Формула

Пожалуй. Ситуация повторяется – даже если я соберусь с духом и наброшусь на него, сюда ворвётся охрана.

– … И потом – что всё это может изменить? Мир, которого вы добивались, подписан. Если мне не повезёт, всё останется, как есть. А если повезёт – я так и так скоро умру, вы знаете об этом лучше многих. Но умру на троне.

– Вы заблуждаетесь.

Что за чёрт, я назвал этого самозванца на «вы»? Это впервые за время нашего знакомства. По всей видимости, завтра начну добавлять «сир». Или уже сегодня?

– Ваша болезнь обременительна, но не так уж опасна. Вы протянете с ней до глубокой старости.

Моле посмотрел на меня с сомнением.

– Что ж, тем лучше. Итак, я вас убедил?

Что мне оставалось делать? Пожать плечами, пожалуй. Читать будущее я не умею. Вообще говоря, умею, конечно, но это совсем другой я.

Моле кивнул.

– Очень хорошо. В другом случае мне пришлось бы вас вздёрнуть – а жаль лишаться такого хорошего врача.

Выпустив дым носом, я уставился на своего собеседника. Он тоже взял небольшую паузу.

– Вы не хотите спросить, как я узнал?

Разумеется, хочу. В беседах с сэнсеем ничто не подготовило меня к возможности такого поворота событий.

– Видите ли, Посвящённым был мой отец. Довольно скромных возможностей, насколько я понимаю, – не вам чета. Однако этого хватило, чтобы построить вполне успешный бизнес и жить безбедно… До определённого момента.

Он задумчиво выпустил дым, плеснул в бокалы коньяк, повертел свой перед носом. На сей раз я не стал церемониться, опрокинул обычным образом и стал ждать продолжения.

– Родительская любовь и всё такое…. В общем, он мне рассказал – а это вроде бы, запрещено какими-то вашими правилами.

Всё так. С соблюдением правил у нас не забалуешь.

– И дал мне способность узнавать других Посвящённых. Даже в общих чертах определять степень их силы.

Чудненькая способность. У меня такой нет и в помине. Хотя, собственно говоря, каких таких трудов стоило бы её выработать?

– Я могу чувствовать это на довольно большом расстоянии. Конечно, всё зависит от той самой силы… Вас, как понимаете, я унюхал за добрую сотню километров.

– Но зачем? – прорезался у меня голос. – И, вообще говоря, многих ли вам удалось… это самое «унюхать»?

Роман Ильич смотрел в бокал, как будто не слыша. Потом поднял глаза на меня.

– Об этом чуть позже, если вы не против…. Итак, папаша поделился со мной и, как я понимаю, очень быстро лишился своих и без того скоромных возможностей, а затем и вообще помер.

Он опять замолчал, глядя в пространство. Пригубил из бокала. Словно за помин души. Оказывается, этот тип может быть очень чувствительным. Даже, сказал бы я, с перебором. Или дело тут вовсе не в покойном отце?

– В тот момент я заканчивал школу – и очень успешно занимался компьютерами. Практически профессионально – особенно учитывая, какой они тогда были диковинкой. Не в игрушки играл, как вы понимаете, а разрабатывал программу…

– … по поиску Формулы?

Чего-чего, а понятливости у меня немерено. Интуиция иногда подводит – это да, иначе я бы лучше подготовился к этому визиту.

– …Именно. Я угрохал на это столько лет, что лучше не вспоминать. Даже сейчас не до конца выбросил эту идею из головы. Но, само собой, ничего не добился.

Хозяин сделал ещё один глоток, я, не дожидаясь приглашения, плеснул в свой бокал, маханул его и закусил длинной затяжкой.

– В какой-то момент меня осенило. Для чего мне эта странноватая способность? Почему отец остановился на ней, а не научил меня, скажем, превращать газеты в денежные знаки? Собственно, необходимости такой не было – я получил отменное наследство и вообще всегда имел хватку в смысле заработать. Но всё же? В конце концов, до меня дошло.

До меня тоже.

Если не можешь чего-то сам – найди того, кто может.

Не иначе, любезный Роман Ильич собирается меня каким-то образом попользовать.

Всё произошло именно так, как он предполагал. Высланные против нас войска носили его на руках. Города высылали навстречу делегации. Многие из маршалов вернулись. Король бежал. Мы вошли в Париж. Народ бился в экстазе.

