Путь Святозара. Том первый

– Ты, змей, как ты смеешь? Как? Как, погань… поганый рыбак?! – и затрясся в беззвучной злобе, потом рука его рванулась к поясу, на котором в ножнах находился кинжал.

Однако Керк опередил брата, он порывисто выкинул вперед руку, направил ее на Эриха и прошептал, вкладывая в каждое слово заговора, всю мощь своей души:

– Остынь и осядь! И водой плакучей умойся! Да будет слово мое крепко!

И, чудо, Эрих упал на стул, да морг спустя весьма гулко зарыдал, уткнувшись в ладони. Керк посмотрел на плачущего брата и тяжело дыша добавил:

– Брат, Эрих! Ведь мы с тобой одного рода, рода Богомудра. Зачем ты слушаешь неразумную молвь этой женщины, что пламенит в твоем сердце злобу и ненависть? – он поднял глаза на правительницу и сказал ей то, в чем сейчас был уверен. – Я знаю, кто стоит за моим похищением, за ним стоите вы. Я думаю, и отец об этом догадывается, но он слишком сильно любит вас. Я же свободен от любви к вам и вижу ваши помыслы насквозь.

Керк повысил голос и позвал слугу, а когда Сенич вошел в столовую громко так, чтобы слышал рыдающий Эрих, изрек:

– Сенич, до приезда правителя я более не буду ужинать в белой столовой. Приноси мне ужин на Ратный двор, мне надо как можно больше упражняться, – затем он вышел из-за стола, обогнул его и пошел мимо рыдающего Эриха.

И в это момент Керк взглянул на Тура, который во время разговора, сидел по правую руку от матери. Младший брат весь, точно сжался в комочек, он склонил голову, выгнул дугой спину, превратившись в жалкого, обиженного старичка. Керк посмотрел в расстроенное лицо брата и добавил:

– Да, и Туру будете приносить ужин на Ратный двор. Ему тоже надо больше упражняться.

Услышав старшего брата, уже было совсем поникший, Тур радостно вскочил со своего места и кинулся вслед за Керком, выходящим из столовой. Как только за сыновьями правителя слуга закрыл двери, Тур нагнал старшего брата и обнял его сзади. Керк почувствовал как тягостно вздрагивает младший брат, он торопливо развернулся к нему, присел на одно колено, и, заглянув в его лицо участливо спросил:

– Ну, ты как?

– Я испугался, что Эрих убьет тебя сейчас, – ответил Тур и заплакал.

Керк крепко обнял брата, ласково погладил по спине и очень мягко молвил:

– Ты знаешь, я этого тоже испугался, но потом я вспомнил присуху, которую вчера выучил. И все так легко вышло. Ну, да ладно, все уже кончилось. Не плачь, Тур, не хорошо мужчине плакать.

– А я не мужчина, я пока еще мальчик, – всхлипывая, заметил Тур, и громко шмыгнул носом.

– Нет, ты мужчина, ты будущий воевода, а, значит, плакать не должен, – поправил брата Керк, и ладонью смахнул капли слез с щек мальчика. – Тур, я прошу тебя,– миг спустя, произнес он. – Только об одном, – младший брат пронзительно глянул на старшего. – Не говори, о том, что случилось сегодня в столовой, отцу, когда он приедет, хорошо?

– Почему? – успокаиваясь, прекращая плакать да шмыгать носом, вопросил Тур.

– Не надо расстраивать отца, – негромко пояснил Керк и погладил брата по каштановым, непослушным волосам. – У него и так много неприятностей. Пусть это останется между нами. Это будет нашей тайной. Ладно?

– Ладно, – не очень понимая просьбу старшего брата, согласился Тур. – Хорошо, что ты меня не оставил ужинать с ними. А ты теперь куда? В светлую комнату… пойдешь, учиться?

– Нет, учиться я пойду позже. А сейчас я пойду, проведаю Малушу, ведь ты слышал, что отец оставил меня за старшего, а это значит – я за всем должен следить и знать обо всем, что происходит в семье. Ты со мной? – предложил он брату.

