Отделы

Ведя машину и следя за дорогой, Руфус Донахью покосился на стажёра.

– Однако, сегодня тебе повезло, друг мой, потому что однажды я действительно повстречал агента из отдела «Дзета» и узнал от него кое-что про зомби. И это действительно произошло в баре, представляешь! Для меня самого случившееся стало полнейшей неожиданностью. Бывалого полевого агента, прошедшего огонь и воду, трудно, практически невозможно выбить из колеи. Агент, которого я встретил, был не в себе, буквально сам не свой. Нетрудно было догадаться, что бедняга только что пережил ужасную личную трагедию. Неважно какую, главное, что личную. Учитывая, откуда он, рискну предположить, что зомби на его глазах прикончили кого-то, кто был ему близок и дорог. Очень-очень близок и дорог. Это, кстати, напоминает твой случай, только твой кузен не был тебе так уж близок и дорог, как была бы, скажем, мать, да и навыки твои армейские помогли тебе не расклеиться, а у него видимо всё было по-другому и он не выдержал, сломался. К сожалению, и такое бывает. Наша работа балансирует на самой грани выносливости рассудка. Стоит покачнуться – и психика не выдерживает, происходит эмоциональный срыв.

Конкретно тот агент, о котором я говорю, пытался утопить горе в алкоголе, забыв, вероятно, что алкоголь не заглушает душевную боль и не заполняет внутреннюю пустоту, зато развязывает язык. Честно, мне очень стыдно и неудобно, но я тогда был значительно моложе, меня, как и тебя, одолевало любопытство, и я не удержался. Я подливал ему рюмку за рюмкой и не мешал распинаться про зомби, но довольно быстро мне пришлось об этом пожалеть, потому что я услышал то, что совсем не хотел бы услышать.

«У людей нет души, – непрерывно твердил напившийся агент и кивал на завсегдатаев бара, расположившихся вокруг нас. – Ни у кого из них нет души и у нас с тобой её тоже нет». Эти слова красной нитью тянулись через весь его рассказ, в который я отказывался верить. Ты сейчас, скорее всего, тоже не поверишь. А с другой стороны, зачем бы врать агенту, которого спьяну потянуло пооткровенничать?

Вкратце дело обстоит так. Есть три типа людей. Первый, основной тип, это обычные люди, среднестатистическая обывательская масса. Эволюционные потомки приматов, у которых нет и никогда не было собственной души, что бы там ни утверждали религии. Ведь нет же души у животных, от которых человек когда-то произошёл, полностью унаследовав от них это свойство. Отсутствие в людях души со всей отчётливостью демонстрирует нам феномен детей-маугли, выросших среди животных. Когда этих детей находят и возвращают в цивилизованную среду, никакая «душа» в них не включается и не превращает обратно в человеков. Они так и остаются животными, неспособными научиться говорить, неспособными пользоваться одеждой и посудой, неспособными спать на постели. Некоторые до такой степени привыкают передвигаться на четвереньках, что впоследствии не могут освоить прямохождение. Никто из детей-маугли не возвращается в человеческий облик, более того, сам факт пребывания в чуждом человеческом обществе является для них настолько сильным стресс-фактором, что они довольно быстро чахнут и погибают. Ещё ни один ребёнок-маугли не дожил до зрелого возраста, тем более до глубокой старости. И ни один не стал снова полноценным человеком.

Таким образом, «человек» – это не врождённое свойство, регулируемое некой эфемерной «душой», а свойство приобретённое, результат особого воспитания и обучения вкупе с обязательной социализацией среди людей, то есть среди себе подобных. Если таковых обучения и воспитания, таковой социализации не происходит, никаким человеком младенец не вырастает, он остаётся неразумным диким животным!

Подсознательно все люди первого типа понимают, что после смерти бесследно исчезнут и потому стремятся получить от жизни как можно больше – богатств, власти, развлечений, всего. Из этой массы выходят лживые политики, олигархи, лицедеи, силиконовые фотомодели, криминальные авторитеты и простые уличные гопники, карьеристы всех мастей, телезвёзды, торгаши, жадные мещане, лицемерные святоши, продажные чиновники, туповатые спортсмены, продажные мундироносы, бесноватые мракобесы и тому подобный контингент.