С герцогом Виченцским мы встретились в тот же день, когда он прибыл в Ставку и вновь принял пост министра иностранных дел. Точнее сказать, в ту же ночь.

– Странное у меня чувство, Жуан, – сказал он, прохаживаясь по гулкому дворцовому залу, совершено пустому в это время суток. Снаружи доносились отголоски восторженных выкриков и отдалённое пение.

– С одной стороны, мы его явно недооценили. Промедлили, не проявили решительности…. С другой… – Коленкур посмотрел куда-то вверх. – Быть может, это новый виток славы для императора. И он стал так чертовски на него похож…

Да, конечно. Можно отговориться любыми государственными интересами, можно даже искренне поверить, что всё дело в них. Но это часть правды. И не самая большая.

– Мы слишком любили его – вот в чём дело. Мы просто не могли дать ему умереть. Так было поначалу. А что теперь? Стать на пути его вновь обретённой жизни?

– Мы легко можем разоблачить его, Ваша Светлость. Масса физических различий и особенно тот, известный вам недостаток… – я остановился, поскольку продолжать оказалось непросто. – Разумеется, сначала придётся его убить. И при этом уцелеть самим.

Коленкур положил руку мне на плечо. Он улыбался, что случалось нечасто.

– Бросьте, Жуан. Мы добровольно впряглись в колесницу его судьбы. Будем тянуть и дальше – пока хватит сил.

Он убрал руку одновременно с улыбкой, сделал шаг назад.

– Конечно, вы слышали, что случилось с бедным герцогом Невшательским?

Слышал, разумеется. Узнав, что император приближается к Парижу, бедолага Бертье не на шутку повредился рассудком. Собственно говоря, не в себе он был уже с самого момента высадки. Его болезненное состояние прогрессировало; в конце концов, в припадке он выбросился из окна своего дома и разбился насмерть. Говорили о нечистой совести – так, или иначе, Бертье, прошедший бок о бок с императором полжизни, пошёл на службу к новому хозяину, пусть и не в первых рядах. Странно, что никому не показалась чрезмерной такая бурная реакция. Переметнулись многие, практически все. Потом кто-то попрятался, но основная часть была тут как тут – каждый со своими, очень похожими объяснениями. Во всяком случае, никто не удумал размозжить себе голову о мостовую.

Мне казалось, я лучше других понимал, в чём дело.

Герцог Виченцский продолжил, глядя прямо на меня и слегка понизив голос:

– …Он совершено не мог принять такого поворота событий. Был просто одержим разоблачением. Я не мог его уговорить – собственно, он не хотел слушать. Что тут можно было поделать…

Боже всемогущий! Один угрожает меня повесить, другой…

Сколько из этих окон до земли, интересно?

Итак, состав заговорщиков изменился, но их осталось трое.

Почему-то многие ошибочно считают это число счастливым.

– Теперь мы подошли к вашему вопросу, – Роман Ильич прикурил новую сигарету. Похоже, разговор давался ему так же непросто. – Всего двух. Всего двух Посвящённых удалось мне найти за это время. Вы – третий. И, насколько я понимаю, многократно превосходящий их, вместе взятых, по силе. Чем не удача? Воистину, Бог троицу любит.

– А как… поживают те, остальные? – осторожно спросил я, не забывая наливать. Всё же французский коньяк – не самое подходящее пойло для нашей жизни. Или за прошедшие десятилетия я просто безнадёжно испортил себе вкус? Так сказать, сжёг вкусовые рецепторы?

– Нормально поживают. Один, правда, почти лишился способностей – на самом деле, не так их было и много…

Любопытно…. Что же ты заставлял его делать? И главное – каким таким образом?

– Всё же мне не совсем понятно, – ушёл я в сторону. – В смысле, каким образом вы вышли на меня с такой точностью. Принимая во внимание отдалённость расстояния и так далее…

– Ах, это…

Роман Ильич несколько расслабился и дружелюбно улыбнулся.

– Само собой, я мог определить ваше местонахождение только в общем. Что-то вроде стрельбы по квадратам – знаете, в артиллерии? Затем началось самое сложное. То есть собственно поиск – и вот это потребовало времени. Должен сказать, вы блестяще маскируетесь…

Ничего подобного. Просто я знаю такие места, где можно вдоволь отвести душу. И никому не придёт в голову там тебя искать.

