Марсельская сказка

Ах, как я ненавидела эти чёртовы цирки.

Тем не менее, у меня не оставалось никакого другого выбора, кроме как принять правила бессовестной игры своей отчаявшейся матери. Хотя, признаюсь, ещё позавчера, проснувшись утром и осознав, что вся эта нелепица с балом мне не приснилась, я первым делом отыскала Гилана и потребовала как можно скорее вывезти меня из Дирлтона. Попытки успехом не увенчались – он оказался предан матери, как гвардеец монархии. Это было ожидаемо. Как и её выпад с маскарадом. Сценарий был написан давно, и я должна была честно играть свою роль: быть кокетливой и милой, вести светские беседы и производить на неженатых мужчин впечатление идеальной будущей супруги. Что ж, это именно то, чем я собиралась заниматься на протяжении всего сегодняшнего вечера. Однако разве в цирке не случалось ничего из ряда вон выходящего? Например, медведь мог сорвать с себя цепи и, может быть, не разорвать в клочья всех, кто попадёт под его свирепый взгляд, но точно цапнуть на память и оставить пару шрамов после встречи с собой.

Я критично оглядела свое отражение в зеркале и улыбнулась: этот вечер вне всяких сомнений пройдёт так, как захочу этого я.

– Мне совсем не нравится то, что ты затеваешь.

Голос Шарлотт, стоящей за моей спиной, заставил меня обернуться. Она испуганно и смущённо уставилась на мой наряд. Неловкую тишину нарушала лишь льющаяся из граммофона внизу музыка. Гости ещё не начали прибывать, но мы обе знали, что Розалинда уже выхаживает по холлу, растягивая губы в улыбке, пытаясь изобразить вежливость и гостеприимность и без конца репетируя приветствия. Казалось, даже сквозь опьяняющее звучание саксофона Коулмена Хокинса пробивался нервный стук её каблуков. Однако думать о своей матери сейчас мне вовсе не хотелось – я вернула все внимание к старшей сестре. Сегодня Лотти выглядела просто превосходно в своём алом платье из парчи, с низким французским пучком и роскошной венецианской маской, закрывающей половину её лица. Она была олицетворением истинной красоты и непорочности, незамужней, но с занятым сердцем, в то время как я могла отпугнуть любого, кто осмелился бы заговорить со мной. Во всяком случае, мне оставалось на это надеяться – едва ли средь приглашённых матерью неженок найдётся смельчак, готовый отыскать на меня управу. Их смелость начнётся и закончится на единственном танце, который я им позволю.

Улыбнувшись своим мыслям, я метнула взгляд в сторону двери и настенных часов над ней. Уже почти восемь, нам пора спускаться и встречать гостей – где же мисс Синклер? Я неодобрительно покачала головой и вновь посмотрела на Шарлотт.

– Ты знаешь, что я затеваю?

– Я догадываюсь! – сестра всплеснула руками. – Только посмотри на свой наряд! Признайся, что ты сделала с платьем, которое тебе подарила мама?

– О, ради Бога, забудь о её платье. Мой наряд мне нравится куда больше. К тому же, образ ещё не завершён… осталась последняя деталь.

Шарлотт широко распахнула глаза, что выглядело весьма комично в содружестве с её маской.

– Последняя деталь? Какая… какая тут ещё может быть деталь? Послушай, Эйла, мне кажется, ты перебарщиваешь.

И пусть в голосе сестры не прозвучало и намёка на упрёк, я всё же оскорбилась.

– Просто маленькое дополнение, или ты видишь на мне маску? – мы одновременно отвели друг от друга взгляды. – Более того, этот наряд едва ли поможет мне добиться должного успеха – так, маленькая шалость, чтобы позлить Розалинду.

– Значит, я всё же права, и ты решила отвадить от себя женихов, пустив в ход тяжёлую артиллерию в виде своего непростого характера?

