Прямая видимость. Осужденная… курсант

– Ладно, расскажите хоть, что за место? Кто главный?

– Сами не знаем толком, – с важным видом сказала Полина, – говорят, вроде он из солдат, не кумовой, говорят, воевал! Мы его ещё не видели.

– Его?! – дуэтом подхватило несколько женских голосов, – у нас ротный воспитатель – мужик?!

И посыпались с разных сторон вопросы: «Не сильно старый? Красивый? Накачанный или пузан? Злой или терпимо? А женатый?»

– Не знаем! – запищала Анна, – сказали же! Мы с Полей немногим больше вашего в курсе.

– Хоть бы не тот мелкий мужик с плаца, что по ротам нас определял?

– Иди ты!

И спально-строевое помещение наполнилось хохотом.

– Если не сильно старый, давайте его охмурим? – последовало «гениальное» решение.

Полина отрицательно покачала головой:

– Уверена, если нам назначили ротным мужика, а судя по слухам, повезло так только нам: у остальных ротные воспитатели – бабы, то мужик такой, что соблазнить или надурить его не получится.

– Ой, – отмахнулась самая дерзкая девушка, как раз та, которую первой зачисли на плацу в роту Старохватова: Елагина Даша, – если он не из кумовых, а вояка, то обдурим, ещё как! С бабами нашими, командиршами, куда сложнее выйдет.

– Смирно! – раздался мужской голос в помещении, напугав всех девушек, без исключения, однако команду они выполнили быстро.

Вошедший капитан дождался, пока курсантки построятся, затем поочерёдно провёл по ним взглядом, без какой-либо мимики или прочего выражения эмоций, помолчал пять секунд, и, развернувшись, ушёл прочь.

Это такой психологический ход Богдана: подогревал интерес у подопечных к своей персоне. Офицер пробыл на виду у «арестанток» меньше минуты, но его намётанному глазу хватило времени, чтобы сделать необходимые выводы. В глазах курсанток он уловил необходимое ему любопытство, а две особы из десяти, смотрели на него чересчур заинтриговано – этот огонёк в девичьих глазах он не спутает ни с каким другим! Оно, вероятно, на руку, главное здесь – не заиграться. В целом, у Старохватова остались ровные впечатления о подчинённых: он себе их так и представлял (плюс-минус), хоть Богдан не верит в исправление «оступившихся», хоть и ждал прибытия хитрых и «прожжённых» девиц, всё же подсознательно понимал – перед ним окажутся не матёрые зэки в наколках, что вечно крутят чётки и играют желваками, а простые на внешность люди, которые виделись ему совсем школьницами. Знал капитан по своим снайпершам и другое – за миловидностью, застенчивостью и робкой улыбкой, лучше всего маскировать самые злостные намерения, а под внешностью ангела зачастую скрывается жестокость хладнокровного ликвидатора, что не остановится ни перед кем или чем. – «В тихом омуте, черти водятся!» – сотый раз повторял ротный в мыслях.

Курсантки тоже сделали выводы относительно командира, они поняли – это их ротный воспитатель. Высокий капитан (185 см), широкоплечий, спортивного вида, с решительной походкой и офицерской выправкой, темноволосый, с карими глазами, слегка вытянутым лицом и чуть «вмятым» (от перелома) носом, оставил положительное впечатление. – «Вроде нестарый! Слегка за тридцать! – думали женщины, – всё лучше, чем тот крохотный мужик с плаца. Интересно, какой у него характер? Постоял, помолчал и ушёл. Наверное, суровый человек!» – в общем, нужного психологического эффекта Старохватов достиг.

