Ловец духов

– У тебя был муж?

– Среди живых, правда, только один, – она смущённо сунула меж губ ноготок указательного пальца. – У-ру-ру!

– Среди живых? – я чертыхнулся, когда понял, о чём идёт речь. Никогда в голову не приходило, что между призраками могут возникать подобные отношения, тем более, союзы. Ещё вчера, в лучшем случае, я бы предположил, что моя подопечная пытается выдать желаемое за действительное или как всегда морочит мне голову, но только не сегодня. Во истину, день открытий!

– В своё время призрак Лаура была вынуждена покинуть родину, ибо дурная слава о злодеяниях её холодила сердца не только обычных людей, но и ловцов духов, которые открыли на неё настоящую охоту.

Несмотря на опасность снова выдать себя, – призрак Лаура никогда не отличалась особой терпеливостью и сдержанностью, – она поселилась в замке средней руки провинциального вельможи, отошедшего от дел после смерти старого короля. С тех пор жизнь молодой девушки по имени Джонника наполнилась болью и страданиями. На протяжении двух лет Лаура держала округу в страхе, пока охотники по счастливой случайности опять не согнали её с насиженного места.

Когда они спустились в подвал замка, то нашли измученных хозяев, последних из тех, кто выжил. Среди них была и потерявшая рассудок юная дева Джонника. Она долго балансировала на грани жизни и смерти, горячки и сумасшествия…

Поскольку душа её уже была приторочена к поясу Лауры, та не удержалась, чтобы вернуться за нею. Ведь всё, что она делала, на самом деле было ради этих последних мгновений жизни, когда сгусток энергии покидает тело. Стоило проглотить его целиком и можно запросто воспарить к небесам. Так, по крайней мере, думала она.

– Это отвратительно!

– Это удивительно прекрасно! – неожиданно энергично запротестовала Джонника. В лице её появился ни с чем несравнимый блеск, ничего подобного прежде я там никогда не наблюдал. Это было сродни одержимости, что в её случае скорее можно трактовать как просветление. – Ты просто никогда не видел, как воспаряет призрак. Что для тебя значит идти к цели не одну сотню лет и, наконец, достичь её? Для тебя это пустой звук, гимн, бравада…

– Только не за счёт чьей-то гибели!

– Если ты знаешь другую плату, достойную бессмертия, назови её!

Я понимал, что не могу быть не прав, но убедительных аргументов для ответа не нашёл. Следовало промолчать. В любом случае мои уговоры вряд ли возымеют положительный эффект.

– Когда Лаура пришла за несчастной девушкой, её там уже ждали, – я в очередной раз поразился, с какой легкостью Джонника раскрывает шкатулки памяти со своими самыми мучительными воспоминаниями. Возможно, со временем на многое начинаешь смотреть иначе…

Внезапно меня осенила обескураживающая мысль о том, насколько велика разница в возрасте между нами, насколько поверхностным и неискушённым не перестаю выглядеть я в её глазах. И это при том, что на фоне моих подопечных самому себе я всегда самодовольно казался морально куда более зрелой личностью. Для меня они были не больше, чем некими своеобразными домашними любимцами. Неисправимый глупец!

– Завязался бой не на жизнь, а на смерть, – торжественно продолжала Джонника. – Ведь в те времена ловцы духов были не то, что нынче!

Я со скрипом пропустил этот выпад мимо ушей, предпочёл пропустить. Мне ли было сравнивать? Несомненно, досадно однажды осознать себя не носителем уникального дара, а кем-то плетущимся в хвосте бесконечной череды себе подобных, да при том ещё и едва ли не худшим среди них.

– О да, тогда охотникам нередко приходилось сталкиваться с древней нежитью, однако на этот раз им пришлось действительно туго. Лаура была сильна как никогда. Тем не менее, они не дали ей забрать душу девушки, да и самому призраку, изрядно потрёпанному, лишь чудом удалось уйти.

– Тебе бы только сказки рассказывать! – я не мог остаться равнодушным к её мастерству речи и естественной артистичности. – У тебя талант.

