Мицелий. Янтарные глаза

Все же такую деликатную вещь, как Фомальхива, лучше обсудить лично.

* * *

Дверь офиса были заперта.

– Лукас! – колебался Рой Стэффорд.

Он вовсе не думал, что Лукас Хильдебрандт там внутри обжимается с какой-нибудь коллегой – в этом он как раз не имел потребности. Нет, в голову приходили вещи куда хуже.

– Вам плохо? – крикнул он через дверь.

Рой не мог перестать думать о болезни. Пока что он не замечал никаких проявлений, но вероятность росла с каждым днем.

– Лукас! Я не могу вас там оставить. Если вы не в состоянии открыть, я выломаю дверь.

Внутри послышались шаги, и щелкнул замок. И вот он смотрел в лицо Лукаса, белое как бумага и мокрое от пота. Тот сам на себя не был похож. Его глаза, в которых часто искрился смех, выражали страшную усталость и в некотором смысле невменяемость. Под ними были такие темные круги, которых Рой еще никогда не видел.

Стэффорд понимал, что Лукас не слишком рад его видеть, но все равно вошел. Лукас захлопнул за ним дверь и молча запер снова. Стэффорд хотел возразить, но раньше чем ему удалось что-то произнести, Лукас резко отвернулся, уткнулся лицом в кожаную обивку и судорожно впился пальцами в свое тело. Плечи под пропотевшей рубашкой неудержимо тряслись и поднимались с каждым резким вдохом. Был слышен и запах пота: противный, едкий… такой острый, что у Стэффорда сводило желудок. Может быть, ему стоило выбежать в коридор. Куда-нибудь, где не было этой вони. Где бы не было этого близкого, физического, навязчивого кошмара.

Но он не сдвинулся с места. Дверь была закрыта – нужна изрядная доля смелости, чтобы вот так просто ее открыть и исчезнуть без объяснений. Вместо побега он, не веря своим глазам, смотрел на то, как ногти Лукаса впиваются в его же руку и оставляют в ней красные полумесяцы. Которых было уже не счесть. В некоторых были крошечные, почти незаметные капельки крови. Такого Стэффорд тоже никогда не видел. Он не мог отвести глаз.

Вдруг ногти ослабили хватку, и Лукас немного выпрямился. Стэффорд осознал, что тот смотрит на него.

Рой откашлялся:

– Я не подозревал, что все так плохо.

На лице Лукаса блеснула ирония, а губы скривились в едва заметном намеке на улыбку. На губах тоже была кровь.

– Я теперь вылечу с работы? – пробормотал он.

– Глупости, Лукас. – Стэффорд был в полном недоумении: он размышлял, с чего начать его успокаивать, но чувствовал – что бы он ни сказал, это не поможет.

Господи, что этот человек должен переживать, если так разодрал себе руки? Такие мучения он себе даже представить не мог.

В горле образовался ком. Почему это коснулось именно Хильдебрандта? Стэффорд вел себя осторожно с людьми из своей команды – дружелюбно, но в то же время соблюдая дистанцию, потому даже их с Лукасом отношения никогда не пересекали черту обычной вежливости, – но в глубине души он ему очень нравился. Иногда он даже думал, что в иной ситуации мог бы иметь сына его возраста и отдал бы все, чтобы он был именно таким. Ему импонировало блестящее мышление Лукаса, его находчивость и полное хладнокровие. Когда правительство решало дальнейшую судьбу Совета, он отправил туда именно Лукаса – и тот продуманной аргументацией добился продления монополии на космические путешествия, а также щедрых дотаций для Совета, на которые Стэффорд даже не надеялся. А когда нужно было убедить и Конгресс, он отправил его с полной уверенностью и туда. Все время он был убежден – до этой минуты, – что у Лукаса Хильдебрандта впереди прекрасное будущее.

И хотя Рой уже так долго знал об этом, только теперь до него действительно дошло, что Лукас умирает.

– Пока что я всегда вовремя возвращался домой, – раздался хриплый голос Лукаса, – но сегодня тут был тот мужик от Спенсеров, Трэвис, и пока я от него не избавился…

Он резко начал глотать воздух, и его лицо на мгновение судорожно застыло – под маской ледяного пота оно выглядело как растрескавшийся фарфор.