Богдан шёл по коридору и смотрел по сторонам, когда старшина Белкова, бодро выскочив из каптёрки, едва не ударила его дверью. Командир именно её и искал, мол, – «Куда запропастилась? Курсанток одних оставила. Уж не пьёт ли часом?!» – Дверь каптёрки находилась по правой (северной) стороне корпуса, это первый кабинет от спально-строевого помещения, дальше, через три метра, канцелярия ротного, между ним и каптёркой находится тумбочка дневального: суточный наряд для подчинённых, подобно армии, в училище не предусматривался, тем не менее планировалось периодически ставить девочек «на тумбочку» или «дежурными по роте», тому две причины. Первая, – в качестве наказания, да-да, пресловутый – «наряд вне очереди! (или два-три)»; вторая, – для обучения, чтобы знали, какого оно – стоять дневальным или дежурным (ой) по роте, учреждение всё-таки с военным уклоном.

– Прости, Богдан… ой, виновата! Товарищ капитан. – Извинилась Инна.

– Ну-ка, дыхни! – подозрительно наклонился к старшине Старохватов.

Набрав побольше воздуха, Белкова дохнула в лицо командира:

– Хы! Да не пила я, мы по делам совещались.

– Это похвально! Ладно, иди к курсанткам, не распускай их, я позвоню сейчас генералу и приду, надо же и мне подчинённым сказать – «Добро пожаловать!»

– Слушаюсь!

Глава 3. Осужденная… курсант

Грозный вид капитана и его странное поведение, впечатлили курсанток: они продолжили стоять по стойке «смирно», правда, держались в строю неумело (до поры). Особенно вытягивалась «вольная» Полина, подобно призывнику при измерении роста, чтобы казаться выше.

Сейчас, девочки не то что говорить между собой опасаются – переглядываться! Они и любопытство отодвинули на задний план, которое разъедало их до появления Богдана: интересно же посмотреть новое «жильё», где и чья кровать, тумбочка, какой вид расстилается «в клеточку» сквозь стекло и решётки? Оценить-то пейзажный, словно в заповеднике, лик территории училища они успели, потому предпочитали, чтобы его часть просматривалась из их окон. И что за пределами спально-строевого помещения тоже волнует: туалет, душ, бытовка и так далее.

На «пролётку» вернулась Белкова. Инна удивилась, заметив, – «Курсантки стоят по стойке смирно! Прилежнее школьниц прям, тех и на секунду учителю оставить нельзя, сразу ропот. А эти – красавицы!» – старшина подумала, будто они её испугались, её командного крика, боевой внешности: не знала, что дело в ротном.

Следом к подчинённым заявился и Старохватов.

– Смирно! – отдала команду взводная.

– Вольно, вольно. Я уже заходил. – Махнул Богдан рукой и добавил, – по команде «вольно» необходимо встать свободно, ослабить в колене левую или правую ногу, но не сходить с места, не болтать и не ослаблять внимания. Особенно это касается вас! – указал капитан на Елагину Дарью, – я не давал команды готовиться упасть на пол и спать.

Она промолчала, потянулась.

– Когда к вам обращается старший по званию, что необходимо сделать? – сурово уточнил Старохватов.

– Простите…

– «Виновата» – надо говорить!

– Виновата! Осуждённая Елагина Дарья Ан…

– Сдурела?! – Усмехнулся ротный, – здесь ты либо курсант Елагина… хотя я бы вас и кадетами не назвал, язык с трудом поворачивается, но всё же, либо рядовой, поскольку по уставу нашего училища курсант – это должность, а рядовой – звание.

– Виновата! Так точно. Рядовой Елагина…

– Нет, отставить «рядовой», не звучит! Лучше – курсант. Ладно, – устало отмахнулся капитан, – научитесь скоро.