– Ну, наконец-то дошло! Не прошло и года, – обрадовалась Джонника. Дальше она с картинным облегчением сменила манеру повествования и перешла на привычный разговорный стиль. – Когда ловцы поняли, что я, несмотря на все их потуги, всё равно стану демоном, они хотели тут же покончить со мной. К счастью, удивительно вовремя появился Малыш Эдди и объяснил этим безжалостным головорезам, что из меня получится просто-таки отличный охотник на Лауру. Притом, что им для этого ровным счётом ничего и делать-то не придётся – просто на некоторое время отпустить меня к Эдди на обучение, своего рода, краткий курс молодого бойца.

– Так ты ученица Малыша Эдди? – я чуть не вывернул на себя кофе. Официант по привычке нервно бросил неодобрительный взгляд, но потом показательно отвернулся. Мол, делай, что хочешь, мне безразлично, а стоимость чашки, в крайнем случае, можно внести в счёт. Остальное мало беспокоило его.

– И они согласились? – спросил я тише, по-прежнему недоумевая.

Самообладания Джонники мне явно не хватало. Если бы её история звучала в моём исполнении, по всей видимости, из волшебной легенды она превратилась в трагедию века, перемежаемую нервозными всхлипами и пространными отступлениями для того, чтобы вызвать жалость и тут же выразить сочувствие себе любимому. Противно. Действительно слабак.

– Согласились ли они? – она на мгновение состроила задумчивую мину, а потом, как бы обрадовавшись собственной догадке, развела руками: – Сам видишь, охотник. Во-первых, у меня был настоящий кровный интерес, во-вторых, я – свихнувшийся истинный демон, и, наконец, Эдди пообещал разделаться со мной, как только я выполню свою миссию.

Очередная волна удивления и негодования захлестнула меня с головой.

– И они пошли на это?

– Ты сегодня такой смешной, – беззлобно расхохоталась Джонника. – Естественно, да! А что им оставалось делать?

– Безумство!

– В те времена ловцы духов часто шли на подобные сделки, а Малыш Эдди поступил как тот восточный мудрец, который подрядился у эмира за двадцать лет обучить осла говорить. За это время вполне может произойти всё, что угодно: либо осёл сдохнет, либо эмир, либо он сам.

– Зачем он взялся за это?

– За вознаграждение.

– Что за вознаграждение? Зачем Малышу Эдди какое-то вознаграждение?

– Вознаграждение – восточному мудрецу, а для Эдди – настоящий, ещё тёпленький истинный демон!

От того, как она сказала это, у меня мурашки побежали по спине.

– Дело в том, что уже тогда Малыш Эдди был «полным», но он, во что бы то ни стало, намеревается ревоплотиться, то есть снова стать живым человеком…

– Жуть!

– … и уйти, как уходят простые смертные.

– Это невозможно!

– Мне не дано ведать, зачем ему это нужно. Вероятно, из-за того, что никто не обладает достоверным знанием о том, что случается с призраками после того, как они воспарят, а он – догадывается, или, быть может, это просто игра, способ потягаться могуществом с вечностью. Не знаю.

– Бред какой-то! К тому же, какая разница? Как будто он знает, куда попадают люди после смерти.

– Можно только гадать, как далеко простирается его осведомлённость.

– В таком случае, каким же образом новоиспечённый истинный демон Джонника могла помочь столь могущественному древнему призраку?

– Дело в том, что демоны – это не вполне призраки. Грубо говоря, если призраки появляются в отдельных случаях вследствие вполне однозначного акта убийства человека человеком, то истинный демон – результат преступления самого призрака. Продукт колдовства, магии или бог ещё знает, чего.

– Другими словами, хочешь сказать, что ты мертва несколько по-другому, чем, скажем, мертва Лаура?

– Теперь уже точно.

– Неудачный пример, да?

– Да. Но мыслишь ты в правильном направлении.

Я задумался. Мне никогда не доводилось напрямую сталкиваться с магией, и кто ведает, возможно, существует какой-нибудь умопомрачительный способ расколдовывать таких, как Джонника. Тем не менее, что-то уж слишком всё это попахивало гнилью средневековой схоластики.

– Всё равно бред получается!

– Не спорю, но Эдди в это верит.

– Эдди верит в то, что призраки, не увидевшие своего тела, попадают в рай.

– Ты ведь тоже веришь, не так ли?

– Мне бы хотелось в это верить.

– Вот и ему хочется, – бескомпромиссно отрезала Джонника.

Я расплатился, и мы вышли на улицу. После тяжёлого суетливого духа ресторанчика холодный морской воздух жизнью наполнил лёгкие. Это было ни с чем несравнимое удовольствие – дышать полной грудью. Ветер трепал волосы и лобызал лицо срывавшимися с неба каплями дождя.

Вот только Джонника, увы, ничего этого не чувствовала. В её мире не было ни дождя, ни ветра, только боль и страдание – панацея, которой призраки тщились компенсировать собственную неполноценность, какими бы могущественными и мудрыми при этом они ни были. В этот момент я начинал понимать Эдди в его ностальгии по человеческой оболочке.

– Малыш не спешил меня чему-то учить, – продолжила свой рассказ Джонника, когда поняла, что первая волна кислородного опьянения прошла, и я могу более ли менее адекватно воспринимать реальность. – Он почти ничего не открыл мне помимо того, что было необходимо, дабы однажды сразиться с Лаурой. Однако даже эти крупицы позволили мне встретиться с ней всего через несколько дюжин лет.

В первый раз я уловил едва заметную нервную дрожь в голосе доселе безупречной рассказчицы. Оставалось только удивляться, как прежде ей удавалось сохранять хладнокровие.

– Я не стала убивать её сразу. Для меня гораздо важнее было заставить Лауру пройти всё, что испытала я сама. В меру своих скромных возможностей я превратила её призрачную жизнь в ад. Она всегда была для меня воплощением зла, а я таковым стала для неё!

Джоннике потребовалась пауза, чтобы совладать с ожившими воспоминаниями.

– Через какое-то время мы сошлись в смертном бою. Именно тогда вмешался Эдди и растолковал, что отныне мы как никто иной зависим друг от друга. Стоило мне убить Лауру, он бы не замедлил выполнить обещание, данное охотникам, ибо я становилась для него ничтожеством, считай, предательницей «великого призрачного дела», пускай сам он не последним образом способствовал этому.

Лаура же убить меня не могла по определению, у неё не было даже зыбкой потенциальной возможности что-либо изменить в сложившейся ситуации. Потому ей не оставалось ничего, кроме как смириться. Тем более, она ослабла настолько, что не представляла опасности для любого более ли менее посредственного ловца духов.

– Вроде меня?

– Не льсти себе! – жёстко отрезала Джонника. Я оцепенел, не зная злиться или идти вешаться. Вдоволь насладившись моей растерянностью, она улыбнулась, снимая напряжение. – Вру, конечно… но что поделаешь.

И мы вместе на удивление искренне, от души расхохотались. Это дало столь желанную паузу, поскольку, казалось, даже воздух уже начинал светиться от безудержного накала страстей.

– Учти, что, несмотря на это, на свой страх и риск Лауре приходилось охотиться, дабы раз за разом сызнова пить чашу страданий, возмещая очередную толику своего неискупимого долга. Тогда я была ещё слишком молода, мне нечего было противопоставить собственному безумию и жажде мести. Желание растянуть её мучения на вечность сдерживало меня от того, чтобы покончить с ней, в куда большей степени, чем угрозы Эдди, хотя я ни мгновения не сомневалась, что в случае чего он не станет церемониться со мной.

Я покачал головой. Я никогда не питал иллюзий относительно того, что призраки имеют далеко не ангельскую натуру, но вот представить Джоннику отчаянной садисткой, олицетворением зла было не просто. Она была способна на многое, стоило ли сомневаться, но быть по-настоящему жестокой?

– Так длилось чуть больше полувека, – тем временем продолжала рассказчица свою откровенную историю. – Потом Лаура сбежала. Мы долго не могли найти её, пока, в конце концов, не наткнулись на тебя.

– Надо понимать, ты «пила» её до самого последнего дня?

– Нет. Что-то изменилось за то время, пока мы искали Лауру. Как это ни странно, но с тех пор я ни разу не прикоснулась к ней. Даже не хотелось. Я чувствовала, что для меня гораздо важнее просто быть рядом.

Она внимательно посмотрела на меня.

– Ты не понимаешь?

– Мне трудно понять.

– А мне трудно объяснить.

В задумчивом молчании мы повернули в сторону городского парка. Бесконечная дорожка утопала в ворохе осенних листьев. Многоцветная палитра приводила в восторг и навевала ни с чем не сравнимую, восторженную грусть. На сердце было легко, но тоскливо.

Такое странное чувство, будто последний раз смотришь на мир. Словно человек теряющий зрение, который однажды осознает, что завтра наступит день, когда он не в силах уже будет различать даже смутные размытые образы. И впереди лишь тьма, непроглядная тьма…

– У тебя, должно быть, уйма энергии? – спросил я негромко, боясь потревожить природную идиллию запустения. – Ты почти готова, ведь так?

– Чем меньше расстояние до цели, тем медленнее тянется время. Парадокс, но факт.

Я некоторое время думал об этом. Стало невыносимо печально от того, что однажды, возможно, она покинет меня, и я останусь совсем один в этом богом забытом мире. Я никогда не стремился окружить себя заботливыми очами сочувствующих, но потерять всех, с кем можно было бы просто поддерживать общение…

Вдруг неожиданная догадка холодком пробежала по спине:

– Погоди-ка, Джонника! Но ведь теперь выходит так, что ты со своей миссией, я имею в виду Лауру, как бы справилась, и Малыш Эдди должен убить тебя?

– Выходит так.

– О, Боже! Что же я натворил! Почему ты не остановила меня? Если бы я только знал…

– Вряд ли это что-либо изменило, – сказала она печально и отвернулась.

Я вспомнил, каким непробиваемым тупицей был ещё этим утром. Оставалось надеяться, что хоть что-то изменилось за последние несколько часов.

Мы снова замолчали, вот только сейчас молчание было тяжёлым, гнетущим. Вряд ли есть на свете что-либо более невыносимое, чем такого рода тишина. Я не мог терпеть её долго.

– Джонника, уже давно нет тех, с кем Эдди заключил контракт на твою душу, – с надеждой произнёс я, но по косому насмешливому взгляду тут же понял, что недалеко продвинулся в своём умственном развитии. – С другой стороны, действительно, вряд ли он позволит пренебречь собственным словом, иначе ему элементарно перестанут доверять. Сомневаюсь, что он ценит твою жизнь настолько, чтобы подвергать себя опасности, как бы силён и сведущ он ни был!

– А я не сомневаюсь. Не думаю, что у меня осталось слишком много времени.

– Возможно, ты могла бы помогать мне. В конце концов, это нам обоим на руку, – предложил я неожиданно для себя, но, одумавшись, поспешно добавил: – Если только мое предложение не сильно противоречит твоим моральным устоям.

– Я думаю, Малыш Эдди порешит нас обоих тут же, когда узнает о чем-либо в таком духе. Зачем создавать прецедент? К тому же пить призраков – чрезвычайно неприятная процедура. Ты не представляешь себе, что за мерзость их концентрированные ужас и боль. Все равно, что желчь цедить.

Меня передернуло от такого сравнения.

– Цедить желчь? Никогда не думал, что призрак, пускай и истинный демон, откажется от порции чужого страдания.

– Страдание страданию рознь. Человеческий страх тоже гадость редкостная, но в нём энергии больше, чем эмоционального красителя, потому и терпим. Такова уж судьба наша селявинушка…

– Бога ради, питались бы позитивной энергетикой, – предложил я. – Предположим, смешили людей, вместо того, чтобы пугать. Никто бы вам слова поперёк не сказал!

– Мягко стелешь! Но где на всех десерта-то наберёшься? Думаешь, никто не пробовал? Попадались и среди нас альтруисты. Да вот только прок с этого не выходит. То, что мы делаем, целиком и полностью ваша же вина. Будь люди сердечнее, жизнерадостнее что ли…

– Это насильственная смерть накладывает на вас отпечаток безнадёжности. Не можете после зла добро видеть, хотя оно на каждом углу. Стоит только приглядеться внимательнее, – я обвёл взглядом округу в поисках достойного примера, который смог бы подтвердить моё утверждение. Я был настроен решительно. – Следуй за мной!

Мы направились к аттракциону «Комната смеха». Он притаился под древним раскидистым дубом в углу широкой площадки посреди парка и представлял собой небольшое шатрообразное здание со скучающим билетёром на входе. В детстве, помнится, я был в восторге от этого аттракциона. Поэтому, несмотря на будний день, я не сомневался, что кого-нибудь из посетителей мы-таки застанем.

Билетёр недоброжелательно посмотрел на меня, когда я протянул ему деньги на два билета. Быстро спохватившись, я извинился и получил ещё один неодобрительный взгляд: мол, что такой детине самому делать в «Комнате смеха», тем более среди рабочего дня, когда все добропорядочные граждане непосильным трудом добывают хлеб свой насущный. Впрочем, иного отношения ждать не приходилось – билетёр подспудно чувствовал призрака у меня за плечом.

Мы вошли. Я пошутил, что нежить находится в неоспоримом преимуществе по сравнению с людьми, когда речь идёт, скажем, о конкретно взятом аттракционе «Комната смеха», – им, по крайней мере, нет нужды испытывать терпение билетёра.

– Вне всяких сомнений, – охотно согласилась Джонника, – но вот только радости с того, если собственного отражения не видишь?

Я взглянул в ближайшее зеркало и понял недоумение истинного демона. Комичность ситуации понудила улыбнуться. Благо, на этой территории ничего криминального в подобных действиях усмотреть было нельзя.

– И что же ты хотел мне показать?

Я поискал глазами посетителей.

Посреди комнаты стоял малыш лет шести-семи с пустой безразличной физиономией. Временами он переминался с ноги на ногу и совершенно серьёзно – нельзя было даже сказать, что он капризничает, – повторял:

– Мама, давай уйдём отсюда!

Ему было одиноко и дискомфортно в большом пустынном помещении, опоясанном гримасничающими зеркалами. Мальчик нисколько не боялся, но просто не мог понять, зачем его привели в это неуютное место. Дезориентированный, выбитый из колеи своих детских будней он хотел только одного, чтобы всё это поскорее закончилось.

Я гневно посмотрел на Джоннику. Та отстранилась и развела руками. Похоже, тут она действительно была не причём.

Мать ребёнка стояла рядом. Она о чём-то энергично беседовала с подругой, и потому всякий раз отмахивалась от досаждавшего сынишки. Почему-то я явственно представил, насколько нелегко приходится малышу в его свихнувшейся семейке: понедельник, аттракцион «Комната смеха», есть, хорошо, пять минут – поставили галочку; так, что у нас дальше..?

Накатили тоска и меланхолия. В такие моменты я вообще переставал понимать, зачем людям жизнь. Неужто для того, чтобы ставить эти проклятые галочки? Школа, университет, работа, брак, дети… Самым противным было осознавать, что сам являешься продуктом этого общества и, если опустить детали, ничем не лучше других.

Здесь, впрочем, был ещё один посетитель. Шаловливого вида подросток в углу пытался поджечь тяжёлые бордовые шторы, обрамлявшие каждое из зеркал. Я шикнул на него, и малец в испуге бросился к выходу.

– Ну, и на том спасибо, – сказала Джонника, потирая губки, словно опасалась за размазанную помаду после выпитой чашечки кофе. Я только беспомощно покачал головой. Увы, здесь нам делать было нечего.

– Вот видишь, я же говорила, – самодовольно лепетала она. – Вы, люди, сами превратили свою жизнь в дерьмо. И нам теперь приходится скромно довольствоваться тем, что есть.

Я невольно припомнил своё давешнее сравнение с «жуками-навозниками». Казалось, это было в прошлой жизни.

– Пускай нам не повезло на этот раз, – не унимался я просто из-за того, что не хотел сдаваться. В коей-то веки не кто-то иной, а я сам встал на защиту морального облика человечества, от которого, по правде говоря, был далеко не в восторге, как самые худшие опасения непроизвольно и тут же находили ярчайшие иллюстрации в жизни. – Но есть ещё сотни мест, где люди испытывают положительные эмоции!

– Например?

– Например, трепетный восторг во дворцах бракосочетаний…

– Страх перед будущим, растерянность, опасения – действительно, не такой уж и плохой коктейль.

– … или восхищение и ощущение прекрасного в театрах, музеях…

– О Боже, ловец! Видимо тебе никогда не доводилось самому бывать в подобных местах. Скука, скука и ещё, быть может, уныние вперемешку с разочарованием.

Мне хотелось приводить примеры один за другим, но подспудно я уже знал, чем накроет их Джонника. Тем же, чем накрыл бы их я сам. К несчастью, в своём разочаровании мы были удивительно близки к истине. Единственное, что я пытался списать своё отношение на излишний пессимизм характера, а она, не жеманничая, просто прагматично оценивала ситуацию.