Второй тип – это люди, в которых как в некие сосуды вселяются духовные сущности из неких высших миров. Природу и местонахождение этих высших миров напившийся агент объяснить не мог, так что и мне об этом сказать нечего. Главное, что эти сущности становятся душами этих людей, благодаря чему люди начинают понимать, что после их смерти душа вернётся обратно в высшие сферы. Из-за этого они становятся более терпимыми и гуманными, стараются вести более нравственную и правильную жизнь, чтобы в высших мирах о них сохранилась хорошая память. Они становятся более праведными и человечными, честными и справедливыми. Появляется некое внутреннее благородство. Многие из них пытаются реализовать себя в возвышенном творчестве и становятся писателями, композиторами, художниками, а кто-то углубляется в интеллектуальный поиск и становится учёным, философом, мыслителем. Другие стараются бескорыстно помогать ближним и становятся врачами, целителями, спасателями, святыми религиозными подвижниками. Или идут в силовые ведомства и служат не за должности и звания, не за оклад, а за совесть.

Духовная сущность вселяется в человека всегда неожиданно и за время своего пребывания в человеческом мире может сменить подряд несколько тел-носителей. Иногда мы диву даёмся, когда с каким-нибудь человеком вдруг происходят внезапные перемены. Допустим, кто-то всю жизнь терпеть не мог рыбу и вдруг начинает уплетать её за милую душу, а на все недоумённые замечания пожимает плечами – мол, сам не знаю, почему раньше не любил эту вкусноту.

В действительности раньше это был человек без души, вкусы и пристрастия которого определялись его собственным естеством. Но затем в его теле поселилась духовная сущность и уже она стала определять, что потребно, а что нет. Либо в человеке сперва жила одна сущность, потом она удалилась и её место заняла другая. Первая проявляла себя в чём-то одном, вторая стала проявляться совершенно в другом. Соответственно в первом случае человек, допустим, сочинял музыку, а во втором начал нырять с аквалангом и снимать документальные фильмы про подводную жизнь. А вот ещё пример: человек когда-то увлекался порнухой, а затем внезапно начал испытывать к ней отвращение. Или гораздо более распространённый случай: прежде любил свою супругу и вдруг сделался к ней равнодушен, и не только к ней, но и к совместно нажитым детям, сошёлся с другой женщиной и её детям стал ближе, чем своим собственным.

Поскольку человеческую память хранит сугубо человеческий телесный орган – мозг, – при вселении в тело духовной сущности человек не забывает себя прежнего, он просто начинает воспринимать его как кого-то другого. Мол, раньше я был не настоящий я, а совсем другой человек, а вот теперешний я – это действительно я! Представляете, какие фокусы раньше выделывал – рыбу не ел, увлекался порнушкой, бренчал на гитаре дурацкие песни, на мымре женился…

Пользуясь памятью носителя, духовная сущность узнаёт, как и чем раньше жил человек. Это позволяет ей менять его жизнь без лишних стрессов и потрясений. Также это позволяет избежать неловких моментов, связанных с узнаванием друзей и близких носителя или его сослуживцев на работе.

Разумеется, бывают и непредвиденные обстоятельства, приводящие к полной или частичной амнезии, которая имеет вовсе не ту природу, которую называют врачи. Иногда духовная сущность бывает вынуждена покинуть тело в спешке, допустим, после страшной автомобильной аварии, когда решает, что человек уже покойник, а на самом деле ещё нет. Вероятно, когда-то человек и впрямь неизбежно умирал от серьёзных ран, но нынешняя медицина во многих случаях способна буквально возвращать с того света. И получается, что духовная сущность торопится покинуть обречённое тело, не заботясь о том, как это отразится на его рассудке после выздоровления, потому что никакого выздоровления не предполагает. В результате тело впадает в кому. А дальше духовная сущность может осознать свою ошибку и вернуться к прежнему владельцу. Тогда человек выходит из комы достаточно быстро. Но может не осознать и не вернуться, тогда несчастный, который ещё вполне мог бы пожить, так и умирает, не приходя в сознание.

Однако возможен и третий тип человека. Высшие духовные сущности – это самостоятельные и самодостаточные создания, у которых есть свои чувства и мысли, свои потребности и своя мотивация. Всё это находится за пределами нашего разумения. Невозможно достоверно узнать, почему сущности делают то, что делают. Если, по их мнению, для какого-то поступка имеются очень веские основания, они безо всякого предупреждения тотчас же совершают этот поступок, в чём бы он ни заключался. И основания эти известны и понятны только им самим.

