Полная версия
В следующую поездку он готовился как и обычно, ведь уже более трех лет он занимался этим делом. При ферме, где выращивал овец, само по себе возникло предприятие по переработке мяса. Поначалу он забивал свой скот и мясо возил на базар, а соседние фермеры, узнав о том, что он успешно торгует, стали просить продать и их питомцев. Кто-то был стар для таких дел, у другого не было машины, и Бронька не отказывал, а поскольку уже располагал средствами, то платил на месте за живой вес животных, так что все были довольны. Заработок получался за счет переработки, небольшой, зато свой и стабильный. Слух о нем распространялся, и спустя совсем немного времени уже с раннего утра клиенты со скотиной стояли в очереди у его ворот.
Вскоре пришлось нанимать людей на работу, поскольку сам один с потоком продукции уже справиться попросту не мог.
Пришлось также построить отдельное здание для бойни и холодильных камер.
Там же работали пару обвальщиков и мастеров колбасных изделий, почти постоянно дымили коптильни. Так что пару раз в неделю он на своем двухтонном микроавтобусе, пригнанном аж из Японии, груженный под завязку товаром, отправлялся в областной город за триста километров.
Выезжать приходилось на ночь глядя, чтобы по российскому бездорожью добраться до места к шести утра.
В бесконечной России расстояние в триста километров не значит ничего, то есть близко, вот только дороги, дороги, а зимой так вообще опасно, есть риск замерзнуть, вдруг чего. Весной опять-таки слякоть такая, что на середине пути можно забуксовать и повиснуть на мостах. Лето, оно всего пару месяцев, чтобы было сухо, а осень есть осень, то распутица заново, вот так вот и жил, да и по сей день живет, русский мужик, испокон веков в грязи аж по пояс.
Так что шофера русские такие, каких не сыщешь, все как один профессионалы экстремального вождения и не только…
Приморозило.
Прогнав микроавтобус через ночную метель, Бронька остановил его в очереди у ворот рынка, шесть утра, безлюдно, лишь мясники-коллеги дремлют в своих машинах.
Поземка, где-то нашедши охапку первого снега, гоняла ее по площади, и фонарь, вечный висельник, поскрипывая, словно жалуясь на судьбу неладную, раскачивался на своем столбу, как бы нехотя бросая тусклый свет на троих сутулых от холода молодых парней, нервно покуривающих явно в ожидании жертвы.
– Вот он, наш главный банкир, а вы мне не верили.
Кирилл, сплюнув, подался было вперед, но все же не сдвинулся с места.
– Cтоп, стоять, куда это меня понесло, никуда ведь не денется, пусть загонит свой товар, будет больше хрустов на кармане, пошли пропустим по сотке, у цыгана открыто всегда.
Через два часа мясная продукция была проверена в лаборатории и сдана продавцам, а Бронька, закончив дела, уже было садился за руль, когда почувствовал дуло пистолета, прижатое к пояснице.
– Зелень гони, барыга, твою мать, заколебались тут торчать по твою душу, Бронислав Юрьевич, и не думай шевельнуться, нам все равно, что ты живой, что дохлый.
Бандит полез в карман его куртки и, достав из кошелька все деньги, сунул опустошенное портмоне ему назад.
– Свободен, канай, тебе говорят, садись в телегу свою и сваливай, пока башку не отбили…
«Называли по имени-отчеству, значит, знают меня». И это ведь были те самые люди, что обобрали его на прошлой неделе на пути домой.
Он размышлял, сидя за рулем своего микроавтобуса. Ведь до сегодняшнего дня всем было известно, что уголовники фермеров не трогают, но похоже, что эта негласная конвенция уже безнадежно устарела.
И на самом деле в страну начали массово импортировать сельскохозяйственный продукт.
Господам, тем, кто стоял за рычагами управления потоком товаров, стало невыгодно местное фермерское хозяйство, ведь они плевали на своего хлебороба, а значит, и на всю страну, ведь налаженные поставки из-за рубежа им позволяли контролировать рынки почти трехсотмиллионного, хотя и распадавшегося уже, но еще пока как бы единой валютой, рублем и долларом повязанного государства, тем более что они сами же и были поставщиками, посредниками. Те самые челночники, только эти предприимчивые граждане торговали в серьезных масштабах, что по сути одно и то же. Ведь налогов не платили ни мелкие торгаши, ни крупные, и катилась страна в бездну инфляции.