– Ну, разумеется! – я едва сдержалась, чтобы не щёлкнуть сестру по носу. Иногда мне приходилось напоминать себе, кто из нас старше. – Разве мой дражайший будущий супруг не имеет право знать, с кем ему жить до конца своих дней?

Лотти потупила взгляд.

– Я не понимаю… так ты всё-таки согласна принять чьи-нибудь ухаживания на этом маскараде?

Спрятав лицо в ладонях, я мысленно застонала. Боже! С ней порой так непросто!

– Нет, Лотти, я не собираюсь принимать ничьи ухаживания! Я лучше без оглядки сбегу с этого маскарада, чем выдержу общество какого-нибудь препротивного моржа. Никто не смеет покушаться на мою свободу.

– Но ведь никто не заставляет тебя терпеть общество этих моржей! – запротестовала Шарлотт, уставившись на меня так, будто видит впервые. – Знаешь, я тут подумала и сделала вывод о том, что твои обвинения в сторону мамы безосновательны. Мне всё же не кажется, что она устроила маскарад с целью найти тебе кого-нибудь. Это ведь глупо и неправильно – рассылать приглашения неженатым мужчинам. Она прекрасно понимает, что брак возможен только по любви.

– Понимает? – я сардонически усмехнулась. – С чего бы ей это понимать? Разве она вышла замуж по любви, а не по настоянию дедушки, который в отце души не чаял?

В спальне мгновенно повисла тишина. Конечно, я ступила на запретную территорию, которую и Шарлотт, и Розалинда, и даже отец старательно обходили за сотни миль. Но ведь это так очевидно! Мама не любила отца – с её стороны не было ни единого проявления этого чувства, священного и прекрасного. Они не скрывали историю знакомства: в свои юные годы отец, рано потерявший родителей, трудился то тут, то там, и однажды устроился мальчиком на побегушках в текстильную фабрику отца Розалинды, Фергуса Бэлфора. Пару раз ему довелось ночевать на фабрике, и дедушка, задержавшийся с бумагами в своём кабинете, нашёл Тома, уснувшего в коморке электрика. Но Фергус не наказал его и не уволил. Он завалил нашего отца работой, а впоследствии сделал своим помощником. Они действительно стали близки друг другу, Том видел в Фергусе своего наставника, почти родню. А затем на ужине в Роузфилде он встретил маму – восемнадцатилетнюю высокомерную и избалованную девицу. По словам отца, он сразу в неё влюбился. По словам матери, «вытаращился на меня, как сумасшедший, а я не знала, куда себя деть от его надоедливого общества».

Дедушка вручил ему Розалинду, как медаль за годы верной службы. Так он решил судьбу их союза. Теперь мама решала мою судьбу. История повторялась, но с единственным явным отличием – Фергус не руководствовался жаждой материального благополучия Розалинды, в то время как она была ослеплена идеей найти мне влиятельного супруга и выйти из надвигающегося на нас безденежья ценой моей свободы.

Однако те времена давно прошли. Мы, женщины, перестали быть простым дополнением к мужчине, мы обрели силу и голос, принадлежащие нам по праву. И я не собираюсь идти на поводу устаревших взглядов своей матери. Если ей так нужны деньги, я достану их, но не путем замужества. В конце концов, у меня прекрасное образование и, что немаловажно, грандиозные планы на жизнь. А эта маленькая шалость… пусть она послужит Розалинде уроком.

Тем временем, затянувшуюся неловкую паузу прервал скрип двери. Мы синхронно повернули головы на источник звука, и я облегчённо вздохнула, увидев бледную, как смерть, мисс Синклер. В ладонях пожилой женщины была крепко зажата чёрная вуалетка.

– Боже милостивый! – воскликнула она, когда увидела мой наряд. – Розалинда убьёт тебя, моя дорогая, а затем она убьёт меня, когда увидит, во что ты вырядилась. Где то платье, которое миссис Маклауд оставила для тебя?