– Сказать, что он патологический болтун – это ничего не сказать, – закончил Лукас с усмешкой.

Он бросил быстрый взгляд на дисплей на стене и сделал нетвердый шаг к дивану. И добрался до него ровно в тот момент, когда ноги подкосились. Он тут же запустил руки в волосы и склонил голову к самым коленям. Потрясенный Стэффорд следовал за ним. Преодолев отвращение, которое в нем вызывал тяжелый кислый запах пота, он положил руку на плечо Лукаса… но тот увернулся от прикосновения, будто оно было невыносимее всего остального, что с ним происходило. Стэффорд снова слышал его резкое прерывистое дыхание.

– Лукас, – настойчиво произнес он, когда его лучший переговорщик снова был в состоянии слушать. – Где твои лекарства?

Он невольно начал обращаться на «ты».

Лукас неловко выпрямился. Его лицо приняло пустое, изможденное выражение.

– Нет, – пробормотал он.

И снова взглянул на часы.

– Не говори мне, что у тебя ничего нет! – Стэффорд прошел мимо него к столу и, пересиливая себя, открыл верхний ящик.

Он ни разу в жизни не копался в вещах своих людей, но ситуация была исключительная. Он был почти уверен, что тут же сверху будет лежать пачка анальгетиков. Но увидел там лишь обычные канцелярские принадлежности, расположенные с некоторым неуважением к порядку.

Над портфелем Лукаса из синей замши он сомневался чуть дольше. Наконец взял его и отнес к дивану.

– Тут есть что-нибудь?

Лукас повернул к нему скривившееся лицо. В его глазах появилось выражение, от которого у Стэффорда по спине побежали мурашки: неописуемая смесь надежды и полного отчаяния.

– Они тут?

Когда ответа не последовало, Стэффорд положил портфель ему на колени и открыл магнитные замки. В тот момент Лукас схватил его за руку.

– Я не могу, – забормотал он. – Не доставай. Прошу тебя, не испытывай меня.

В следующие несколько секунд Лукас сжал ему руку до невыносимого, пока не понял, за кого держится. С видимым усилием он расслабил сжатые пальцы и пошарил в поисках своей разодранной руки. Но Стэффорд еще долго ощущал на запястье ледяное прикосновение, будто на нем осталось эхо невообразимой боли.

Он схватил портфель и высыпал его содержимое на пол. Там были бумаги, ежедневник, ӧссенский трансмицелиал и весьма профессионально выглядящий журнал об астрофизике. К тому, что он знал о Лукасе, не относился лишь черный кожаный портсигар. Стэффорд поднял его и открыл.

В нем он увидел инъекторы в пластиковой упаковке: из десяти не хватало трех.

– Как это делается?

– Я сам, – сказал Лукас.

Стэффорд без малейшего подозрения отдал ему упаковку. Лукас взял ее, наклонился вперед и засунул ампулы глубоко в дырку между диваном и полом. Притом как тряслись его руки, сделал он это неожиданно быстро.

– Ты что творишь?!

Лукас поднял глаза. Теперь в них было лишь отчаяние, чистое и без примеси.

– Прости. Там иглы. Мы не можем из-за них драться.

Стэффорд мысленно ругал себя. Лукас был чертовски находчив, и он это знал, но на такую примитивную уловку он попасться просто не мог. Хотя – разве можно такое предугадать?

– Почему ты не сделаешь укол?

Тело Лукаса сотряслось в новом приступе боли.

– Не хочу, – выдавил он упрямо, когда снова смог говорить.

Его глаза поднялись к дисплею.

– Еще немного.

Пот лился по лицу, но он даже не пытался его вытереть.

– Редко это длится… дольше двух часов.

Два часа. Стэффорд сухо сглотнул. Два часа, незаметное мгновение, которое можно проморгать, если только его не наполнят – как там было? – тьма и скрежет зубов. В нем все сжималось от мысли, как Лукас остается один на один с этим неизмеримым отрезком времени. Вокруг никого и ничего, а он бесславно и безнадежно снова и снова ведет этот неравный бой.