– …А вот о ваших знакомых этого не скажешь. Понимаете, когда человек начинает тратить деньги, которых ему вроде бы негде взять… я имею в виду, негде взять даже незаконным путём, – это совершенно определённо указывает на присутствие каких-то иррациональных сил.

Чтоб мне сдохнуть со своей филантропией и лёгкими путями её осуществления.

– Поначалу каждого из них принимали за вас. Но, при ближайшем рассмотрении, никто не подходил. Потом сопоставили круг знакомств – тут-то впервые забрезжила ваша кандидатура. От неё выявился ещё один круг – здесь вы действовали изобретательней: наследства, лотереи и всякое такое. В общем, мало помалу, всё сошлось и наступило время нашей встречи.

Волнующей и радостной…. М-да. Похоже, для моей самоуверенности оказалось меньше оснований, чем я предполагал.

– Сумасшедшая работа, – пробормотал я. – Не иначе, вы содержите целое детективное агентство.

– И его тоже, – отмахнулся хозяин. – Что только не может пригодиться в жизни. Послушайте, не пора ли нам обедать?

Я помотал головой. Алкоголь и пища почему-то плохо сосуществуют в моём желудке. Как минимум, я тупею и начинаю засыпать. Конечно, в последнее время могу избегать этого с лёгкостью – но предпочитаю не нарушать созданных десятилетиями закономерностей.

Послушай, тебе не о чем беспокоиться. Ты просто на полчаса забыл, кто ты такой. Стал тем, кем был раньше. Когда-то. Очень давно. Но всё изменилось.

Я кашлянул – в горле саднило от табака.

– Мне всё понятно – кроме одного. Чего вы, вообще говоря, от меня хотите?

Хозяин развёл руками и улыбнулся. Очень искренне. Так, словно услышал долгожданное приятное известие.

– Вашей помощи.

Не выключая улыбки, он наклонился ко мне.

– С детства я верил в свою исключительность. В предназначение. Готовился решать судьбы мира. Ждал своего часа. Как видите, ни черта не дождался. Да, кое-чего я, конечно, добился, – он широко развёл руками. – Для обыкновенного человека – даже, вроде бы, многого. Вы понимаете? Я – обыкновенный человек. Но я не хочу им быть! И – с вашей помощью – не буду.

Итак, судьба свела меня с мегаломаньяком. Возможно, опасным. Да что там – наверняка опасным. Один блеск в глазах на последнем монологе чего стоит. Приходилось мне читать о таких. Вперёд и вперёд – пока не увидим весь этот мир распростёртым у своих ног.

И всё это – с моей помощью?..

Первые недели прошли в эйфории всеобщих восторгов; затем поток возвращенцев начал иссякать и в нём не обнаружилось многих, чьё присутствие было бы особенно желательным. Набор в армию буксовал. Это объясняли понесёнными за последние годы потерями, но всё было сложней. Император считал, что в Русском походе на десяток погибших приходился едва ли один француз – возможно, он преуменьшал, но основу Великой армии действительно составляли не они. Так что, воевать в этой стране ещё было кому – просто число желающих заметно поуменьшилось. Это настораживало. Да что там – прямо скажем, пугало…

Моле приходилось непросто – теперь он был вынужден оставаться императором двадцать четыре часа в сутки. И это при том, что в непосредственной близости появилось немало людей, хорошо его знавших. Он уставал. Он часами пролёживал в ванне, прячась от посторонних взглядов. Он ещё более располнел – это вызывало недоумение. Конечно, никому в голову не могло прийти, что тут происходит на самом деле. Но вид обрюзгшего императора мало способствовал всеобщему воодушевлению.

Ещё худшее впечатление произвела церемония присяги новой Конституции – а на неё собрался поглазеть чуть ли не весь Париж, я уж не говорю о войсках.

Моле подвело его актёрство. Он решил, что пышная карета и расшитая золотом императорская тога произведут нужное впечатление. Ничего подобного – толпа предпочла бы походный сюртук, в котором было одержано столько побед. Солдаты казались озадаченными, а их приветствия – недостаточно восторженными.

Между тем, прошлогодние победители основательно струхнули и уже двигались на нас со всей возможной скоростью. Англичане и пруссаки были совсем рядом – но русские и австрийцы могли прибыть только месяца через полтора, а начинать без них никто бы не стал.