Так иногда они без всякого видимого повода неожиданно покидают тело носителя, покидают резко и неосторожно, без учёта того, что с телом будет дальше. К амнезии или к коме это не приводит, последствия оказываются намного хуже. Вместе со сбежавшей духовной сущностью из тела как бы улетучивается сама жизнь. Не вся жизнь, как тонко сбалансированный и нормально функционирующий биохимический гомеостаз, а только её часть. Фигурально выражаясь, из человека словно выдёргивается некий стержень. Он перестаёт осознавать своё место в мире и обществе, перестаёт понимать зачем живёт, перестаёт соображать, что и для чего делает. Иногда таких людей можно видеть – они бесцельно куда-то идут, бесцельно что-то делают. Если их спросить, зачем они что-то совершили, они неспособны дать вразумительного ответа.

Такое тело живёт, не впадает в кому, но и бездушным человеком первого типа не становится. Будучи живым, оно словно бы неживое. Будучи человеком, оно словно бы не человек. Ни то, ни сё, а что-то среднее. Это и есть зомби.

Словно чувствуя, что ему недостаёт внутреннего стержня, а у всех вокруг он есть, зомби алчет покромсать чужую плоть, потому что понимает «стержень» буквально, как некий, скрытый внутри тела орган. Не найдя стержня в одной жертве, он бросается на другую, испытывая при этом некое подобие неутолимого голода. Но это не тяга к мясу или мозгам, как в опошленных кинематографических поделках. Это тяга к чему-то нематериальному, что нельзя пощупать руками, хотя сам зомби об этом не подозревает. Поэтому его голод невозможно утолить, и он настойчиво продолжает кромсать свои жертвы, одну за другой.

Зомби – это уже не совсем человек, это скорее некая бесчувственная чушка с запредельно высоким болевым порогом. Со стороны это может выглядеть как неуязвимость – зомби бьют, стреляют, режут, а ему хоть бы что. Это впечатление обманчиво, зомби безусловно смертны, как и всё живое…

Когда Бретт слышал от наставника какие-то невероятные вещи про имаго, ему было проще в них поверить, потому что ночных монстров он видел своими собственными глазами практически каждую ночь. В отношении них рассудку было проще смириться с необыкновенным и неправдоподобным, ведь оно регулярно находилось перед глазами. А со всеми этими инопланетянами, ведьмами, бессмертными людьми и зомби было иначе. Особенно с зомби. Бретт их никогда не видел и потому рассказ старшего агента показалось стажёру какой-то чудовищной дичью, особенно слова об отсутствии у людей души.

Он ждал продолжения, но продолжения у агента Донахью не было.

– Увы, друг мой, это всё, что поддатый коллега из «Дзеты» успел рассказать, прежде, чем его забрали и увезли какие-то хмурые ребята. Больше я его не видел…

Обстоятельства не дали Бретту возможности хорошенько обдумать услышанное. Затылки у обоих агентов запульсировали одновременно, причём так сильно, как никогда прежде, что заставило их моментально забыть и про зомби, и про другие отделы, и про всё остальное. Объяснение столь сильным ощущениям могло быть только одно – где-то совсем рядом имаго заявились целой компанией. Это было неожиданным и совершенно несвойственным им поведением, однако ломать над этим голову было некогда.

Затылочный радар указывал в направлении старого трейлера, стоявшего на большом земельном участке, который весь зарос травой, кустами и деревьями. В этих зарослях громко трещали сверчки. Очищено от растительности было лишь небольшое пространство непосредственно перед трейлером. На земле валялись разбросанные детские игрушки, на натянутых верёвках сушилось бельё, рядом стоял видавший виды пикап «Крайслер». Ржавая бочка использовалась как мусорный бак и была наполнена доверху; среди мусора в изобилии торчали пустые бутылки. Определённо здесь проживала не самая благополучная семья.

Внутри трейлера горел свет и был слышен телевизор. У входа, за приваренную скобу была привязана собака, какая-то беспородная дворняга. Когда агенты вышли из машины, собака оглушительно залаяла и забилась на привязи. Но лаяла она не на Руфуса Донахью и не на Бретта Гейслера. Задрав морду, она вертела ей из стороны в сторону, словно не могла понять, где же прячутся те, кого она чует.

