И был день, и услышал Илькайрат песни юного Фиррэ и пришёл, чтобы наставлять его, тогда же не было предела радости юного эу и Эктина с Телени, они же в ноги поклонились Илькайрату. А вскоре он сам преподнёс тонекли сыну их, когда знание коснулось сердца эу и закончилось обучение его. И вот стал Фиррэ взрослым эу и умолял родителей своих отпустить его к людям, ибо всё в нём было готово к служению. И видели это Эктин и Телени и знали, а потому благословили Фиррэ, и оставил он Светлый Дом ради человека и ушёл искать труд свой среди смертных.

Среди народа Адама трудился Фиррэ, добывая и плавя металл, трудом кузнеца и пахаря, брался за самые тяжёлые работы, которых сторонились люди, и нигде не задерживался долго, ибо шёл вслед за нуждою смертных, бесконечно далёкой от внешнего мира.

Найди себе надёжное дело для жизни. Пусть видят тебя при нём и знают. Пусть не видят глаз твоих в темноте, как и рук твоих без дела. Ты же сам знай, что дело твоё верное дано тебе для сердечной работы, и не должно оно отвлекать тебя от зоркого соследования и борьбы. Её же по возможности не оставляй и ночью, ибо особенно после заката враг человеческий силён и одолевает смертных. А потому найди себе час отдыха днём до полудня или в иной не пороговый час, чтобы в часы битвы быть начеку и отвести беду. Люди же пусть видят и думают, что трудишься ты трудом рук своих, и не знают о Великой войне твоей. Раны же свои врачуй в улыбках смертных и в Эйдене ищи Надежду, ибо там её вдоволь, а тебе без неё не жить. Если же благословил тебя Творец щедросердечный, вспомни об улыбке своего дитя – и всякий страх и сомнение тебя отпустит, ибо сам Эйден улыбается нам в детях наших, в них же и с ними вся Надежда его! (2)