– Нет, – отрицательно качну головой тот. – Я очень устал, пойду отдыхать.

– Ну, хорошо. Тогда я тебя провожу, – сказал Керк, поднявшись с колена.

Братья направились вверх по лестнице на второй этаж. Где в длинном и узком коридоре по левую стороны от лестницы находились опочивальни Тура и Эриха, а с правой Малуши. Тур повернул в полутемный коридор и направился в свои покои, пожелав на прощание брату, доброй ночи. А Керк двинулся в опочивальню сестренки.

Подходя к покоям Малуши, он увидел выходящую из дверей, няню Бажену и окликнул ее:

– Бажена…

– Ах, ваша милость, вы пришли? А я иду к правительнице. Малуша-то наша приболела и хочет видеть матушку, – медовым голосом протянула старушка.

– Ну, что ж, сходи, Бажена… сходи. А я пока побуду у Малуши, она там с кем? – спросил юноша да услышав о матери нахмурился, легкой волной пробежало обидчивое трепетание по его губам.

– Она с няней Радой, – ответила Бажена, и, поклонившись, проследовала мимо него по коридору к лестнице.

Керк открыл дверь и зашел в покои сестры. В опочивальне девочки правил полумрак, в середине покоев стояло маленькое ложе Малуши, на котором, раскинув ручки, лежала сестра. Навстречу Керку, поднялась со скамейки женщина пожилая, с добрыми чертами лица, она улыбнулась сыну правителя, и тихонько обращаясь к девочке, сказала:

– Свет наш, Малушенька, посмотрите, брат старший к вам пришел, проведать вас.

Керк неторопливо подошел к ложу и увидел, что сестренка не спит, а задорно улыбается ему:

– Здравствуй, Малуша, как ты?

Девочка захлопала длинными ресницами и, вздохнув, сказала:

– Да вот, ножки вчела пломочила и тепель болею. Голова болит, ножки…. ножки тоже болят.

Керк протянул руку, потрогал лоб сестры, каковой был слегка горячеватым, и, наклонившись, нежно поцеловал девочку в пухлую щеку, да присев на ложе, чуть зримо покачивая головой, поинтересовался:

– Это плохо, что ножки с головкой болят. А где же ты вчера ножки промочила?

– Да, я в плудик залезла, – лукаво глянув на няню Раду, откликнулась сестра и звонко засмеялась.

– Ах, ваша милость, – запричитала Рада, всплеснув руками. – Такая она баловница – наша Малуша. Залезла вчера в прудик и ножки промочила, а ведь на улице уже не лето, а осень.

– Ну, ничего. Ничего, – оправдал юноша сестру, оправляя на ее головке длинные белокурые локоны. – Малуша больше не будет, правда?

Девочка кивнула головой и по-озорному зыркнула на старшего брата так, что тот сразу понял, Малуша обязательно, стоит ей выздороветь, еще раз залезет в тот прудик.

– Не будешь? – переспросил Керк и ласково поцеловал ее горячеватую ладошку.

– Не буду, – улыбаясь проявленной нежности, ответила Малуша, да широко, устало зевнула.

Керк поднялся с ложа, стараясь избежать встречи с правительницей в опочивальне сестры, и уже было направился к выходу.

– Ты уходишь? – останавливая его, протянуло опечаленно девочка, и заплюхала вверх… вниз ресничками.

– Да, я ухожу. Мне надо учиться, но завтра я приду, чтобы проверить, как ты себя чувствуешь, – сдерживая свою поступь, откликнулся Керк, и, наклонившись снова поцеловал сестру, а Малуша обхватила своими маленькими ручонками шею брата и крепко–накрепко чмокнула его в губы.

– Выздоравливай! – нежно сказал ей Керк.

– А ты завтла точно плидешь? – спросила девочка, выпуская из объятий шею брата.

– Обещаю, – молвил Керк, и, развернувшись, неспешной пошел к дверям.

