Смерть на Кикладах. Сборник детективов №6

Время завтрака давно прошло, но старший инспектор и не помышлял о еде. Тем более, что вчера он очень плотно поужинал на вилле «Афродита», куда снова был приглашен по случаю праздника «Охи».

После традиционного парада студентов и выступления отцов города на площади у Кафедрального Собора, Смолев пригласил полицейского на виллу, где старший инспектор и провел остаток праздничного дня до самого позднего вечера. Провел, имея на это полное право: в этот день все государственные учреждения были официально закрыты.

Помнится, что за столом велись разговоры о самом празднике. Многое из того, о чем говорилось, было в новинку и ему самому.

Продолжая сейчас лихорадочно искать таинственным образом пропавшую директиву, он мысленно вернулся к тому разговору за праздничным столом.

– Кстати, вы знаете, – после очередного тоста заявил неугомонный Джеймс Бэрроу, обращаясь к аудитории, собравшейся на верхней террасе виллы «Афродита», – что название праздника – день «Охи» – не совсем точно отражает исторический факт? Тот знаменитый разговор, что вели премьер-министр Греции Метаксас и посол Италии звучал несколько иначе!

– Знаем, знаем, дорогой, – немедленно отреагировала его жена Лили, покачав головой. – Ты уже много раз нам об этом рассказывал. Как минимум, каждую годовщину этого праздника…

– А я не знаю, – улыбнувшись, покачала головой Стефания, – о чем, собственно идет речь?

– Я бы тоже с удовольствием послушала, – поддержала подругу Тереза. – Что вы имеете в виду, Джеймс?

– О, я тогда расскажу! – обрадованно встрепенулся Джеймс, отодвигая опустевшую тарелку, на которой остались лишь хитиновые хвосты от креветок. – Крайне поучительная история! Знаете ли вы, что когда итальянский посол в Греции Эммануэле Грацци передал ультиматум от правительства фашистской Италии премьер-министру Греции Иоаннису Метаксасу, а случилось это на рассвете в четыре часа утра двадцать восьмого октября тысяча девятьсот сорокового года…

– Ультиматум? Это был настоящий ультиматум? – уточнила Стефания.

– Да, безусловно! Хоть они и назвали это «требованием»! – с негодованием взмахнув рукой, ответил Джеймс. – Каково! Тоже мне, хорошо «требование»! Дать войскам Италии беспрепятственно вторгнуться на территорию Греции и занять все стратегические объекты в стране: аэродромы, морские порты, крупные населенные пункты! В противном случае Муссолини грозил Греции войной. Чертов дуче! Напыщенный осел!

– Джеймс, Джеймс, – покачала головой Лили. – Держи себя в руках, дорогой! Ты очень увлекаешься!

Алекс и Стефания с улыбкой переглянулись. Археолог был совершенно неподражаем в своей искренности. Вспоминая историю даже тысячелетней давности, Джеймс Бэрроу становился крайне эмоционален, словно лично переживал все драматические моменты заново. «Бык и тореадор в одном лице!» – говорил про него Смолев.

– Прошу прощения, дамы… Чистейшей воды ультиматум! Силы были настолько не равны, что у Муссолини не было сомнений, что греки пойдут на все их условия. Армия Греции была и в разы меньше, и оснащена куда хуже, чем итальянская… Так вот, Иоаннис Метаксас, прочитав этот в высшей степени омерзительный документ, сохранил мужество и не потерял самообладания. Он лишь сказал: «Alors, c’est la guerre!», что в переводе с французского означает…

– Итак, это война! – негромко проговорил по-английски Смолев в наступившей за столом тишине.

– Но почему Метаксас говорил по-французски? – удивилась Тереза. – Греческий премьер с итальянским послом – и по-французски?

– Французский – это язык международной дипломатии, – пояснил Смолев, коротко улыбнувшись.

– Совершенно верно, Алекс, друг мой! – подхватил Джеймс. – Именно: «Итак, это война!» Вот реальные слова, которые были произнесены. И лишь после того, как Грацци заявил, что войны можно избежать, если главнокомандующий греческими войсками генерал Александрос Папагос отдаст приказ открыть границы для итальянских войск, – вот тут-то и прозвучало то самое знаменитое «охи», то есть «нет»! И вся нация в едином порыве поддержала премьера! Ох, что-то у меня от волнения даже в горле пересохло, дорогая, подай мне вон ту бутылку вина, прошу тебя!

