Штрафбат для Ангела-Хранителя. Часть третья

Ноги Ангела дрожат на холодном полу, руки нервно теребят свисающие вниз кончики крыльев…

– Подумай трижды, прежде чем ответить НЕТ.

– Нет! Нет!! И ещё раз Нет!!! – выкрикнула она, и многократное эхо, усилив её голос, десятки раз, затихая, отразилось от сводов, теряющихся в вышине.

– Я! Хочу! Быть! Человеком! Отпустите! Меня! К нему! Я его люблю!

И снова эхо прогрохотав много-много раз, и затихая, ослабло наконец, и с рокочущим бормотаньем растворилось в пространстве.

Наконец, Голос, выдержав долгую-предолгую паузу, промолвил негромко и внушительно:

– Ты ещё раз изъявила желание снова стать человеком. Основным и единственным мотивом ты назвала то, что за время отбывания твоего наказания у тебя и у твоего подопечного возникло чувство взаимной Любви.

Снова долгая и томительная пауза…

– Высший Суд, руководствуясь принципом, что Любовь является Высшим Приоритетом и Смыслом Бытия, решил удовлетворить твою просьбу – ты снова станешь человеком.

Глаза Агнии просияли, лицо озарила улыбка.

– Но покинуть свой пост ты сможешь только через 100 дней и 100 ночей. Этот срок отводится тебе для того, чтобы ты смогла подготовить себе преемника. Ибо не один человек не может существовать без личного А-хранителя. Введите рекрута!

Подуло сквозняком, тяжко хлопнула дверь в зал. Агния обернулась…

– Ну, здравствуй, родная…

– Здравствуй, Агнюшенька!

Глава 27. Сбывшиеся пророчества.

Вокзал в городе Харьков в этот июньский день жил своей жизнью – важно пыхтели, пуская струи пара и дыма, и с лязгом толкая вагоны, паровозы, на платформе колготился народ, обходчики в промасленных робах внимательно и сосредоточено сновали вдоль составов.

Один из эшелонов стоял уже с утра, на платформах стояли зачехлённые танки, получившие серьёзные боевые повреждения, которые невозможно было отремонтировать в ПАРМе, и поэтому доставленные на завод для капитального ремонта.

Паша важно и не спеша, засунув руки в карманы широченных галифе, прохаживался вдоль эшелона.

– Слышь, Павлуха, айда к нам, в подкидного перебросимся! – послышалось сверху.

Паша, неопределённо хмыкнув, дёрнул плечом, и продолжил фланировать вдоль рядов вагонов, зорко оглядывая платформу насчёт появления на ней женского полу.

– Слышь, Павло, ну давай ужо к нам, хорош там круги нарезать, от тебя в глазах мельтешит! Ну чего ты, как тигр в зоосаде – без передыху по клетке бегаешь?!

Вдали, на самом конце платформы, мелькнуло цветастое платье… второе… третье! Прищурясь, и не обращая внимания на призывные крики товарищей, Паша зорко и внимательно вглядывался в приближающуюся стайку девушек, идущих в его сторону. Так, трое! Ближе, ближе… да, так и есть, три девушки.

Всё в точности, как говорила Агния! Пора действовать!

Пашка сорвался с места. Но пробежав два десятка метров, спохватился, и перешёл на важный шаг – негоже фронтовику-ветерану бегать, подобно мальчишке. Рассчитав упреждение, свою скорость и курс, он ловко перехватил троицу на середине платформы.

– Здравствуйте, красавицы! – козырнул он, – разрешите представиться: старший сержант Махалов, Павел Иванович, танковые войска.

И без паузы, волнуясь, выпалил:

– Кто из вас по фамилии Марфенко?

Девушки сначала изумлённо посмотрели на Пашу, а потом взорвались хохотом:

– Да мы все Марфенко!

– К… как… все?! – опешил он.