Но около двери юноша снова остановился, и, качнул головой, подзывая тем самым няню к себе. Рада шаркая ногами, медленно приблизилась к сыну правителя, и, уставившись в его лицо, замерла, вслушиваясь в распоряжения.

– Если Малуше ночью будет хуже, – негромко произнес Керк, поколь не сводя взору с сестренки, вскидывающей вверх ручонки и ударяющей кулачками по ложу. – Придите ко мне, – и улыбнулся непоседливости девочки.

– Слушаюсь, ваша милость, – кивнула головой няня и улыбнулась в ответ.

Весь оставшийся вечер Керк посвятил магии. Отец уезжая, дал ему задание – выучить некоторые обереги и присухи. И он, четко повинуясь указаниям отца, учил обереги. Но в этот вечер обереги давались тяжело. Он все время мысленно возвращался к происшедшему в столовой и не мог сосредоточиться на учебе. Единственное, что хорошо уяснил в этот вечер… это то, что мать, не хочет видеть его наследником престола. Керку хотелось рассказать отцу обо всем, что случилось сегодня, да только не желалось ему тревожить и расстраивать правителя. И потом было тяжело признать, что их мать… мать, которая дала жизнь и ему, и Эриху, и Туру, и Малуше, способна на такие слова и действия. Одно дело думать и подозревать, а другое дело сказать об этом отцу вслух. И Керк опять пришел к выводу, что лучше об этом совсем не вспоминать, забыть и ничего не говорить правителю.

Когда, наконец–то, обереги были выучены и даже испробованы, юноша закрыл книгу и вышел из комнаты. Да первое, что увидел в коридоре, это, прилегшего на скамейке и уже дремавшего, слугу.

– Борщ, ты, что тут делаешь? – возбужденно изрек Керк, и, протянув руку потрепал слугу за плечо.

Борщ открыл глаза, и поднял голову, оторвав ее от скамьи, а увидев сына правителя стремительно вскочив на ноги, ответил, при этом широко зеваючи:

– Ваша милость, как, что я тут делаю? Жду вас. Ваш отец, правитель, Ярил перед отъездом вызвал меня к себе и приказал, чтобы я каждый вечер зажигал факел и провожал вас до дверей ваших покоев, – слуга суматошливо снял из укрепления на стене факел, и, освещая путь повел сына правителя по коридорам.

Керк шел по коридору к своей опочивальне и благодарно думал об отце, который все предусмотрел, уезжая. Приказав слуге провожать сына до покоев и наложив заговор на опочивальню, так чтобы туда никто кроме Керка, отца, Тура и слуги не мог войти. Борщ проводил юношу до покоев, открыл дверь, зажег свечи в канделябрах, и, вставив потушенный факел в укрепление в стене, поклонился и вышел, напоследок пожелав доброй ночи. Керк медленно разделся и устало лег на ложе, не потушив свечи, думая и переваривая происшедшее за день. Он лежал и рассматривал свои покои, где кроме ложа стояли два небольших стола. Один из них поместился подле самого ложа, на нем Борщ оставлял, блюдо с едой по утрам, а другой, стоял напротив, на нем ставился таз для умывания. В покоях также находились два сидения со спинками устланные небольшими коврами. Скромный и простой быт точно такой, же какой царил и во всем дворце. Незаметно, за разглядыванием быта и тяжелыми думами, сами собой сомкнулись усталые очи Керка, и навалился сон.

Густой, плотный, словно стена, туман поплыл пред глазами юноши, на тело навалилась такая слабость, и, его вроде как качнуло взад– вперед. А потом нежданно кто-то сильно потряс Керка за плечо, дунул в лицо и туго надавил на грудь. Послышались тихие причитания:

– Хозяин, хозяин проснись, проснись, пробудись…

Керк резво открыл глаза, и увидел перед собой доброжила. Дух стоял на груди юноши, лихорадочно мотылял руками и словно утаптывал место под собой.