– И что случилось потом? – глядя на Смолева, спросила Стефания, пока Джеймс, гулко глотая, утолял жажду бокалом ассиртико.

– Италия использовала слова Метаксаса как казус белли – формальный повод для объявления войны, и через полтора часа итальянские войска, которые к тому моменту уже оккупировали территорию Албании, атаковали греческие границы, – ответил испанке Смолев. – А Греция вступила во Вторую мировую войну. И надо отдать должное грекам: дрались они мужественно, сражаясь за свою землю куда как более героически, чем народы многих других европейских государств, принявших фашизм и капитулировавших за несколько недель, а то и дней.

– Я вам больше скажу, Джеймс, – подключился к разговору Манн, до этого не принимавший участия в обсуждении. – Раз уж пошла у нас с вами такая беседа на исторические темы… Скажу как профессиональный военный.

– Очень, очень интересно, – закивал головой Джеймс, – прошу вас, генерал!

– Греческой армии под командованием того самого генерала Александроса Папагоса, несмотря на потери и меньшую численность, удалось не только выстоять, но и в результате контрнаступления вышвырнуть итальянские войска со своей территории обратно в Албанию, нанося им в ряде военных операций одно сокрушительное поражение за другим, – веско произнес Манн, чертя сильным указательным пальцем линии по скатерти на столе, словно по карте Генерального Штаба. – Греки молотили агрессора семь месяцев, используя захваченные у него же технику и вооружения, пока Муссолини не был вынужден обратиться за прямой военной помощью к Гитлеру. Только после германского вторжения территория Греции была оккупирована. И то Крит еще сопротивлялся несколько недель с помощью английских союзников, кстати сказать, Джеймс, ваших соотечественников… Я считаю, что в те первые месяцы войны греки повторили подвиг спартанцев при Фермопилах, закрыв собой другие государства от превосходящих в разы сил противника!

– Совершенно с вами согласен, – растроганно подтвердил Джеймс, подливая себе в бокал еще вина и не обращая ни малейшего внимания на косые взгляды, что бросала на него Лили. – Абсолютно! Героическая нация! Знаю, что сэр Уинстон Черчилль – один из немногих наших государственных мужей, к которому я отношусь с искренним уважением, – заявил в своей речи, что «Мы уже не говорим, что греки сражаются как герои, мы говорим, что герои сражаются как греки». Но откуда вы все это знаете, генерал? Вы же не историк?

– Я был в пятерке лучших в Военной Академии, – усмехнулся Манн. – И нам прекрасно преподавали военную историю… Для любого офицера, Джеймс, это обязательный предмет. Так вот, как человек военный, скажу, что решение Метаксаса было единственно верным. Рискованным, тяжелым, опасным, но верным. Греки не стали поступаться принципами, заявив о готовности сражаться до конца. Русские, чей характер очень схож с греческим, в таком случае говорят: «Семь бед – один ответ!». Было очевидно, что, согласись Метаксас на требования Муссолини, войны, потерь и оккупации было бы все равно не избежать. Только, в таком случае, к ним прибавился бы еще и позор! Метаксас не был наивным человеком, понимал, что фашистская Италия была готова поставить под ружье восемь миллионов человек – больше чем все население Греции в тот момент. Разгромить Италию полностью для Греции было невозможно. Незадолго до смерти Метаксас сказал, что «Греция сражается не ради победы, а только ради славы и чести. Ее долг – быть достойной своей истории…». И многие признали его правоту: греки не отдали итальянцам ни пяди своей земли, разгромив и опрокинув в Адриатику группировку войск, превосходящую греческую армию в двадцать раз. Вот почему я говорю, что греки повторили подвиг царя Леонида и его трехсот спартанцев, совершенный две с половиной тысячи лет назад.

Смолев кивком поддержал Манна, показывая, что он полностью разделяет точку зрения генерала.