– Да так, все! Мы же сёстры! Я – Маруся Марфенко, она – Лена Марфенко, а это – Дарья Марфенко! Мы её из эвакуации пришли встречать! Она ещё осенью сорок первого вместе с другими работниками завода эвакуировалась, там, в эвакуации, завод танки и делал! А сейчас всех обратно… вот и она тоже! – самая худенькая из всех троих показала на свою сестру, в руке у которой был небольшой чемоданчик.

У Паши отлегло от сердца.

– Фу-у! – он вытер выступивший на лбу пот, но на всякий случай, для 100-процентной уверенности, уточнил ещё и последнюю деталь: – стало быть, это вы и есть Марфенко Дарья Алексеевна?

– Да, я самая, – ответила девушка с чемоданчиком в руке и заинтересованно посмотрела на бравого военного.

– Вот вас-то мне и надо! Я по поручению, очень важному. Но сначала позвольте вас всех угостить мороженым! А потом я расскажу, как на ваших, Дарья Алексеевна, танках мы Берлин брали! Пойдёмте, пойдёмте!

И перехватив рукой её чемоданчик, он увлёк хохочущую стайку девушек за собой…

***

Теплое августовское солнышко изрядно припекало, по спине, между лопаток весело, одна за другой, бежали струйки пота. Толкаясь в толпе уезжающих, шумно бравших приступом готовый вот-вот тронуться состав, майор Степан Дунько стоял на платформе вокзала Будапешта и тревожно вглядывался в то место, где рельсы сходились в одну точку. Наконец, далеко-далеко, показалось мутное тёмное пятнышко. Пятнышко росло, постепенно превращаясь в чёрный столб дыма из паровозной трубы, под которым уже угадывались контуры паровоза…

Паровоз, пыхтя и выбрасывая на платформу белые бакенбарды из пара, с шумом проехал мимо Степана. Вытягивая шею, и приподнимаясь на носки, он тревожно вглядывался в лица тех, кто начал выходить из ближайших вагонов. Неделю назад его Вера, наконец-то, смогла вырваться из Киргизии, где работала всю войну после окончания горного техникума, и дала телеграмму, что выезжает. Война уже несколько месяцев, как закончилась, но только сейчас Степан смог вызвать её к месту своей службы в Румынию. И вот теперь, после недели напряжённого ожидания, он тревожно всматривался в лица сходящих с поезда: он не знал ни номера поезда, на котором она должна была приехать, ни, тем более, вагона. Он знал только одно – что она ДОЛЖНА сегодня приехать.

И она приедет.

Мелькнуло в дверях тамбура знакомое и милое лицо. Ёкнуло сердце. Вера, его Вера, на пару секунд задержалась на ступеньках лесенки, вглядываясь в толпу встречающих. Не увидев Степана, она с чемоданчиком и большой сумкой стала неловко спускаться на платформу.

Степан молча врубился в толпу, и мощно работая плечами и локтями, прорвался, наконец-то, к невесте.

Изумлённые, широко открытые глаза, растерянность, радость, восторг…

– Стёпа!!!

– Веруська!!!

Единым движением Степан сгрёб в охапку невесту, вместе с чемоданом и сумкой, поднял, закружил, расталкивая ругающихся людей. Долгий поцелуй…

– Я приехала…

– Я так ждал!

Он схватил в одну руку чемодан с сумкой, другой подхватил невесту за талию, и увлёк её за собой:

– Пошли, пошли, милая! Идём.

– Да, да! Идём! Мне так много надо рассказать тебе, Стёпа!

– И мне тоже! Мне тоже есть, что рассказать тебе…

Вырвались, наконец-то на привокзальную площадь…

– Слушай, Веруська! У меня ж наказ есть один, обещал исполнить! Пока помню.

– Что за наказ? – на него снизу вверх доверчиво смотрели такие близкие глаза.

– Да видишь, какая история приключилась… В конце сорок третьего попал наш батальон в переплёт, думал, живыми не выйдем. Но вот подишь ты, батальон наш тогда выстоял, а помог нам наш, советский танк, случайно он на нас вышел, из окружения наши танкисты выбирались. Так вот, в экипаже танка там э-э… девушка была, наводчиком, знаешь, такая… ну, не такая, как все.

