Смерть на Кикладах. Сборник детективов №6

Прежде чем последовать его совету и отправиться в другое место, гости с сожалением вздыхали, бросали напоследок взгляд на закрытые двери таверны и уходили, качая головами, слыша, как изнутри доносились громкие звуки праздника: раздавались голоса и смех, звенела посуда, играла музыка.

Проводив незадачливых посетителей, юноша снова занимал свой пост на крыльце у входа.

Спустя некоторое время дверь за спиной у него приоткрылась, и из-за нее выглянуло раскрасневшееся лицо Катерины.

Поискав глазами парня, она увидела, как он, вежливо улыбаясь и показывая нужное направление к ближайшей таверне, спроваживает прочь по променаду очередную парочку разочарованных молодых людей, по виду – явных туристов.

– Костас, – сочувственно спросила девушка по-гречески, когда он снова вернулся на свой пост, – ну что, все идут и идут? Вот ведь! И это конец сезона! Хоть скажи поварам, чтоб научились хуже готовить… Хочешь, я постою с тобой? А то и сама могу, а ты пока передохнешь – ведь два часа уже стоишь! На кухне уже почти все готово, скоро будут барашка выносить! Только босса ждут: он должен встретить отца Спиридона у виллы, и они вместе придут сюда. Ну, что молчишь?

– Нет, – озабоченно покачав головой, ответил молодой грек, вглядываясь в плохо освещенную боковую дорожку, окаймленную зарослями гибискуса, что вела наискосок от широкого променада ко входу в таверну. – Я справлюсь! Выдумала тоже! И вообще, что ты тут делаешь? – строго добавил он, оглянувшись на девушку. – Нечего тебе здесь делать. Иди, помогай за столом!

– Вот еще, указывает он мне! – немедленно вскипела Катерина. – Сама знаю, что мне делать! Можно подумать, без тебя не решу, чем мне заняться? Я что, маленькая? Раскомандовался! Если ты думаешь, что будешь мною помыкать, когда мы поженимся, то даже и не мечтай!

Привыкший к резким переменам настроения своей будущей невесты, Костас весело рассмеялся, быстро поднялся на ступеньку к ней и нежно поцеловал в щеку. Катерина немедленно оттаяла и счастливо улыбнулась. Юноша прислушался и добавил примирительным тоном:

– Хорошо, хорошо. Все! Не мешай! Вон еще кто-то идет!

Из темноты аллеи на свет вышли две фигуры: это были Смолев и отец Спиридон, местный священник из Кафедрального собора Хоры.

Огромный белоснежный собор с куполами, выкрашенными в зеленый цвет, с большой четырехнефной колокольней занимал почти всю площадь в центре старого города, недалеко от порта. Служившего в нем православного священника на острове знал каждый. Алекс тоже познакомился с ним несколько месяцев назад и ни разу об этом не пожалел.

Отцу Спиридону было около восьмидесяти, но он был все еще крепок и моложав, ходил, при необходимости, быстро и энергично, ежедневно служил в храме и подолгу общался с прихожанами. Многие шли к нему за советом, когда дело касалось самых сложных жизненных коллизий. При близком контакте отец Спиридон производил впечатление человека приятного, воспитанного и высокообразованного.

К слову сказать, священник никогда не навязывал свою точку зрения, а всегда внимательно выслушивал собеседника, приходившего к нему со своими проблемами, и лишь выслушав до конца, задавал, казалось, совершенно бесхитростные вопросы, отвечая на которые, прихожанин, неожиданно для себя, и сам приходил к единственно верному решению.

Будучи очень известной и уважаемой фигурой в местной среде, – ведь островитяне почти целую вечность крестили у него детей, отпевали усопших, он же совершал таинство венчания, благословляя очередной брачный союз во имя Пресвятой Троицы, – священник всегда вел себя с паствой скромно и приветливо. Сквозь толстые стекла очков в старомодной металлической оправе его живые черные глаза смотрели на собеседника с дружелюбным и мудрым пониманием, а интонации звучного баритона всегда оставались спокойными и доброжелательными.

Несколько раз Смолев приглашал отца Спиридона на виллу «Афродита». Тот, не чинясь, приходил, и всегда производил на гостей виллы самое благоприятное впечатление.