(2) L. I. I. V. E. 11:6

Был Фиррэ могучим и красивым эу, много силы жизни было в нём, много Света. Никакой работы не страшился он, ибо песня и молитва всегда помогали ему, а также беззаветная Любовь к человеку. Прогневал Фиррэ Бессветлого упрямством труда своего, невзлюбил коварный арели молодого эу и наслал на него чары, что лишили Фиррэ силы. Покинули все силы эу, так что и стоять на ногах он не мог от слабости, и всегда хотел спать, и уснуть мог в любой миг. Потешался Анхкали, видя беспомощного эу, но плохо он знал народ надеющихся. Как мог, боролся со сном Фиррэ, и пусть не мог ходить – ползком добирался к людям и трудился ради них, как мог, простой и чёрной работой, что могли бы доверить и слабому ребёнку. И не было ропота в сердце эу, но радость, что есть ещё в сердце его сила, которой может послужить он человеку. Подивился тогда и Владыка Смерти и болезненность наслал на Фиррэ, так что восстали все кости в теле его друг против друга и стали болеть и ныть, и суставы сделались больными, как у старых людей. Но снова полз Фиррэ к людям, и так как ничего уже делать не мог – учил юных и помогал советом, ему же доверяли присмотреть за детьми. Ужаснулся Владыка тогда и наслал заклятие вечного сна на эу, и уснул Фиррэ, как был, среди людей, тогда же открыл Бессветлый природу его, и решили люди убить калеку-эу. Но была среди людей эу из Светлого Дома, что жила и трудилась неподалёку. Она же услышала шум и крики и пришла, и защитила эу. Она же сказала, что надо соорудить плот и положить на него эу и предать воде, она же, великая госпожа, сама заберёт своё подношение. И вот сделали люди, как велела эу, и соорудили плот, и положили на него спящего Фиррэ, и пустили по воде. Ли́еи [Líei] же, так звали эу, незаметно вошла в воду и нырнула под плот, и так провела его до дальнего берега. И вытащила плот на берег, и построила из него сани, и положила на них Фиррэ, ибо не могла нести его, и так пришла с ним к дверям Светлого Дома, где Луриен помог ей. Они же вдвоём по наставлению дяди принесли Фиррэ в покои Аларимвети и положили его там. И сорок дней поста и молитвы положил себе Аларимвети над спящим Фиррэ, и Лиеи была всё время с ним, оставаясь за дверями покоев. Когда же зашла луна сорокового дня поста и молитв – упала Лиеи без сил и чувств у дверей Аларимвети, а Фиррэ очнулся полным сил и здоровым, как прежде, и с трудом мог вспомнить о недуге своём. Тогда же рассказал ему Аларимвети всё, как было. И спросил Фиррэ, как он может отблагодарить дядю за спасение своё, ибо готов был исполнить любое его прошение. Тогда же наказал ему Аларимвети сорок дней сослужить в Светлом Доме вместе с эу Лиеи, что прежде спасла и вернула его, а прежде того – быть с ней и вернуть её также, ибо ныне лежит она без сил и чувств за дверями покоев. Послушался Фиррэ Аларимвети, и отворил двери покоев его, и нашёл Лиеи. Тогда же спрашивал он, где покои её, и взял её, и поднял её, подобную пушинке, и отнёс в её покои, положив там. И принёс бедняжке еды, воды и ягод, ибо не ела и не пила Лиеи все дни, что сомолилась о Фиррэ с Аларимвети. И Исенер пришла и наставляла Фиррэ, как позаботиться об обессилевшей эу. Когда же остались они одни, смотрел Фиррэ и не мог отвести взгляда от спящей эу, ибо сквозь резные стены лучики солнца играли и плясали на лице её, и шелест дубрав доносился до покоев её, так как были они прямо внизу, по левую сторону от покоев её, что были высоко под сводами Светлого Дома. Кудри же Лиеи разметались по лицу её и прикрыли робкие веснушки её, и хоть и обессилена была эу, но улыбалась. А потому и Фиррэ не смог скрыть улыбку, и отвёл кудряшки с лица прекрасной Лиеи, и сам опустился напротив неё следить неотрывно за каждым вздохом её, чтобы только дождаться мига, когда вздрогнут пушистые ресницы её и откроет эу огромные глаза свои. И пришёл час, и свершилось, и вздохнула Лиеи и открыла глаза, тогда же увидела она улыбку Фиррэ, и пришёл смех счастливый и долгий в покои её. И напоил Фиррэ Лиеи, и накормил сытно, и говорили они и говорили, и не могли наговориться, и пел Фиррэ Лиеи песни свои, и смеялись эулиен так звонко и громко, что эхо от смеха их гуляло по дубравам Светлого Дома, и эулиен, что были внизу, поднимали головы и искали источник смеха, что звенел и растекался всюду.

Сорок дней, как положил Аларимвети, сослужил Фиррэ Лиеи в трудах в пределе Ирдильле. Сорок дней молитв, труда и смеха разделили они между собой. Когда же зашла луна сорокового дня, положенного Фиррэ и Лиеи – предстали эулиен перед Аларимвети и Исенер просить их заступничества перед господином Светлого Дома в просьбе об амевиль их.

Среди цветения и Света – твой трон, душа моя!

Там, где бессильно горе и прав печали нет!

Твой взор, исполненный чудес,

Из сердца моего, послушного тебе,

Престол твой высекает каждый раз,

Когда улыбка глаз твоих, искрясь, коснётся! (3)

(3) L. I. I. V. E. 192:8

Громок и пышен был праздник Фиррэ и Лиеи, исполненный песен, музыки и танцев. Превознесены был на нём и мудрый Аларимвети, и отважный Фиррэ, и бесстрашная Лиеи. Когда же отыграло торжество их, пожелали эулиен остаться вместе, чтобы, как и предшествующие сорок дней, сослужить друг другу в Любви и заботе и вместе разделить свой тайный труд ради человека в малых делах своих о нём. Малые же и великие дела не различаются по славе и известности многим. Всякое дело велико, какой бы труд вложен в него ни был, если цена его – улыбка человека и душа его. Так учат эулиен с малых лет.