Несколько минут назад Даша воображала, как она станет непринуждённо заискивать с ротным воспитателем, шутить, то и флиртовать с ним, вставляя острые подколки, сейчас, отчего-то передумала озвучивать собственные мысли, мол, – «Голос у вас стальной, командирский, но очень приятный, вы не записываете аудиокниги? С удовольствием послушала бы перед сном». – На Старохватова, в свою очередь, Елагина обособленного впечатления из общей массы не произвела, он с этим потом разберётся, когда начнёт с каждой разговаривать лично, наедине. Думы Богдана за секунду, исходя из его опыта, будто он робот, выдали первичный отчёт касательно Дарьи: невысокая (не более 157 см), шатенка, волосы по плечо, глаза зелёные, выразительные; губы пухленькие слегка от природы, носик аккуратный, черты лица правильные, вероятно, имела успех среди мужского пола на воле. Дерзкая, оно заметно сразу, старается казаться хуже, чем есть, хотя однозначно, характер у неё нестабильный, может быть умной и вежливой, а через час – хабалкой-хулиганкой. Подобные девушки ведут себя вызывающе, изображают «доступных» девиц, но, когда доходит до «процесса», говорят сразу – «Нет!» Выглядит на свои восемнадцать лет, если захочет, при помощи косметики легко сможет манипулировать годами, стать «моложе» или, напротив, «старше». – «В сержанты бы не взял!» – сделал окончательный, служебный вывод Старохватов, а для других целей курсантки ему неинтересны.

Капитан продолжил молча стоять напротив строя и переводить острый взгляд с подчинённой на подчинённую. Лицо его напряжённое, солнце, что переходит на западную сторону корпуса, падает на козырёк кепки, бросая «устрашающую» тень на его лицо, идеально вычищенные берцы блестят. Богдан подбирает в голове нужные слова, мысли путаются, скачут, но выглядит он уверенно и лишь хорошо знающий Старохватова человек смог бы определить по выступившим на его лбу испаринам пота – офицер волнуется. Наконец, заведя по привычке руки за спину (на войне всегда прятал от подчинённых таким образом мелкую дрожь перед боевым выходом), ротный воспитатель заговорил басом:

– Я – капитан Старохватов Богдан Николаевич… 1989 – го года рождения, если это кому важно. Назначен в ваш «диверсионный» отряд командиром, для вас я… ладно, обойдёмся без пафоса. Короче, по всем мелким вопросам обращаться к товарищу старшине, – он кивнул в сторону Белковой, – по болячкам и средствам женской гигиены – к медсестре, она в медкабинете на первом этаже, скоро познакомитесь; по вопросам бытовым, вроде трусов, ниток, иголок, подшивы…

– Так, мы по идее не подшиваемся! – осмелела Елагина и прервала начальника, за что удостоилась его сурового взгляда.

– Перебивать командира запрещено! Здесь я решаю, подшиваетесь или нет! Лично вы, товарищ курсант, к вечеру должны подшить воротничок формы, ну, когда получите обмундирование, а также рукава.

– Есть! – растеряно, с лёгкой обидой ответила Дарья.

– Продолжаем! – щёлкнул каблуками Богдан и, склонив голову, взялся прохаживаться взад-вперёд перед строем, – по вопросам более важным, уже ко мне. В армии не приветствуется, когда прыгают через голову непосредственного начальника… немного позднее, одну из вас, тех, что с воли, сделают заместителем Инны Геннадьевны – это первое звено непосредственного руководства. – Понимая, что начинает беседу не с того, капитан резко сменил тему, – буду с вами откровенен: я не верю в исправление души! Да, люди часто меняются, преимущественно в худшую сторону, чтобы в лучшую, память моя таких эпизодов не воскрешает. Горбатого могила исправит. Но раз начальство так решило – исполнять свой долг по вашему обучению стану честно. Знайте также – чувства жалости у меня нет! Никто вам не виноват, поэтому пытаться разжалобить меня историями о «трудном детстве» – не стоит. Вообще, я человек своеобразный, говорю прямо, не как вы мозги пацанам пудрите, мол: «Я стерва!» – нет. Могу с плохого настроения пропесочить ни за что, могу и поблажку сделать. «Любимчики» у меня есть – это те, кто не подставляет, косячит в меру, понимаю, совсем без грехов не получится… в почёте будут те, на кого я могу положиться и так далее. Если все окажутся таковыми – добро! Нет? Не обижайтесь. Ещё из хорошего для вас – я против коллективного наказания, сам его терпеть не могу со срочки, когда из-за одного идиота… ладно, неважно. У каждого нарушения есть имя и фамилия, и отвечать за него станет виновная, а не весь табор.