Курица и яйца, баранина и шерсть, говядина и свинина – все это стало поставляться из стран и континентов, от Южной Америки аж до Австралии.
Местное сливочное масло лежало на прилавках по сносным ценам, зато дешевый маргарин прям загонялся целыми кораблями из стран, где и поныне благополучно произрастают кокосовые пальмы, хотя и практически не перерабатываемый человеческим пищеварением, но зато импортный, да еще и в пестрых упаковках.
А гражданин Советского Союза, семьдесят лет не видавший не только продуктов, а даже цветных вывесок их реклам, бросался на все, что впервые, в конце-то концов, увидел. У всех горел глаз на потоком хлынувший с заветного, сказочного, умом не постижимого Запада… да хоть с Востока, лишь бы импортный, заграничный костюмчик… с фирменным знаком на всю спину.
Страну напрочь заполонили импортные товары.
Западу, да и Востоку, открылся небывалый шанс, огромный рынок голодной и к тому же пьющей страны – напитки, о качестве которых речь не велась, теперь продавались повсюду день и ночь.
Эпоха ограниченной продажи алкоголя в течение многих последних лет существования Союза, когда мужики в очередях насмерть дрались, простаивая дни напролет за бутылкой водочки, ушла в небытие.
Теперь страдальцы по спиртному имели шанс пить без ограничений, и понеслась…
Спирт аж танкерами потек через океан, видимо, Россию было решено попросту споить, что, надо сказать, частично и удалось.
Чуть ли не задаром водкой торговали тут и там, а уж о ежедневно появляющихся новых разновидностях пойла разговоры велись на полном серьезе.
Да лишь бы не закончилось, в конце-то концов дорвавшись, лакали все от мала до велика, пестрые наклейки, от амаретто до «Рояля», мозолили глаз и раздирали души… снадобье всех цветов радуги продавалось доныне неслыханными количествами.
Даже те, кто раньше как бы не прилегали к стакану, теперь ради интереса все же пробовали – ну импортное ведь, а как же, попробовать-то надо…
В обществе считалось дурным тоном есть, пить, одеваться и даже разговаривать о том, что было хоть как-то связано с местным производством.
Стало постыдно работать вообще, теперь великое слово business… владело свободой действий, перегретыми умами. Миллионы интеллектуально отсталых вчерашних рабов коммунизма лихорадило от вдруг открывшихся возможностей, и тут-то началось… карусели набирали свой ход…
«Не дай Бог, слепой да прозреет» – эта пословица народная, сказанная не мною, вдруг воплотилась в жизнь, и на самом деле те, кто вчера были слугами социального строя, вдруг стали, кто как мог, загребать материальное благо, а с ним, конечно, и власть.
Даже не мечтав обо всем этом каких-то пару лет назад, а теперь внезапно получив, вдруг обезумели и стали шагать через трупы «со-человеков», чтобы укрепиться при позициях хотя бы какой-нибудь влиятельной структуры, дабы урвать кусок поболее, и не важно, какими путями. Лилась народная кровь…
Да ладно, что было, то было, прошло, и виновных уж нет, а наш герой Бронька сидел в своем бусе, обдумывая все происходящее вокруг него и, конечно же, прекрасно понимая, что эти люди знают о нем более чем достаточно, им известно, где находится его дом, как движется бизнес, – впрочем, все до мелочей, а значит, уже вряд ли отстанут подобру-поздорову.
Тут должен быть некто, знающий его лично, но точку в размышлениях поставил сам Кирилл, в данный момент стучавший в дверь пассажира.
– Ну привет, мой друг детства, представь, как же я рад нашей встрече, проходил мимо, поверь, случайно, как вдруг смотрю, знакомые все лица… дай-ка постучу, думаю, авось и признают, откроют, а тут ты, мой старый знакомый, пусти-ка погреться, а то так жрать хочется, что переночевать негде…
Процитировав всем известную народную присказку, Кирилл беспардонно плюхнулся на сиденье справа.
– Как же ты хорошо выглядишь, ну впрямь бизнесмен.
Он нагло щупал пальцами кожаную куртку Броньки.
– Должна быть цены баснословной. А то и вообще бесценная.