Я забрала из рук домоправительницы чёрную вуалетку и подошла к зеркалу, надевая аксессуар на голову так, чтобы не повредить причёску. Когда мой образ оказался завершён, я, а вместе со мной и Шарлотт, и мисс Синклер, изумлённо вздохнули. Превосходно. Просто превосходно. Я выглядела так, как должна была выглядеть дочь на маскараде, с размахом устроенном всего через год после смерти её отца. Чёрное шёлковое платье в пол изящно струилось по моему телу, подчёркивая изгибы и скрывая несовершенства, а глубокий вырез на спине не оставлял воображению никакого простора. Я была высокой, но недостаточно, чтобы обидеть мужское самолюбие, даже на шпильках, так что платье смотрелось на мне исключительно. Его дополняло дорогое жемчужное ожерелье и тяжелые серьги, а завершала мой трагичный и элегантный образ чёрная вуалетка – особенный аксессуар, прячущий моё лицо, как маскарадная маска. Всё было до мельчайших деталей идеально. Мой наряд был совершенен. Он обещал притягивать к себе все взгляды и усмехался этому нелепому правилу, придуманному Розалиндой для сегодняшнего маскарада – никаких траурных оттенков.

Что ж, сейчас я была самим олицетворением траура. Остался лишь последний штрих – слезинка, одиноко стекающая по моей смуглой щеке. Но это несколько позже.

– Мисс Синклер, молю вас, вразумите её! Мама будет вне себя от ярости, когда увидит это безобразие! – внезапно взмолилась Шарлотт, бросившись к остолбеневшей домоправительнице. – Пожалуйста, пока не поздно!

Часы вдруг пробили восемь, и я гордо прошествовала к двери, выходя в окутанный полумраком коридор. Шарлотт разочарованно застонала, двинувшись вслед за мной, и, оглянувшись, я увидела, как мисс Синклер перекрестила воздух перед нами.

Мы с сестрой молча спустились вниз. Я слышала голоса гостей – в основном молодых мужчин и пожилых дам – видела тонкую фигуру матери, стоящей к нам спиной. Всё внутри меня клокотало от радостного предвкушения, и ощущения усилились, когда некоторые из столпившихся в холле гостей заметили нас и удивлённо ахнули, почти в унисон. Мне доставляло немыслимое удовольствие видеть их вытянувшиеся лица даже сквозь эти безвкусные маски, но истинным и ни с чем не сравнимым счастьем для меня стала реакция Розалинды. Проследив за взглядами, направленными в мою сторону, она медленно обернулась и замерла. Я буквально слышала, как в гуле голосов, перешёптываний, шагов и музыки хрустнула её челюсть. Шарлотт, заметив стоящего у колонны Луи, радостно взвизгнула и упорхнула к жениху. Я с гордой улыбкой спустилась с последних ступенек, придерживая подол платья.

– Добрый вечер всем. Добро пожаловать в Роузфилд, – мой взгляд обвёл небольшую группку вытаращившихся на меня людей.

Среди них я узнала давнюю приятельницу матери – миссис Грей и мистера Элвина – нашего бухгалтера. Остальные же лица были мне незнакомы, и я растянула губы в дружелюбной улыбке, подходя к ним. В основном это были мужчины. Да, трое мужчин и одна молодая женщина. Маски весьма талантливо скрывали их лица.

– Эйла, дорогая, ты выглядишь… чудесно, – миссис Грей кивнула мне, и я услышала её тихий издевательский смешок.