И был день на заре смертной жизни прекрасной Телени, когда выросли уже их дети с Эктином, и сделалась Телени, как и все смертные, стара и слаба, и вот вошёл к ней муж её и обнял её, она же устыдилась и укорила его, и сказала, что не должен он смотреть на неё, так как нет в ней прежней красоты. Беспечальный же возразил ей: – Не та красота воскресила моё сердце к жизни. Ничего не отнять времени у тебя, Любовь моя! Для меня же и каждая морщинка твоя – дорога Любви, проложенная нашими улыбками. Но сказала Телени, что не должно быть им более рядом, ибо Эктин по-прежнему прекрасен и молод, она же немощна и стара, и это неправильно. Но взял эу лицо жены в руки свои и сказал ей так: – О чём говоришь ты? Неправильна ли моя Любовь или твоя? Может, кто-то обидел тебя осуждающим взглядом или словом? Или тайный недруг внушил тебе ложный стыд? И отвечала ему Телени: – Разве такое возможно? Ни разу не встречала я здесь ни осуждающего взгляда, ни обидного слова, но ты эу, а я – человек. Я не молодею. Моё время уходит. Ты же остаёшься прежним. Не должно соседствовать красоте и уродству и молодости со старостью, особенно если соединены они как муж и жена. И отвечал ей эу: – Всё, что стоит между нами – лишь часть твоей природы, подверженной времени. Сбрасывая листву перед приходом зимы, дерево больше не радует взор, как весною, само же дерево остаётся неизменным. Разве перестанет яблоня быть яблоней, отпустив все свои листья?! Разве бросимся мы тотчас рубить её или искать ей новое имя?! Я эу, и в жёны я взял человека. Ужели ты полагаешь – не знаю я о природе и доле твоей? Но вижу, что напрасно страдаешь ты от недуга, которого нет. Не видят глаза мои и сердце изъяна, любуясь тобой, ибо сегодня, как и прежде, – ты единственный Свет мой, Любовь моя, Телени! Если же и найдётся глупец во всём мире, что позволит тебе огорчиться и устыдиться – то прости его, и давай помолимся за глубину сердечного невежества его. Тогда же поцеловал Эктин возлюбленную жену свою, и сказала она ему так: – Ты смотришь на меня всё тем же взглядом, которым смотрел на девушку, что стала твоей женой. И ответил ей Беспечальный: – В моём сердце всё та же Любовь, и ничего не изменилось. И не изменится – никогда.

А потому вместе были они весь срок, что был дан жизни Телени, и даже когда в назначенный час её не стало – верен остался Эктин своей Любви к ней, в его же словах, глазах и сердце – жива Телени, и будет жить вечно.

Звенье сто двадцатое. Энгерми

И был день, когда причалил корабль Алнаира к берегам родной земли, и ступили они с Сагвен на мирную землю. Была тогда Сагвен, жена его, уже на последнем сроке, ибо ожидала дитя первой ночи их. И привёл Алнаир возлюбленную свою к порогу Светлого Дома, но устрашилась Сагвен и устыдилась прежних дел своих, она же смутилась много и к груди своего мужа припала в отчаянии, ибо не верила, что посилен ей порог Светлого Дома. Но улыбкой ответил ей Алнаир и взял Сагвен на руки, и так внёс её в Дом свой, и тут же были они окружены многим Светом его и встречены самим Финиаром, что спустился поприветствовать их. Он же, видя любящих, проводил их в покои их и велел им отдыхать, ибо весть о возвращении Алнаира уже, должно быть, разошлась по Светлому Дому, и вскоре придут все желающие увидеть его. И было так, как сказал Финиар. Но уснули прежде Алнаир и Сагвен, утомлённые долгой дорогой, а потому разбудили их пришедшие братья его, ибо Аларимвети, Алиант и Эктин пришли поприветствовать брата, а за ними и родители их – всесветлые Луана и Аниз, скорые в расспросах. Аниз же, видя, как сделалось тесно платье прекрасной Сагвен, прислала ей многие новые платья, и тесно и шумно стало в покоях Алнаира. Тогда же вывел всех отважный Эктин из покоев брата и обещал сам встать на страже покоев его, дабы никто более из желающих видеть Алнаира, будь то любопытные львята или многозаботливые эулиен рода Ирдильле, не потревожили их с Сагвен, и могли они отдохнуть с дороги. Тогда же и уснули Алнаир и Сагвен в объятьях друг друга, а в ночь третьего дня пришёл час Сагвен, и родила она сына, его же нарёк Финиар Э́нгерми [Éngermi].