Маршалы склонялись к тому, что эту отсрочку надо использовать для набора и подготовки новых войск, но Моле слишком хорошо изучил стратегию императора.

Разбить врагов по частям. Сначала пруссаков – они ближе всех. Потом, в порядке очерёдности, англичан. Потом двигаться навстречу остальным и разбить их – в той или иной последовательности.

Прекрасный план, вполне в духе императора. Но чтобы претворить его в жизнь, нам нужен был именно Он.

Дальнейшие события хорошо известны и слишком печальны, чтобы в них вдаваться. Историки сломают себе голову над нашей медлительностью и непоследовательностью в те дни. Будут поражаться нашему невезению, когда треть армии под командой Груши заблудилась, гоняясь за Блюхером и не поспела в решающий момент битвы при Ватерлоо – а Блюхер каким-то образом поспел…. Если хотите знать мнение большинства присутствовавших, этот корпус вообще не следовало отделять от главных сил – от себя добавлю, что настоящий император никогда бы так и не сделал.

В нашем случае это произошло. Писатели придумают объяснения (каждый своё), но сойдутся на том, что на императора нашло какое-то загадочное затмение.

Разумеется.

Нашло – и больше никогда не уходило.

Так или иначе, всё закончилось.

Нас ждал ещё один остров – гораздо более отдалённый.

– Скажите, Роман Ильич, – я неторопливо затушил сигарету в пепельнице.

Вообще-то, у меня проблема с этим делом – обычно они не тухнут и продолжают достаточно долго и вонюче тлеть. Но в данный момент торопиться было некуда, даже наоборот, и всё прошло более-менее успешно.

– Скажите, а если я откажусь?

Хозяин дома посмотрел на меня очень внимательно, затем перевёл взгляд куда-то поверх моей головы. Вообще-то, я ожидал более очевидного разочарования. Или он просто так здорово умеет держать себя в руках?

– Но зачем?

Хороший вопрос. И как же на него ответить? Пожать плечами, что ли?

– Вы же ничего не знаете. Моих побуждений. Моих идей. Того, как я вижу будущее, в конце концов.

– Верно. Не вижу. Но могу себе представить. И не сказал бы, что я прихожу в восторг.

Самсонов развернулся в мою сторону, слегка пригнувшись и глядя мне прямо в глаза.

– От чего же вы приходите в восторг? От того, как выглядит этот мир сейчас? Мир, в котором десятая часть человечества борется с ожирением, а девять десятых – с голодом – причём, те и другие безуспешно? Мир, где кучка людей пытаются диктовать остальным, как им жить, – а точнее, как небольно умереть в ближайшем будущем? Мир, упивающийся телесериалами и рекламой никому не нужных и неотличимых друг от друга товаров? Мир, который боится инопланетян и глобального потепления? Мир, тратящий свои ресурсы на клонирование зверюшек и швыряние куда попало космических зондов?.. Вам это нравится, Эдуард Сергеевич?

Нет, не нравится. И особенно мне не нравится мир, в котором с искренним блеском в глазах произносятся такие речи. Словно заученные по сценарию фантастического блокбастера. Я не сплю и не придумываю эту историю. Всё происходит на самом деле. Будем помалкивать и слушать продолжение.

Самсонов встал во весь рост и начал жестикулировать – не слишком впечатляюще, на мой вкус. Голос его также оставался достаточно ровным, никакого металла в нём не появилось.

– В глубине души вы не можете не осознавать – долго оставаться таким этот мир не будет. Он должен переделать себя или погибнуть. Жертвы будут в любом случае, конечно. В первом случае погибнут те, кого не устроит новая модель миропорядка. Поверьте, таких найдется не так уж много – во всепланетном масштабе, разумеется. Во втором – процесс пойдёт бесконтрольно. Умрут миллионы. Может быть, миллиарды. Допускаю, почти все. И при этом, как уже не раз случалось, никто не поймёт, что происходит на самом деле. Всё покроется тоннами лжи и радиоактивного пепла. Возможно, ещё при нашей жизни – во всяком случае, скоро…

Роман Ильич сел. Развёл руками.

– Похоже, я не очень-то вас убедил. Да, оратор из меня неважный. Нет харизмы. Перед большой аудиторией говорю ещё хуже. Заметил давно – ещё в школьно-студенческие годы…. Теперь понимаете, какой удачей стала для меня наша встреча?