Даже Манн, пообщавшись однажды со священником в течение двух часов на одном из торжественных ужинов, позднее в разговоре со Смолевым удовлетворенно заметил, что «этот отец Спиридон, пожалуй, один из самых толковых, кого я встречал в жизни, Саша. Очень непрост батюшка. Человеческую натуру, похоже, насквозь видит, что твой рентген! Эх, нам бы такого „Гэндальфа“, понимаешь, да в Интерпол, в аналитический отдел! Раскрываемость резко подросла бы, как на дрожжах!»

Смолев тогда согласился с другом, заметив, что «служба у него такая, Витя: за шестьдесят лет трудового стажа поневоле начнешь в человеческой натуре разбираться, а дел у него на острове и без Интерпола хватает, уж поверь мне!».

Подойдя к Костасу, немедленно вытянувшемуся перед ними по стойке смирно, мужчины прервали на полуслове оживленный разговор. Улыбнувшись парню, Алекс скомандовал по-гречески: «Караул, вольно!».

Костас радостно рассмеялся и уважительно поздоровался с владельцем виллы и священником.

– Давно стоишь? – оглянувшись по сторонам, сочувственно поинтересовался Алекс у юноши по-английски.

Тот, покачав головой, едва только открыл рот, но не успел ответить, как его перебили.

– Давно, давно, босс! Что вы его слушаете? Разве он скажет? Постесняется! – звонкой скороговоркой раздался с верхней ступеньки голос Катерины, немедленно высунувшейся из-за дверей. – Ой, босс, уже больше двух часов стоит! Народ-то все идет и идет: приучили, что вкусно и недорого! Я ему говорю: давай вместо тебя постою – так он ни в какую! До чего же упрям! Прямо как осел моей греческой бабушки: тот, бывало, тоже встанет, упрется – и ни в какую, как ты его ни уговаривай!

Смутившийся Костас – еще хорошо, что в вечернем полумраке не видно краски на лице! – из-за спины сердито погрозил кулаком будущей невесте, но при священнике сдержался, ничего не сказал.

– Я смотрю, не я один не успеваю слова вставить, – добродушно хмыкнув, заметил Смолев и продолжил по-английски. – А вообще, Катерина дело говорит. Раз в два часа смена караула – это нормально. Ты свою смену честно отстоял. Значит так, молодежь, шагом марш в зал! Сейчас начнется все самое важное, и вы оба должны быть за столом вместе со всеми гостями! Сюда, ко входу, пришлем одного из официантов, потом и его сменим. Все, заходим, заходим! Прошу вас, отец Спиридон, – переходя на греческий, обратился он к священнику, пропуская его вперед. – Я уверен, что нас с вами уже заждались…

Тот с благодарностью улыбнулся, кивнул и прошел в открытую дверь, которую придерживала довольная Катерина. За священником прошел и Смолев, замыкал процессию Костас, тоже улыбавшийся во весь рот.

Таверна внутри представляла собой празднично украшенное просторное прямоугольное помещение, у одной стены которого сегодня стоял длинный стол, заполненный гостями. Свободное пространство перед столом было оставлено для танцев.

В дальнем правом углу виднелась барная стойка, здесь же был вход на кухню, а слева, ближе к праздничному столу, – небольшая сцена, на которой разместился квартет местных музыкантов: гитара, бузуки, бузули и цабуна13. В тот момент, когда Смолев и отец Спиридон зашли в зал, они как раз доигрывали популярную народную песню «Псаропула»14

«Уходит в бескрайнее море рыбацкая лодка, а на ней горстка смельчаков, – хрипловатым баритоном выводил гитарист и под струнный аккомпанемент ему вторила мелодичным голосом волынка. – Горстка смельчаков, ловцов губки и жемчуга. На берегу их ждут. Удачи вам, смельчаки! Возвращайтесь к родным берегам!»

Под аплодисменты в образовавшейся небольшой паузе Смолев подвел к столу отца Спиридона и усадил на почетное место. Сидевшие рядом супруги Бэрроу и Манны тепло поприветствовали нового гостя.

Увидев, что владелец и его гость заняли свои места, управляющая дала знак официанту, и он убежал на кухню. Снова зазвучала легкая музыка, на этот раз из динамиков – музыканты взяли небольшую паузу на отдых. Тут двери кухни широко распахнулись, вышел шеф-повар и под аплодисменты поклонился гостям. За столом радостно зашумели, предвкушая угощение.