Так был рождён Энгерми от бесстрашного Алнаира, сына Луаны, сына Иллиат, дочери Эливиена Путешественника, сына Финиара, и от воинственной арели Сагвен, жены Алнаира, по исходу, на мирной земле, в Светлом Доме, в Сумеречные времена. Но случилось так, что по рождению своему был Энгерми глух к звукам внешнего мира. Весь род его, весь Ирдильле был с ним и окружил его великой заботой и Любовью, но по натуре своей был Энгерми тих и застенчив. Редко цвела улыбка его, разве что общался он с цветами. В них, в служении им и нашёл он своё утешение, и много для сада Светлого Дома сделал он, ему же, светлейшему, благоволила сама Госпожа цветов и верным другом была Энгерми и наставницей. Кроме неё, рани-арели, все спешили наставить Энгерми, дабы поделиться с ним Любовью и Светом. И добрая душа, что не знала зла и тени, утвердилась в юном эу, даже когда раннее знание коснулось Энгерми, не стал он печальнее и не стал иным, но всё же умолял отца и мать и господина их Финиара отпустить его к людям, ибо был готов и исполнен Любви и недуга своего не страшился. А потому вскоре отпустили его отец и мать, и Финиар благословил Энгерми.

Много странствовал юный эу, и везде, где был – находил возможность послужить человеку через цветы и растения. Много дивных садов насадил он, много рощ и лесов поддержал своей защитой и опекой, много добрых семян посеял и добрых урожаев собрал. Но вот пришёл однажды эу в большой город, что зовут эулиен Самарáд [Samarád], и остановился там. Был город тот скуден на зелень, и не росло там цветов. Посевы его были нищи, и питались люди его от охоты и рыбной ловли. Тогда же положил себе эу дать городу цветущий сад и надёжных семян для посевов его. И день и ночь трудился над этим, посвятив себя труду на земле, разыскивая семена цветов и взращивая их, будто бы детей – не цветы, в сердечной заботе и попечении.

И был день, когда нашёл Энгерми благородные семена прекрасных цветов, редких и ароматных, готовых к труду прорастания и цветения. Тогда же собрал он их в свои ладони и понёс в свой сад, где трудился он день за днём. И шёл эу медленно и осторожно, боясь просыпать и потерять хоть одно из семян. Но люди на площади заметили его и смеялись над ним, будто над нищим. Стали люди задирать Энгерми, и кричать ему вослед, и поносить его стали, и глумиться над видом его. Сам же эу не слышал их и потому не ответил им, но и будь при нём слух его – не ответил бы он людям, ибо был так сосредоточен на бесценных семенах своих и так миролюбив и застенчив, что промолчал бы. Однако не поняли люди беды его и чаяний его не узнали – разозлил их мальчик, что не ответил им, и возмутилась толпа, что собралась вокруг и прогневалась жестоко. Тогда же окружили они Энгерми и толкнули его так, что рассыпал он все семена свои и упал на землю, и когда упал он – кто-то крикнул, что это эу – колдун (1), и били его ногами всей толпой, что была на площади, и всю злобу свою и гнев вложили в удары свои. И втоптали люди в пыль и грязь все семена, что нёс он, и ничто не остановило их. Когда же насытились люди и отступили – был Энгерми уже ни жив, ни мёртв, и жизнь покидала его, и Свет его угасал в нём. Но был тогда рядом мальчик, немногим младше самого эу, и видел он, как избили Энгерми, и увидел теперь глаза его, что были ещё живы и молили. Сжалилось сердце человека, и поднял он камень, что лежал у дороги, и подошёл к эу, и камнем тем размозжил голову его, и так закончились страдания Энгерми, и жизнь оставила его. Люди же, посовещавшись, решили прибить тело несчастного эу за руки над воротами города в назидание таким, как он. И один из тех, что прибивал руку эу, спросил:– Если этот юноша колдун, то почему у него руки крестьянина и мозоли, как у меня? Тогда же смотрели все на руки Энгерми и не могли ответить. Да даруют верные руки Энгерми многое цветение садам Эйдена под любящим взором!