Я кивнул. В смысле, это мы ещё посмотрим, но, скорее всего ни хрена подобного. Он понял.

– Послушайте, Эдуард Сергеевич… Вы же ничего не теряете, приняв моё предложение. Напротив, вам будет даже интересно. Ну, посудите сами – на многое ли хватило вашей собственной фантазии? Обеспечить материальное будущее своих друзей? Перетрахать всех встречных баб? Вы даже привычную марку коньяка не изменили…

А ты, дружок, затеял изменить мир…. Что там говорится про бодливую корову, которой Бог рогов не дал?

– Планы у вас грандиозные, Роман Ильич, ничего не скажешь, – я поставил пустой бокал на стол. – Но придётся претворять их в жизнь без меня.

– Это не должно произойти слишком быстро, вы понимаете, – герцог Виченцский устало потёр виски.

Я понимал. Страсти должны утихнуть. Слишком много вопросов появится у врачей, которые будут делать вскрытие – а эти врачи не станут держать язык за зубами. Моле неотличим от императора, когда одет. Если деликатные особенности его физиологии выплывут сейчас на свет божий, кто знает, какой поднимется шум. Другое дело – как-нибудь потом. Тяжелые условия ссылки, болезнь… Объяснения, в сущности, слабоватые, но что-то подсказывало нам, что они будут приняты.

Итак, потребуются годы…

…Как оказалось, почти шесть лет.

Собственно говоря, их могло бы быть и десять. Или даже ещё больше. Климат Святой Елены считался нездоровым, но на Моле это почему-то не слишком действовало. Он продолжал набирать вес, а те дозы мышьяка, что перепадали ему от меня, были рассчитаны на длительное действие.

Возможно, он просто успокоился. Блестящая и лихорадочная суета последних месяцев подрывала силы бывшего актёра – теперешняя жизнь, простая и размеренная, соответствовала ему гораздо больше. Я говорю это к тому, что настоящий император не вынес бы и года подобного существования.

Таким образом, Моле мог протянуть ещё лет пять – и сочинить лишний десяток томов «императорских мемуаров». Я читал их – тогда и потом – кое-что даже правил. По-моему, вполне достойное сочинение. Местами Моле приврал – в тех случаях, когда события складывались не совсем по воле главного героя. Его благоговение перед императором прорвалось тут наружу – не стоит говорить, что тот был беспощаден к своим ошибкам и не склонен искажать факты в поисках доказательств своей гениальности. Ему – да и остальным – их и так хватало.

Выдаёт себя Моле и в другом. Он так и не набрался духу писать в первом лице. Довольно странно звучит, вы не находите: «Наполеон приказал… Он занял позицию…». Историки проведут здесь параллель с мемуарами Цезаря – но кто, чёрт возьми, знает, кем в действительности были написаны мемуары Цезаря?

В общем, время шло, про нас потихоньку стали забывать, и развязка наступила бы своим чередом – почти естественным.

К сожалению, неожиданно ситуация изменилась.

– Очень жаль, – Роман Ильич вздохнул, поднялся с кресла. Прошелся туда-сюда, вздохнул ещё раз.

– Очень жаль, что мне не удалось увлечь вас своей идеей. Как видите, дар убеждения словом у меня так себе…. Придется действовать, как обычно.

– Что вы имеете в виду? – я тоже попытался подняться, но он остановил меня движением руки.

– Если помните, я говорил о том, что мой несчастный отец потратил немало времени на просвещение меня в нюансах действия вашего, так называемого, Принципа. На это ушли остатки его сил, возможно, по этой причине он и умер. Я не мог понять, зачем это было нужно. Потом понял. Для того чтобы управлять такими, как вы. Даже настолько могущественными.

Я уставился на Самсонова, более чем обеспокоенный. Он явно не блефовал. А что, если и не заблуждался?

– Эта комната оснащена скрытыми камерами, которые зафиксировали нашу беседу от начала до конца. В сущности, зафиксировали ваше признание. Принцип это запрещает, не так ли?

Я снова попытался встать, и он опять меня остановил.