Он спокойно отодвинул руку наглого возвращенца из прошлого.
– Ты, вижу, не очень рад нашей неожиданной встрече, как же так, а раньше мы были сговорчивыми друзьями…
– Слушай, Кирилл, оставь меня в покое, мы никогда не были друзьями, чтобы интересоваться о делах и бедах друг друга, да ладно, как говорили предки, «кто старое помянет, тому глаз вон».
Ну так как твои дела, как жил-поживал, о твоей персоне и слуху-то не было?
– Да по-всякому, то в тюрьму, то и вон из нее, я был везде, как видишь, не менялся.
– Рад за твои успехи, ты, значит, чемпион в своем деле, это твой стиль жизни, и не мое до этого дело, знаешь, мне надо ехать, вот только один вопрос, Кирилл, не смог бы ты выручить старого друга, я тут слегка попал в финансовые неприятности, так вот, не одолжил бы ты мне, любезный мой друг детства, пару сот баксов, дабы благополучно добраться до дому? Насколько я помню, дело, конечно, прошлое, но однажды ты задолжал мне, не так ли, пару-тройку, да нет, теперь уж десяток лет назад, правда, незначительную сумму, конечно, но зато при особых обстоятельствах.
– Да нет проблем.
Кирилл явно респектировал его, когда остались вот так вот один на один, ведь на самом-то деле Броня мог бы взять и cвернуть ему шею за долю секунды без особых там затруднений.
Бандит, разглядывая его, вовсе не ерничал, а, видя в Броньке сильного и даже опасного соперника, говорил нормально, но при этом все же не терял своего привычного пафоса, зная, что на улице стоят его сообщнички, готовые прийти на выручку по первому зову.
Он достал из кармана куртки явно не им заработанную кучу банкнот.
– Надеюсь, этого хватит на дорогу до твоей деревни – как там она называлась? – и подал Броньке три сотенных купюры в долларовых ассигнациях, которые уже полностью властвовали над Россией, при этом то ли специально, то ли нехотя, но выронил ту самую античную двухдолларовую банкноту, намеренно небрежно обращаясь с деньгами.
– Бери смело, этой грязи теперь у меня хватает.
Он сунул пачку денег обратно за пазуху и, подобрав с пола очень хорошо знакомую Броньке двухдолларовую купюру, не спеша оглядывал ее.
– Где же ты достал столь редкую деньгу?
Вопрос Броньки был для Кирилла ожиданным вполне, у этого человека, похоже, ничего святого не было, он просто сунул старый доллар в карман и, не задумываясь о том, что он не один на свете воин, нагло проронил сквозь зубы, глядя Броньке в лицо:
– Спустя несколько дней эта бумажка почитается как мой талисман, мистер бизнесмен, вот так вот.
Совета хочешь, так вот: поезжай домой, мой дорогой, заботься о своей фамилии и, если не желаешь проблем, будешь отстегивать мне двадцать процентов от своей прибыли.
Кирилл сделал гримасу такой важности, как будто он ну как самый минимум является заседателем палаты лордов.
У Броньки сходу пришел на память приговор суда по давнему делу ранней молодости за тот злосчастный мотоцикл, где тоже говорилось о двадцати процентах от зарплаты, ох ты, судьбинушка, и платил он тогда два года этих двадцать процентов от и так уже невеликой зарплаты тракториста, а за что, за чужое похмелье, вину, которую взял тогда на себя, мать их так, нет, брат, больше этого не будет, или я полный баран.
Зарекся он тогда себе не на шутку.
– Базаром в этом городе отныне, приятель мой дорогой, занимаюсь непосредственно я, и вы, господа продавцы-барыги, все как один должны меня делать счастливым день за днем, а то вами займутся ребята вроде моих.
Он подал, видимо, заранее условленный знак, и двое мордоворотов вышли из-под проема ворот, укрывавшего их от посторонних глаз, да скорей от ветра они там скрывались, нежели от прохожих, на которых им, походу, было полное… наплевать, ведь они теперь были центром вселенной – братва… в натуре…
Кирилл покинул его не прощаясь, наверняка по болезни, одной из разновидностей шизофрении, что не исключено, то ли из-за поддержания своего имиджа он как бы вдруг забывал о своем оппоненте и, в мгновение ока переключившись на что-то другое, пошел по своим делам, даже не махнув головой на прощание, что любой нормальный человек, прощаясь, сделает попросту машинально: ну давай, бывай, мол, братан.
