Отделы

– Я не знаю, друг мой, что видят или не видят имаго. Для начала неплохо было бы заполучить в нашу лабораторию хоть одно четырёхмерное тело и тщательно его исследовать, вот только как это осуществить? Когда мы приканчиваем имаго, их тела исчезают где-то в четвёртом измерении, а о поимке живого имаго вообще нет и речи. Как поймать существо, которое мы их даже не воспринимаем целиком? Это всё равно, как если бы нарисованный на бумаге плоский человечек захотел поймать трёхмерного художника.

Агент Донахью погладил себя по затылку:

– Предложенные тобой приборчики или нейрохирургические операции, имитирующие «травму прозрения», изуродуют жизнь всем добровольцам, только и всего. Ведь соглашаясь, они не будут знать, на что именно соглашаются. Я смотрю на тебя, закалённого «морского котика», и вижу каково тебе теперь, когда ты знаешь правду. Тебе сейчас не по себе и это ещё мягко сказано, верно? Сейчас тебе некого за это винить, кроме слепой судьбы, обрекшей тебя на подобный удел посредством «травму прозрения». С добровольцами всё будет по-другому. Когда они на собственной шкуре испытают то же, что и ты, думаешь, они скажут нам спасибо? Думаешь, многие из них захотят продолжить? Кто-то из них будет жить как раньше, приходя домой, ложась в супружескую постель и зная, что во время секса в спальне появится невидимый третий?

Мы действительно могли бы призвать в свои ряды сотни и тысячи новобранцев. Однако поступить так значило бы обречь этих невинных мужчин и женщин на принудительную пожизненную импотенцию и бесплодие. Далеко не каждый способен выдержать одинокое бездетное существование, друг мой. Обычно люди стремятся к прямо противоположному – заводят семью и рожают детей. Если же мы попытаемся увеличить штат сотрудников, для них доступ к нормальной и полноценной жизни будет закрыт навсегда, причём самым неприятным и травмирующим образом. Где гарантии, что психическое здоровье новобранцев после такого останется в норме? Кто-то наверняка не выдержит и пополнит ряды сторонников теории заговора, пугая сограждан страшилками о монстрах и добавляя нам головной боли, как будто её и так мало.

Не думай, что наше руководство глупее тебя, друг мой. Ты уж не обижайся. Не ты первый, кто придумал вызвать «травму прозрения» искусственно. Однако, взвесив все «за» и «против», отдел не решился на такой шаг и никогда не решится…

Бретт представил себе весь кошмар описанной Руфусом ситуации и ему тут же захотелось развидеть получившуюся картину, до того мерзко она выглядела.

– Значит, если бы мы насовсем перестали хоронить трупы и начали бы их повсеместно кремировать…

– Верно, друг мой, – подтвердил его мысль напарник. – Имаго полностью исчезли бы за какое-то время, после чего мы скорее всего лишились бы способности размножаться и исчезли бы вслед за имаго. Рождаемость в цивилизованных странах и так стала падать, едва наш отдел взялся за работу. На сегодняшний день это основное противоречие.

Подумай о так называемых «тупиковых ветвях». Считается, что эволюция нелинейна, и человек современного типа какое-то время сосуществовал параллельно с предковыми и родственными видами. Предковые формы – эректусы – в конце концов вымерли, потому что были примитивнее и не сумели приспособиться к изменившимся условиям внешней среды, а родственные виды – неандертальцы, денисовцы, флоресцы – вымерли, потому что были «тупиковыми ветвями» и не выдержали конкуренции с нами. Также тупиковыми ветвями считают приматов, предлюдей и эректусов, чьи линии не ведут к современному человеку.

Итак, имеем целый набор «тупиковых ветвей». Что это значит? Что стало изначальной причиной их «тупиковости»? Откуда она взялась? В чём именно проявлялась?

– Ты намекаешь, что их имаго в один прекрасный момент исчезли, они больше не смогли размножаться и вымерли? – догадался Бретт.