Петрос, одетый по случаю праздника в высокий белый колпак с гофром, белоснежный двубортный китель с золотой вышивкой «Afrodita» на лацкане, отутюженные черные брюки и лакированные ботинки, выглядел очень торжественно. Он громко щелкнул пальцами, что-то скомандовал, и его помощники стали выносить из кухни в общий зал огромные подносы с горячими закусками и расставлять их на столе, снова вызвав большое оживление среди гостей. Дошло дело и до главного блюда вечера: два дюжих молодца в белых поварских халатах внесли в зал металлические козлы и закрепили в них вертел с фаршированным барашком.

Петрос, облачившись в специальный фартук, привычно взял в одну руку устрашающих размеров остро отточенный нож, в другую – огромную двузубую вилку. Широко улыбаясь, повар начал ловко срезать дымящееся сочное мясо и раскладывать его по тарелкам, которые его помощники быстро разносили гостям. Те с благодарностью принимали кушанье и активно делились восторгами друг с другом. Веселый праздничный шум снова наполнил таверну. Звон бокалов, столовых приборов, смех и разговоры легко заглушали льющуюся из динамиков негромкую музыку.

За дружным столом собрались и все постояльцы «Афродиты», и специально приглашенные на праздник друзья владельца, и ближайшие родственники Петроса, приехавшие из окрестных деревень, и большинство сотрудников виллы.

Многие, особенно те, кто были предупреждены заранее о готовящемся событии, щеголяли в нарядной одежде, сшитой на заказ. Катерина, Лили, Мария, Тереза и Стефания остались довольны своими платьями и выглядели в них точь-в-точь как местные красавицы. Чтобы сюрприз полностью удался, Смолев заранее озвучил Софье следующую версию: традиционный ужин для гостей нового заезда решено было объединить с предпраздничным мероприятием накануне национального дня «Охи», на который и съехались друзья и родственники из долины.

Обычно в этот день по площади в центре Хоры и по главным ее улицам местные жители проходят красочным парадом в национальных костюмах, затем продолжая отмечать торжественную дату в ресторанах и тавернах.

«Так что вечером, – сказал Смолев, передавая Софье список гостей, – у нас в таверне будет и традиционный ужин с барашком для гостей виллы, и нечто вроде костюмированной репетиции! Надо всех встретить и рассадить. Меню с Петросом согласовано, выдели в помощь с виллы еще Катерину и Артеми – тогда мы справимся».

Вечер был в самом разгаре, когда Смолев, сверившись с часами, вдруг отвлекся от оживленной беседы, которую вел с сидящими рядом Маннами, обсуждавшими со священником местные традиции, поднялся со своего места во главе стола, взял вилку и несколько раз легонько ударил ей по бокалу с вином, привлекая внимание гостей.

Звонкий и певучий звук наполнил таверну, разговоры постепенно стихли.

– Дорогие друзья! – торжественно сказал Алекс по-английски, обведя взглядом всех, сидевших за столом. – Сегодня прекрасный вечер и, в каком-то смысле, очень знаковый. Подходит к концу мой первый сезон в качестве владельца виллы «Афродита». Он же и мой первый сезон на острове Наксос. Я безмерно счастлив, что жизнь моя сложилась именно так, а не иначе. Я признателен многим из вас за то, что вы были со мной последние полгода, помогая и поддерживая меня в этой новой и крайне непривычной для меня деятельности. Без вас я бы ни за что не справился! А еще я так же признателен нашим гостям, без которых ни вилла, ни таверна не смогли бы существовать…

– А уж мы-то как рады! – весело размахивая бокалом с вином, выкрикнул порозовевший Джеймс Бэрроу под общий смех. – Да если бы не вы, Алекс, неизвестно еще что бы с нами всеми было! Голодная смерть, не иначе!

Его слова вызвали заметное оживление за столом, особенно в той части, где сидели студенты.

– Мы вам очень благодарны за все, Алекс! – подтвердил Димитрос Аманатидис, оглядываясь на свою жену. – Благодаря вам, вилла «Афродита» в надежных руках!

Мария ничего не сказала, но этого и не требовалось: ее взгляд и так был очень красноречив.

– Повторюсь: без вас бы я не справился, – тепло улыбнулся им Алекс. – Поэтому мы и собрались сегодня все вместе, чтобы я мог таким образом поблагодарить вас всех за вашу помощь и поддержку. Спасибо, дорогие друзья! Счастья вам и здоровья! Сегодня я пью за вас!

Алекс сделал паузу, чтобы пригубить вино, и ее немедленно заполнили дружные аплодисменты гостей.