«Да уж, походу, это не закончится так просто, – Бронька прокручивал в мозгу ситуацию опять и снова, – должен же быть выход, выход есть из любого положения, только зависит, во что он выльется… этот, мать его, выход».
Глава 9
Искушение – это такое состояние человеческой души, противостоять которому в силах лишь высоконравственная личность, а тот, кто, мягко скажем, каким-то уровнем ниже стоит на сей лестнице жизни, идет на все, дабы вкусить-таки плод своих необузданных амбиций, даже не задумываясь о последствиях, кои могут повлечь за собой его безумные действия.
Ему неважно, что выбор такого пути может привести к падению ниже достоинства здравомыслящего человека, но что делать, таково уж оно есть, бытие людское, болезненный поиск самоутверждения, наверно, это и было то, чему, не задумываясь, следовал Кирилл.
Кто знает, то ли психическая травма детства или какое-то отклонение на генетическом уровне, но уже с ранней юности он неизменно старался быть выше окружающих в любом случае и шел к своей цели особым, рассудку нормального человека непонятным, чуждым путем.
Словно посланники ада, родившись на планете Земля, одновременно, в одном государстве, они выросли целым, поколением, чтобы творить свою работу безумного зла.
В начале девяностых двадцатого века эти демоны вдруг задействовали по всей стране, что покрывает одну шестую часть всей планеты, в каждом уголке необъятной территории бывшего, теперь уже разваленного, Советского Союза, орудовали эти откуда-то вдруг взявшиеся силы серьезно организованных криминальных структур.
Бесспорно, они завоевали власть на местах и управляли потоками финансов.
Удивительно, что среди граждан Советского Союза оказался такой высокий процент людей с уголовными талантами… а ведь вроде спокойная была страна, где сотрудники милиции повседневно не носили оружия.
Видимо, уже пару поколений подряд рождались пацаны со специально, вероятно, на самом тончайшем, астральном, то ли генетическом уровне, какими-то нам не ведомыми силами, искусно имплантированными уголовными наклонностями, но так ведь получается, откуда-то надо было взяться такой массе бандитов.
Родившихся практически одновременно, выращенных среди вполне нормальных граждан и при этом особо не отличавшихся от массы, но потом, при распаде государства, вдруг сменивших одежку и вышедших в один прекрасный день на улицы, чтобы действовать на благо темным силам, мол, вот он я, бывший спортсмен, отныне рэкетсмен…
Друзья, а может быть, оно, это недоброе, сидит непосредственно в каждом из нас, это чудовище, жалкое отребье изгнанных из рая, что жертва сатанинского безумия с необуздаемыми амбициями бандита и злодея, да только и ждет своего благоприятного времени, словно семя сорняка, что может лежать никем не замеченным под слоем плодородной почвы десятилетиями, но в один прекрасный день, ощутив благоприятные условия, может прорасти, породив большой куст колючего и даже ядовитого бурьяна.
Бронька крутил жернова своей философской мельницы, анализируя события последних пары лет, сон что-то не шел, да на самом деле было о чем задуматься, но решение вопроса пришло само по себе.
Двое молодых мужчин приближались к его дому, они ехали, подкрепляясь спиртным, вольготно развалившись на сиденьях иномарки, машины, что накануне отняли у некоего «должника»…
– Вот так надо действовать, я тебе покажу, как эти долбаные бизнесмены будут стоять на коленях и упрашивать, чтобы мы снисходили к ним и принимали в зубах поднесенную дань.
Они спешили самоутвердиться любой ценой, дабы испытать эйфорическое наслаждение властью над другими, теми, кто на самом деле намного выше их самих по всем параметрам, интеллекта, морали и прочих достоинств, которыми одарены все нормальные люди.
Собаки залаяли, во дворе кто-то есть, Броня встал с постели, пробили настенные часы, было четверть за полночь.
Не впервые, чтобы вот так вот, без предупреждения, люди приезжали к нему. Мало ли какое срочное дело у кого-то, тогда ведь еще не было мобильных телефонов, да и вообще далеко не у каждого был даже домашний, так что без всяких раздумий он прямо с постели босиком вышел на крыльцо, чтобы встретить поздних гостей.