– Гражданин ротный воспитатель, разрешите… – донеслось откуда-то из середины строя.

– Чего-о?! – изменился в лице Богдан, – какой я вам «гражданин»?! И какой воспитатель? Кто сказал?

– Курсант Абакумова Екатерина Викторовна! – отрапортовала тёмненькая, высокая и худощавая девица.

– Ого! – Почесал Старохватов затылок, затем поправил кепку и продолжил, – ты у нас СМЕРШ?

– Не поняла…

– Не бери в голову, контрразведка! Обращаться ко мне только товарищ капитан! Допускаю ещё – товарищ командир! Никаких «гражданинов», имени-отчества и приставки «воспитатель!» Я вам не нянька. Это всех касается. Ясно?

– Да! – невпопад прокричали девушки.

– Не да, а так точно! – Вставила словцо заскучавшая Белкова.

– Что вы хотели спросить, курсант? – Посмотрел Старохватов острым взглядом на однофамилицу легендарного комиссара госбезопасности.

Вместо ответа Екатерина недоумённо пожала плечами.

– Она молчаливая! – снова выкрикнула Елагина, – слова не вытянешь, удивляюсь, как осмелилась обратиться к вам. Мы просто чалились вместе, почти родня.

– Выйти из строя! – приказал Богдан Дарье.

Та сделала шаг вперёд, почти по-уставному.

– По команде – «выйти из строя», следует сделать… ай, ладно, потом! Вы, курсант – счастливая обладательница перового наряда вне очереди! – объявил ей ротный.

– Есть.

– Чего болтливая такая? – почти мягко спросил капитан, – самая дерзкая?

– Как бы сказать, – скривилась Даша, – я словно из песни: «Могу одновременно грызть стаканы и Шиллера читать без словаря!»

– О-о-о, Высоцкого любишь?

– Так точно! – Сильнее потянулась Елагина к потолку.

– Уважаю! – учтиво кивнул ротный, – отставить наряд вне очереди. Однако азартные игры у нас строго запрещены. Только шахматы, шашки, прочие головоломки.

– Так шахматы – это ж спорт. – Сказала Дарья.

– Верно подмечено, – согласился Старохватов, – потому карты из своего «тайника» сюда гони.

– Как вы узнали?! – удивилась курсант.

– Давай-давай, на первый раз тебе прощается.

Елагина полезла в бюстгальтер эталонных размеров и, вытянув оттуда колоду карт, протянула командиру.

– Сигареты тоже! – добавил он, – курить у нас разрешается только после приёма пищи, в специально отведённом месте, возле столовой. Имеется курилка и в расположении, за моим кабинетом, чтоб туда попасть, необходимо моё позволение – это будет привилегией для курящих; для тех, кто ведёт здоровый образ жизни, придумаем альтернативное поощрение.

– Уяснила. – Склонив голову, отозвалась Даша: ей жалко расставаться с дорогой пачкой ароматизированной отравы.

– Встать в строй! – продолжил Богдан, – так вот, если унюхаю табачный дым в роте – выговор! В запасе у вас три выговора, на четвёртый – вылет! И обратно в МЛС, ну или на гражданку, для двоих особ. Выговоры можно и снимать, особыми заслугами. За наркотики, алкоголь и, – Старохватов замялся, – слишком близкие, неуставные отношения между курсантами… кхм… женоложство, – протараторил он последнее слово, явно смущаясь, – срываете сразу «джекпот»! Без предупреждений и апелляций. Запретов, вообще, много! Разберёмся по ходу дела.

В спально-строевое помещение ураганом ворвалась Азарова:

– Товарищ капитан! Пора одевать курсанток уже, и медсестра звонила, заждалась их тоже.