– Какая такая «не такая»? – в глазах любимой мелькнули искорки удивления и лёгкого недоверия.

– Да нет, ты не подумай, это не то! Я о другом! Понимаешь, она всё наперёд знала, ну, как Мессинг, что ли… Знаешь, такой прорицатель есть? В Москве сейчас живёт! Так вот, она, девчушка эта, всё-всё обстоятельно мне объяснила, где и как фашисты наступать будут, сколько их на нас пойдёт, и что надо делать. Собственно, благодаря ей-то мы и выстояли! Так вот, она, прощаясь, сказала, чтобы я о ней тебе рассказал, мол, ты знаешь, кто она была, и наверняка её вспомнишь!

Степан пытливо посмотрел в глаза любимой и произнёс:

– Её звали Агния.

– Агния? – любимая широко распахнула свои глаза.

– Да.

– Агния… Я помню только одну Агнию. Агнюшей её ещё звали. Да. Мы в Тубоссе жили, отец при церкви там служил, это Вышневолоцкий район, Тверская губерния, в двадцать восьмом отца раскулачили, и на поселение отправили, а я сбежала, и бегом, бегом, к двоюродной сестре, Александре Ильинской. Пятнадцать вёрст! Она в селе Берёзка живёт, в двухэтажном доме, да… Ей тогда уже около тридцати было. Так вот, она ж мне заместо матери стала, там я и выросла. Я ж тебе про это рассказывала, помнишь?

– Ну да, помню. А Агния что ж?

– А-а… Агния. Так она родная сестра моей двоюродной сестры, которая Александра Николаевна. Но живой я её не видела, только на фото. Её фотография у нас в уголке зеркала стояла. Она ещё в девятнадцатом умерла, за два года до моего рождения. Александра говорила, что Агнюша зимой простудилась, заболела, и… и всё. А почему ты… Подожди, а как ты её мог видеть, ежели она давным-давно померла?

– Да, вот, видишь, какая загадка природы! Выходит, что сначала померла, а потом… вот взяла и воскресла!

Какой-то седой дядька с вислыми усами чувствительно пихнул Степана в спину своим мешком, который он нёс, перекинув через плечо.

Степан нахмурил брови, уже вознамерился что-то сказать в ответ, но взглянув на любимую, разгладил морщинки на лбу, широко улыбнулся и подытожил:

– Ладно, потом расскажу! Будет ещё время, интересная история, там тако-о-ое…

И обняв улыбающуюся Веру за плечико, он повлёк её с привокзальной площади.

Глава 28. Берегиня.

Счастье вдруг в тишине постучалось в двери.

Неужель ты ко мне? Верю и не верю!

Падал снег, плыл рассвет, осень моросила…

Столько лет, столько лет, где тебя носило?

Погожим, теплым сентябрьским днём по Лиговскому проспекту шёл офицер. Шёл он домой от Московского вокзала, куда полчаса назад его привёз поезд. Конечно, он мог подъехать и на трамвае, но он специально решил пройтись пешком по родному городу, которого он не видел четыре года. На плечах его были погоны капитана, на груди тихонько, в такт шагам, побрякивали боевые награды: орден Красной звезды, орден Отечественной войны, орден Суворова, медали за оборону Ленинграда, за взятие Берлина….

Офицер шёл, и с изумлением оглядывался по сторонам. Всё что происходило вокруг него, радовало и наполняло сердце восторгом и тихой печалью. Как изменился город! И при этом остался прежним, родным Ленинградом! Вокруг шумел многоголосый гул голосов, люди спешили по своим делам, где по одному, а где и весёлыми крикливыми стайками пробегали детишки. Под ногами суетливо чирикали вездесущие воробьи. Гулко и утробно ворковали голуби, женихаясь к голубкам…

Разбрасывая искры своими токосъёмниками, звенели на поворотах трамваи, бибикая, проносились грузовые и легковые машины. Проехал набитый людьми, возвращающимися с работы, пузатый автобус. Жизнь кипела. И идя пешком по Лиговскому проспекту, Андрей заново привыкал к этой жизни большого города, колыбели трёх революций.