Когда пёс начал лаять, сверчки моментально затихли. Затылки обоих агентов продолжали пульсировать, но как-то странно, не указывая конкретного направления, словно имаго надвигались одновременно отовсюду.

Прежде у Бретта никогда не возникало повода задуматься, способны ли животные чуять имаго? Теперь ответ был у него перед глазами. По крайней мере собаки и сверчки ночных монстров чуяли. Для агента Донахью, судя по всему, это тоже стало открытием.

Внутри трейлера послышался шум, дверца приоткрылась и наружу выглянул мальчик лет девяти – узнать, что не даёт покоя собаке. Он вышел к ней, взял за ошейник и поглаживая ей спину, начал что-то тихо шептать в самое ухо. Собаку при этом ощутимо трясло.

Тут-то всё и произошло. Клубящаяся чернота материализовалась над ребёнком с собакой мгновенно. Мальчик без единого звука рухнул замертво, собака успела коротко взвизгнуть.

Руфус Донахью оттолкнул застывшего Бретта и бросился к ним. Имаго лишь на мгновение показал свою уродливую морду и тут же исчез. Не стал пожирать жертву. Бретт сравнил это с историей Теслы и сразу подумал о подстроенной ловушке. Неспроста ведь затылок ощущает имаго повсюду. Один имаго не может находиться сразу везде, нет, целая группа имаго заманила своих убийц в это место и окружила со всех сторон.

Словно в подтверждение этой догадки второй имаго возник над агентом Донахью, когда тот склонился над мёртвым мальчиком. Бретт всадил в него заряд из излучателя Теслы и не обращая внимания на предсмертный крик, упал на спину, перекатился и дал ещё несколько залпов в противоположном направлении. Инстинкты его не подвели – сзади подкрался третий имаго, готовый напасть. Выстрелы его не задели, только отпугнули, заставили отступить.

В этот момент пьяные родители мальчика пошатываясь вылезли из трейлера, чтобы посмотреть, куда запропастился их сын и почему так резко заткнулась брехавшая собака. Оба выглядели крайне неопрятно; на мужчине были грязные трусы и майка, на женщине старая комбинация. Несложно было определить эту пару как устойчивых алкоголиков, живущих в трейлере на отшибе, потому что позволить себе что-то поприличнее они не могли…

Они вышли и сразу же увидели мёртвого сына рядом с мёртвой собакой, незнакомца в мажорном костюме и ещё одного здоровяка с какой-то штукой в руке, похожей на шуруповёрт.

Мать похоже мгновенно протрезвела, завизжала и бросилась к сыну. Отец разразился бранью, вернулся в трейлер и выскочил обратно с дробовиком. Материализовавшийся имаго прикончил обоих взрослых за долю секунды, однако этой секунды хватило Бретту, чтобы всадить в него заряд – его рефлексы были по-прежнему безупречны.

– Пошли за мной, укроемся в трейлере! – Он схватил Руфуса Донахью и потащил за собой. Чувство в затылке не утихало, значит рядом ещё оставались имаго.

Агент Донахью никак не мог прийти в себя.

– Это ужасно, друг мой, это ужасно! – повторял он, потрясённо глядя на Бретта. – Я никогда раньше не видел, чтобы имаго убивали детей!

«То говорил, что бывалых агентов трудно выбить из колеи, – подумал Бретт, – а сам теперь рыдает над мёртвым ребёнком. Ох уж эти сентиментальные британцы…»

– А чтобы имаго заманивали в ловушку и нападали стаей, видел? – Бретт запер трейлер, присел у окна и выглянул наружу. – Здесь мы в безопасности. Подождём, пока имаго устанут ждать и уйдут…

Услышав шорох, оба агента повернулись и замерли. В небольшой кроватке сидела совсем крохотная девочка и таращила на них испуганные глазёнки. Малышке было не больше года.