– Пробудись, пробудись хозяин, – шептал старичок, а юноша меж там сызнова сомкнул отяжелевшие веки.

Преодолевая сон Керк, живо сел, и также стремительно открыл глаза, доброжил тотчас кубарем скатился с его груди на колени.

– О, прости, доброжил, – заспанным голосом молвил сын правителя и перекошено зевнул. – Я не хотел тебя обидеть. Просто не могу глаза разлепить.

Кряхтя, старичок поднялся на ноги, и его маленькое волосатое лицо оказалось как раз напротив лица Керка. Юноша заглянув в черные глаза духа, и увидел там беду.

– Что, что случилось, добрый хозяин дома, доброжил? – испуганно воскликнул он.

– Беда, беда, хозяин, – спрыгивая с колен, запричитал домовой. – Одевайся скорей и беги…беги к сестре Малуше, ей очень плохо.

Керк, услышав ту страшную весть, немедля соскочил с кровати, и порывисто принявшись одеваться, дрогнувшим голосом вопросил:

– Как же плохо?… Почему же няньки не пришли?… Ведь я их предупредил…

– А что няньки? – шептал старичок, да развел махонисто свои короткие ручки. – Они, что… Им правительница запретила к тебе ходить.

Керк подбежал к стене, снял оттуда факел и, от еще недогоревшей свечи, попытался зажечь его. Но свеча, лишь до нее дотронулся черное навершие факела, потухла. В темноте юноша усиленно пытался вспомнить присуху, которую говорил отец, разжигая свечи в светлой комнате. Но на помощь ему пришел домовой, он вдруг раскрыл свою ладошку, и на ее волосатой поверхности заплясали языки пламени, опочивальня ярко осветилась. Юноша спешно подскочил к ложу и пронзительно глянул на доброжила, испрашивая разрешения, и домовой, улыбнувшись, в знак согласия кивнул головой. Факел мгновенно вспыхнул, а Керк выскочив из покоев, что есть мочи побежал по коридорам и лестницам к опочивальне Малуши.

Дверь в покои сестры была открыта, и в коридоре, и в самой опочивальне горели свечи. Не добежав немножко до комнаты, сын правителя перешел на шаг, и надрывно несколько раз выдохнул, стараясь отдышаться. А когда оказался в дверях в опочивальню девочки, уже сладил с беспокойным дыханием.

У ложа Малуши суетились Бажена и Рада, они вскрикнули при виде Керка и, радостно всплеснув руками, кинулись к нему. Но он, не говоря не слова, указал им на дверь, няни также молча, вышли, из покоев сестры, притворив створку за собой. Керк подошел к ложу девочки и посмотрел на нее, та лежала с раскинутыми в разные стороны волосиками, ручками да ножками и тяжело дышала. Юноша протянул дрожащую от беспокойства руку и притронулся к Малуше, та была горяча… да не просто горяча, а будто объята нестерпимым жаром. Девочка тихонько постанывала во сне, ее тонкие веки слегка трепетали, ручки и ножки судорожно вздрагивали. Затушив и вставив факел в укрепление в стене, Керк медленно опустился на край ложа. Убрал волосики с лица девочки, и, взяв ее ручки в свои, весь ушел в себя. Такой заговор он проводил впервые, и надо было успокоить дыхание, собраться с мыслями и вложить в них живое слово, чтобы помочь Малуше.

Через некоторое время Керк зашептал: «Как от бел-горюч камня, из–под камня камней Алатырь-камня, да по всей Мать–Сыра–Земле побегут воды светлые, воды чистые, воды живительные. Подымусь поутру, по утренней Заре, когда выкатит Хорс–красно солнышко из-под синего неба. Поклонюсь я в пояс Богу Солнца, поклонюсь я в пояс Мать–Сыра–Земле, поклонюсь я в пояс Алатырь–камню. Дай ты мне, отец всех камней Алатырь–камень, живой воды. Дай ты мне, Мать–Сыра–Земля, да сырой земли. Дай ты мне, Хорс–красно солнышко, да света светлого да лика ясного. Да умою теми водами я младенца Малушу. Да утру сырой землей я младенца Малушу. До окачу светом светлым, да ликом ясным я младенца Малушу. И спадет тотчас и боль, и невзгода, и жар, и ломота. И спадет и пройдет. Заговариваю я, Керк, сим твердым моим заговором младенца Малушу, дочь Ярила и Долы. И мой заговор крепок, как сам камень–Алатырь. И слово мое верно!»