– Это не ответ. Почему ты не сделал укол с самого начала?

Лукас усмехнулся и покачал головой. Он вжался в диван, и его руки метнулись к вискам, надавили на них так, будто хотели проломить череп, а потом снова сползли на колени. Со смесью усталости и смирения он уставился в потолок.

– Если я начну делать их регулярно, то уже не смогу без них обойтись. – Его голос звучал пусто и плоско, вконец изможденный. – Это смесь алкалоидов, Рой, она вызывает сильную зависимость. Ничего сильнее уже нет.

Такая прямая констатация факта потрясла Стэффорда.

– Неужели в наше время не существует средств…

– Конечно же, существуют, – выдавил из себя Лукас. – Я могу лечь в хоспис… меня подключат к электродам и… следующие три месяца… буду смотреть порнофильмы.

Если б не скривившееся лицо, Стэффорд был бы готов поклясться, что Лукас смеется.

– Но я все же не отдам свои кровно заработанные деньги разработчикам виртуала.

То есть он выбрал это. Стэффорд смотрел, как тело Лукаса мечется, будто пытается убежать само от себя.

– Могу ли я как-то тебе помочь?

– Ты мне помогаешь больше всех… не выгоняя меня отсюда. Это очень великодушно, Рой. Не будь у меня этой работы… все было бы куда хуже.

Стэффорду показалось, что вразрез с этими словами он увидел в глазах Лукаса проблеск насмешки. Он оцепенел: разве мог Лукас догадаться, что в нем как раз зарождалось решение отказать ему в дальнейшей работе в Совете? «Отказать» – какое лицемерие так это называть! Своим замечанием Лукас усложнил дело, если не помешал ему.

Зазвонил телефон. Лукас начал подниматься, но его шеф уже стоял у стола.

– Стэффорд, – рявкнул он в трубку.

Несколько мгновений он слушал голос в телефоне с напряженным лицом.

– Госпожа Хильдебрандт, у вашего брата…

Он не закончил. Брат госпожи Хильдебрандт в ту же секунду подскочил с дивана и в три нетвердых шага очутился у стола. Трясущейся рукой он потянулся за трубкой и вырвал ее из руки Стэффорда.

– София? – Легкий тон его голоса резко контрастировал с белым как мел лицом. – Прости, прямо сейчас у меня… кое-какая работа. Что? Нет, что ты. Я позвоню.

Его рука тряслась так, что он не мог положить трубку обратно. Стэффорд аккуратно взял ее и положил за него. Затем подставил стул, и Лукас тяжело на него упал.

– Почему ты ей не расскажешь об этом?

– А зачем? – пробормотал Лукас.

Он схватился за край стола. Его потные ладони оставляли на стекле мокрые отметины.

– Она ведь в конце концов узнает.

– В конце концов… – начал Лукас.

«В конце концов – значит, после твоей смерти, – подумал Стэффорд. – Прозвучало бестактно, да?»

– …я, конечно, не скрою, что мертв, – договорил Лукас. – Но выносить это бессилие для нее было бы хуже.

«А для тебя?» – вновь подумал Стэффорд. Излишний вопрос.

– Ты кому-нибудь еще говорил, Лукас? Кроме меня?

– Своей… бывшей девушке. – Лукас снова усмехнулся. – Если хочешь потерять женщину, достаточно сказать, что она скоро обнаружит в постели твой труп.

«Как она могла так поступить, как могла бросить его в такое время, паршивая бесчувственная сука». – Стэффорд хотел высказать свое возмущение, но слова застряли в горле. Он так часто думал о том, как хотел бы иметь такого сына, как Лукас. Хотел бы он и теперь, с такой болезнью? Он вдруг почти физически чувствовал рядом с собой смерть: смотрел на стул, на котором сидел Лукас, – и на секунду он показался пустым. По спине пробегали ледяные мурашки от страха. Боже, какой ужас смотреть, как он вот так умирает…

Конечно, если б это был его сын.

Еще повезло – что нет.