Из этого благостного состояния созерцания его вырвал до боли знакомый голос:

– Нет, нет, мил человек, ты что-то попутал – подмётку я тебе вчера, да, ставил, да вот только не на левый ботинок, а на правый! Ну-ка, покажь правый! Покажь, покажь, не стесняйся! Во-о-от! Видишь, стоит, родимая, зубами не оторвёшь. А то, что у тебя сегодня на левом башмаке подмётка слетела, так то не моя вина! Я ж тебе вчера говорил: давай обе поменяю, дешевле выйдет! Так нет же – решил сэкономить! Я теперь мне ещё и туфту гонишь, что, дескать, подмётка снова отлетела, делай заново, да забесплатно! Не на тех напал! Ты как хошь, мил человек, а подмётку новую поставить – это денег стоит. Потому, как труд. А пролетариев за их труд надо уважать…

Ёкнуло сердце, Андрей обернулся, и … встретился глазами с одноногим сапожником, сидящим в своей маленькой будочке и яростно спорившим с посетителем. Тот, почувствовав на себе посторонний взгляд, тоже поднял глаза на Андрея, и….

– Андрюха!!! – истошно завопив и бросив инструмент, он оттолкнул посетителя, схватил костыль, и бросился к Андрею. Коля Никишин, а это был именно он, прыгая на костыле, подскочил к обалдевшему Андрею, и облапил того своими ручищами.

– Колька!!!

– Андрюха!

– Колька!

– Андрюха… ты как, откуда…

– Домой. Демобилизовали! Иду, слышу – голос знакомый! А это ты!

– А это я! – Николай ласково гладил Андрея по волосам, – ах ты… Андрюха… сколько ж мы с тобой не виделись…

– Колян… я вот… иду…

– Домой? С вокзала, что ль? Пешочком?

– Ну да, город посмотреть, так давно не видел! Трамваи, люди… памятники. Соскучился!

– А уж как я по тебе соскучился! Знаешь, что, я сейчас лавочку закрою, и мы ко мне пойдём…

– Так ты что, сапожничаешь?

– А то! У меня ж батяня был знатный сапожник! – Колька нагнулся, ловко подобрал упавший костыль, – Ещё при царе сапоги шил, губернатору! Ну и я, значится, тоже не пальцем деланый! Ну а с одной ногой-то куда возьмут? Вот я и смикитил, что так-то оно вроде как и прожить можно… Живу, короче! Ну, пойдём, пойдём!

– Да куда пойдём?

– Как куда? Ко мне, говорю! Сейчас Шурка пока на работе, вот придёт… а мы пока с тобой…

– Погоди, погоди! Какая Шурка? Неужто…

– Ну да! Та самая! Наша Шурка Ерофеева! Она ж за меня замуж вышла! Ещё в сорок четвёртом! Теперь Никишина! Ты не знал?!

– Да откуда?!

– А… ну, там такая история приключилась: она ж в сентябре 44-го в госпиталь попала по ранению… Это-то ты должен знать!

– Ну, да, было дело.

– Так вот, её после госпиталя и демобилизовали, как и меня. Отправили её домой, к себе в деревню, значится… а от дома-то ейного одна труба осталась! Там же такие бои были! Помыкалась она, помыкалась по соседям, да и поехала в Ленинград – у неё тут подруга. Сама-то она из-под Гатчины, ага! Недалеко, значит. Ну, и встренулись мы, вот… то да сё… сошлись, короче. Нет, ты Андрюх не подумай, я её сразу так в лоб и спросил: как же говорю, Андрей? А она мне: а что Андрей? У него Агния. Кстати, об Огоньке что-нибудь слышно, нет? Не давала о себе весточку?