Процессия встречи гостей продлилась не так долго, как могла бы – все стремились как можно скорее пройти в бальный зал, где вовсю грохотала музыка и рекой лилось шампанское. Наше поместье теперь было не узнать: оно преобразилось, сбросив с себя вековой мрак, всюду горели свечи и блестели венецианские маски, отражаясь весёлыми огоньками и бликами от начищенных мраморных полов. Мама позаботилась о том, чтобы сегодня ничто не напоминало об утрате, разве что, не приняла всерьёз главную угрозу своим планам – меня. Теперь я, с ног до головы облачённая в траурный наряд, стояла посреди этого отвратительного гротеска и улыбалась лишь уголками губ, медленно потягивая свой напиток. Кивала гостям, покачивала бёдрами в такт любимому джазу, упивалась взглядом матери, который препарировал меня прямо у всех на глазах, и изо всех сил сдерживала рвотные позывы.

Все это было просто омерзительно. Особенно разговоры, эхом блуждающие по всему залу:

–… я слышала, сэр Уорд на днях составил завещание. Вы ведь знаете, что обе его дочери, Луиза и Дарла, не получат ни пенни? Бедняжки. Говорят, все свое состояние он унесет с собой в гроб…

– А вы знали, что супруги Мэйхью разводятся? Какой позор, какой позор! Все знают, что Реми изменял ей еще до брака.

– К слову, вы уже наслышаны о главных новостях из дома Скиапарелли? Боже, Эльза готовит что-то невообразимое!

Сплетни лились из их уст, как шампанское из откупоренных бутылок. Никого не интересовал кризис, последствия которого до сих пор темнеют багровым следом на шее, никто не говорил об искусстве, о напряжении в Лондоне, лишь сплеьни-сплетни-сплетни… невероятно. Им было плевать на все, кроме этого тошнотворного перемывания чужих костей.

И когда мне показалось, что ничего хуже на этом маскараде уже быть не может, Розалинда обменялась любезностями с какой-то пожилой дамой, которую за массивной, украшенной драгоценными камнями маской я не узнала, и двинулась прямо на меня. Я в этот момент тёрлась около счастливых и влюблённых Шарлотт и Луи, чувствуя себя не просто лишней, но и упорно мешающей их сладкому перешептыванию. Но что я могла поделать? Здесь было так мало знакомых лиц. И все видели своим долгом обязательно подойти ко мне, осыпать меня комплиментами и соболезнованиями, предложить шампанское или свою руку. В калейдоскопе масок и нарядов мне не запомнилось ни одно лицо. В конце концов, в какой-то момент гостей стало так много, что я и сама слилась с толпой.

– Потрудитесь объясниться, юная леди, что это за выступление? – сквозь оскал процедила Розалинда. Я бегло оглядела её лазурное платье и прижалась губами к своему бокалу. – Ты выглядишь, как вдова, сбежавшая из борделя.

Мои плечи задрожали в безмолвном хохоте. Все, кто сейчас смотрел на нас (в особенности мужчины, окружившие меня, как акулы, издалека ожидающие момента нападения), могли подумать, что мама с дочкой всего лишь мило болтают. Она улыбается, а я смеюсь с какой-нибудь беззлобной шутки. Идиллия в чистом виде.

– Вдовам положено бывать в борделях, мама? – спросила я, нагло пользуясь своим положением.

Она вспыхнула. Кажется, даже её голубая кружевная маска побагровела и едва не задымилась от ярости.

– Как ты смеешь демонстрировать такое пренебрежение к правилам?

– Я всего лишь беру пример с тебя, – боковым зрением я заметила движение справа от себя. – Разве ты не встречала меня из Кембриджа в том же наряде, в котором провожала отца в последний путь? Я решила, что это последний писк моды – траур и все в этом роде. В конце концов, ты ведь всегда была для меня примером.

Бокал в руке Розалинды мог с лёгкостью лопнуть в любой момент. Едва она открыла рот, чтобы, вероятно, меня проклясть, когда возле нас остановился молодой мужчина с глупой улыбкой, играющей на его тонких губах. Я сразу узнала эти болотного цвета глаза – Эйдан Уорхолл. Члены его семьи, как основатели одной весьма прибыльной в Шотландии кондитерской фабрики, были частыми гостями на приёмах в Роузфилде. Я помню Эйдана упитанным, озлобленным на весь мир и влюблённым в мою сестру мальчишкой. И судя по его тяжёлому взгляду, направленному в сторону Шарлотт, и пуговицам, едва сходящимся на животе, ничего с тех пор не изменилось. Супруга ему нужна была исключительно для того, чтобы навсегда пресечь слухи о его ориентации.