(1) в Сумеречные времена широко расползлось учение Неоглашаемого по подзаконному миру. Так благодаря ему уверовали смертные, что всякий эу – колдун и нечестивец, и цель его – заморочить и погубить человека, а потому боялись эулиен как огня и ненавидели их. Тогда же была объявлена по всем землям великая охота на эулиен, и редкий смертный не считал за честь донести на эу, если знал его, или погубить его, если мог, ибо тогда прослыл бы он героем и избавителем, потому что научены люди были так. Иные же нашли в учении Изосара подкрепление убеждениям своим и вовсе разуверились в эулиен, как будто бы не было их и нет на свете, а тех из эулиен, что встречали они – принимали за арели или колдунов и чародеев, ибо для обвинения эулиен в колдовстве все было при них: и невысокий рост, и красота, и многое знание, а также деятельная помощь людям, что пугали многих и убеждали в правоте учения Неоглашаемого.

На заре, когда просыпается мир едва,

Ото сна не отличает росу и слёзы —

Распускаются первые цветы, что всех прочих нежнее,

Ибо они исполнены самой чистой Надежды.

И приходящие в сад, где ещё зябко и сизый туман,

Дышат Надеждами их и ароматом.

Самым нежным из всех, самым отчаянным из всех —

Ароматом первых цветов, не побоявшихся распуститься.

О сердце влюблённое – не плачь, не плачь!

Первыми завянут ароматные цветы раннего утра,

Но их аромат уже наполнил твою грудь,

И их мечты стали тебе известны.

Звенье сто двадцать первое. Кадруи и Ита

Безутешен был плач Сагвен, и скорбь Алнаира сделалась ядом для доброго Света его. Не могла арели смириться с потерей сына и винила себя прежнюю в недуге и смерти его, никто же не мог разубедить её, и никого не желала видеть она рядом, даже дражайшего Алнаира, ибо сокрушена была и убита горем. Сам же Алнаир почернел и поблек. Не мог он ни есть, ни спать, и слёзы, пролитые о сыне, иссушили его. Тогда же взял Алнаир топор и трудился день и ночь, не зная сна и отдыха. Когда же был закончен труд его – был построен им прекраснейший из кораблей, которому дал Алнаир имя Э́нгермиль [Éngermil`] – Свет Энгерми. Не было ему и нет равных среди кораблей эулиен, ибо подобен «Энгермиль» огромному бутону цветка, которого едва коснулось цветение. Пурпуром окрашены летящие паруса его, красен надёжный стан его, дыханием ветра наполнен каждый изгиб. Всякий же, кто взглянет на «Энгермиль» – увидит бутон, качающийся на волнах, чьи листья треплет морской ветер и несёт его прочь. Когда же был закончен труд его, вернулся Алнаир к госпоже своей и привёл её показать ей труд, что посвятил он потерянному сыну их. Тогда сказала Сагвен: – Истинно лишь Любовь моего господина могла сотворить такое! И тогда взошли эулиен на корабль, и перерубил Алнаир канаты, что удерживали его, и отплыли они прочь от Светлого Дома и прочь от скорби, ибо взял эу руки возлюбленной жены своей и припал к ним в ифхёлье, путь же корабля своего доверили они волне и ветру, и понесли они «Энгермиль» в рассвет, что зарождался тогда, и нежный Свет его был всюду, он же поддержал скорбящих.