Андрей молча помотал головой. Колька горестно кивнул, помолчал, и продолжил:

– А, ну вот… ну, и сошлись, значит. Живём ладно. Правда, ты знаешь, насчёт этого… – Николай выразительно щёлкнул себя в район кадыка, – она больно ругачая! У меня иногда бывает…ну, ты понимаешь, ремесло-то деньги приносит, ага! Ну и я… А она… У-у-у, тогда держись! Слушай, пошли, пошли, я щас мигом в гастроном сгоняю!

Он похлопал себя по карманам, оглянулся на свою будочку:

– А-а-а! Чёрт! Я ж вчера… Зараза, и этот, чёрт гунявый с подмёткой оторванной ушёл! Слушай, Андрюх, а у тебя…

– Да, конечно, есть! На, держи! – Андрей сунул Кольке несколько бумажек.

– Ох, да куда так много-то! – умилился Колька, – так, ты стой здесь, я щас в гастроном…Это быстро, тут за углом!

– Нет, нет, нет! – Андрей выставил перед собой руки, – давай завтра! Мне надо домой. Четыре года не был! Ну, давай, завтра зайду.

– Я здесь почти каждый день! – Колька показал пальцем на будочку, – и это… приходи обязательно! Посидим! Там… за встречу! – и потряс бумажками, зажатыми в руке: – я завтра отдам!

Распрощавшись, Андрей, улыбаясь, пошёл дальше, не замечая, что за ним на некотором расстоянии увязались два парня-подростка. Метров через сто он наткнулся на тележку с мороженым. Весёлая тётенька в чепчике быстро и ловко продавала свой товар. Андрей остановился, и решил, что после четырёх лет войны поесть мороженного – это хорошая идея, просто замечательная. Двое подростков приблизились с двух сторон, но близко пока не подходили.

Взяв мороженого, Андрей не спеша пошёл дальше.

– Дяденька, дай двадцать копеек! – задрав голову вверх, рядом с ним стоял какой-то маленький шкет. От горшка два вершка. Усмехнувшись, Андрей переложил мороженное из руки в руку, и полез в карман за деньгами. Вынув оттуда несколько смятых бумажек вперемешку с монетками, он бумажки положил обратно в карман, и сунул мальцу несколько монеток:

– На, держи, на мороженное!

И не спеша пошёл далее.

Тревожный червячок зашевелился только через некоторое время… спешно доев мороженное, Андрей сунул руку в карман и похолодел – бумажек в кармане не было! А была большая, сквозная дырка, сквозь которую провалились пальцы!

– Вот ведь зараза! – в сердцах плюнул Андрей, – развелось хулиганьё!

Денег, конечно, там было немного, так, на первое время… но и это первое время надо было как-то прожить! Пока ехал домой, строил планы на будущее: вот приеду, сразу пойду на завод, в отдел кадров, устроюсь на работу. Возьмут ли? Возьмут, куда денутся?! С таким-то «иконостасом» на груди! Фронтовик, орденоносец! Да и стаж, в конце концов, имеется, до войны-то пару лет он успел поработать! И разряд есть!

Да-а-а… А вот теперь… когда ещё первая зарплата будет… Ладно, хоть Колька обещал отдать долг. «Ну, ничего, как-нибудь проживём», подбадривал он себя.

С таким немного подпорченным настроением он всё ближе и ближе подходил к своему дому. Пересёк улицу Стачек, вот улица Новоовсянниковская, дворик… с замиранием сердца он подошёл к своему подъезду. Встал в нерешительности, огляделся. Слева какая-то седая тётка развешивала бельё на верёвке, протянутой через полдвора. Андрей в ней с трудом узнал Клавдию Ивановну, соседку этажом выше – так она постарела за годы войны.. Она оторвалась от своего дела и с любопытством посмотрела на стоявшего молодого офицера.

Приглядевшись, она всплеснула руками, и схватившись за сердце, растерянно выдохнула:

– Андрюшка… Чудилин… Родненький ты мой! Вернулся!

Она бросилась его целовать:

– Вернулся, живой! Как хорошо-то! Живёхонький! Вот радость-то!