Когда Керк произнес последнее слово, дыхание Малуши немного выровнялось, пот проступил на лобике. Взяв с маленького столика, притулившегося к ложу, полотенце, юноша бережно утер сестренку, да вновь потрогал ее лобик. Тот был еще горяч, а, значит, заговор не сработал в полной мере. Керк понимал, что в этом виноват он, ведь он так сильно волновался, у него так дрожал голос, и не мудрено, что заговор не подействовал.

Поднявшись с ложа, сын правителя прошелся по опочивальне взад-вперед, понимая главное, что только человеку с сильной волей удастся использовать заговор по назначению. И опять вспомнил слова отца: «Сила заговора в том, чтобы сделать живой эту мысль». Керк приблизился к ложу Малуши и сызнова присел подле сестренки. Он ласково посмотрел ей в лицо и почувствовал такую нежность и умиление, что слова заговора сами вырвались из уст: «Как от бел-горюч камня…. И слово мое верно!» – закончил он. И в тот же миг, как сказал он последние слова, жар спал, дыхание выровнялось, сестренка открыла глазки и, приветливо глянув на брата, сказала:

– Блатик, ты пришел… а-а, – зевнула Малуша, повернулась на бочок и добавила. – Спой мне песенку.

Керк широко улыбнулся да обрадовался, и тому, что жар спал, и тому, что непосредственное дитя просит его спеть песенку, он поморщил лоб, вспоминая колыбельные песенки, какие пела тетя Ждана, а после затянул вполголоса:

– А баиньки – баиньки,

В огороде заиньки,

Зайки травушку едят,

Малуше спаточки велят.

Керк припомнил еще парочку таких же песенок, а когда допел последнюю, сестренка спала крепким, здоровым сном. Он поднялся с ложа, стараясь не шуметь подошел к стене, и, взяв из укрепления факел, наконец-то, вспомнил присуху для разжигания огня, да тут же ее опробовал: «А возьму я искру да золотую от Семаргла – Бога Огня, а взмахну я ей, да покатятся из нее искры падучие, да как по взгляду Бога Огня разгорается огонь, так падут искры на этот факел, и вспыхнет он ярким светлым светом. Да так и будет». Да так и стало, запылал факел светом, а Керк обрадовано засмеялся и пошел из Малушиной опочивальни.

За дверями его ждали няни: Рада и Бажена, они с надеждой глянули на довольно улыбающегося сына правителя и кинулись к ложу Малуши. Керк остановил рукой Раду, глянул в ее доброе, заботливое лицо и спросил в полголоса:

– Почему за мной не послали?

На глаза Рады накатились слезы, она всхлипнула и опустила голову, да тихо добавила:

– Правительница не велела.

– А если бы Малуша, – Керк осекся и, не договорив, грозно посмотрел на Раду.

Та, поняв не договоренное, в страхе замотала головой, и чуть слышно туго дохнула, принявшись утирать выступившие на глаза слезы.

– Правитель Ярил оставил меня за старшего именно потому, что я владею магией, – пояснил Керк. – И жизнь Малуши дороже страха. Если правительница узнает, что я был здесь ночью, скажешь ей, что меня предупредил доброжил, – он немного подумал, и, вздохнув, заметил, – не делайте больше так, Рада, – и пошел по коридору к себе в опочивальню.

Этой ночью Керку так и не удалось хорошо поспать, потому что, придя в свои покои, он застал там доброжила. Тот сидел на его ложе и ласково поглаживал свою лохматую шапку, которую пристроил на колени. Войдя в опочивальню, сын правителя, неспешно прикрыл за собой дверь, и в знак приветствия низко поклонился доброжилу.