Не ветер и волны выхолащивают скорбь и боль из страдающего сердца, но упорный труд любящего сердца рядом, явный или тайный и исполненный Надежды на исцеление. Такому труду посвятили себя верные Алнаир и Сагвен, ибо истинна была Любовь их и благородна, и не было никого в соцветье миров соназванных, кто бы мог помочь им, кроме Любви друг друга. Она же, мудрейшая госпожа, послала надёжное исцеление им в час, когда вовсе его не ждали…

Как и в прежние дни, соединили служение своё Алнаир и Сагвен, они же неотступны были в молитвах друг о друге, оставившем их Энгерми и человеке.

И был день, когда всюду пожары осени охватили деревья, и солнце блестело, распадаясь на лучи в ажурных листьях. Величие осени всегда почитают эулиен, а потому и Алнаир с Сагвен любовались ею, ибо падали листья на воду перед ними и усеяли золотом и пурпуром палубу корабля их. Тогда же держались они за руки и сияния улыбок своих скрыть не смогли, светлых, как первые осенние дни, тёплых, как приветливое осеннее солнце. И коснулась чародейственная осень сердец их, и пожары осени вспыхнули в них, и танцевали любящие эулиен с листопадом и ветром на палубе корабля своего, пока не стало Любви их тесно в танце, тогда же опустились они рядом, и уже белый танец взял их.

О Осень, о листопад!

Стыдливо прячу глаза я,

Ибо платьем роскошным и взглядом

Я поражён, о Осень моя!

В мечтах нездешних и я, как древо,

Объят твоим пламенем и отчаянным ветром,

С тобой кружу в золотых хороводах…

О Осень моя с непокорным взглядом!

О возлюбленная моя, моё жаркое пламя!

Во искупление скорби и исполнение молитв, ради великой нежности их и пламени восторга их было дано дитя Алнаиру и осени сердца его, и вскоре узнала Сагвен, что исполнена новой жизни, и радость вернулась в сердце её, как и Надежда. И потому немедля вернулись Алнаир и Сагвен в Светлый Дом, и до самого срока своего была Сагвен окружена заботой многих эулиен, и вернейшие из лекарей обители не отходили от неё, и сама Тэйели была с ней неотлучно. Но не было покоя прекрасной Сагвен, ибо боялась она судьбы Энгерми для дитя своего, а потому со страхом и трепетом ожидала рождения дитя их Любви с Алнаиром. Но был день, и пришло дитя в мир, и родила Сагвен сына, что был силён и крепок, и был совершенно здоров, и громок был крик его в её покоях. Тогда же пришёл Финиар и, взяв дитя, нарёк его добрым именем Кáдруи [Kádrui] – Дорогая опора, твердыня. И счастливый смех Алнаира и Сагвен звенел в Светлом Доме в тот день. Так был рождён Кадруи, от Алнаира, сына Луаны, сына благословенной Иллиат, дочери Эливиена Путешественника, сына Финиара, и от Сагвен, вернейшей госпожи Алнаира, по исходу, на мирной земле, в Светлом Доме, в Сумеречные времена, исцелив сердца родителей своих от печали и чёрного яда скорби.