– О нет, друг мой, – испуганным шёпотом произнёс агент Донахью, – здесь мы не в безопасности, а в смертельной ловушке. Ни стены, ни потолок не преграда для имаго. Я чертовски плохой наставник, если не сумел донести до тебя эту простую истину – имаго способны появляться где и когда угодно не только на открытой местности. К запертым помещениям это тоже относится. Ни на суше, ни на море, ни высоко в воздухе, ни глубоко под землёй мы не застрахованы от имаго. Ты наверняка слышал о необъяснимом происшествии с «Марией Целестой». Посреди моря нашли корабль, команда которого словно только что на минутку куда-то отлучилась. Плита была ещё тёплой, на столе осталась посуда с недоеденной едой. До сих пор все ломают голову, что же произошло на «Марии Целесте», а это всего лишь была трапеза, друг мой. Только нечеловеческая трапеза. Блуждая над бескрайним океаном, несколько имаго, за неимением других вариантов, прикончили и сожрали экипаж парусника… Какой же я глупец! Вот он, ответ на твой вопрос. Конечно же имаго при необходимости охотятся стаей. И все случаи появления «Летучих голландцев» – из той же серии. Корабли, брошенные экипажем… Вот только не брошенные. Не брошенные… А ещё был невероятный случай бесследного исчезновения всех жителей колонии Роанок. Тогда они тоже запирались в своих домах и подвалах, но имаго выхватывали их оттуда по одному. Таинственное слово, которое кто-то начал царапать на дереве, было не названием индейского племени кроатон. Если бы напали индейцы, повсюду осталась бы кровь, но как ты уже знаешь, имаго не оставляют следов. Ночные монстры должно быть трапезничали в колонии не единожды, и поселенцы успели придумать невидимой напасти какое-то своё название, некий известный только им неологизм. Его-то последний колонист и пытался нацарапать, да только не успел…

– Вот что, хватай-ка девчушку и бежим обратно к машине, – решил Бретт, которому торопливые словоизлияния Руфуса Донахью подсказали, что старший агент с трудом балансирует на грани истерики и вот-вот сломается, как тот парень из «Дзеты», болтавший про зомби.

Один из имаго снова решил напасть. Откуда можно было бы ожидать проникновения монстра в тесный трейлер – через окно, через крышу? Уродливая зубастая пасть в обрамлении клубящейся черноты проникла через пол, снизу, откуда вроде невозможно было проникнуть, потому что трейлер фактически стоял на земле. Бретт успел подстрелить тварь, но и тварь успела сделать своё грязное дело. Малышка лежала бездыханной на руках у Руфуса Донахью. Не отпуская её и захлёбываясь слезами, старший агент схватился за сердце и растянулся на грязном полу.

– Только этого ещё не хватало! – прорычал Бретт, бросаясь к напарнику.

Затылок у него постепенно перестал пульсировать, значит оставшиеся имаго отступили. Бретт рискнул вызвать скорую и заодно позвонил директору Окли – доложить, что Руфус Донахью пережил инфаркт. Охотясь на имаго, он столько времени старательно избегал смерти и вот не выдержал, когда на его глазах впервые убили детей…

Сидя рядом и придерживая голову наставника, Бретт ждал скорую. Сентиментальность британца его не сильно удивила, Гейслеры вообще считали европейцев чрезвычайно сентиментальными людьми.

Нельзя сказать, что самого Бретта не тронула гибель детей. Просто опытный «морской котик» умеет прятать эмоции так глубоко, насколько это возможно. Когда-нибудь они непременно вылезут наружу и тогда он искренне погорюет, но в самый разгар операции лишним эмоциям нет места. Умение не раскисать при виде чьей бы то ни было смерти является одним из основополагающих условий при наборе в любое спецподразделение вооружённых сил, особенно в «морские котики».

Директор Окли прилетел на служебном вертолёте где-то через пару часов, когда уже начало светать, и был мрачнее тучи. Перед тем скорая увезла Руфуса Донахью в ближайшую больницу.

– Врачи подтвердили инфаркт, – сообщил Бретт директору.

– Я уже знаю, – кивнул тот. – Связывался с больницей. Езжай туда и не оставляй напарника ни на миг, покуда он не поправится. Считай, что твоя стажировка закончена. Теперь ты полноценный агент. Я распоряжусь, чтобы кто-нибудь потом завёз тебе удостоверение.

Бретт сразу напрягся:

– А что? Что-нибудь случилось?

– Случилось многое, агент Гейслер. Этой ночью я потерял нескольких человек в разных штатах. Отнюдь не все сумели так удачно пережить нападение имаго, как вы с агентом Донахью.