– Не в один момент, конечно. Этот процесс скорее всего растянулся на века. А почему бы нет? Друг мой, мы ведь чертовски мало знаем об имаго. Имеется ли у них этническое и расовое деление? Насколько они антропологически и культурологически однородны? Как протекает их эволюция? Если считать, что вначале меняемся мы, а уж затем вслед за нами эволюционируют имаго, то это, конечно, польстит нашему самолюбию, но так ли оно на самом деле или же всё с точностью наоборот? Вначале эволюционируют имаго, а уж потом вдогонку за ними эволюционирует и меняется человечество, а те, кто измениться не успел, становятся «тупиковыми ветвями» и вымирают. Ведь их имаго стали другими и начали поддерживать размножение новых людей.

Эту схему можно считать справедливой не только для биологической эволюции, но также для социальной и техногенной. Вспомни наш разговор о том, что осёдлый образ жизни, земледелие и животноводство вероятно возникли у людей не совсем естественным путём. Глобальные эволюционные подвижки – социокультурные и материально-технические – могли сперва произойти в обществе имаго, а наша неолитическая революция и прочие исторические вехи – это, так сказать, их эхо, отразившееся в наш мир. У человека каменного века или любой другой эпохи не остаётся другого выбора, кроме как откликнуться на это эхо и осуществить соответствующие преобразования своей жизнедеятельности, даже если они оборачиваются ему во вред.

Я прекрасно понимаю, друг мой, что сказанное невозможно ни доказать, ни опровергнуть, но уж чертовски логично всё звучит и чертовски хорошо всё объясняет.

– На самом деле не всё, – возразил Бретт, у которого только что родилась альтернативная интерпретация. – Знаю, я сам выдвигал бездоказательную гипотезу о наличии имаго у всех живых существ, но при этом я в неё всерьёз не верил, а теперь и вовсе не верю. Я полагаю, что ни у кого, кроме нас, нет имаго. Даже если курица или собака получат «травму прозрения», они не увидят никаких ночных монстров. Если б это было не так, имаго других существ по ночам тоже пожирали бы этих существ. Разве пропадают по ночам внезапно лошади в табунах, сторожевые псы, бездомные кошки, вороны или помойные голуби? Нет, к ним почему-то не приходят имаго потрапезничать. Разве дронты, мамонты, стеллеровы коровы и новозеландские моа исчезли с лица земли, потому что их имаго перестали участвовать в их размножении? Нет, их полностью истребил человек, а ещё сумчатого волка в Австралии, гигантского ленивца в Южной Америке, бизонов и множество других животных.

Если же я прав и нет никаких высших и личиночных форм, то как получилось, что одну-единственную разновидность гоминид облюбовали ночные пожиратели плоти, едва эти гоминиды обрели разум и тем самым выделились из остального животного царства?

Не кажется ли тебе, что мы имеем дело скорее с паразитами? На определённом этапе эволюции, когда мы обрели самосознание и стали людьми, на нас обратили внимание некие сущности, живущие в четырёхмерном пространственном сверхконтинууме. Возможно, как раз потому и обратили, что впервые за миллиарды лет земной истории какое-то животное стало разумным. Может имаго – это супергурманы и им доставляет удовольствие пожирать только разумных существ. Раз есть множество вселенных, подобных нашей, нельзя исключать, что имаго прежде кормились где-то в других мирах, где уже имелись носители разума. Наш мир их не интересовал. Но когда мы обрели разум, имаго стали наведываться и к нам.

Разумные существа в разных мирах скорее всего чем-то незначительно отличаются друг от друга. Нельзя пожирать сперва одних, а потом просто взять и переключиться на других. Скорее всего для этого требуется предварительная корректировка метаболизма, чтобы новая жратва хорошенько усваивалась. Для этого имаго могли разработать беспроигрышную комбинацию и вовлекли в свой репродуктивный цикл всех людей. Они присоединяются к нашему соитию и помещают в нас что-то своё, что порождает их, когда мы умираем и нас хоронят. Чтобы у нас росла производительность и мы наращивали плодовитость, имаго свернули нас с первобытного пути и заставили создать цивилизацию. Даже кушать они стараются людей маргинального склада, которые всё равно не произведут жизнеспособного потомства, а приличных людей жрут только в особых случаях. Трапеза всегда проходит ночью, в безлюдных местах, чтобы потенциальная еда ни о чём не подозревала и не травмировала себе психику.

