чёрной скрылись восвояси.

Старик, увидев чудо, онемел.

Об эдаком наличии ползучих в их доме

Он помыслить ведь не смел!

Кто их наслал, когда? – Было загадкой.

Дом встал на место и легко вздохнул.

Звук изданный был многими услышан.

Кто ж стены опоясал – вмиг уснул.

Цветы сомкнули лепестки в бутоны,

Их аромат унёсся с ветром вдаль.

Давид со стариком вошли в избушку,

Где образ девы порождал печаль.

Всё было уж готово к продолженью

Того, что вместе начали вчера.

Вода, как и положено, кипела,

Углём светились бывшие дрова.

Стемнело. Ни на миг не задержавшись,

Влетел в дом с веретенцем соловей.

Старик закрыл плотнее ставни окон,

Замки проверил тут же у дверей.

Вокруг горели, как вчера лучины.

Приятный запах веточек сосны

Витал в дому. Все ждали продолженья,

И больше те, кто были влюблены.

Соловушка ударил крепким клювом

В сокрытый с глаз, невидимый замок.

Сундук, как и положено, раскрылся

И выпустил наружу, что берёг.

Оттуда полетели словно туча,

Успевшие пробиться мотыльки.

Они стремились к свету и кружились,

И были грациозны и легки.

Хотелось любоваться этим вечно,

Но нужно было дело продолжать.

Давид прижал к себе покрепче скрипку,

И стал процессом дивным управлять.

Летающие в парочки разбились,

Яички отложили на сосне,

И вот уже полезли гусенички,

Жующие «иголочки» в избе.

Давид играл быстрее и быстрее.

А те толстели прямо на глазах,

Достигнув ожидаемых размеров

Так скоро, как возможно в чудесах.

Отъевшись, они сильно изменились,

Упрятав нитью в коконы себя,

Как будто завернулись в одеяло,

Чтоб их не беспокоили три дня.

Представилась работа и для птицы.

Она бросала «спящих» в кипяток.

«Обертка» в шёлк тончайший превращалась,

Готовясь закрутиться в завиток.

В то время музыкант призвал в дом холод,

Чтоб воду побыстрее остудить.

И вот уж кипяток бурлящий прежде,

Не мог собою руку обварить.

Вода остыла. Коконы достали,

На доски уложили, чтобы свить

В тончайшую, как кем-то замышлялось,

Приятную, чуть видимую нить.

Опять Давид провёл смычком по скрипке.

Теперь он видел лишь веретено.

Оно поднялось, с «шариком» сцепилось…

И дело, как сказали бы, пошло.

Буквально с каждым новым поворотом,

Наружность девы делалась ясней.

Дочь, видя всех, приятно улыбалась,

И восхищала внешностью своей.

В то время как волшебная работа

Закончилась – легло веретено.

В избе все с облегчением вздохнули.

Вдруг кто-то постучал рукой в окно.

Потом ломиться в дверь стал, угрожая

Преграду, коль не вскроют разломать.

Старик спросил: «Зачем ты к нам стучишься?

Кто ты такой, хотелось бы узнать?»

Никто за дверью старцу не ответил,

И стук чрез время всё-таки утих,

Когда петух пропел о ярком солнце.

Песнь нечисть распугала в один миг.

И в доме стало тихо и спокойно.

Страшна была сюрпризом эта ночь,

Но сердце услаждала, оживая,

Красивая и ласковая дочь!

Чуть погодя дверь всё же отворили.

Того, кто бился, не было за ней.

Дед, миновав беду, перекрестился,

Чем Бог послал, стал потчевать гостей.

Соловушка личинками наелся,

Давид же каше был безмерно рад.

Поев, на лавку тут же повалился,

Готовый спать хоть стоя как солдат.

Сегодня ничего ему не снилось.

До середины дня Давид проспал.

Никто его теперь не беспокоил,

И не просил, чтоб снова поиграл.

Поднявшись, приведя себя в порядок,

Скрипач решил отправиться на луг,

Где веселились средь цветов коровы,

И должен ждать таинственный пастух.

Как только он зашёл за угол дома,

Так встретил старца дряхлого с клюкой,

Что прятался, под тенью укрываясь.

И весь такой прозрачный…, чуть живой.

Ведшее ветхого бельё на старце было.

Он, будто в паутину был одет.

Лицом же страшен, зол и очень мрачен.

И слышалось, что в сердце света нет!

«Отдай на время мне свою рубаху.

Дозволь её немного поносить.

За щедрость твою, золотом осыплю,

Тебе о том не нужно и просить!»