– Вы не видите, мы заняты? – Спокойным, но строгим голосом, не глядя в сторону Жанны Ибрагимовны, спросил командир.

– Виновата… – поправила прапорщик воротник.

– Скоро отпущу их… простите, что забыл с вами посоветоваться.

– Виновата, – повторила она.

– Я вас не задерживаю! – наконец, посмотрел Богдан в сторону Азаровой, та поспешила ретироваться. – Что дальше? – вывел Старохватов руки из-за спины и взял их в замок, – ах! Разумеется, каждой выделят новый телефон с сим-картой, хранится они будут у меня, ибо звонить положено в строго отведённые дни и часы, понятно, если нечто срочное, можно обратиться ко мне с просьбой о внеочередном звонке, если только, действительно, оно важно! А не когда пьяная подруга Люся увидела в конце села вашего хахаля-бабника с какой-то синеглазкой.

По расположению прокатился смешок.

– Отставить! Но письма, по старинке, вам всё равно писать придётся!

– Виновата, можно спросить? Я – курсант Елагина…

– Уже запомнил, кто ты! – усмехнулся Богдан, – у нас говорят «разрешите». Спрашивай.

– Если не кому писать? Нет, мне-то есть, интересуюсь из любопытства.

– Найдём! Друг подружке станете строчить. Ну или в газете/интернете познакомитесь с кем-то, да подругам, что в зонах остались.

– Поняла.

– Что забыл сказать? – устало вытер пот со лба ротный, – ничего не хотите добавить, товарищ старшина?

– Никак нет! – туго буркнула Белкова: ей надоело стоять, хотелось уже перекусить, по возможности и рюмаху пропустить под кислые щи, которые сегодня в общей столовой выдались очень уж знатными.

– Тогда закругляемся. Короче, товарищи курсантки-арестантки, вам необходимо выучить устав, распорядок дня, вон висит, – указал Старохватов на стену, где под стеклом покоится расписание с прочими информационными листами: справа от дверей прямо под большим телевизором, – имена всех командиров от старшины до начальника училища и много-много чего иного, зачастую ненужного. Сейчас вы отправитесь сперва в медкабинет, он на первом этаже, ну, кроме двоих, кто уже лежал в санбате и успел переодеться в форму, вы по очереди ко мне на более близкое «знакомство». Остальные, после медсестры к старшине роты – прапорщику Азаровой. Она и определит вас по местам, кроватям, проведёт беглую экскурсию, где у нас бытовка, мини-спортзал, туалет, душевые, кои вам полагается посещать каждые сутки, читальня и учебные классы на первом этаже, короче, увидите. Жанна Ибрагимовна также проведёт дальнейший инструктаж. Разойдись! – скомандовал Старохватов, но тут же передумал, – отставить!

Ротный подошёл ко второй девушке в строю («вольной»), осмотрел её с головы до ног и произнёс:

– Не хотел при всех этого спрашивать, да не удержался, очень уж вы интересно выглядите!

Снова прокатился смешок по расположению.

– Ну-ка, смирно! – проревела Белкова.

– Представьтесь, – не прекращал Богдан с любопытством рассматривать невысокую девушку.

– Осужд… курсант Вострикова Лидия Юрьевна!

Лида действительно выглядит необычно! Она сильно выделяется на фоне других девушек и далеко не только выданной ей утром формой: самая низкая, телосложения среднего; вроде бы кроме слишком детского лица, усеянного конопушками, которые ей очень идут и выглядят колоритно, ничего особенного, но! Вострикова единственная, кто подстрижена на лысо! Плюс в губе и носу у девушки красуются пирсинги, большие такие, а в каждом ухе по пять, то и шесть серёжек в ряд.

– Хм, – усмехнулся ротный, – присваиваю тебе позывной – «Эфка».

– Почему «Эфка»?!