Как видишь, моя гипотеза тоже непротиворечива, она объясняет все известные факты и при этом не нагоняет жути и не приписывает нам совершенно беспричинное перерождение в кошмарных антропофагов, вдобавок четырёхмерных. Откуда ещё одна мерность-то берётся? Это, как если бы нарисованный человек сошёл с холста и сделался трёхмерным, настоящим человеком. Твой пример с бабочками работает только в утрированном виде; в нём больше дыр, чем в сите. Так что я твою теорию признавать отказываюсь. Я, конечно, ещё не углублялся в архивы, и тем не менее убеждён, что имаго всего лишь сторонний паразит, который облюбовал человечество чисто из гастрономических соображений.

Мы, конечно, много зла причинили миру и самим себе, но, чтобы биологически эволюционировать до людоедства – это уж слишком! Бабочки и гусеницы из твоих буколических фантазий питаются одними и теми же растениями. Листья и нектар – это разные части растений, а не разные существа. А мы с имаго употребляем мясо разных существ. Мы – мясо одомашненных животных, они – мясо человека. Не могу исключать, что имаго считают нас своими одомашненными животными, но это их проблемы, потому что сами мы себя таковыми не считаем, а стало быть налицо насилие над нашими жизнями и нашей свободой. Знаю, мы и сами раньше играли в игры с чужой свободой, угнетали целые народы, держали рабов… Но при этом мы никогда не переступали грань, мы их не ели. По каким хочешь критериям оценивай, не можем мы с имаго быть родственными душами, просто в разных формах. То, что вы принимаете за факты, есть лишь неточная, скоропалительная интерпретация некоторых наблюдений, принятая за факты. Со сменой интерпретации вся ваша доказательная база рассыпается как карточный домик.

Есть и ещё один нюанс, на который я бы хотел обратить внимание. Если все без исключения похороненные мертвецы порождают имаго, значит тех должно быть невероятно много, они должны кишеть вокруг нас миллиардами. Следовательно, и трапезы должны исчисляться миллиардами. Однако мы ничего подобного не наблюдаем, и я вижу тому лишь четыре объяснения. Первое: далеко не всем имаго для еды требуются люди. Второе: большинство имаго умирают сразу после рождения и не доживают до зрелого возраста, в котором происходит охота на людей. Третье: имаго умеют надолго накапливать и запасать калории, типа как верблюды, им можно трапезничать нерегулярно, с большими промежутками. И наконец четвёртое: у имаго есть ещё какой-то источник пропитания, намного более предпочтительный, нежели слепое и невосприимчивое человечество. А значит их пищевой рацион намного разнообразнее, чем мы себе представляем и люди в нём лишь малая и не самая главная часть…

С одной стороны, Руфусу Донахью было неприятно, что его напарник ставит под сомнение официальную точку зрения отдела, но в то же время он ликовал в душе от умения Бретта самостоятельно рассуждать и строить гипотезы. Вот кого ему так не хватало всё это время! Не очередного болванчика-агента, не имеющего собственных мыслей, способного только кивать и стрелять. Старшему агенту нужен был человек, способный рассуждать, строить гипотезы и пытаться беспристрастно разобраться в сути явления. И не важно, что они всего лишь полевые агенты, а не кабинетные аналитики. Мозги нужны всем. Не только армейская закалка, но и правильно устроенные мозги помогают столкнувшемуся с непостижимым феноменом агенту не терять самообладания, не начать биться в истерике, не подсесть на антидепрессанты и не закладывать каждый вечер за воротник, напиваясь до невменяемого состояния.

– Что? – запнулся Бретт, глядя на довольно ухмыляющегося наставника.

– Думаю о том, насколько мне с тобой повезло, – признался тот. – Готов спорить на целый год жизни, что однажды ты непременно добьёшься чего-то значительного. Похоже, сержантами «морских котиков» не становятся без способности схватывать любую мысль на лету, как и без цепкой памяти, трезвой и сосредоточенной работы ума и природного здравого смысла. Всего этого у тебя, друг мой, с избытком. Наконец-то можно задуматься о пенсии, раз теперь есть на кого свалить всю работу…

– Совсем-то уж идиотов в «котики» не берут, – отвечал Бретт. – Нам частенько приходится соображать быстро и принимать решения в форсмажорных ситуациях. А вот у вас в отделе явная нехватка позитивного и прогрессивного мышления. Из чёртовой уймы возможных толкований и интерпретаций вы выбрали самую жуткую и поверили в неё как в святую догму. Из чего, собственно, следует, что ваш вариант единственно верный? Ты постоянно твердишь, что наши знания об имаго оставляют желать лучшего. Но раз так, значит и стопудовых доказательств перерождения человека в какую-то там «взрослую» форму у вас нет. Вы сами не следуете бритве Оккама. Всё ведь можно объяснить значительно проще. То, что вводит совокупляющейся паре четырёхмерный паразит имаго, скорее всего тоже присутствует в четвёртом измерении и потому не обнаруживается при медицинских обследованиях. Пока нет «травмы прозрения», люди не видят имаго и не заморачиваются из-за их присутствия во время секса.