– Миссис Маклауд, могу ли я украсть вашу очаровательную дочь на танец? – поинтересовался он.

Мама обернулась на выплывшего из стайки акул Эйдана и широко улыбнулась, отходя в сторону. Уорхолл остановился в шаге от меня. Я протянула ему ладонь, на тыльной стороне которой он оставил свой мокрый поцелуй. Меня едва не стошнило, а он повёл меня в центр зала. Танцующие расступились перед нами. Усмехнувшись, я уставилась на россыпь драгоценных камней, обрамляющих его маску. Ну, разумеется. Изумруды.

– Как поживаешь, Эйла? – спросил он, растягивая каждый слог.

Я выпустила долгий вздох и опустила взгляд, задрожав в его руках. Мы начали двигаться, и поскольку танец вёл он, это выглядело ещё более нелепо, чем если бы я танцевала с медведем. Мне было чертовски стыдно позорить великого Коулмана Хокинса. На секунду я вообразила себе, что мужчина, стоящий передо мной – вовсе не Эйдан, а мы не в Роузфилде, и мир заиграл новыми красками. До тех пор, пока я не вгляделась в его болотного цвета глаза. У моих фантазий было едкое послевкусие. И это совершенно не то, что я могла бы положить на страницы своей книги. Достойный и романтичный танец в моей голове выглядел совершенно иначе: мы вдалеке от посторонних глаз, он высок и угрюм, но со мной нежен, и нас окутывает тихая и волнующая музыка – быть может, что-нибудь из французской классики. Конечно, Эйдан не имеет к этому никакого отношения. И я, увы, тоже.

– Всё… – едва начала я, но мой спутник вновь перевёл взгляд на воркующую со своим женихом Лотти.

– Как дела у Шарлотт? Я заметил кольцо на её пальце. Подарок виконта?

– О, так ты не в курсе? Уже этой осенью моя дорогая сестрица станет миссис Робер, – не скрывая улыбки, проворковала я.

Эйдан сжал губы в тонкую полоску и, услышав звонкий смех Лотти, переключился на меня. В какой-то миг мне даже стало его жаль, но вскоре жалость вновь вытеснило отвращение.

– А как твои дела, Эйла?

– Не могу порадовать тебя своим ответом, Эйдан, – обведя тоскливым взглядом нижнюю часть его лица, пробормотала я. – Всё просто ужасно.

– Прими мои соболезнования, – он откашлялся.

– Ты знаешь, я все ещё не могу принять произошедшее. Ком в моем горле… он не проходит даже спустя столько времени, – Эйдан закружил меня, старательно избегая зрительного контакта, пока я мысленно ликовала. Мужчины не были сильны в утешении, и я этим нагло пользовалась. – Я думаю, я ещё не скоро отойду от этого горя, не понимаю, как мама может быть такой улыбчивой и спокойной на публике… ты знаешь, Эйдан, по ночам мне снятся кошмары. Тебе снятся кошмары, ответь мне?

– Едва ли, – отмахнулся он.

– Тогда ты не сможешь понять меня. Это отвратительное состояние, когда ты просыпаешься посреди ночи, весь в холодном поту… – всхлипнув, я потрясла головой и уставилась немигающим взглядом на танец свечей в канделябре возле нас. Глаза заслезились, и я посмотрела на бедного Эйдана, не знающего, куда себя деть. – О, мой дорогой папа, он не заслужил этого… этот кризис… он ударил по всем нам, но он… за что, скажи мне, Эйдан, за что судьба так обошлась с нами? Это несправедливо, нет, это совершенно чудовищно, и мы так разбиты, все мы так разбиты…

Наконец, мне удалось пробиться сквозь толстые слои кожи этого мерзавца, и он изменился в лице, а затем и вовсе остановился. Жаль. Это была одна из моих любимых композиций. И я, в конце концов, только начала свой слезливый монолог.