– Добрый дедушка домовой, хозяин, доброжил, незримый хранитель домашнего очага и помощник хозяев, – с должным почтением молвил юноша. – Благодарю тебя за твою бескорыстную помощь, за спасение жизни сестры моей Малуши.

Доброжил поднялся на ножки, поклонился в ответ сыну правителя и не менее почтительно сказал:

– О, добрый хозяин, не я, а ты спас сестру свою Малушу.

Керк устало приблизился к ложу и не сводя взору с добродушного лица домового, произнес:

– Ах, доброжил, чтобы стоил мой заговор, если бы ты вовремя не пришел и не разбудил меня. Ведь няньки бы так и не пришли. Они бояться повелительницы, – он немного помолчал, провел ладонью по лицу, точно стараясь смахнуть оттуда одолевающий его сон и досказал, – не понимаю, чего она добивается.

– Кхе…, – закряхтел домовой. – Не понимаешь? Да она хочет тебе навредить. Ведь правитель в отъезде, ты старший, а сестре не помог, так бы получилось.

– Но разве можно так поступать и подвергать опасности жизнь Малуши. Неужели я прав в своих подозрениях? – усталым голосом протянул Керк.

– Это ты о то, что она собирается весь род Богомудра извести? – переспросил дедушка доброжил.

– Ну, да, об этом, – надсадно вздохнув, ответил Керк, и сев на ложе начал снимать с себя сапоги.

– Так я уверен, что она этим и занимается. Вон и Эрих, ведь брат твой единокровный, а как тебя ненавидит. А, что она тебе предложила сегодня, – и возмущенный старичок закряхтел, да опустился на ложе подле юноши.

Керк пристраивая сапоги на полу, испрямил спину и наполненным печалью голосом, заметил:

– Знаешь, дедушка доброжил, я когда на нее смотрю, не вижу матери, вроде, кажется мне, и доброго то ничего в ней нет.

– Что есть, Керк, в ней, то ты и видишь. Эхе…хе…. Жалко так мне тебя. Не такой ты матери заслужил. Вот бабка твоя – жена Лучезара Радмила была заботливая и милая, и сыновей своих любила и приемыша Керка. А как Долу отец твой привез из похода, как глянул я на нее, так и увидел на ней печать смерти. Уж и мать Радмила, и я, Ярилу говорили, что бы одумался, другую взял из вашего рода племени, а он нет… люблю и все, – домовой не менее чем юноша горестно вздохнул и тряхнул своей мохнатой шапкой, укладывая ее ровненько на вытянутые ноги. – А знаешь, она хоть и маленькая была, а уже тогда все козни строила. Над матерью Ярила смеялась… почтения не высказывала… уважения не проявляла. Плохая, плохая она! Она, кроме отца своего, – и старичок при этих словах почему-то перешел на шепот, словно их могли услышать. – Никого не любила, скажу я тебе, – да маленькими умными глазками посмотрел на сына правителя.

– Ну, хоть отца своего любила, и то хорошо, а что ты думаешь, она из-за отца своего к нам так относится? – недоговаривая своих мыслей, и точно пугаясь их, вопросил Керк.

– Она не просто плохая…она еще дюже умная, и хитрая. А в женщине ум и хитрость, да приправленная красотой, страшная сила, – не слыша вопроса Керка, сказал домовой вроде, как разговаривая сам с собой, и чуть громче, уже обращаясь к сыну правителя, заметил. – Да тока уже слишком поздно хозяин, а у тебя завтра длинный, и трудный день. Поэтому спи… спи, хозяин, – и старичок легонько подул в лицо юноши.

И стоило тому легкому ветерку коснуться усталых глаз Керка, как они суматошливо сомкнулись, юноша тяжело покачнулся, да стремительно повалившись на ложе, тотчас крепко-накрепко заснул.