В то же время этот неизвестный пока субстрат настолько жёстко встроен в наш репродуктивный цикл, что без него зачатия не происходит. Нельзя утверждать, что эта мнимая форма бесплодия существовала у гоминид всегда. Скорее всего нас ею «наградили» искусственно, когда люди обрели разум и тем самым вызвали интерес у имаго.

– Единственным критерием истинности, друг мой, является практика, – с некоторым ехидством в голосе заметил агент Донахью. – Вот когда наши аналитики совместно с ребятами из «Каппы» найдут другой мир, где имаго по ночам жрут разумных обитателей, тогда и только тогда в отделе начнут воспринимать твою теорию всерьёз.

– Я не для ваших теоретиков мозгами шевелю, а прежде всего для себя, – буркнул Бретт и адресовал старшему агенту его же собственные слова: – Ведь я всего лишь скромный полевой агент и занимаюсь отстрелом опасных ночных монстров. Ответы пусть ищут другие, а я буду формулировать вопросы, выискивать дыры в теории и время от времени делать некие логичные умозаключения.

Агент Донахью провёл ладонью по губам и с надеждой взглянул на Бретта:

– У тебя с собой выпить нет?

– Даже не думай, – строго сказал Бретт. – Только не после инфаркта. Лежи, поправляйся и жуй кашку. Вы, британцы, вроде должны любить овсянку и всё такое…

Руфус Донахью поморщился и снова заговорил после недолгой паузы.

– Выходит, имаго подстроили нам ловушку, всему отделу «Лямбда»? Вот зараза! А я-то буквально на днях размышлял, что может они это всё не со зла? Может им просто в организме каких-то микроэлементов не хватает, которые есть только в сырой человечине? Э-эх, а ты ещё сетовал на дефицит позитивного мышления…

– Ты что-то совсем расклеился, – сказал Бретт. – Всё у тебя какие-то мысли не по делу. К твоему сведению, я самостоятельно догадался, как вы узнали о рождении имаго из похороненных мертвецов. Намекни, если я ошибся. Кто-то с «травмой прозрения» случайно находился на кладбище и…

Бретт вопросительно уставился на наставника и тот не стал его разочаровывать.

– Ну да, что-то типа того. Примерно так всё и было.

– Всё же вот что интересно, – продолжал Бретт, – кто именно становится «куколкой» имаго, а кто нет? Любой может стать или нет? Вот допустим жил один человек и умер естественной смертью, от старости, в восемьдесят лет. И жил другой человек, четырнадцатилетний подросток, который наширялся героином и умер от передоза. А третьего человека в тридцать шесть лет насмерть сбила машина. Всех троих хоронят на кладбище, не кремируя. Вопрос: из кого вылупится имаго? Из всех троих? Или из того, кто умер своей смертью? Есть ли в их репродуктивном цикле понятие инкубационного периода? Может, если умереть в чересчур молодом возрасте, зародыш имаго не успеет в тебе развиться и из твоей могилы не вылезет готовый паразит?

Он вытаращил на своего наставника глаза и нацелил в него палец.

– О! Как тебе такая идея. В действительности наши тела тоже четырёхмерны, как у имаго, просто мы свою четырёхмерность не осознаём, по какой-то причине наша мыслительная деятельность и органы чувств действуют лишь в трёх измерениях…

Руфус Донахью вскинул руки в защитном жесте и потёр виски.

– Честное слово, друг мой, ты сегодня прямо фонтанируешь вопросами и идеями! Не очень-то это похоже на скромного полевого агента…

– Тоже мне! – Бретт встал и прошёлся по палате. – Я задаю лишь самые очевидные вопросы и предлагаю наиболее очевидные идеи. Если никто больше не додумался до них за полтораста лет, то может пора уже вынуть палец из задницы и начать работать извилинами?