– Ох, боже мой, Эйла, кажется, у меня скрутило живот, – Эйдан изобразил страдальческую мину и выпустил меня из своих объятий, делая шаг назад. – Я думаю, мне нужно отлучиться. Прошу, прими мои извинения. Тысячу извинений.

И испарился, слившись с толпой. Весело хохотнув, я огляделась в поисках прислуги с шампанским, разочарованно вздохнула и поплыла к своей любимой колонне, опершись о неё плечом. Последующие несколько минут я провела в попытках отыскать в душе хотя бы малейший намёк на чувство вины. В конце концов, я спекулировала на трагедии, которая в действительности оставила внутри меня целую россыпь шрамов. Но сейчас я поступала так же, как когда-то Розалинда – после смерти отца она только и делала, что выдавливала слёзы и пыталась вызвать жалость к нашей семье в своих алчных целях. Пусть увидит, как это выглядит со стороны. К тому же, в моей попытке отвадить ухажёров это вполне действенный способ – мужчины, особенно такие эгоисты, как Эйдан, впадают в панику, когда кто-то кроме них начинает говорить о своих проблемах. Потрясающе. Убила двух зайцев одним выстрелом.

Тогда что же делать с акулами? Тем более, когда одна из них уже направляется ко мне.

Я неодобрительно сжала губы, когда в двух шагах от меня остановился мужчина в чёрном костюме-тройке, слишком простом, чтобы заслужить приглашение в наше поместье. Незнакомец – а я нисколько не сомневалась, что прежде мы не встречались – был высок и широкоплеч, свои русые волосы он аккуратно уложил гелем, а глаза… странно, этот цвет напоминал мне что-то далёкое и холодное… может быть, Северное море… Или нет, скорее, озерную гладь за толстым слоем январского льда. Их обрамляли густые длинные ресницы. Остальное – за исключением ровного контура губ, широкого подбородка и едва заметной щетины – было скрыто простой чёрной маской. В его руках покоилось два бокала с шампанским, и я сглотнула жажду, оторвавшись от колонны.

– Мы с вами уже встречались? – я изогнула бровь, ничуть не смущенная его прямым взглядом.

В голове тем временем уже рождалась тактика дальнейшего поведения. Жаловаться о нелёгкой судьбе мне наскучило после первой же попытки, и что-то подсказывает, он будет молча слушать и коротко кивать на каждый мой вымученный всхлип.

Незнакомец покачал головой и протянул мне бокал, который я приняла с благодарной улыбкой и горящим предвкушением взглядом.

– Вы не особенно разговорчивы, верно?

Разумеется, он не ответил. Я сделала глоток, поморщившись от неожиданной сладости напитка. Продолжая свои исследования, я выпила ещё, осушив бокал почти наполовину. Любопытно. Вкус слегка отличался от предыдущего. И когда это Розалинда успела пополнить запасы нашего погреба?

Мужчина в неприметном костюме протянул мне ладонь, в немом жесте приглашая на танец. Я сфокусировала взгляд на его идеальных, как по мне, пальцах. Шампанское, вероятно, ударило в виски, и мир на секунду замер, но всего на секунду, после чего на меня вновь обрушился оглушительный гвалт неизвестного празднества. Улыбнувшись ему, я кивнула и приняла его руку. Он поставил на высокий столик наши бокалы и увлёк меня в танец – в этот раз уверенный, а может, всё дело было в его сильных руках с красивыми длинными пальцами. Рассеянный взгляд застыл на чёрном галстуке моего партнёра. Его пальцы касались моих рёбер под тонким шелком платья, и я затаила дыхание, втянув носом ненавязчивый запах табака, и лишь спустя недолгую паузу заговорила:

– Должно быть, вам интересно услышать историю моего наряда…

Я несколько раз заморгала и подняла голову, едва не стукнувшись носом о его подбородок. Он ухмыльнулся – изгиб его губ показался мне соблазнительным. Голова вдруг отяжелела, и я опустила взгляд, сглотнув. Да что со мной такое? Сколько я выпила сегодня? Два бокала, три?