– Кстати, Джеймс, – добавил Алекс после небольшой паузы, во время которой официантки принесли и расставили на столе блюда с фруктами и десертом, – у ряда ученых, изучающих события Второй Мировой войны, есть мнение, что именно героическое сопротивление греков в течение семи месяцев привело к тому, что Гитлер был вынужден отложить свой план «Барбаросса» с весны на июнь сорок первого года. История, как вы знаете, Джеймс, не терпит сослагательного наклонения, но если бы вторжение в Советский Союз произошло не летом, а, скажем, ранней весной, как изначально и планировалось, возможно, события на Восточном фронте в сорок первом году сложились бы совсем иначе. И в Советском Союзе это тоже понимали. И признали это.

– Каким же образом? – искренне удивился Бэрроу. – Вот это уже для меня новость!

– Радиостанция Москвы в апреле сорок второго года объявила, обращаясь к греческому народу: «Вас было мало, но вы, сражаясь против превосходящих сил противника, вышли победителями. Не могло быть иначе, потому что вы – греки. Мы, русские, благодаря вашей самоотверженности, выиграли время для обороны. Мы благодарим вас!».

– Вот это да! – покрутила головой Софья, сидевшая рядом со Стефанией. – Я тоже ничего об этом не знала. Ну что же, предлагаю тост: за мужество греков, сказавшим врагам: «Нет!». За годовщину дня «Охи!»…

Еще много тостов было поднято и выпито за столом за Грецию и греков, но особенно хорошо старший инспектор запомнил слова Манна, неожиданно развернувшегося к нему и спросившего с хитрым прищуром:

– Ну, а вы что все время молчите, старший инспектор? Как воды в рот набрали. Так и просидели весь вечер, не сказав ни слова. Какие вы делаете выводы из всего сказанного? Проявите ваши дедуктивные способности! Чему нас с вами учит сей знаменательный исторический факт?

Откашлявшись и мучительно покраснев, когда взгляды всех присутствующих сошлись на нем, Антонидис, тем не менее, достаточно твердым голосом ответил:

– Я полагаю, господин генерал, тому, что даже в самых сложных ситуациях отчаиваться и капитулировать не стоит!.. Никогда не сдавайся! – думаю, это главное.

Вздрогнув от раздавшихся за столом аплодисментов, Антонидис успел заметить, как удовлетворенно переглянулись Манн и Смолев, выслушав ответ старшего инспектора. Видимо, генерал был уже в курсе его злоключений и хотел лично убедиться в том, что пораженческие настроения оставили главу криминальной полиции. Такое внимание со стороны главы греческого Интерпола растрогало старшего инспектора до глубины души.

Вечер закончился поздно, к себе на квартиру Антонидис вернулся глубоко за полночь, спал всего пять часов от силы и, едва рассвело, отправился в участок.

А вот и эта злополучная бумажка! Упав со стола, она незаметно спланировала под тяжелый металлический сейф, больше напоминавший своими габаритами шкаф. Старший инспектор ее и вовсе бы не заметил, но, наклонившись под стол, чтобы поднять укатившийся со стола карандаш, обратил внимание на небольшой бумажный уголок, торчащий из-под дальнего угла сейфа. Судя по дате на лиловом штампе, – точно она! Старший инспектор измученно покрутил головой. Вот угораздило! Надо доставать. Придется отодвигать стол с принтером, иначе туда никак не подобраться.

Сняв пиджак, пыхтя и отдуваясь, старший инспектор с трудом отодвинул стол с оргтехникой в сторону и только опустился на колени, протянув руку под металлический шкаф и пытаясь нащупать чертов листок, как дверь кабинета неожиданно с треском распахнулась, будто ее пнули ногой, и по звуку шагов Антонидису стало ясно, что в кабинете кроме него есть кто-то еще. Оглянувшись, стоя на четвереньках, он увидел только ноги в серых брюках и черные лакированные туфли, начищенные до блеска.

– Старший инспектор Антонидис? – раздался в кабинете негромкий, сухой, колючий голос. – Вы начальник местного отделения? Что вы делаете под столом, старший инспектор? – тон вошедшего сменился на издевательский. – Вы что, пьяны? Впрочем, меня это нисколько не удивляет! Судя по бардаку, который вы здесь развели, работать вас так никто и не научил!

Пунцовея щеками, Антонидис все же достал упавший листок и положил его на стол, затем медленно поднялся, отряхнул брюки, молча надел пиджак, поправил галстук и сел в свое кресло. Только после этого он посмотрел на человека, стоявшего перед ним.