В свете ночного фонаря, что висел под крышей террасы, стояли двое, Кирилл и один из уже знакомых ему грабителей, было явно видно, что эти люди не пришли с целью пожелать благо дому своего старого знакомого, так как в руках у них были предметы, ну очень уж похожие на пистолеты Макарова 9мм…
– Привет, с какой целью, Кирилл, вы приперлись на мой двор в это позднее время, да еще и с оружием в руках, уходите, братцы, и я забуду о вас навсегда, и даже все то, что вы уже натворили.
У меня семья в доме, дети спят, ребята, я вас не пущу вовнутрь, уходите туда, откуда вы пришли, ради Господа, одумайтесь, люди.
– Слушай, ты бизнесмен или батюшка-поп, тут причитаешь, а где твоя сутана, мы пришли не ради прогулки за триста верст, тут надо о деле побазарить. Нам, как ты понимаешь, известно о размере твоих доходов, так что вам, мой дорогой, просто придется по двести баксов в неделю отстегивать в общак братвы, и первый взнос давай-ка неси сейчас же, быстро, я не приехал в это захолустье попусту время терять, поверь, не ты один клиент, у нас еще много дел на сегодня кроме тебя.
Размахивая стволом пистолета, словно учитель указкой на уроке географии, он пытался напустить маску безразличия на свое лицо артиста-неудачника.
«Как мало пройдено дорог, как много сделано ошибок», – сказал когда-то мне неизвестный философ…
Конечно, было много путей выхода из ситуации, и он выбрал один из них.
– Ладно, вы получите, то что ищете, стойте тут, где вы есть, я мигом, господа.
Бронька зашел домой, но вместо денег он взял карабин и вышел навстречу судьбе.
– Кирилл, если вы не уйдете, я буду вынужден стрелять, черт меня побери.
Пистолеты бандитов были воткнуты за пояса, ну точно как в кино, дело в том, что, пока он был в доме, рэкетиры решили, что, мол, дело-то в шляпе и очередной лох уже согнут в позу дойной коровы, которая теперь будет безропотно отдавать парное молоко, строго придерживаясь ими установленного графика.
Таково было непоколебимое мнение Кирилла, конечно же, своими «гениальными» рассуждениями он успел поделиться с коллегой по цеху, и теперь в позах гордых рыцарей они стояли в предвкушении магических звуков своих победных фанфар.
Кирилл был всего в трех шагах, такой важный, каким может быть лишь очень смелый человек, супергордый, фанатичный революционер или полный дурак при виде к нему повернутого дула карабина.
Он заржал в своей безумной самоуверенности.
– Слушай ты, лошара, на кого ты ствол наводишь, стрелять в меня собрался, да у тебя яиц на это нету, а за показ твоей ржавой пушки и нефильтрованный базар будешь тут же наказан, платить придется вдвойне, и рука его потянулась за рукояткой пистолета.
Бронька вовсе не целился, не помышлял убить кого-либо выстрелом, держа оружие на уровне бедра, вдруг яркий свет озарил ночной двор, и у его ног уже лежало рухнувшее тело Кирилла, он не слышал даже выстрела, но во дворе лежащий мертвец безмолвно подтверждал произошедшее.
Другой бандит словно испарился.
Тот роковой выстрел его жизнь превратил в вечную агонию, в путь навсегда изгнанного мученика, чьим страданиям не будет конца.
Дело в том, мой дорогой читатель, что у нас все же нету права убивать себе подобных, в деталях об этом вы можете прочесть на страницах священной Библии.
Но а лично вы, что бы делали лично вы, будучи на его месте, в подобной ситуации?
Не говорите ничего, молчите, не надо слов, вы попросту не можете быть на его месте.
У каждого есть свой опыт, и всяк принимает свои личные решения.
Давайте его не судить сгоряча, ибо «не суди и судимым не будешь», мой дорогой читатель, а лучше глянем-ка, что же предстоит пройти нашему герою, бредя по тернистому и пыльному пути самоизгнанника, должно быть, и получится занятное чтиво, но пробовать прожить такое на самом деле никому лично я никак не советую.
Он зашел домой.
– Инна, прости, но я застрелил его, представь себе, с ходу насмерть, он там, у нас во дворе, лежит уже мертвый.