Легенда. Стоит помнить о легенде. Что я должна была сделать? Его пальцы надавили на мои рёбра. Ах, да.

– Я просто подражаю своей матери, – продолжила я заплетающимся языком, а спустя мгновение поняла, что ноги мои становятся ватными. – Она стала вдовой в столь молодом возрасте… Теперь носит все эти элегантные тёмные вещи и прячет огромную боль в душе. Это кажется мне… – я вздохнула, несколько раз моргнув, – поэтичным. Я бы хотела стать вдовой. Как можно скорее, пока я молода, мысль об этом так будоражит. Вы знаете, каков процент жен, убивающих своих мужей после года брака? Никто не знает. Я собираюсь написать об этом книгу, много книг о жизни вдов. Но для этого мне надо очутиться в их шкуре.

Он никак не отреагировал на мои слова. Ни словом, ни взглядом.

– Как вас зовут? – я подняла налитые свинцом веки, и тогда наши взгляды встретились. Стало вдруг как-то невообразимо жарко, лоб покрылся испариной. Но я должна была прийти в себя немедленно – это просто вина шампанского. Наверное, я выпила слишком много, учитывая тот факт, что за весь день в моем рту не побывало ни крошки. Да, это все шампанское. – Почему вы всё время молчите? Мне кажется это подозрительным… о, Всевышний, да почему здесь так жарко? Простите меня. Мне нужно на воздух.

Всё пространство вокруг внезапно заволокло густым туманом. Я мягко оттолкнула от себя незнакомца и последовала в сторону главного входа, благодаря богов за то, что по пути мне не встретилась ни Розалинда, ни Шарлотт, ни мисс Синклер. Стало так жарко, так нестерпимо жарко, и голова кружилась… сейчас я была просто не в состоянии объясняться перед ними и просить оставить меня в покое, а остальные, кажется, даже не заметили моего отсутствия.

Выйдя из поместья, я втянула носом прохладный ночной воздух и пошатнулась. Туманная пелена не рассеялась, и, повернув голову в сторону, я заметила пару огоньков от сигар и тёмные мужские силуэты. Нет, так не пойдёт. Всё ещё жарко. Нужен воздух. Я шагнула вперёд, направилась к фонтану, и кто-то окликнул меня незнакомым голосом. Внезапно в моей голове зазвенела такая пустота, что я едва ли вспомнила, как правильно передвигать ногами, а следом весь мир вокруг меня закружился, жар обратился настоящей агонией, и я потеряла равновесие, проваливаясь в густую холодную темноту.

Последнее, что я запомнила – сильные руки, подхватившие меня, и собственный хриплый стон.

Глава 4. Левша

Это было немыслимо.

Абсолютно немыслимо.

Я так чётко, так ясно видела себя со стороны, будто была лишь случайным наблюдателем, очередным безликим пятном в серой массе людей, окруживших меня. Стоя посреди огромной лекционной аудитории, я страстно и яростно читала свой роман, и все слушали меня, знаменитую писательницу, с замиранием сердца, внимали каждому моему слову. Я пребывала в агонии истинного счастья, чувствуя на себе все эти благоговейные взгляды, и никто не смел меня осудить, никто не решался меня прервать. Плакаты с обложками моего великого романа украшали эту аудиторию, как и каждую стену в Кембридже, а моя книга лежала на столе у каждого, кто пришёл, чтобы меня послушать.