Мужчина был ниже среднего роста, худой, желчный, с крупной головой, которая никак не сочеталась с его тщедушным телом. Вошедший смотрел на инспектора холодно, кривя тонкие губы в презрительной усмешке.

– Да, я старший инспектор Теодорос Антонидис, начальник уголовной полиции острова Наксос, – ровно и с достоинством ответил хозяин кабинета, с трудом сдерживая кипящее в нем негодование. – Вот уже три года – это мой рабочий кабинет. И в моем кабинете я давно установил следующее правило: посетитель сперва стучит в дверь и входит, только если я его приглашу! После чего он представляется и излагает мне свое дело. В противном случае, он вылетает отсюда, как пробка! А если он хамит – то еще и получает по шее!

– Что? Что вы несете, Антонидис? – немедленно хищно ощерился вошедший и сразу стал похожим на хорька. – Вы с ума сошли? Вы знаете, кто я? Моя фамилия Грамматикопуло, и я…

– Мне плевать! – неожиданно для самого себя по-тигриному рявкнул старший инспектор, ударив кулаком по столу, отчего на пол разом обрушилось несколько папок с документами, разлетевшись веером под ноги посетителю.

Это разъярило полицейского еще больше. Все переживания последних дней взяли верх над осторожностью и здравым смыслом.

– Пошел вон!

Видя, что собеседник не трогается с места, инспектор встал, распахнул пиджак и демонстративно положил руку на рукоять большого черного револьвера сорок пятого калибра, висящего в кобуре под мышкой.

– Повторяю последний раз: пошел вон из моего кабинета! Застрелю! – набычившись, Антонидис мерил взглядом плюгавого посетителя, который, похоже, от изумления потерял дар речи.

Взгляд старшего инспектора был настолько красноречив и настолько не оставлял никаких сомнений в дальнейшем развитии событий, что незнакомец пришел в себя, заметно побледнел и, стряхнув с себя оцепенение, отпрянул к двери.

– Ты об этом еще крупно пожалеешь, Антонидис, и очень скоро! Я вернусь завтра с приказом из Департамента, и тогда ты запоешь по-другому, сволочь! Считай, что ты уже уволен! – прошипел посетитель и выскочил из кабинета, хлопнув дверью так, что дверное стекло жалобно зазвенело, едва не выпав из рамы.

Входная дверь громко хлопнула, по ступенькам громко простучали каблуки, и снова все стихло.

– Пожалею? – горько усмехнулся старший инспектор, оставшись один и обводя взглядом кабинет, заваленный бумагами. – Уже жалею. Столько времени и сил впустую!..

Антонидис подошел к окну, открыл раму настежь и вдохнул полной грудью свежий воздух. Пахло пиниями и морем. Стало немного легче. Он даже усмехнулся.

– Нет, какая все-таки дрянь! Может, и впрямь стоило его пристрелить?

Старший инспектор вытащил из кобуры тяжелый черный револьвер и привычно взвесил его на ладони.

– Как там говорят русские? Семь бед – один ответ?

Часть шестая

– Посторонним сюда нельзя!

– А потусторонним можно?

Сергей Довлатов, «Компромисс»

Утро двадцать девятого октября на вилле «Афродита» началось привычными хозяйственными хлопотами. В половине седьмого негромко стукнула деревянная калитка с улицы Апиранто, и на территории появилась управляющая Софья Ковалевская. Бодрая и энергичная, как и всегда по утрам, Софья быстро взбежала по ступеням к стойке администратора, мурлыча себе под нос веселую песенку. Первым делом, выслушав доклад о том, что ночь на вилле прошла спокойно и без происшествий, она отпустила на отдых ночную смену – сегодня дежурила Артеми – и временно заняла ее место на «мостике» в ожидании Катерины, чья дневная вахта начиналась в семь тридцать утра. До прихода Катерины у управляющей как раз есть время просмотреть все счета за вчерашний день, чтобы подготовить отчет для владельца. Она сняла с полки несколько папок и, усевшись на место администратора, приступила к работе с документами.

Вскоре, негромко переговариваясь, в ту же самую калитку с улицы Апиранто вошли повара и, проходя мимо ресепшн, весело поприветствовали Софью. Вслед за ними шел и Петрос, неся тяжелую корзину, распространявшую вокруг себя запах моря и свежепойманной рыбы: он уже успел закупить необходимые для кухни морепродукты у возвратившихся с уловом рыбаков.