– Но это не единственная причина, по которой мы сегодня здесь собрались, – внезапно добавил он, возвращая бокал на стол и с улыбкой заговорщика оглядываясь на священника. – Я передаю слово отцу Спиридону, которого вы все хорошо знаете.

– Да, да, есть еще один повод и очень важный! – подтвердил отец Спиридон, поднявшись со своего места. – Но прежде скажу так: я рад, что вижу за этим столом такие добрые и счастливые лица. Греки – мирный народ, гостеприимный и щедрый. Мы всегда рады добрым гостям, таким, как вы. И беспощадны к врагам своей земли. Рад видеть многих из вас в национальных костюмах сегодня, ведь уже завтра – годовщина дня «Охи», когда мы, греки, сказали фашистам «Нет!». Надеюсь, этот праздник мы тоже отметим вместе с вами на площади.

Священник сперва говорил медленно и веско, подняв вверх указательный палец левой руки. Вдруг лицо его подобрело, а на губах заиграла мягкая и немного лукавая улыбка.

– Но сегодня, я надеюсь, что мы услышим совсем другое слово. И это то главное, ради чего мы сегодня все собрались. Петрос, сын мой, – неожиданно повернулся священник к повару, в волнении замершему рядом с дверью на кухню. – Я знаю, ты хочешь задать вопрос и получить на него ответ. Сейчас – как раз самое время сделать это: солнце вот-вот войдет в Портару!

То, что произошло дальше, и стало сюрпризом для ничего не подозревавшей Софьи, сидевшей рядом с Алексом и Стефанией.

Электрический свет вдруг погас, затем под торжественную музыку из кухни вышли повара и официанты с зажженными свечами и встали напротив стола. За это время повар быстро снял свой поварской китель – под ним оказался смокинг – и, держа в руках огромный букет чайных роз, подошел к совершенно растерявшейся от неожиданности управляющей и предложил ей руку.

Зардевшись и растерянно улыбаясь, под аплодисменты и радостные крики гостей, Софья медленно встала, и они оба вышли на крыльцо. За ними вслед из-за стола двинулись и гости, остановившись по знаку священника в нескольких шагах от пары.

– София, я люблю тебя и прошу твоя… твоей руки, – волнуясь и сбиваясь, медленно произнес Петрос по-русски с сильным акцентом. – Выйдешь ли ты за меня замуж, чтобы жить со мной на острове всю жизнь? Солнце уже в Портаре, самое время решить!

Всхлипнув, а потом и весело рассмеявшись сквозь слезы, Софья кивнула и ответила тоже по-русски:

– Конечно, да! Я остаюсь с тобой здесь, остаюсь на всю жизнь!

И добавила:

– Я и не знала, что ты учишь русский язык…

– Все слышали? – перейдя на греческий, Петрос гордо повернулся к замершим в ожидании и тишине гостям. – Она сказала мне «Да!»

И счастливо улыбаясь, вручил букет своей будущей невесте.

Вся таверна немедленно взорвалась радостными криками. Снова зажегся яркий свет. Катерина, Костас и Артеми быстро раздавали гостям букеты цветов из огромной корзины, что была до времени спрятана за дверями кухни. Гости окружили пару и священника, наперебой поздравляя будущих молодоженов и желая им счастья.

– Ну и слава богу! Вот дело и сладилось, – с удовлетворением пророкотал Манн по-русски своим густым басом, наблюдая за тем, как священник надевает Софье и Петросу серебряные кольца, которые они будут носить от помолвки до свадьбы на левой руке, а в день венчания перенесут на правую. – Все, как положено по обычаю. До свадьбы почти месяц. Недолго, подождем. Хотя, на их месте, я бы не стал откладывать, что тянуть? Мало ли что…

– Ничего, – безмятежно пожал плечами Смолев, крепко держа за руку стоящую рядом с ним Стефанию, тайком утиравшую слезы. – Месяц пролетит быстро. Традиции надо соблюдать. Опять же подготовиться надо как следует, всех родственников и друзей пригласить, разместить… Хлопот невпроворот! Что до Рыжей и Петроса, то я уверен, что они не передумают. Да и что еще такого за этот месяц может случиться? Пойдем, поздравим будущих молодоженов!

В таверне «У Ирини и Георгиоса» снова громко заиграла музыка, зашумели голоса, и веселье вспыхнуло с новой силой. Все вернулись внутрь, даже дежурный официант на радостях оставил свой пост на крыльце. Ночь вступила в свои права, солнце зашло, и вряд ли уже кто-то из случайных посетителей забредет в таверну.