А стул, естественно, пустым не останется. Придет кто-нибудь другой, кто освоится на этом месте, будто оно принадлежало ему все время. Кто-то. Оптодиски и скрепки в столе разложит по-своему. Может, даже лучше. Это будет энергичная, обаятельная женщина, как, например, Фиона Фергюссон. Смерть будет от нее совсем далеко. Со стеклянной поверхности стола она сотрет отпечатки пальцев Лукаса и положит под нее стереофото из отпуска с парнем; она должна это сделать, ведь как она сможет тут жить со следами такого конца? И все будет предано забвению. Пропотевшая рубашка Лукаса закончит дни на пыльной полке какого-нибудь базара или в пластиковом пакете Армии спасения, откуда ее с удовольствием выхватит бедняк, у которого не будет другой возможности в жизни носить такую элегантную одежду. И ничего не узнает. Как это вообще возможно, что в каждую ее нить не впишутся навеки эти ужасные секунды, одна за одной? А его замшевый портфель, видимо, получит в наследство сестра. Может, подарит его какому-нибудь любовнику, как и портсигар.

Стэффорд посмотрел в окно.

Забвение.

Вдруг его отвлек от раздумий писк компьютера. Он очнулся и тут же понял, что Лукас уже некоторое время лежит развалившись на столе. Его глаза были закрыты, голова лежала на руке, а другая рука свободно свисала с края стола. И не двигалась. На его лице разлилось пустое чувство облегчения, но совсем не блаженства. Он не шевелился, будто уже…

Но прежде чем Стэффорд успел испугаться, Лукас со всхлипом вдохнул и потихоньку поднял голову. Потянулся к клавиатуре и принял пару сообщений – среди них были и те, которые писал Стэффорд. Потом взял со стола листок, на котором были нацарапаны какие-то часовые данные, и посмотрел на дисплей на стене.

– Ровно сто двадцать пять минут. Как я и говорил, – забормотал он и оглянулся в поисках портфеля.

Хотя и не следовало, Стэффорд подошел и собрал с пола рассыпанные вещи.

– Ты не должен, Рой, – произнес Лукас, но портфель взял и открыл ежедневник на странице, заполненной записями о времени.

– Ты записываешь, сколько это длится?

– Мне нужны данные для экстраполяции, чтобы знать, когда это случится в следующий раз и как долго продлится, – бормотал Лукас. – Я не могу полагаться лишь на память. Странно, как боль искажает восприятие времени.

Его голос был так наполнен усталостью, что его трудно было понимать.

– Было бы слишком просто… лгать себе.

Пока он писал, Стэффорд аккуратно отодвинул диван – это было несложно, он стоял на колесиках, – и достал шприцы Лукаса. Тем временем Лукас закрыл ежедневник. Он сидел апатично, сгорбившись, будто теперь, когда все закончилось, его полностью покинули силы. Стэффорд подал ему упаковку, но Лукас ее даже не коснулся. На его лице промелькнуло выражение такого отвращения и брезгливости, будто ему дали мертвую крысу.

– Лукас… – Стэффорд откашлялся.

Он хотел сказать что-нибудь обнадеживающее, что-нибудь, что бы дало ему новые силы, но в голову приходили только клише. Он раздумывал, может ли позволить себе хотя бы коснуться его плеча в знак утешения.

– Не будем об этом, Рой, – сказал Лукас раньше, чем Рой Стэффорд успел что-либо придумать.

Он на секунду замялся, но потом все-таки коснулся упаковки и накрыл ее ладонью.

– Если сможешь, забудь то, что ты видел.

Забвение.

– Никогда, – выдохнул Стэффорд. – Я никогда не забуду о твоей победе.

Он сам удивился, что вообще это сказал, – уже многие годы не бывало такого, чтобы он говорил искренне. Только теперь он понял, что говорит это не ему, а своим собственным сомнениям, которые крутились в голове несколько минут назад. Невообразимой глупости, а также своей собственной смерти. Наконец он понял, что думал на самом деле: «Я никогда не забуду тебя».

Лукас встряхнул головой.

– Победа здесь ничего не значит, – тихо сказал он. – Считаются только поражения.

Он сжал упаковку шприцов в ладони и пальцем коснулся одной из пустых ячеек в пластике.

– Прежде чем использовать этот, я выдержал пять часов. Страшное время, Рой! Но все бесполезно.