Немного отстав от группы, Петрос ненадолго поставил корзину на пол и послал невесте воздушный поцелуй. Та, рассмеявшись, вернула его. Вскоре повара скрылись на кухне, где тут же закипела работа: завтрак для гостей должен быть подан без промедления. Очень скоро с верхнего этажа потянуло ароматами омлета, жареных колбасок, горячей выпечки и свежезаваренного кофе.

Еще через четверть часа, медленно ступая, на террасу пришел садовник Христос, чтобы выпить чашечку густого черного кофе, по обыкновению запивая холодной водой. Старейший работник виллы перекинулся парой слов с Петросом, который, немедленно отложив свои дела, лично приготовил для старика напиток. Их утренние беседы давно стали ритуалом. Зная вкусы садовника, повар щедро добавил в кофе корицы и принес тарелку с только что испеченной спанокопитой, разрезанной на четыре части. Несмотря на занятость, Петрос подсел за стол и из уважения к старику поддержал разговор о погоде и видах на урожай оливок, который местные крестьяне начнут собирать уже в ноябре. Впрочем, Христос был всегда крайне немногословен. Садовник съел один кусок пирога, одобрительно кивая головой, а остальные бережно сложил в чистую тряпицу, завернул и убрал в плетеную корзинку, что принес с собой. Оттуда уже торчала бутыль с питьевой водой: до обеда Христос планировал трудиться в высаженной им недавно оливковой роще. Крепко пожав руку повару и кивнув в знак благодарности, садовник ушел, потратив на весь завтрак с разговорами не больше десяти минут.

Вскоре на террасе появились и официантки: настало время накрывать завтрак для гостей.

Солнце уже осветило улицы старого города, но ночная прохлада не спешила уступать, задерживаясь в переулках и переходах запутанного лабиринта из белых домиков на невысоком холме. Осеннее утро медленно вступало в свои права. Море сегодня шумело сильнее обычного: еще с ночи волны разыгрались за волнорезом, выплескиваясь далеко на бетонный пирс к негодованию дремлющих на камнях крупных белых чаек. Обдаваемые солеными брызгами, чайки хриплыми голосами сварливо выражали друг другу свое недовольство, но покидать насиженные камни не спешили.

Не за горами было время осенних штормов, но они придут через несколько недель, а пока море, словно проснувшись от летней спячки, осторожно пробовало каменную гряду волнореза на прочность. Гряда, выложенная из огромных валунов, не поддавалась, и волна за волной разочарованно откатывались назад, оставляя на сером бетоне пирса мокрые разводы белой пузырящейся пены.

От утренней пробежки в этот раз Алексу пришлось отказаться: Стефания улетала в Мадрид на неделю. Выпив вместе утренний кофе в гостиной, они быстро собрались и привычно выехали в аэропорт.

Двухмоторный самолет «Эгейских авиалиний», блестя на солнце иллюминаторами, коротко разбежался по взлетной полосе, идущей вдоль зеленого полотна лимана Алики, и грузно оторвался от земли. Медленно набирая высоту, он стал уходить на запад, в сторону Афин.

Смолев долго провожал его взглядом. Она улетала и раньше, но в этот раз отчего-то у Алекса на душе скребли кошки. Какое-то беспокойство охватило его при виде улетающего самолета. Не сказать, что дурное предчувствие, но что-то неясное, неоформленное, будто легкая тень омрачила ясное утро. Пожав плечами, Алекс списал все на расставание с испанкой.

Она скоро вернется. Подумаешь, неделя! – думал он, успокаивая себя. Впереди долгие месяцы их совместной жизни на острове: проект медицинского центра на Наксосе вступает в долгожданную стадию строительства. В ближайшие пару недель – перед праздником он навел справки в муниципалитете – они получат разрешение на строительство. Это была отличная новость! С момента подачи заявки прошло несколько месяцев ожидания, но вот наконец-то свет в конце бюрократического тоннеля забрезжил. Теперь ясно, что делать дальше. Придет разрешение, после чего они организуют и проведут тендер среди подрядчиков, и тогда Фонд откроет финансирование по первому этапу строительных работ, который придется на межсезонье. Что же, все складывается вполне удачно. Глядишь, как и было предусмотрено планами Фонда, к весне на Наксосе откроется новый многопрофильный медицинский центр имени Долорес Мойя, где все жители Киклад смогут лечиться бесплатно. Благое дело! Работы еще непочатый край, но, по крайней мере, архитектурный проект, подготовленный Светланой Филатовой, уже прошел все бюрократические согласования. Движение вперед есть, и теперь дело за разрешением на строительство.