– Да тёть Клава, да, ладно вам! – отбивался он её лобызаний Андрей, – ну живой, ну вернулся. Так что с того?

– Как что? Да у нас, почитай, из всех, кто жил, только четверть и осталась! И дядя Миша, и Дядя Ваня, и Любка с Ларисой, их бомбой убило, когда они за хлебом пошли, и Сергей Иваныч с десятой квартиры, и… твои… тоже…

Андрей кивнул:

– Я знаю, тётя Клава, мне об этом ещё дядя Ваня в сорок втором говорил, госпитале встретились случайно.

– Ох, дядя Ваня! В сорок втором же и погиб он! В декабре похоронка пришла. А ты, Андрюшенька, как, насовсем? Или на побывку?

– Насовсем, насовсем, тёть Клава! Всё, демобилизовался!

– Ну, пойдём, родной, пойдём, расскажешь, что да как. Я тебя чаем напою!

Андрей помотал головой:

– Нет, тёть Клав, я… потом, всё потом. Хочу домой. Четыре года не был. Ключик у вас?

– У меня, у меня, дорогой, у меня!

Тут она запнулась, и всплеснула руками:

– Матерь божия! Совсем забыла, старая дура! У тебя ж гостья!

Тяжкой наковальней ухнуло сердце…

– К..к..какая гостья?

– А вот такая! – затараторила соседка, – вся из себя, симпатичная такая, всё при ней, – она руками показала параметры фигуры, – в теле девка!

Андрей в сопровождении соседки на ватных ногах поднимался по лестнице, и терялся в догадках: кто это? Приехала двоюродная сестра из Самары? Так она тощая, как вобла, а тут «в теле девка»… Шурка? Да нет… она не может знать, что я приехал… Кто?

А соседка продолжала рассказывать подробности:

– И так пришла такая… мне говорит, «к Андрею», а я говорю: «к какому Андрею?» «к Чудилину», «так, говорю, нету его, как на фронт, говорю, забрали, так и всё, ни ответа, ни привета. Воюет, поди!» а она такая: «я его здесь подожду, сейчас придёт», а я ключик-то давать ей не спешу – мало ли жулья всякого, а она ключик-то, ключик-то, слышишь, из своего кармашка вынает, и крак, замочек-то и открыла… а я ещё думаю, откуда у неё ключ-то? Да! Она ж в форме, военная, стало быть, и орден тож… блестящий такой, вокруг лучики золотые, звёздочка вся лаковая…

С прыгающим сердцем, не чуя ног, Андрей стоял у своей двери…

Сердце молотило, как кузнечный молот. Ду-дух… ду-дух… ду-дух… как будто стокилограммовые фугаски падали на дно ущелья.

Неужто?

Неужто?!

Неужто?!!

Он рывком распахнул дверь… Сердце долбанув по рёбрам, ухнуло вниз.

Первое, что он увидел, были ЕЁ глаза.

ОНА сидела у окна на стуле, и улыбаясь, смотрела на Андрея.

Огромные, добрые, бесконечно родные, карие глаза. На ней была ладно сидевшая гимнастёрка, подпоясанная ремнём, форменная юбка, аккуратные укороченные сапоги. Пилотка, сложенная, лежала рядом на столе. На груди блестел золотыми лучами орден Отечественной Войны.

Андрей пошатнулся, сглотнул, моргнул глазами – раз, другой, всерьёз опасаясь, что это ему снится, и в любой момент прекрасное видение может исчезнуть.

Прекрасное видение не исчезало. В горле мгновенно пересохло…

– Агнюша… – хрипло, не своим голосом, ещё не веря собственному счастью, произнёс Андрей.

Она встала со стула и тихо-тихо произнесла:

– Я вернулась, Андрюшенька.