– Ладно, ладно, не кипятись… – примирительно произнёс Донахью.

– И вот тебе ещё очевидный вопрос, который не даёт мне покоя с самого первого дня. – Бретт облокотился на спинку больничной койки и та заскрипела под его весом. – Что это за распроклятая чёрная дымка постоянно сопровождает имаго? Почему люди мгновенно умирают от её прикосновения?

– Наши аналитики полагают, что дымка неразрывно связана с имаго. Не спрашивай, как. Она – часть их четырёхмерного тела, недоступного полноценному восприятию. То есть для них это тело, а мы его видим, как клубящуюся дымку, исчезающую в нигде…

На лице Донахью снова появилось виноватое выражение.

– Последняя на сегодня аналогия с гусеницами и бабочками, клянусь. Смотри: у гусениц есть только крохотные ножки, с помощью которых они могут ползать, у бабочек же помимо ног имеется дополнительный движитель, крылья, с помощью которых они способна порхать. Очевидно, что каждое дополнительное пространственное измерение, каждая среда, стихия, требуют дополнительных органов.

Мы можем лишь воспринимать дымку как дымку. Чем она является в действительности, мы без понятия. Вот тебе такое сравнение. Когда на ползущую гусеницу из воздуха бросается оса-наездник, гусеница ведь не имеет крыльев и не представляет, что это такое и для чего нужно. Она лишь видит бешеное трепыхание чего-то прозрачного и жужжащего, а в действительности это дополнительный орган осы, позволяющий ей перемещаться в воздушной среде.

Дымка имаго может быть частью их тел, неким органом, чьё «трепыхание» мы воспринимаем как клубящуюся дымку. И если бы оса убивала не жалом, а крылышками, то гусеница так это и воспринимала бы – жужжащее прозрачное нечто убивает при прикосновении. Возможно, с имаго всё обстоит именно так – они убивают этим самым органом, предназначение которого находится за рамками нашего понимания. Или же в дымке, скрытый её клубами, располагается орган убийства, не оставляющий на наших телах следов, потому что убивает из четвёртого измерения…

Донахью помолчал, дав возможность напарнику усвоить услышанное.

– Мы с тобой отвлеклись и забрели в гипотетические дебри, а ведь я не сказал главного. Если птица склюёт ядовитую шипастую гусеницу, она умрёт от отравления, а если и не умрёт, то её всё равно будет так плохо, что она навсегда запомнит этот случай и больше никогда не будет клевать гусениц. Это называется условным рефлексом.

Наш расчёт в отношении имаго строился на том же самом. Если мы будем убивать их после трапезы, это заставит их искать себе пищу где-нибудь ещё. Например, в другом мире. Тамошних обитателей конечно жаль, зато наши сограждане будут в безопасности. Это казалось нам самым оптимальным решением и значит единственно приемлемым…

– Однако стойкий условный рефлекс у имаго вам выработать так и не удалось, – констатировал Бретт. – По словам директора, нынешней ночью отделу «Лямбда» пришлось несладко. Отнюдь не все отделались так же легко, как ты. Хочешь не хочешь, а тактику и стратегию нам по-любому придётся менять.

Если хочешь знать моё мнение, в этот раз имаго действовали несколько неуклюже. Видно и у них первый блин всегда комом. Несмотря на некоторый успех, ясно видно, что к настоящей командной работе они ещё не привыкли. Я не исключаю, что и следующие их попытки будут такими же корявыми, но однажды они наберутся опыта, отточат навыки и вот тогда нам придётся действительно туго.

Так что сама действительность нас подгоняет и заставляет искать новые средства, теории и методы. Я не исключаю и того, что изменится даже этика отдела. Никто уже не будет проявлять щепетильности в отношении новобранцев. Отделу придётся всеми правдами и неправдами завлекать в свои ряды свежее пушечное мясо и безжалостно им жертвовать. Придётся вызывать «травму прозрения» искусственно. Иначе нам не выстоять. Ещё несколько подобных ночей и от «Лямбды» ничего не останется…

– Возможно ты прав, – нехотя признал Руфус Донахью. – Да нет, скорее всего прав. Признайся, ты ведь чувствуешь себя в своей тарелке, а? Как рыба в воде? Для подобных неоднозначных ситуаций вас ведь и натаскивают? А вот я похоже сдулся. Явно для этой работёнки не гожусь…

– Эй! – Бретт понарошку толкнул напарника. – Как говорят в армии, чтобы я этого дерьма больше не слышал! Мне позарез нужен башковитый напарник, так что не надейся соскочить, мистер бриташка. Ты сам привёл меня в «Лямбду», вот теперь и расхлёбывай. Теперь каждый агент на счету, так что забудь про свою пенсию. С этого дня все пенсии отменяются!