– Ну видишь, что я наделал, болван, теперь нашей жизни придет конец, а был ли у меня выбор?
Надо звонить в милицию, они меня, конечно, заберут, да и пусть, ведь поздно что-то делать, мной совершено убийство, и от этого уже не отмахнуться.
Она вовсе не выглядела шокированной или мастерски делала вид, что спокойна, дети не проснулись от выстрела, бедные крохи, им предстояло трудное, изуродованное детство, а пока они беспечно сопели в своих кроватках, которые Бронька делал им сам.
– Туда ему и дорога, – Инна выронила, глядя ему в глаза, полна уверенности в себе, она ведь помнила тот весенний день, когда еще малолетний Кирилл со своими дружками отнял у них деньги на улице, она знала, что того случая Бронька ему так и не простил.
– Не надо было этого делать, но, видимо, так уж я решил.
Он уверенно взял телефон.
– Алло, я застрелил человека на своем дворе. – Звонивший представился и назвал адрес. —
Это на северо-восток от города, вы знаете мою ферму«Сосен Яр», что на берегу реки. Как минимум час быстрой езды.
Он почему-то добавил:
– Да мертвый, конечно, ну да не доктор я, а только как живого от мертвеца-то отличаю.
Что вы говорите, завтра после обеда, а что мне с ним делать?
– Накрыть, чтобы животные, если что? Да ладно, у меня две охотничьи собаки во дворе, так что спокойно.
Он положил телефон.
– Представь, они приехать могут только завтра, и то после обеда, пять убийств на район, приказали чем-то накрыть тело и смирно ждать.
Накрывая плащ-палаткой тело отравителя своей жизни, он нашептывал словно молитву: прости, Кирилл, прости…
Всего сто двадцать тысяч жителей на район, что более двухсот тысяч квадратных километров площадью, и пять убитых в одну лишь ночь – это уже статистика.
Ну а сколько же по всей стране в таком случае? Наверно, есть и такие сведения, но они нам неизвестны.
В борьбе за территориальные зоны и сферы влияния бандиты стреляли друг друга прямо среди белого дня в центрах городов, а сколько бизнесменов вывезли в леса, где после нечеловеческих пыток, добившись искомой информации, их все-таки убивали, бросая незакопанными изуродованные тела…
Что-то вроде гражданской войны прокатилось волной, нет, волнами, через многострадальную Россию, и эта бойня продлилась десятилетие, так сколько же жизней унесла она, есть ли точные данные, наверно, где-то, у кого-то и есть, а мы можем только догадываться.
Вот что принес в Россию ветер перемен девяностых, нет, это был шторм, ураган передела по беспределу.
До утра они говорили о чем-то, только не о завтрашнем дне, даже поспали пару часов, и, забыв обо всем, любили друг друга как в последний раз…
– Не могу вас тут оставить одних, ведь рано или поздно они приедут за мной, как ты одна тут будешь чувствоваться потом?
Давай одевать детей и поехали, пока можем, завезу вас к твоим родителям. Будет, наверно уж, лучше, если они не увидят, как тут станет действовать доблестная милиция, представь только, ведь обыск устроят обязательно, да и вообще малышам лучше этого не видеть.
Они вышли через другую дверь, что вела в сад, и спустя четверть часа, потраченного в дороге, уже были на месте.
Дети бросились играть в саду у бабушки, жена говорила со своей матерью на какую-то отвлеченную тему, а он пошел и присел на лавочку под вековой дуб, что стоял прямо в центре двора.
Более десяти лет прошло, когда они с Инной, будучи еще малолетками, целовались под этим деревом аж ночи напролет.
Вспомнил, как однажды, вовсе невзирая на их присутствие, ежик, важно фукая, вроде паровозика, деловито протопал мимо них, еле видимый в белой июньской ночи, но такой занятой, и, эмоционально отфыркиваясь, обнюхивающий все на своем пути, иглистый, вызвал большую волну романтики в сердцах влюбленных и, конечно же, запечатлелся в их памяти на всю оставшуюся жизнь.
Отбросив сантименты прошлого, он как раз собирался с духом, чтобы сесть в машину и тихонько уехать обратно домой, так избегая прощальной сцены, когда, опережая его действия, во двор закатилась милицейская «канарейка», в народе так названная из-за пестрой окраски, машина стражей порядка.