А музыкант ответил: «Ты, наверно,

Замёрз. Я потеплее принесу.

Она тебя несчастного согреет.

Постой здесь!»– прокричал уж на бегу.

Когда же он вернулся, в этом месте,

Под деревом не встретил никого.

Лишь лучики от солнечного света,

Сквозь листики смотрели на него.

Давид под мышку взял свою рубаху,

Ту, что для старца из дому принёс,

И двинулся на луг, подумав: «Нужно

Задать про старичка будет вопрос!»

Пастух уж ждал и даже улыбнулся,

Сказав: «Я очень рад, что ты пришёл.

Коль попрошу, на скрипке поиграешь?

Рубаху на дороге, что ль нашёл?»

«Да нет, я захватил её из дома

Для призрачного, злого старика.

Но тот исчез, подарка не дождавшись,

Лишь свет коснулся дерева слегка…»

Пастух вздохнул, сказав: «Сыграй, а после

Я кое-что об этом расскажу.

Тебе брат повезло, что в небе солнце.

Да ты везунчик, как я погляжу!»

Потом умолк, желая напитаться

Красивым звуком сказочной игры.

Давид не прочь был чуть поупражняться,

Исполнив вальс цветов среди травы.

Он восхищался вновь лучами солнца,

Природой, что ласкала его взгляд,

Душа его раскрывшись, полетела,

Не чувствуя невидимых преград.

Бурёнки собрались вокруг, не смея,

Свет заслонить и близко подойти.

Пастух проникся, даже прослезился,

И взгляд не мог с парнишки отвести.

Он что-то вспоминал под эти звуки.

Давид устал и прекратил играть.

Тут друг, который был намного старше,

Решил ему о важном рассказать:

«Ты спрашивал о старце, что сегодня

Скрывался ото всех в глухой тени.

Так вот, не старец нищий это вовсе.

Лучи тебя, по счастью, сберегли.

Не просто так нужна ему рубаха.

Ту, что принёс ему, он бы не взял.

Ведь он желал крещёную дерюгу.

Лишь только в ней бы он не исчезал.

Должно решиться, кто в волшебной схватке,

Исчезнуть должен будет в эту ночь.

Осталось ведь одно благое дело,

Чтоб видимою стала деда дочь.

И если волшебство это случится,

Исчезнет, либо тот, кто ей помог

В живое существо оборотиться,

Иль тот, кто неживою сделать смог.

Я вижу на тебе пока подарок,

Хранительный и сильный оберег.

Ты духу бабки видно приглянулся,

И простоту наряда не отверг!

Чтоб не случилось, юноша запомни,

С себя её до солнца не снимай!

Колдун в любого может обратиться.

А ты его по звуку различай!

Кем он бы пред тобой не притворился,

Внутри его сокрыта будет злость.

Он станет обнимать и улыбаться,

Но это будет нежеланный гость!

Я как пастух коров, на всякий случай,

Тебе дам с собой крынку молока.

Оно, когда всё тихо и спокойно,

Стоит свежайшим, будто с ледника.

Но если рядом нечисть просочится –

Вмиг скиснет. Кипяти, не кипяти.

Холодные лягушки не помогут,

Хоть, сколько их в кувшин не поклади!

Спасибо за игру. Ступай! Но завтра

Опять на это место приходи.

Не забывай, о чём предупреждаю,

И никого сюда не приводи».

Давид сказал: «Спасибо Вам за помощь!»

И так как уже вечер наступал,

Пошёл походкой быстрою до дома,

Где старец, беспокоясь, ожидал.

Ещё совсем не скрылось с неба солнце.

Стелились по земле его лучи.

Росток чудесный, что вчера завился,

Позволил, чтоб бутоны зацвели.

Их сильный аромат опять дурманил.

Когда ж они взыграли как огни,

Дом снова приподнялся в основанье.

И выползли оттуда пауки.

И вновь ручьём шуршащим, недовольно,

Мелькали переборы тонких лап.

Глаза их не по-доброму сверкали,

Ведь не было уже пути назад.

И снова дом вздохнул довольно громко.

Цветы тотчас сомкнули лепестки.

Их аромат унёс с собою ветер,

Обдув по виду нежные ростки.

Старик, в который раз перекрестился.

Увиденным он вновь был поражён!

Хотя, чему здесь можно удивляться?

Кто их сгубить желал, видать силён!

Да что об этом говорить? Сегодня

Необходимо было завершить

Плетение, как шёлк тончайших нитей,

Чтоб ими ткань узорами расшить.

Сосновых веток больше, чем обычно

Лежало вкруг большого сундука.

Вода в печи давно уже кипела,