– Потому что, – уже жёстко ответил Старохватов, – если тебя, не дай бог, разорвёт, то осколков железа от тебя разлетится не меньше, чем от гранаты «Ф-1»! Ах да, раздавать позывные я очень люблю, получит каждая, тут уж без обид, ничего с этим не могу поделать, изъян характера. – И повернувшись к старшине, ротный уточнил, – кто её пропустил такую, лежала же в санбате вчера? Почему не сняли сие безобразие?

– Не могу знать! – пожала плечами Инна Геннадьевна, – там же половина персонала гражданские, им, видать, пофиг. А бойцы из охраны, думаю, решили, что – это наша проблема и не стали заморачиваться.

– Отставить предыдущую команду для вас, Вострикова! Сейчас же, первой зайдёшь в кабинет фельдшера и передашь приказ Ирине Егоровне: «Немедленно снять запчасти и принадлежности с лица! Продезинфицировать кожу пять раз». После вручить твои септумы Азаровой на хранение… под опись.

– Есть. – Грустно пропищала Лида.

– С осколками на лице разобрались, ответь на второй вопрос: почему ты голову-то побрила? Девушкам оно необязательно, вшей выводила?

– Нет, – всхлипнула Лида, – это дед… я с отцом после судимости разругалась, живу со стариками, а дедушка, как узнал, что я в училище с военным уклоном иду, так и посоветовал, очень даже настойчиво, чтобы я побрилась… помог мне даже. Говорил: «Не пожалеешь!»

– Ахаха, – искренне захохотал капитан, курсантки его поддержали, – отставить смех! Дед твой, видать, наш человек. Шутник?

– Ещё какой! Никак не привыкну к его уловкам…

– Встать в строй. Не переживай, отрастут быстро. Цвет-то какой был, рыжий? – определил ротный воспитатель по лицу.

– Так точно.

– Ладно, – выдохнул Богдан, – разойдись!

Девушки исполнили команду своеобразно: просто отвернулись от командира, потом столпились.

– Старшина! – Позвал командир Белкову, – научите личный состав.

– Есть!

– Ты! – Указал Богдан на Полину.

– Курсант Горегляд Полина Добровна!

– Ого! – поразился ротный, – это как у тебя отца зовут?

– Звали, – скорбно склонила она голову, – Добрый.

– Хорошо, будешь у нас «Бедой». Повторюсь: позывные раздавать подопечным очень люблю, так что без обид!

– Почему «Беда»? Меня Доброй всегда звали.

– Потому что фамилия начинается на «Горе», а горе не беда! Но ты – Беда. Всё, за мной. Стоп! Тебе, Эфка, напомню: после сержанта Слуцкой и старшины роты – сразу ко мне. Смотри, чтоб без осколков, лишь с «перфорацией» на лице от них.

Оставив Горегляд возле канцелярии над тумбочкой дневального, Старохватов зашёл в каптёрку к Азаровой. Кабинет старшины очень просторный, можно сказать – мини-склад всевозможных, нужных и не очень вещей, комната ротного тоже немаленькая, но она уступает каптерке по размерам в разы! Зато у Богдана вид из окна не в пример лучше: он расстилается с высоты далеко за забор, на вольные, казачьи степи, оттуда виднеется излучина Дона, противоположный берег, а через стёкла прапорщика можно смотреть лишь на глухой угол корпуса. В каптёрке, как и положено, всюду навалены вещи: форма, шапки, кепки, берцы, даже кирзовые сапоги советских лет, шевроны, лычки и т. д. Стоит характерный запах залежавшегося белья, в него ненавязчиво врывается аромат недавно заваренного чая из собранных в казахских краях трав.

– Жанна Ибрагимовна, – обратился командир роты к прапорщику и пригнул голову: от стального конька крыши через окно ему ударил в глаза «солнечный зайчик», – вы две кровати, что справа у входа, напротив «плазмы», закрепите за «вольными», одну из них мы сделаем младшим сержантом, думаю, Полину, точно не решил; вторую, Лиду, ефрейтором, её определим вам в помощницы.