Крыльцо опустело, и никто не обратил внимания, как от стен таверны неожиданно отлепились две густые черные тени, прошелестели сквозь заросли гибискуса и бесследно растаяли во мраке.

Часть пятая

Господин барон вас давно ожидает. Он с утра в кабинете работает, заперся и спрашивает: «Томас, – говорит, – не приехал еще господин пастор?» Я говорю: «Нет еще». Он говорит: «Ну и слава богу!» Очень вас ждет.

Из к/ф «Тот самый Мюнхгаузен»

Старший инспектор Теодорос Антонидис сидел за своим столом, трудясь в поте лица с самого раннего утра. Едва первые лучи солнца блеснули над крышей полицейского участка, как его начальник целиком и полностью погрузился в изучение важных бумаг.

Сегодня рабочее место главы криминальной полиции уже не могло похвастаться тем безупречным порядком, которым Антонидис обычно так гордился: повсюду были разбросаны исписанные листы, лежали раскрытые папки, пачки протоколов, объяснительных и актов проведенных экспертиз, а также распечатки приказов, циркуляров и других документов столичного Департамента, которыми начальник отдела полиции на Наксосе обязан был руководствоваться при составлении своих докладов в Афины.

Поминутно сверяясь то с одним, то с другим циркуляром, то и дело чертыхаясь от полноты чувств и даже постанывая от отчаяния, что охватывало его время от времени, старший инспектор Антонидис медленно и мучительно, шаг за шагом, восстанавливал пробелы в деятельности своего подразделения, создавая отчетность с нуля в новых, утвержденных Департаментом форматах.

Будь они трижды прокляты вместе с теми, кто их выдумал! – именно такие недобрые мысли все чаще приходили в голову несчастному инспектору, и тогда он в которой раз доставал из кармана носовой платок, больше похожий на небольших размеров наволочку, и, страдальчески морщась, утирал пот, градом катившийся по лицу.

Работа шла невыносимо медленно. Просто мучительно медленно. К сожалению, никто из сержантов не мог ему помочь в составлении отчетности: они попросту не обладали необходимой квалификацией. Пришлось бы дольше объяснять, что от них требуется.

Да и отчетность – отчетностью, но нельзя же превращать в фарс всю работу вверенного ему полицейского участка! В конце концов, служба – есть служба, и ее никто не отменял! – внутренне кипятился старший инспектор. Профанации в работе полиции на Наксосе он не допустит! Сколько бы проверяющих ни свалилось ему на голову в ближайшие дни, он сделает все, чтобы обеспечить на острове правопорядок.

Поэтому сержанты после утреннего развода и короткого рабочего совещания несли свою ежедневную патрульную службу: Дусманис, как старший и более опытный, уже находился на променаде, а Димос обходил Бурго по установленному маршруту патрулирования. Через три часа они должны были по очереди явиться в участок с докладами и получить указания от начальника, если произойдет что-то из ряда вон выходящее и требующее их внимания. Если нет, то им придется снова вернуться к патрульной службе, на этот раз поменявшись местами: Дусманис уйдет на обход, а Димос, соответственно, займет пост на променаде, чтобы… Стоп!

Тут плавное течение мыслей старшего инспектора было нарушено.

Черт! Ну вот куда, куда, спрашивается, подевалась последняя директива о порядке взаимодействия сил полиции со смежными службами, в частности, с Интерполом? Она где-то была, я же видел ее совсем недавно, и часу не прошло! – растерянно перетряхнув лежащие перед собой папки, тоскливо подумал Антонидис и, тяжело вздохнув, начал по третьему разу перерывать груды бумаг на своем рабочем столе и на тумбе, где стоял принтер, тоже полностью заваленный теперь раскрытыми папками, распечатками приказов и директив.

Да, денек у старшего инспектора сегодня не задался. Придется корпеть над отчетностью до поздней ночи, чтобы хоть как-то отвести от себя и своих сослуживцев угрозу немедленного увольнения. Этот совет дал ему Смолев во время их встречи на завтраке пару дней назад, когда Антонидис поделился с ним опасениями и переживаниями относительно своего будущего.