Радоваться надо, чего ты вдруг скис?

Всего неделя, и она вернется, – все еще думал он, разворачивая машину в сторону Хоры и выезжая на шоссе. Что еще за хандра на тебя вдруг напала? На пустопорожние рефлексии нет ни времени, ни возможности: на вилле и на винограднике дел невпроворот! Давай-ка займись делами! Ни виноградник сам себя не обработает, ни бассейн на соседнем участке сам собой не появится! Работай, и все будет хорошо! – привычно скомандовал он себе. А уж когда начнется стройка медицинского центра – ни одной свободной минуты не будет. Как представитель Фонда, отвечающий за реализацию проекта, Алекс понимал, что глаз не сомкнет, если не будет уверен, что все делается именно так, как надо.

Через двадцать минут Алекс уже вернулся в свой кабинет в башенке и, верный своей привычке начинать и заканчивать все сложные и неприятные дела как можно скорее, не откладывая их в долгий ящик, приступил к подготовке очередного отчета в греческую налоговую. В свое время у Смолева ушло немало усилий на то, чтобы разобраться в хитросплетениях местного налогового законодательства и научиться правильно составлять отчеты. Работа была муторная, нудная, но необходимая. Готовя документы, он вдруг обнаружил, что последних данных от управляющей в почте у него все еще нет. Обычно она присыла их в десять утра. Алекс взглянул на часы и вздохнул: половина десятого. Придется отложить отчет.

Смолев сперва хотел набрать управляющую по телефону и поторопить, но потом передумал. У нее есть законные полчаса, зачем дергать человека? Пойду-ка лучше сам попозже поищу ее, – вдруг решил он. Поговорим вживую. Опять же развеюсь, отвлекусь. Червячок беспокойства, проникший ему в душу, не хотел исчезать. Алекс передернул плечами, пытаясь избавиться от плохого предчувствия.

Он спустился из кабинета в гостиную, дошел до холодильника, достал большой кувшин со свежевыжатым апельсиновым соком и налил себе полный стакан холодного, ярко-оранжевого напитка.

В тишине гостиной было слышно, как тикают часы на стене.

Манны уже ушли на завтрак всем семейством, пока он ездил в аэропорт. Виктор обещал сегодня Терезе и детям прогулку на лодке вокруг острова. Смолев был рад предложить старому другу лодку бывшего владельца «Афродиты» Георгиоса Аманатидиса, что досталась Алексу вместе с виллой.

Лодка уже с месяц как была полностью восстановлена и выглядела как новенькая. Старый дизель перебрал по винтику моторист с «Афины» – мастер золотые руки. Костас, жених Катерины, за три дня как следует просмолил днище и покрасил лодку, а его отец Никос, лучший рыбак острова, подарил Смолеву новые сети, связанные им из необычайно прочного красного капрона. Новое навигационное оборудование, проконсультировавшись с Манном, Смолев заказал в Афинах и установил собственноручно. И после ходовых испытаний дал лодке новое имя: «Надежда», ярко-синей краской написав его на белых крутых скулах своей первой в жизни лодки. Не морская яхта генерала, конечно, но самая что ни на есть настоящая лодка греческого рыбака.

Дети Виктора были счастливы, увидев ее впервые. А уж когда в вытащенной ими сети забилась пара тяжелых серебристых рыбин, – неподдельному детскому восторгу не было предела! Близнецы влюбились в лодку и теперь в каждый свой приезд «на остров к дяде Саше» просились «порыбачить». Раньше обеда семейство Маннов можно было не ждать.

Ну и ладно, займусь делами, – хмыкнул про себя Смолев, смакуя напиток, сделал еще пару глотков и снова взглянул на часы. До десяти утра оставалось пятнадцать минут. Он с удовольствием допил сок, вернул стакан на стеклянный поднос, стоявший на столе, и отправился искать управляющую.