– Спи… спи, хозяин, – горестно выронил доброжил. – Я когда увидел тебя впервые, сразу узрел на тебе печать страданий. Но пока до них далеко, пусть сон твой будет спокойным.

Глава восьмая

Как и обещал правитель, он возвратился во дворец через десять дней. И потекла жизнь по-прежнему руслу: утром конный выезд с Дубыней и Туром, днем упражнения с Храбром, вечером ужин в столовой, а после уроки по магии с отцом.

В-первое же занятие правитель похвалил Керка за излечение Малуши и, смеясь, поведал, как дочь ему об том рассказала:

– Тятя, а блатик тоже шептал, шептал надо мной, ну плямо как ты, потом замолчал, походил, походил, сел и опять зашептал. Я лежала смилно, как ты меня учил. А потом мне так холошо – холошо стало. И не стало жалко, и головка, и ножки не болят… Он еще песенку спел, и я уснула… а ты не поешь песенки. Почему? А песенки холошие были. Даже Бажена и Лада такие холошие песенки не поют. Ты ему скажи, чтобы он плиходил и пел песенки. Ладно?

И Керк тоже рассмеялся непосредственности сестренки. Видно было, что отец не только доволен поступком сына, он прямо-таки горд им, и правитель не преминул об этом сказать:

– Знаешь, мальчик мой, я не просто благодарен тебе за то, что ты вылечил Малушу, я тобой восхищен. Ты занимаешься магией несколько месяцев, а показываешь небывалые успехи. И если кому-то нужны годы, то ты запоминаешь и можешь использовать обереги и заговоры в их полной силе уже сейчас. Я сразу заметил, что у тебя невероятные способности, но теперь, если честно… я потрясен.

– Отец, может ты, просто преувеличиваешь мои дарования. Ведь сестренке я смог помочь только со второго раза, – негромко вымолвил Керк и смущенно потупил взор.

– Так вот и я про это же…. Первый раз я смог попробовать этот заговор, когда мне было восемнадцать лет, а моя учеба, не в пример твоей, шла с шести лет, и мне он не удался ни в первый, ни во второй, ни в пятый раз… Ведь это очень тяжелый заговор. И не всякому он поддается и на десятый раз. Ты уж мне поверь. – Отец замолчал, что-то обдумывая, внимательно посмотрел на сына, и добавил, – у тебя поразительный дар… нет, никаких сомнений… дар… Но до испытания осталось лишь четырнадцать дней, и я хочу дать тебе как можно больше.

Правитель достал из ножен и положил на стол кинжал. Это был небольшой, с крепким отливающим зеленым светом клинка, кинжал, рукоятка его была выточена из моржового клыка и украшена затейливым рисунком да некрупным изумрудом и россыпью янтаря.

– Это твой кинжал, сын. На испытание ты можешь взять кинжал и меч. Меч ты выберешь по жребию, а кинжал возьмешь свой…. И этот кинжал отныне принадлежит тебе. Когда-то его, перед испытанием в Сумрачном лесу, мне вручил мой отец Лучезар. Есть поверье, что давным-давно он принадлежал самому Богомудру, и тот с ним ходил в Сумрачный лес. Поэтому я отдаю его тебе сейчас, чтобы в дальнейшем, когда придет время, твоему первенцу идти на испытание, ты передал его ему. – Ярил на миг прервался, и, придвинув кинжал к рукам сына, продолжил, – этот кинжал не простой, в нем заключена магическая сила. Куда бы ты ни попал, как бы ты не заплутал, воткни его в тропинку, прямо за своими ногами, произнеси заговор, и тропа приведет тебя туда, куда надо. Тебе нужно только выучить заговор.

Последние дни перед испытанием отец уделял повышенное внимание магическим занятиям с Керком. Иногда даже занимался с ним утром и днем, освобождая его от конных поездок и ратных упражнений. Правитель чувствовал и видел успехи сына в магии и пытался научить его большему.

Меж тем день испытания приближался…