Услышав это, Бретт помрачнел вслед за директором.

– Значит я не ошибся, они действительно пытаются нас прищучить!

– Повсеместно, целенаправленно и скоординировано, – подтвердил директор Окли. – Из региональных отделений в других странах поступают донесения о том же самом. Нам натурально устроили Варфоломеевскую ночь. Сегодня имаго ни на кого больше не нападали, только на агентов «Лямбды».

Подумав, Бретт сделал закономерный вывод:

– Значит они как-то научились опознавать и запомнили нас. Подготовились и напали на всех сразу. Я ошибался, босс. Я полагал, что имаго просто разумны, но они оказались чертовски умны и предусмотрительны. Не хочется пугать, сэр, но, похоже, теперь борьба с имаго пойдёт по новым правилам.

Директор Окли нервно закурил.

– Сам знаю. Уж мне-то можешь не рассказывать. А теперь хватит болтать. Дуй в больницу и будь с напарником, пока он не поправится. Охраняй его и защищай. И вот ещё что. В качестве стажёра ты имел лишь ограниченный допуск к информации по имаго. Не ко всей. Теперь ты готов узнать остальное и агент Донахью тебе в этом поможет. Ступай.

Услышав эти слова, Бретт сразу понял, почему раньше его не покидало ощущение, будто наставник чего-то не договаривает.

В светлое время суток имаго можно было не бояться. По какой-то причине они избегали дневных часов и даже для своего нападения на агентов «Лямбды» избрали ночь. Так что Бретт не спешил в больницу. Сперва он хорошенько позавтракал, затем привёл себя в порядок в мотеле и лишь затем навестил агента Донахью.

Окружная провинциальная больница оказалась довольно небольшим зданием постройки начала двадцатого века. Бретт боялся, что она окажется переполнена, ведь он привык к тому, что больницы в больших городах забиты до отказа. Но то ли здешние провинциалы аккуратнее относились к своему здоровью, то ли предпочитали «народную» медицину, в общем в больнице оказалось меньше людей, чем он предполагал увидеть.

В палате, рассчитанной на четверых, Руфус Донахью лежал в одиночестве. После всех лекарств он крепко спал и Бретту пришлось прождать чуть ли не до полудня, пока напарник проснётся. Чтобы совместить приятное с полезным, Бретт завалился на одну из свободных коек и сам немного вздремнул, всего пару часов – ему этого хватило. Медсёстры и врачи не решались беспокоить здоровяка с грубыми чертами спокойного, как у Будды, лица и глазами, в которых читалось, что их владелец запросто способен свернуть вам шею.

Проснувшись, Руфус Донахью первым делом попросил пить. Бретт подал ему стакан воды и в нескольких лаконичных фразах выложил ему всё – о Варфоломеевской ночи, о тревогах директора Окли и о том, что он больше не стажёр и должен узнать остальную информацию об имаго.

Старший агент выглядел неважно, а после услышанного побледнел ещё сильнее. Известие о том, что Бретт теперь полноправный агент, его не сильно обрадовало.

– Казалось бы, имаго – один из удивительнейших и интереснейших феноменов нашего мира, – невесело проговорил он, – но по мере того, как погружаешься в детали и подробности, они не вызывают ничего, кроме отвращения и ужаса. Отвратителен не сам феномен, а его непростая связь с нами, людьми…

Во взгляде агента Донахью читалась беспомощность, когда он смотрел на Бретта. Будь его воля, он ни за что не стал бы говорить того, что сейчас должен был сказать своему напарнику.

– Ты теперь знаешь, друг мой, что мир устроен не совсем так, как люди привыкли думать. Всё намного сложнее. Приведу для начала такой пример. Обыватель убеждён, что наша трёхмерная пространственная реальность – единственно возможная и единственно существующая. Пространств с большей или меньшей мерностью нет и быть не может, иначе как одушевлённой и неодушевлённой материи в них существовать?

Они упускают из вида, что есть, например, электрический проводник, внутри которого ведь тоже имеется некое пространство, где электрический импульс движется в одном каком-то направлении, потому что это пространство одномерно. Будь мы с тобой разумными электрическими зарядами, для нас не существовало бы понятий ширины или глубины, мы бы даже представить себе не могли, что это такое. Однако электрические заряды, как форма материи, преспокойно существуют в этом одномерном пространстве.