Не помня себя от счастья, Андрей вихрем пролетел разделявшее их расстояние, и подхватив её за талию, закружил. Её руки обвили его шею, она прижавшись к нему всем телом, взвизгнула, и подогнув колени, повисла у него на шее…

Откружив её, и поставив ногами на пол, Андрей стоял, смотрел ей в глаза и не мог оторваться. В горле стоял ком, не дающий произнести ни единого слова. Но глаза его красноречиво говорили за него. Вихрь мыслей колобродил в голове. Он держал её за талию и смотрел, смотрел, смотрел ей в глаза…

В голове как тогда, 20 месяцев назад, прошёлся маленькой, мягкой лапкой котёнок – это был верный признак того, что… В восторженном взгляде Андрея появились тревожные нотки. Его беспокойство отразилось у него на лице.

Агния мягко улыбнулась, погладила его волосы, и спокойно промолвила:

– Не беспокойся, я уже не ангел. Я человек. И я никуда не улечу, я здесь навсегда.

Андрей выразил свои чувства, поцеловав её в губы, она ему тут же горячо ответила.

– Я… я… – оторвавшись от её губ, он не мог найти слова, чтобы выразить своё счастье, – я… так рад! Я.. так ждал! Я… так верил!

Она смотрела на него снизу вверх, и улыбаясь, произнесла:

– Помнишь, я тебе написала – «любовь стоит того, чтобы ждать»?

– Да, да, конечно! Вот… – и он торопливо вынул из нагрудного кармана бережно хранимый там у самого сердца аккуратно свёрнутый вчетверо листок, – вот!

Она накрыла своими ладошками его руку со сложенным листком:

– Ты ждал, и ты верил! И вот видишь, сбылось! По вере вашей и воздастся вам! Если бы ты не верил, в то, что я вернусь, то меня бы здесь сейчас не было!

– Как всё просто… и сложно одновременно.

Наглядевшись в её глаза, он смотрел теперь на её волосы, шею, плечи, гладил её по спине…

– Что, подросла немного? – лукаво улыбаясь, и наклонив голову, спросила Агния.

Андрей отошёл на шаг, впрочем, не выпуская её руку из своей, и с изумлением осмотрел её всю с ног до головы. Она, чтобы усилить эффект, подняла свою руку, за которую он её продолжал держать, над своей головой, и демонстративно крутнулась на месте.

– Ну-у-у, как?

Андрей ошеломлённо смотрел на свою любимую, не веря своим глазам! Всё было при ней: и прекрасная, женственная фигура, и высокая грудь, и рост…

Андрей сморгнул, отгоняя видение…

– Что, нравлюсь я тебе такая? – опять так же лукаво щурясь, рассмеялась она.

Андрей не верил своим глазам – это действительно была та самая, его Агния, но… какая-то другая, ещё лучше, ещё прекраснее!

И ноги были на месте!!

Эта, нынешняя Агния, что сейчас стояла перед ним, была значительно красивее той, которую он знал! Как такое возможно?!

Она прильнула к нему и тихонько сказала на ушко:

– Возвращаясь сюда, я испросила разрешения немного подправить моё тело. И мне разрешили. А знаешь почему?

Андрей, не в силах отвести от неё восхищённого взора, молча помотал головой. Она легонько оттолкнулась от него, и серьёзно посмотрела Андрею в глаза:

– А потому, что тогда, двадцать месяцев назад, ты был готов любить меня даже ту, искалеченную, без ног!

И продолжая так же серьёзно смотреть ему в глаза, она продолжила:

– И то, что ты сейчас видишь перед собой, это тебе – награда. Награда за твою Веру, Надежду и Любовь.

Андрей, желая отогнать от себя наваждение, шумно выдохнул, и снова схватил её за обе руки:

– Не могу поверить… неужели это всё мне?!

Она, кивнув, радостно подтвердила:

– Ага! Тебе, кому же ещё?!

– И больше никуда не улетишь?!

– Ну куда я улечу? Я тут, пока тебя не было, уже и пыль протёрла, и прочий порядок навела. Я ведь теперь твоя жена? Кстати, ведь ты не ужинал? И я, пока тебя тут ждала, проголодалась, как тыща волков!

Андрей спохватился, принялся торопливо развязывать вещмешок, потом вспомнив, что ничего съестного у него там уже нет, полез по карманам: