Ловец духов

– Ты не человек и не нежить! Ты мертвее, чем мы, ловец. Ты – сама смерть! В тебе ничего нет. Ничего!

Я как-то неловко попытался обнять, успокоить её, но она гневно растворилась и переместилась ещё левее.

Я был в растерянности. Я всегда относился к призракам как к побочному продукту жизнедеятельности человечества. Себя же правомерно считал, своего рода, «санитаром леса». Тяжёлая грязная работа, но необходимая как воздух, дабы мир не превратился, в конце концов, в свалку отходов, в преисподнюю. Но проблема в том, что ад уже был здесь, при мне, совсем рядом и только что.

Неужели я ошибался?

Нет, я не мог быть неправ. Я должен был верить в это!

Мы шли витиеватыми улицами пробуждающегося города, грязного, околдованного чарами бессмысленности. Шли молча. Я кутался в пальто, силясь унять внутреннюю дрожь, искал и находил десятки достойных оправданий – и именно за это попрекал себя больше всего.

Кукольный мир, притворное подражание чему-то на небесах, изуродованное человеческой потерянностью. Только многообещающий апокалипсис мог бы скрасить долю этих запущенных переулков.

Именно он меня сегодня, наверное, и настиг, в личных масштабах конечно…

Впервые, как никогда прежде, я осознал, насколько хрупка внутренняя структура сознания. Насколько мало надо, чтобы мир перестал быть таким, каким ощущался ранее. Беспомощный и барахтающийся в болоте собственных эмоций, самобичевания человечишка. Омерзение вызывало ощущение растерянности и безотчётной оторопи.

С сентиментальной болью я понимал явственно, ничто теперь не будет прежним, и молил о том, чтобы всё это оказалось только дурным сном. Чтобы, проснувшись, я снова увидел в предрассветных сумерках нежный точёный профиль Лауры, ощутил аромат её чувств – аромат преданности и сопереживания, какого, несомненно, никто и никогда прежде не дарил мне.

Джонника тоже притихла. Это было так не похоже на неё, невольно можно было заподозрить неладное. Она – создание, которое, словно ветер, казалось, просто не способно жить продолжительными эмоциями, в отличие от меня безутешного. Кто знает, наверное, только это и спасало её от собственного безумия.

Какое-то время спустя, краем глаза я с гротескным облегчением заметил, что она едва сдерживает столь неуместную в сложившейся ситуации ухмылку. Что касается противоречивых чувств, то мы оказались «два сапога пара», ещё неизвестно, чей случай более запущен.

– А ведь я всегда желала ей смерти, – словно пробуя слова на вкус, наконец, произнесла Джонника. – Странно, но теперь, будто что-то потеряла…

Плотину моего сердца тут же прорвало. Я остановил её и резко развернул к себе лицом. О, как же хотелось ощутить глубину глаз призрака! Но я понимал, что это немедленно убьёт её. Речи с неистовой силой полились изнутри как крик души:

– Умоляю тебя, Джонника, никогда не повтори ошибку Лауры. Я не хочу потерять ещё и тебя!

Она растворилась в воздухе, оставив витиеватый узор неторопливо тающей дымки. Прошла сквозь меня, оказавшись за спиной, склонилась над ухом и саркастически промолвила:

– Я – призрак. И это моя природа, ловец!

– Не говори так, – я настойчиво обернулся. – Малыш Эдди…

– Малыш Эдди только и ждёт момента, когда ты будешь достаточно слаб, – с нескрываемой гадливостью выпалила Джонника, окинула меня изучающим взглядом: – Впрочем, как сейчас, поздравляю! Он прикончит тебя и глазом не моргнёт, глупый охотник. Ты знаешь его слишком плохо.

– Даже если и так… – моё сознание рассекла совершенно неожиданная мысль, настолько мне несвойственная, настолько чуждая, что слова нечаянно проронили вовне: – Даже если и так, если я действительно до такой степени безнадёжен, я хочу, чтобы ты убила меня!

Это произвело впечатление разорвавшейся бомбы. Джонника оторопело посмотрела на меня, а потом… безудержно расхохоталась:

– Это так великодушно, так благородно с твоей стороны, ловец. Всю жизнь и после только об этом и мечтала!

Я почувствовал себя полным идиотом. Казалось, она не уймётся никогда. Что можно было сболтнуть глупее, к тому же перед призраком? Хотелось провалиться сквозь землю. Проклятая нежить!

Вне всяких сомнений что-то не так было с моей головой ныне. Можно, наверное, подхватить безумие от свихнувшегося призрака, точно также как кашель от чахоточного больного. И совершенно без толку корить себя за очередную ересь! Видимо, сегодня мне вообще следовало провести день взаперти, дабы окружающие не пришли к тем же печальным выводам относительно моего психического и умственного состояния, что я сам.

– Прости, я не то имел в виду, – пробурчал я раздражённо.

Она смеялась, откинувшись в воздухе, теперь уже язвительно, беззастенчиво вымещая на мне тонны, неизвестно откуда взявшейся в её лёгкой душе, злобы. Это было так противоестественно для Джонники, но я зарёкся строить предположения, по крайней мере, пока.

– Забудь, – наконец резко отрезал я и только сейчас отметил группу людей у пристани, украдкой глазевших на меня.

Вполне естественно, они не видели призрака, а только полоумного, разрезающего утреннюю тишину несвязными аффективными выкриками. Я как по заученному сделал несколько стремительных шагов в их сторону, и они в смущении поспешно удалились.

Это было так банально и так противно! Пугливые людишки, неужели это о вашей тугой шкуре я пекусь и терзаюсь? С другой стороны, давно стоило прекратить обращать внимание на подобные пустяки. В виду специфики дара мне постоянно приходилось мириться с косыми взглядами окружающих. Глупо, но, видимо, небеса находили в этом какой-то высший смысл.

– Ты, кажется, спешил на работу?

– Верно, спешил… – подтвердил я и подспудно обрадовался сорвавшемуся прошедшему времени. Потом неторопливо расстегнул пальто, в пылающую душу ворвался мокрый морской ветер, и не без удовольствия побрёл в противоположном направлении.

Некоторое время мы бесцельно прогуливались по городу, пока, наконец, очередная витиеватая улочка не вывела на центральную площадь. Только здесь я понял, что раннее пробуждение, как никогда переполненное событиями утро и давешние переживания утомили меня не меньше, чем любого другого, окажись он в моей ситуации. Для ловца духов, в этом смысле, никаких поблажек, щедрых акционных скидок природа, увы, не предусмотрела.

Я испросил разрешения и сел на край лавочки, на которой уже устроилась почтенных лет старушенция. Возможно, это было не самое рациональное решение, поскольку Джонника неотступно кружила рядом. Тем не менее, на тот момент всё это мне было вполне безразлично. Я закрыл глаза и с облегчением отдался неге усталости.

Сознание вернулось лишь тогда, когда старушка неестественно стремительно подскочила со скамьи и быстро посеменила через площадь, то и дело неприязненно оглядываясь на меня.

– Я всего лишь присела рядом, – наиграно смущённо пожала плечами Джонника. Если так оно и было, оставалось только догадываться, что при этом почудилось матроне. – Всего лишь присела… рядом.

Я смотрел на неё мутными безучастными глазами.

– Вру, конечно, но что поделаешь, – в своём фирменном стиле поспешно уточнила она. – Пробудись, воин света, тебе нужно поговорить со мной!

Я отреагировал слабым кивком. У меня не было ни сил, ни желания возмущаться категоричности её тона.

– Можно я коснусь твоей шеи? Говорят, касание призрака бодрит.

Я промолчал, глядя остекленевшим взглядом куда-то вдаль. Было совершенно необходимо, чтобы весь этот мир исчез в небытие на пару-тройку часов, да и потом не сильно донимал своим существованием.

Тем временем Джонника осторожно завела руку за шиворот и легонько притронулась к моему затылку. Волосы на голове моментально встали дыбом, холодный пот прошиб тело. Не знаю, стало ли мне от этого легче, но сердце пустилось в ретивый бег, и спать перехотелось.

Я был просто-таки очарован её леденящей заботой! И потому сразу же набросился с расспросами, дабы моей очаровательной попечительнице не показалось, что одного прикосновения несколько недостаточно.

– Почему я не знал о том, что Лаура почти готова для ухода?

– Она об этом никому не говорила, кроме, наверное, Малыша Эдди. Я чувствовала её силу, но не особо доверяла себе, поскольку всегда боялась Лауру.

Если бы день не располагал к открытиям, для меня подобное вполне могло стать откровением. С другой стороны, как бы парадоксально это ни звучало, но сейчас я был склонен всецело доверять Джоннике.

– Почему же тогда ты оставалась с нами?

– Лаура боялась меня не меньше, а, быть может, даже больше. Я всегда таяла в лучах её страха.

– Это звучит бессмысленно.

– Хочешь, чтобы тебе не поверили, – скажи правду.

– Хочешь, чтобы поверили, – соври, так что ли? Я многого не знал о вас… – непроизвольно это прозвучало как сожаление, как «и не узнаю», хотя изначально я намеревался придать словам другой оттенок.

– Слишком многого! – в какой-то момент мне показалось, что Джонника вдруг рассердилась. – И прекрати, в конце концов, корчить из себя пострадавшего – глупо винить мир в собственной безответственности. Да и ни к чему это теперь, поздно! Если тебя это утешит, Лаура никогда не была ангелочком, таким, каким ты её всегда считал… хотел считать. Как ты думаешь, откуда у неё взялось столько сил?

– Мне казалось, она всегда была рядом, – дезориентировано промямлил я, опасливо не решаясь предаваться домыслам.

– Рядом с тобой тепло, ловец, но не более того. Она держала в разных местах этого города с полдюжины человек, энергией которых питалась постоянно. Это был её конек! Потому призраки между собой давно прозвали Лауру «Делательницей демонов»… таких демонов, как я!

– Скажи, ведь у каждого из вас есть более ли менее постоянные доноры? – сказал я то, что занозой засело в голове.

– И у Малыша Эдди тоже, если ты это имеешь в виду! И у ме…

– Молчи, нежить! – оборвал я её на полуслове. – Умоляю, молчи!

Хотел ли я на самом деле знать? И что теперь делать со всей этой правдой? Мне всегда льстила мысль, что случилось приручить парочку потерянных душ. Однако теперь я понимал, насколько глупо и наивно выглядел в глазах остальных.

На пике самобичевания внезапно наступило облегчение. Я почувствовал себя беспечно и обречённо, как висельник: Будто туман рассеялся, будто спала пелена с глаз, будто сердце моё вновь стало по-детски чистым и непосредственным.

– Я больше ничего не хочу знать. Вообще ничего! Я устал от откровений. И катись оно всё к чертям собачьим!

– Что ты имеешь в виду?

– Конец погоне за несбыточным, Джонника. Конец бессмыслице. Мне на самом деле плевать! Раньше я лелеял надежду сделать этот мир лучше, чище, добрее, но теперь мне плевать. Я всё понял. Вы – справедливое воздаяние не только прямым виновникам, но и всему человечеству, которое выращивает охотников и жертв. А я…

Критически хмыкнул и многозначительно махнул рукой.

Я понял, что, по сути, свободен, волен поступать со своим даром (или проклятием) так, как мне заблагорассудиться, даже забыть о нём, в конце концов. Стоило лишь захотеть!

– Тебе никогда не сделать этого, – сказала Джонника как отрезала.

Я шумно выдохнул и отвернулся. До чего же просто слова могут оборвать в одно мгновение свободу полёта души. Как камень на шею, как плита надгробия. Оставалось только с болью в сердце поливать слезами прах рухнувшей с небес души.

– Знаю, – ответил после минутной паузы. Как жаль, но я не счастливый безумец, чтобы когда-нибудь забыть себя. Увы… Минутная слабость оставила по себе невыносимый скрежет печали и опустошение фаталистической беспомощности. – Мне надо видеть Малыша Эдди.

– Ты не должен ходить к нему в таком виде. Сколько можно твердить об одном и том же? Он далеко не так толерантен, как кажется, скорее даже наоборот, он куда опаснее всех призраков этого города вместе взятых, да что там города, всего побережья!

– Я в порядке, – и это действительно претендовало на то, чтобы стать правдой в скором будущем. Оставалось только поверить самому.

По большому счёту, не однажды, а именно сейчас стоило действительно серьёзно задуматься над её словами, но я уже настроился на разговор.

А вот беспокоило меня сейчас несколько иное.

– Почему ты помогаешь мне, Джонника?

– Я боюсь тебя, – ни секунды не медля, беззастенчиво солгала она, и, вспомнив, что стоило бы сконфузиться, кокетливо спрятала улыбку в туманных локонах.

– Врёшь, конечно?

– А что поделаешь, – с придыханием закончила она любимую фразу.

К распластавшемуся по парку зданию вела широкая аллея. Ветер нещадно трепал деревья, сыпавшие пёструю листву к самым ногам. Ещё там я почувствовал тяжёлый дух этого места. Безысходность, страдание, одиночество смешались в невыносимый коктейль боли. С дыханием раскалённым свинцом лился он прямиком в нутро.

В больнице это чувство стало просто невыносимым. Не будучи призраком, я с трепетом сопереживал муки сотен несчастных людей, последним прибежищем которых навсегда грозило стать это проклятое место.

Хотелось закричать, да так, чтобы хотя бы на мгновение зловещая тишина палат оглохла. Затем с невменяемой настойчивостью вытянуть прочь одного за другим всех, кто имел ещё шанс уйти. Мысль о том, что человек готов добровольно согласиться на сколь-нибудь длительное пребывание тут, даже под угрозой смерти, казалась мне кощунственной, ирреальной. Кладбище и то, пожалуй, было бы куда более желанным и гостеприимным пристанищем.

Всеми силами я старался отвлечься от общей атмосферы уныния и охватившей меня паники. Но оставаться невовлеченным оказалось невыносимо трудно, поэтому, когда в одном из бесчисленных коридоров кто-то неожиданно ухватил меня за руку, я буквально подскочил на месте. Сердце ушло в пятки, а глаза затопила тёмная пелена ужаса.

Джоннику и мрачного долговязого типа это изрядно позабавило. Они беззвучно гоготали до коликов.

– Теперь ты будешь знать, откуда эти потешные россказни о Смерти в чёрном балахоне. Я придумал эту пошлую шутку ещё до того, как чума принялась косить мещан городами. Помнится, в те дни раздражала безмерно частая необходимость переезжать с места на место, это утомляло весьма. Хотя, нельзя отрицать, времена тогда были куда более щедрые, не то, что нынче.

– Малыш Эдди? – с трудом выдавил я. – К-к-какого чёрта!

Он принял моё нервно подрагивавшее тело под локоть и отволок в сторону. Мы остановились в глухом безликом тупичке. Я прислонился к стене и понемногу начал приходить в себя. Спустя полминуты ярость уже переполняла меня с головой, да что там, её бы хватило на двоих «меня».

– Что ты себе позволяешь?! – орал я, брызжа ядом. – Мне бы стоило убить тебя немедля!

– Увы, ничего не выйдет, охотник, – ответил он будничным тоном. Малыш был разочарован спонтанным, но столь предсказуемым фейерверком эмоций, и потому сочувственно посмотрел на Джоннику. Та лишь беспомощно развела руками. Она уже привыкла к моей несдержанности, впрочем, призракам чаще всего это было только на руку.

– Быть может, проверим, нежить?! – не унимался я, накручивая себя.

– Как грубо! Не стоит утруждать себя невыполнимыми обязательствами, мой мальчик. Ты не в силах сделать того, до чего ещё не дорос.

– Ты это о чём?

– Прости за некоторое бахвальство, с которым, возможно, прозвучат мои слова, но я, как принято говорить у призраков, «полный», – Эдди развел руками и хлопнул в ладоши. Я снова шарахнулся. – И потому могу покинуть этот грешный мир в любое мгновение по своему усмотрению.

– Почему же тогда..?

– Не хочу.

– Так не бывает!

– В отличие от людей, призраки в преимущественном большинстве откровенны по отношению к себе. Они не питают иллюзий и в должной мере осознают то, что делают. Это приходит со временем.

Я хотел возразить, но понял, что мои доводы в любом случае прозвучат глупо и неубедительно. Стоило бы поверить, поскольку ему незачем было обманывать меня, да вот только как тогда мириться с этим? Мне легче было понять Лауру, которая рвалась на небеса, однако оставаться в постылом мире псевдо-бытия, когда у тебя за спиной уже выросли крылья…

– Зачем тебе это, Эдди?

Он не ответил. Да и вряд ли я смог понять, что бы он ни сказал. Малыш знал это не хуже моего, поэтому не стал даже пытаться. Разговоры о мотивациях всегда на удивление бесперспективны.

– Так или иначе, но Лауры с нами больше нет. Я говорил ей, что торопиться бессмысленно. Но то, что ты сделал с несчастной девушкой утром, и то, что не сделал впоследствии с душегубом, стоило ей последних капель терпения. Ты убил Лауру, не так ли?

– Я освободил её, как и ту девушку, – мой голос звучал жалко, хотя я по-прежнему хотел верить в то, что поступил правильно. В конце концов, не мог же я позволить призраку отомстить пускай даже такому ничтожеству как тот маньяк.

– Ты убил её. Ты давно среди нас, ловец, потому следовало уже научиться отдавать себе отчёт хотя бы в собственных действиях. А то, не ровен час, допустишь какую-нибудь досадную оплошность, которой потом сам не сможешь простить себе…

– О чём это ты?

– Охотник должен быть очень аккуратен в том, что делает, поскольку, несмотря на двойственный характер посмертного существования, мы такие же живые, как и вы… только лучше.

Я захлопал глазами.

– Мы знаем, что делаем и для чего – в этом наша сила. У нас есть цель. У вас её нет, поэтому ваше существование, по сути, бессмысленно изначально!

Я молчал, с ужасом осознавая, что он может оказаться прав, если и не полностью, то, по крайней мере, отчасти.

– Но ты пришёл не за этим, – прервал Эдди философскую тему и пристально посмотрел на меня.

– Мне трудно сформулировать, – я пытался собраться с мыслями, и потому начал издалека. – Располагать бы хоть частью того, что ты знаешь о призраках…

Малыш Эдди наиграно покачал головой и снова по-отечески сочувственно взглянул на Джоннику.

– Он безнадежен. Зачем тебе надо было приводить его сюда?

Я хотел сказать что-нибудь в своё оправдание, но к счастью призрак не предоставил мне возможности опозориться очередной нелепостью.

– Плевать хотел ты на нежить, солнце моё! Это очевидно. Слишком много возни в себе, чтобы интересоваться чем-то в таком роде. Пришёл узнать о ловцах духов, которые были до тебя, верно?

– Да.

Эдди снова развел руками, но на этот раз вместо хлопка издал лишь непристойный звук.

– Если ты думаешь, что кто-нибудь вспомнит о тебе через сотню лет, то можешь на это особенно не рассчитывать. Ты просто статист, парень, и история смоет твоё имя в небытие. Бывало ли по-другому? О да, некоторые из вас были просто великолепны! Порой даже мне приходилось несладко. Но это, поверь, совершенно несущественно, ибо, как правило, все ловцы кончают плохо. Что касается тебя, то уже сегодня Лаура вполне могла бы сделать твою жизнь достоянием вечности.

– Как?

Эдди отмахнулся.

– Она во многом переоценивала свои возможности, уж поверь, для меня нечто такое вполне очевидно, и я твердил ей об этом не раз. Тем не менее, у неё было достаточно сил, чтобы убить тебя и ещё, пожалуй, парочку таких, как ты. Но в последний момент её остановило нечто…

– Ты говоришь так, будто был там.

– Прекрати отвлекаться на мелочи! Какая разница, был я там или ветер нашептал мне эту историю? Можешь считать так, как тебе будет удобнее.

На это нечего было ответить. Да и в самом деле, какая разница? Правда – слишком кокетливая барышня, чтобы для всех выглядеть одинаково. Поэтому при всём своём желании мы могли говорить только о личном видении происходящего. Об этом не стоило забывать.

– Она почти вытянула из тебя душу, но…

– Что «но»?

– Загадочное «нечто» остановило её за мгновение до критического. Сомневаюсь, что в той ситуации ты смог почувствовать, однако вне сомнений это пахло как… Любовь.

– Что?!

Я почувствовал, будто земля под ногами поплыла, низвергаясь в бездну.

– Этого не может быть!

– «Этого не может быть» – потому, что ты не хочешь допустить даже саму возможность того, что призраки способны испытывать привычные человеческие чувства. Поверь, мы не только способны на это, но и ощущаем гораздо ярче, тоньше и живее, чем вы, тлеющие в панцире своего тела.

– Этого не может быть…

– Эдди, остановись, ты убьёшь его! – тревожно заметила Джонника. Я знал, что грань близка, но это нисколько не беспокоило. Для меня смерть казалась теперь вожделенным освобождением, которое унёсло бы боль и беспомощность, беспомощность что-либо изменить в прошлом и в будущем заодно. Силы быстро покидали меня, и не было ни желания, ни резона противиться такому варианту развития событий.

– Я всего лишь хотел показать то, зачем он пришёл. Он пришёл за силой, а узнал о слабости, но это уже сила! Я знавал многих ловцов духов, и потому могу биться об заклад, что этого сгубит призрак, которого он полюбит. Таким однажды будет твой конец, охотник… но не сейчас!

Быть может, Малыш Эдди говорил что-то ещё, но я больше ничего не слышал. Темнота приняла меня в свои ватные объятия и понесла на волнах беспамятства. Я почувствовал долгожданное облегчение, и только назойливая мысль о том, что мой конец несколько отсрочен, не давала возможности насладиться небытием сполна.

Я очнулся в небольшом затрапезном ресторанчике на окраине города. Я не помнил, как Джонника вывела меня из больницы, как привела сюда. Я не знал этого заведения, но оно казалось достаточно запущенным и шумным, чтобы меня не приняли за сумасшедшего, если вдруг захочется переброситься парой слов с призраком. Судя по всему, я уже успел что-то заказать, и официант скрылся за стойкой.

– Твоя беззастенчивая ранимость настолько растрогала Малыша Эдди, что напоследок он пообещал убить тебя быстро и безболезненно, если однажды ты попросишь его об этом, – Джонника язвительно рассмеялась. – Считай, он предупредил тебя, ловец! Такие как ты не нравятся ему, слабые люди склонны нарушать данное слово. Мне до сих пор неясно, почему сегодня он не завершил то, что начал.

– У него будет ещё много шансов.

– Нисколько в этом не сомневаюсь, но мне не по душе перемены. Впрочем, уже ничто не вернёт настроения прежних дней.

Я уставился в окно, где накрапывал мелкий дождик. Мелкий осенний дождик из монолитных туч, скучный и инфантильный, безрадостный и настырный как зубная боль.

– Знаешь, что самое обидное в безвозвратном? Когда уходит настроение, и тебе не остаётся ничего, кроме как искать нового ветра… В этом принципиально нет ничего плохого, но всегда почему-то тяжело расставаться с хорошим настроением.

Я молча принялся за то, что принёс официант. Только сейчас с удивлением и, в свете имевших место событий, не без доли отвращения к себе понял, насколько в действительности проголодался. Как раз подходило обеденное время, поэтому никому не было дела до мрачноватого мужчины средних лет, в одиночестве трапезничающего в тёмном углу зала.

– Твои уши переживут, если я расскажу о себе? – после долгой паузы вдруг выпалила Джонника.

Я на мгновение поднял взгляд, и снова уставился в тарелку.

– Уши-то переживут, но я не уверен относительно всего остального.

– Не думаю, что сейчас слова смогут помешать твоему воистину нечеловеческому аппетиту, охотник.

– В таком случае не откажи себе в любезности – ты сегодня как никогда мила. Можешь рассказывать всё, что угодно.

– Я тебя не узнаю. Видимо, Эдди действительно серьёзно прочистил твои мозги, если даже не поинтересуешься, зачем мне это надо.

– Зачем тебе это надо?

– Так-то лучше, безмолвие мудрости тебе не к лицу. Отвечу так: исключительно в корыстных целях. Возможно, наконец-то, ты перестанешь относиться ко мне, словно к мусору, если будешь знать, через что мне довелось пройти.

– И зачем тебе это надо?

– Прости за откровенность, но я не хочу стать случайной жертвой такого неудачника как ты. Я хочу найти свои небеса.

– А оно тебе надо? – в очередной раз спросил я, подспудно думая о том, что во всём этом, возможно, есть какой-то серьёзный подвох, если уж Малыш Эдди не слишком торопится повидаться с ангелами.

– Вот заладил! Лучше бы и не припоминала. Скажи, ты меня выслушаешь?

– Обещать ничего не буду…

Джонника небрежно махнула рукой, театрально нарочито прочистила горло и начала глубоким грудным голосом:

– Давным-давно в прекрасном королевстве жил призрак по имени Лаура. История умалчивает обстоятельства, при которых она была инициирована, но это и не суть важно, ибо рассказ пойдет о другом призраке – призраке по имени Джонника.

Я не сдержался и улыбнулся. Своими дурачествами ей всегда удавалось поднять мне настроение… либо окончательно вывести из себя. Сейчас я был рад ироничной форме, в которую она облекла повествование, хотя сама история, судя по всему, предполагала носить скорее трагический характер.

– В то далекое время, – как ни в чем не бывало продолжала Джонника, – она-то и призраком не была вовсе, а была молоденькой девушкой, едва успевшей вкусить плоды семейной жизни.