Старший инспектор рассказал Смолеву все, как на духу: и про нелепость с почтой, и про коварное инкогнито, и про то, что отделу может грозить сокращение, а его жизненным планам на острове, включая свадьбу, назначенную на ближайшие дни, – серьезные изменения… А то и вовсе придется все отменять: ведь он будет безработным, и еще неизвестно, когда теперь сможет позволить себе праздник, да и семью-то как содержать? Может, и вовсе придется отказаться от семейной жизни, о которой он столько мечтал.

Делясь наболевшим с владельцем «Афродиты» в хозяйской гостиной, где был накрыт завтрак, старший инспектор меланхолично помешивал столовой ложкой в миске сладкую рисовую кашу на молоке. Это было его любимое утреннее блюдо. На кухне Петроса кашу готовили отменно: пропаренный в молоке и сливочном масле рис получался воздушным и рассыпчатым, а сладость блюду сообщала чайная ложка тимьянового меда, сдобренного щепотью корицы. Впрочем, зная, что старший инспектор – сладкоежка, ему в тарелку с кашей на кухне втайне добавляли еще пару ложек вязкого и сладкого меда. Но в этот раз даже любимое лакомство не смогло поднять гостю настроение.

«Не надо так нервничать раньше времени, Теодорос, – в присущей ему спокойной и убедительной манере сказал владелец „Афродиты“, внимательно выслушав старшего инспектора и подлив ему горячего кофе в кружку. – Я смотрю, у вас нет аппетита. Ну-ка, начните-ка с кофе! И послушайте мое мнение. Надо постараться выполнить формальные требования главка хотя бы частично. Теперь новые правила вам известны, и если вы будете их игнорировать – это будет ошибкой. Это сочтут за демарш. Не дайте повода вашему ревизору-инкогнито обвинить вас в умышленном саботаже и сознательном неисполнении приказа. Этого вам не простят. Да, сроки вы нарушили. Но не стоит излишне переживать по этому поводу. Произошло недоразумение, вас никто не известил о том, что изменился порядок приема почтовых отправлений. Это техническая накладка, и вашей вины здесь нет. Вы готовы немедленно все исправить. Такова должна быть ваша позиция. Озвучьте ее проверяющему. Составьте рапорт в Афины. Я уверен, что, разобравшись, ваши руководители в Департаменте примут этот факт во внимание. В конечном счете, им важнее добиться своего, а не устроить кадровую чистку. Это первое. Затем, если говорить о реальной раскрываемости правонарушений, у вас великолепные показатели, что отмечено на самом высоком уровне. Одно дело с амфорами фалернского вина чего стоит! А алмаз Хоупа, который вы вернули американским коллегам? Благодарственное письмо от министра внутренних дел еще висит у вас в кабинете на стене? Вот видите… Оно обязательно сыграет свою роль, я в этом уверен. Это второе. И наконец третье. Если вдруг оценка вашей работы все же сведется к голому формализму и бюрократическим придиркам, я со своей стороны приложу все свои усилия, чтобы оказать и вам, и вашим коллегам полное содействие, какое только будет в моих силах. И не надо благодарить! А насчет того, что вы хотите перенести свадьбу… Теодорос, ну что вы, в самом деле! Что за малодушие? Даже слышать об этом не желаю! Таверна в полном вашем распоряжении, а финансовые вопросы мы всегда с вами утрясем позже. Мне кажется, что вы рано пали духом, друг мой! Мы обязательно вместе что-нибудь придумаем! И ешьте уже кашу, она почти остыла!»

Вот за эти «мы» и «вместе» отчаявшийся было Антонидис был готов тогда просто расцеловать владельца «Афродиты». Старший инспектор с благодарностью кивнул, не произнеся ни слова. Он так нуждался в словах искренней дружеской поддержки! И сладкая рисовая каша на молоке снова показалась отменно вкусной, и йогурт с медом, и горячая свежая выпечка снова напомнили ему, что жизнь соткана не только из проблем и огорчений, но и из замечательных маленьких радостей, которые он вполне может себе позволить для укрепления морального духа и поднятия настроения. И картины мрачного будущего, в котором ему до того момента рисовались немедленная отставка, увольнение с позором без права на пенсию, отложенная на неизвестное время свадьба, испорченные отношения с невестой, горе и отчаяние его безработных сержантов, оставшихся в тяжелые кризисные времена без средств к существованию, – постепенно выветрились из его головы, уступив место решимости сделать все возможное, чтобы хоть как-то поправить ситуацию. Именно с этим боевым настроем, следуя совету Смолева, он и приступил со всем рвением к работе с самого раннего утра.