До чего же мы с вами докатились, господа милейшие? Где, в каком прошлом остались наши улыбки? Когда любовь последний раз смахивала паутину с разучившейся чувствовать глыбы сердца? Зачем мы живём, если не живём вовсе?!

– Скоро вернусь, – бросила Джонника, когда я, незаметно для себя погрузившись во внутренние переживания, опустился на лавочку.

Чего стоили все мои усилия сделать мир краше, «перевоспитать» призраков, если само человечество твердило каждым мгновением своего существования: оставь всё это, тебе не справиться с мировым порядком, ведь ты – лишь соринка на жерновах времён! Зачем пытаться исправить то, что не исправишь, бороться с тем, чего не победишь? Ты уйдешь, а они останутся. Они – это серое стадо очарованных трепетом людишек, претендующих на уникальность, но беззастенчиво одинаковых, живущих телом, но мёртвых духом.

Из оцепенения меня вырвал натужный женский крик, за ним другой и ещё несколько. Я оглянулся. Крики доносились со стороны аттракциона «Комната страха», откуда сейчас выбегали с полдюжины перепуганных посетителей.

Ирония судьбы! Вот тебе бабушка и Юрьев день! Батогом их в светлое будущее загонять, что ли? Иного способа совладать со стадом, пожалуй, могло и не существовать.

К «Комнате страха» я подходил не спеша, изрядно упиваясь ироничным самоглумлением. Поэтому, когда оттуда показалась развесёлая и какая-то «растрёпанная» Джонника, я не стал ни морали ей читать, ни, боже упаси, развоплощать. Просто погрозил пальцем и потянул за собой.

– Эти люди заплатили за страх, – попыталась оправдаться она скорее для формы, чем по причине чистосердечного раскаяния. Призраки хорошо чувствуют текущее эмоциональное состояние. Тем не менее, имевшая место с моей стороны реакция казалась алогичной, и потому несколько смущала. – Я всего лишь дала им то, в чём пытался обмануть их хозяин парка.

– Ну и поделом им, – отрезал я с усмешкой. Сорвавшаяся с уст реплика озадачила не только Джоннику, но и отчасти меня самого. Всё ещё опасаясь внезапной вспышки гнева, она поспешно добавила:

– Вот увидишь, через некоторое время они снова придут, да ещё и друзей своих прихватят.

– Вне всяких сомнений, – было легко и просто говорить то, что думаешь на самом деле, а не пытаться натянуть овчинку морали на волчье рыло действительности.

Что поделаешь, жизнь вносила свои коррективы в размеренный беспорядок моей судьбы. Она меняла меня самого. С этим надо было смириться… или, быть может, всё-таки бороться?

Я схватил Джоннику за плечи и привлёк к себе. Её невесомое призрачное тельце трепетало в моих объятиях. Трудно было поверить, что кого-то может испугать это хрупкое безобидное создание. Она не пыталась сопротивляться, а только тихо обречённо поскуливала. Но я так и не взглянул ей в глаза. Чуть наклонившись, я прошептал на ухо:

– Позволь пригласить тебя сегодня на ужин.

Джонника вырвалась из моих рук и долго настороженно смотрела, как будто предполагалось, что ужинать будут именно ею. Да, пожалуй, не так часто от охотников призракам поступали такие предложения.

– Я честный истинный демон! – наконец возмущенно завопила она. – У меня есть муж!

– Я сделаю его вдовцом, если ты откажешь.

– Так значит, у меня нет выбора? – с нескрываемой надеждой проговорила она.

– Похоже на то.

– Слава богу! – радостно пролепетала Джонника и бросилась мне на шею.

Меня в очередной раз позабавило её поведение. Она вела себя так, будто была жива. Впрочем, живые себя так не ведут…

– А на счёт мужа не беспокойся, он мёртв давно, да и закопан далековато отсюда, – не унималась она. – Просто не смогла удержаться, чтобы не разыграть сцену!

Солнце перевалило через зенит и было уже на полпути к горизонту, подсвечивая фигурные глыбы угрожающе низко нависших облаков. Это чудесное ирреальное зрелище смешало в себе ангельские сапфировые, угрюмые бардовые, разудалые рдяные и тревожные лиловые тона. Давно мне не доводилось так долго любоваться небесами, теперь же я просто не мог оторваться от созерцания их завораживающей красоты.