Был Кадруи силён и крепок, громок был голос его и ясны глаза, полноту красоты и силы взял он от матери своей, добрый нрав и мягкость – от отца своего. День и ночь пребывали Сагвен и Алнаир со своим сыном, и радость их была бесконечна, хоть и лишил их Кадруи сна и отдыха. Тогда же приходила к нему Оннелие, ибо лишь её колыбельные могли успокоить его, и учила их Сагвен и пела сыну. Когда же засыпал Кадруи и замолкал – возвращался страх в сердце матери его, и не находила она себе покоя, ибо казалось ей, что прежняя тьма обступает её всюду, и стоит закрыть ей глаза – сомкнётся и тьма над сыном её. А потому был день, и пришла Сагвен к Всеспрашиваемому со спящим Кадруи на руках, ибо терзания не оставляли её. И спросила арели Финиара, в чём вина её, что родился Энгерми глухим, и как должно быть велика вина за ней, раз погиб он так рано? Но опустил Финиар голову свою и ответил так: – Не Господин Садов я, чтобы ответить тебе, Сагвен. Но нет и не может быть твоей вины в доле сына твоего, ибо был он, бесспорно, достойным эу, и в том твоя заслуга. Ты же видела мир и знаешь его, так не благо ли, что не слышал Энгерми всей злобы его, насмешек и плача? И ныне осталось нам лишь радоваться за него, ибо в садах Ийдена трудится он перед Создателем нашим, вместе с народом своим, с братьями и сёстрами своими, окружённый их Любовью и заботой. Как знать нам, Сагвен, кому нужнее был Свет нашего Энгерми? Как знать нам, не будь так велика скорбь о нём, пришёл бы ли Кадруи в этот мир? Не терзай себя, милая Сагвен, и не мучь себя понапрасну. Не «за что?» погиб наш Энгерми, но «для чего?». Подумай о том и утешься. У тебя одной есть Кадруи и Алнаир, и все ваши дети, что придут ещё в этот мир. У Энгерми же ныне весь Ийден и Свет его. И подняла арели глаза к господину Светлого Дома и Свет Эйдена увидела в них, его же улыбка стала твердыней её и развеяла тьму страха её, ибо умел Финиар добрым взглядом своим успокоить любого и отвести всякую тьму. Тогда же просияло солнце для Сагвен, и успокоилось сердце её за Кадруи, и вознеслись в тот день молитвы её к престолу Создателя с благодарностью и смирением.

И был день, когда получил Кадруи именной клинок свой, тогда же поручили отец и мать его Алианту и Оннелие и отбыли на корабле своём из Светлого Дома, ибо служение их призвало их. Так приняли Алиант и Оннелие Кадруи на воспитание и многой заботой и Любовью окружили его. Наставников же себе нашёл юный эу в пределе Оленьего рода, и были учителями ему Ильт и Тщилин, а Элкарит учил Кадруи работе с деревом, и вскоре научился эу изготовлять из дерева различную мебель и арки, а также стал делать затворки и съёмные стены для покоев Светлого Дома, и поспешил Финиар вписать имя Кадруи в золотую книгу вместе с детьми своими, Ислии и первыми из эулиен, воздвигшими светлейшую обитель народа надеющихся. Так обрёл Кадруи в роду Оленьем не только наставников и друзей, но и верное знание своё.

В день же, когда попросил Кадруи благословить его на служение людям, и Элкарит, и Ильт с Феарнин, и Тщилин, и Алиант с Оннелие, и Луана с Аниз, и все, кто любил его, пришли к Финиару соблагословить его и попрощаться с ним, так как все любили Кадруи, и путь его был им всем известен, светлейший и опаснейший из путей в подзаконном мире для эу и человека, ибо взял Кадруи Слово Божие в сердце своё и на плечи свои, его же положил он себе нести по миру туда, где прежде не было Света его. И отдал Луана Кадруи корабль свой, и увесили эулиен его праздничными лентами, и проводили по воде с музыкой, тогда же многие корабли отплыли вослед Кадруи, провожая его, едва занялась заря. В неё же направил свой путь эу, и долго над водой ещё слышалось эхо радостных криков эулиен, провожавших его и благословляющих.

<1 2 3 4...15 >

На страницу:

Перейти

2 из 15