– Ой, это пришлось бы к месту, к самому месту! – Улыбнулась Азарова: она не обижается на ротного за недавний, жёсткий с ней разговор перед строем, – очень каптёр нужен мне, очень.

– Договорились. Если что, я начинаю с курсантками знакомиться поодиночке, засижусь, наверное, сегодня, постарайтесь лишний раз не отвлекать. Если важное, тогда уж, конечно, смело обращайтесь.

– Хорошо, Богдан Николаевич. Чайку не хотите? Свежий, из трав особых, родственники прислали, для здоровья полезно очень, сейчас, когда на нервах мы все, он приходится к месту! Время есть, покуда они осмотр пройдут у Ирки.

– Нет, в другой раз – обязательно! Говорю же: начинаю знакомиться с курсантками, Горегляд ждёт под дверью.

– Ловлю на слове, про другой раз!

– Добро. – Улыбнулся ротный.

Старшина Белко́ва, отперев ворота на втором этаже электронным ключом (на ночь запиралась на классический замок), сопроводила девять курсанток по едко пахнущей хлоркой лестнице к медкабинету, что находится справа от главных дверей корпуса за учебными классами.

Мест на стульях и скамейках, расположенных вдоль стен, хватало на всех, но девочки столпились возле пустующего поста внутренней (корпусной) охраны. Сурового стражника на боевом дежурстве, который предусматривался изначально по плану, не оказалось: его убрали по настоянию Старохватова. Ротный воспитатель посчитал – это излишние меры, без того у девочек возникнет постоянное ощущение «узниц»: и ворота запираются на обоих этажах, и решётки стальные за окнами. По той же причине Богдан решил не запирать на ночь двери, что разделяли спально-строевое помещение и коридор, резонно заметив, – «Как вы им ночью в туалет ходить прикажете? Дежурного офицера постоянно тревожить и весь личный состав заодно? Пустое оно, девочки всё-таки, не пожизненно заключённые террористы!»

– Так! – Безумно громко закричала Инна Геннадьевна, – почему встали гурьбой, примоститься негде? Ну-ка, расселись по свободным местам. И замолчите, устроили пчелиный рой, как вас только перевоспитывали на зонах?!

Курсантки повиновались, притихли. Из-за наступившей тишины, прерываемой иногда звуками из медкабинета, похожими на бросаемые в биксы использованные инструменты, да редкими, тяжёлыми вздохами старшины, девочки почувствовали себя в чужой тарелке, заволновались. Кто-то забоялся врачей, с опаской думая, – «Вдруг болезненные уколы поставят?», кто тревожится, что «забракуют» и отправят обратно в зону, хотя логически и понимают – это маловероятно! Мандраж присутствовал в каждой, юной, в прошлом преступной душе.

Ожидание затянулось: фельдшер шумит у себя внутри, говорит с кем-то или сама с собой, но курсанток не вызывает, хотя старшина и докладывала ей: «Мы прибыли для осмотра! Вы же сами торопили нас!» – «Подождите немного, – отозвалась Слуцкая, – провожу дезинфекцию!»

В томительном предвкушении принятия на грудь чарочки водки под щи, Белкова ходит взад-вперёд, от правого крыла, где находится «читальня» и «красный уголок», к левому, к учебным классам, медкабинету и курсанткам. Шальная мысль врезалась в голову старшины, – «Может, оставить их одних на пятнадцать минуточек? Ворота закрою на стальной ключ, на окнах решётки, Ирка рядом, никуда не денутся?! Нет, не стоит ротного подводить, Старохватов без того закрывает глаза на мою слабость, не доносит, прикрывает перед начальством… потерплю, не алкашка, в самом-то деле!» – настроение её от этого испортилось, Инна занервничала и, понимая, что держаться сил почти нет, решила спустить пар на подопечных. Повод нашёлся, пустяковый: Елагина жестами разъяснялась с Абакумовой, они ведь тесно общались с лагеря, да и другие девушки, «соратницы», тоже посылали подруга подружке условные знаки, корчили гримасы.