– Дослушайте до конца, прошу вас. Естественно, формально нарушения пока не произошло. Мы здесь один на один. Вы можете превратить меня в пыль. Камеры с их записями заодно, – он сделал паузу.– Точнее, только меня. Поскольку ни к камерам, ни к последующему выходу этого шоу в Паутину я не имею никакого отношения. Этим занимаются ваши коллеги – те, что оказались сговорчивее вас. Надо ли мне напомнить, что один Посвящённый не может нанести вред другому? Ни ему, ни, так сказать, его ослу или другому имуществу?..

Напомнить? Да я об этом и понятия не имел. Собственно, возможность набрести на товарища по счастью мне попросту никогда не приходила в голову. Срочно нужен звонок другу. Подать телефон в студию. И вообще, разве колдуны из романов то и дело не вызывают друг друга на волшебные поединки, сопровождаемые массой бесцельных разрушений? Как же насчёт нас – что это за дискриминация такая?

– Итак, вы неизбежно будете раскрыты. Перед самой масштабной аудиторией, какую только можно себе представить. Это серьёзное нарушение Принципа – насколько мне известно, самое серьёзное из всех. Не знаю, что останется от вашего дара – думаю, что немного. Возможно, сможете поднимать предметы – не тяжелей ручки и не выше, чем на десять сантиметров. Возможно, всё окажется ещё хуже. Удовлетворят ли вас мои предсмертные судороги в качестве компенсации? Кстати, они тоже будут показаны, так сказать, он-лайн…

Он прошёлся передо мной, внимательно изучая реакцию. Как видно, она его устроила. Почему бы и нет – я молчал, резких движений не производил, и вид имел крайне задумчивый.

– Как вы понимаете, я сделал кое-какие распоряжения на случай своей смерти. Не думайте, кстати, что я её боюсь. Конечно, без некоторых маленьких радостей будет скучновато… но после того, как мне не удастся использовать такой шанс… Можно сказать, единственный шанс…

Он воздел руки и постоял так несколько секунд в позе весьма посредственной парковой скульптуры. Потом расслабился, уселся и доверительно склонился в мою сторону.

– Так вот, насчёт распоряжений. …Понимаете, с утратой способностей вам будет очень трудно защитить свою семью и близких… Я бы даже сказал, невозможно.

Губернатор острова оказался на редкость тупой и злобной скотиной. По-моему, всё его свободное время уходило на то, чтобы придумывать нам какие-то козни. Причём козни мелкие, вроде поставок несвежего мяса, запрета на конные прогулки или конфискации присланных книг и писем.

Вероятно, настоящего императора такие выпады могли бы уязвить.

Но Моле прожил довольно простую жизнь, так что гурманом не стал. В седле он держался неважно и, соответственно, потребности в выездах не испытывал. Письма от известных только понаслышке людей не были ему особо интересны. Книги он писал сам.

В общем, господин Лоу злобствовал не по адресу. Более того, он добился прямо противоположного результата. Солдаты прониклись к узнику симпатией. Офицеры считали честью посетить его, и долгом – представиться по случаю прибытия или убытия. Ситуация повторялась. Я понял, что эта армия, в конце концов, может стать его армией. Остров наш, правда, находился далековато. Но тут появился этот английский капитан, …назовём его, например, Джонс, и два его товарища, которые якобы причалили сюда по пути в Индию и были бы совсем не прочь подбросить нас. Некоторые офицеры гарнизона готовы были составить императору компанию – со всеми своими солдатами, разумеется.

Моле воодушевился. Высадка в Индии, восторженный приём местного населения, освобождение от колонизаторов-британцев, поход по маршруту Александра Македонского, хотя и в обратном направлении, бунтующая при этом известии Франция, трам-пам-пам… Париж.

Чёрт знает, что за каша заварилась у него в голове.

Мне же всё было ясно. Настал час, ради которого я столько лет промыкался по его ссылкам. Один раз мне не удалось его остановить – но история не может повторяться бесконечно, по пути превращаясь в комедию. Император умрёт спустя семь лет после своей смерти – загадочный и великий, как всегда.

Спустя без малого два века особо пытливые исследователи придумают какой-то удивительный детектив про рвотный камень и хлористую ртуть. Вполне правдоподобный, на самом деле. То есть, угробить человека, подсовывая ему, не спуская глаз с хронометра, всю эту гадость, вроде бы, можно. Во всяком случае, в моих медицинских познаниях ничто не свидетельствует об обратном. Вот только времени на такие сложные манипуляции уже не было.