– Башковитый? – с деланным удивлением повторил Руфус Донахью. – Друг мой америкашка, так ведь и мне не помешал бы башковитый напарник, но это, похоже, не про тебя. Надо же было столько разглагольствовать о разумности имаго и в итоге свести всё к тому, что это паразит! Разве паразиты бывают разумными? Разум формируется в суровой борьбе за выживание, в сложнейших попытках раздобыть себе пищу, а паразиты таких проблем лишены, им главное присосаться к тому, кто пожирнее, а потом хоть трава не расти.

Опасаясь за здоровье и душевный настрой наставника, Бретт облегчённо вздохнул. Раз тот шутит, значит с ним всё в порядке. Всё будет в порядке… Всё должно быть в порядке! За эти месяцы он успел крепко привязаться к британцу и не представлял себе работу в отделе без него.

– А чего ты хотел от скромного полевого агента? – принялся он шутливо оправдываться. – Наши знания об эволюции продиктованы нам примерами из нашего мира. Не факт, что они совпадают с принципами эволюции четырёхмерных существ в метавселенной имаго.

Тем не менее я убеждён, что основные законы везде схожи. Когда в какой-то среде обитания происходят локальные или глобальные изменения, то виды, населяющие эту среду, либо вымирают, либо стараются приспособиться к изменениям, чтобы выжить. До того, как Тесла изобрёл свой излучатель, имаго не знали никакой ответной агрессии с нашей стороны. Веками и тысячелетиями они просто использовали нас для еды и размножения.

Но вдруг всё изменилось. Мы начали огрызаться и убивать имаго. Разумные виды должны эволюционировать трояко: биологически, социокультурно и технологически. Первую разновидность эволюции не берём, она протекает в масштабах геологического времени, измеряемого миллионами лет. Третью разновидность тоже – о наличии у имаго развитых технологий нам ничего не известно и потому обсуждать тут нечего. А вот с социокультурными изменениями мы как раз нынче ночью и столкнулись. Извечные индивидуалисты имаго перестали пассивно терпеть наше сопротивление, объединились, выработали некий план и попытались его осуществить. Эволюция налицо!

К сожалению, эволюция – это такая штука, которая не знает передышки. Динамичная, нелинейная и хаотичная среда, каковой является любой мир, непрерывно меняет условия и заставляет живых существ постоянно корректировать свою приспособляемость и навыки выживания. Сказанное касается не только имаго, но и нас тоже. События нынешней ночи – это лишь первая ласточка. Впереди у нас непрогнозируемая череда катастроф. Если мы не адаптируемся и не повысим сопротивляемость, нам крышка. Станем очередной «тупиковой ветвью».

Раз имаго научились устраивать ловушки и действовать сообща, значит на основе излучателя Теслы мы должны создать некий аналог оружия массового поражения, чтобы укладывать тварей не поодиночке, а помногу за раз. Хорошо бы вообще не дожидаться приближения и визуализации имаго, а меть возможность отстреливать их издалека, едва радар их почует. Нам нужен излучательный аналог дальнобойной снайперской винтовки. Гусеница должна иметь возможность сбивать птиц и ос прямо в воздухе. Понимаешь? Нарисованный на листе человечек должен иметь возможность выстрелить в художника…

– А что насчёт нашего размножения?

– А вот это на самом деле ещё требует проверки. Несложно создать лабораторные условия и завлечь пары без «травмы прозрения». Желающих заняться сексом при наблюдателях отыщется сколько угодно, без труда. Наблюдателями, естественно, должны быть агенты. Пара ни о чём не должна подозревать, а агенты-наблюдатели из укрытия смогут увидеть в подробностях всё, что имаго будет делать. Не думаю, что такой эксперимент аморален. Даже ложь не всегда аморальна, а уж умолчание и подавно.