Его голос был сухим, полным усталости и выплескивал целый океан безмерной горечи.

– Я все равно проиграл. И проиграю снова. В конце концов использую их все.

Он порылся в портфеле, но не нашел того, что искал. На его лице неожиданно промелькнула тревога. Лукас положил портфель на колени и начал торопливо разбирать его содержимое. Стэффорд понял, что он ищет черный портсигар, который остался забытым на полу.

Когда он подошел к нему и поднял, на пол выпал маленький металлический валик. Внутри что-то хрустнуло.

– Прошу тебя, осторожно! Не открывай! – резко встрепенулся Лукас. – Эту ампулу нельзя ломать.

«Еще какое-то лекарство, посильнее?» – подумал Стэффорд, подняв валик.

Но, увидев лицо Лукаса, он понял, что` держит в руке. Он едва не поддался первой пришедшей в голову мысли – отбросить эту вещь подальше. Как можно дальше.

Лукас ничего не сказал. Стэффорд понял, что специально: пока Лукас молчит – выбор остается за ним. Он мог выразить согласие или возмущение. Он мог начать угрожать, что сдаст его, потому что иметь при себе такое – абсолютно незаконно. Но, прежде всего, он мог делать вид, что ничего не понял. Все это пронеслось у него в голове, и все эти мысли он отверг.

– Должно быть, ужасное чувство – носить такое с собой постоянно, – сказал он.

– Чувство было еще ужаснее, пока мне не повезло добыть это, – констатировал Лукас, и на его лице промелькнула первая едва уловимая улыбка.

Стэффорд медленно положил валик в футляр и отдал Лукасу.

– Лукас, если я могу вам как-нибудь…

– Главное, не смотрите на меня с таким сочувствием, или я тоже начну жалеть себя. – Лукас вернулся к формальному тону автоматически, как и Стэффорд; мгновение близости прошло.

Но потом он вдруг засмеялся и поднял голову.

– Хотя нет, наоборот! – Он щелкнул пальцами. – Сочувствие нужно тут же использовать для представления идей.

Уголки губ Стэффорда дернулись.

– Вы страшный человек, Лукас! Ну, используйте.

– Я отправлял вам доклад о Фомальхиве, в котором…

– Я читал, – прервал его Стэффорд. – Из-за этого я изначально и пришел.

Он задумался.

– Вы правы в том, что мы должны предпринять некоторые меры… но пока я еще не решил, кому это поручить. Лукас, если при таких обстоятельствах вы не захотите участвовать…

Лукас тут же стал серьезным.

– Если бы я не хотел участвовать, я бы не стал писать доклад, – произнес он без сомнений. – Я понимаю, что это представление в ваших глазах не сыграло в мою пользу, но все равно считаю, что Совет выиграет от того, что переговоры буду вести я.

Решительным движением он смахнул черный валик в портсигар, бросил его в портфель и встал с такой энергией, которой Стэффорд после всего, что было, не ожидал.

– Если позволите, Рой, я отойду переодеться. Потом можем обсудить.

– Конечно. Подожду вас тут.

Рой Стэффорд понял, что недооценил Лукаса. Возможно, он был болен, но не бессилен, и дела о Фомальхиве был действительно достоин.

Как и Фиона Фергюссон.

Глава четвертая

Планы без планов

Фиона открыла дверь офиса, вошла и бережно закрыла ее за собой. Перешагнула две тонкие металлические палочки, лежащие скрещенными на ковре. Так. Этим ритуальным действием она закончила свое путешествие на территорию темного недозверя и снова притянула ауру якоря, которая ей все время помогала. На этом аудиенция у Роя Стэффорда была точно окончена.

Правда, если Фиона хотела четко придерживаться инструкций в главе «Магическое обеспечение» из брошюры «Мистические практики ӧссенских монахов», из которой она черпала всю информацию, палочки должны были лежать прямо на пороге; однако она не собиралась рисковать, ведь пока ее не было, их могла забрать уборщица. После этого она бы свою ауру уже никогда не вернула, что ослабило бы ее в астральном мире. Она не может позволить себе ничего, что бы дало темному недозверю и остальным фаллоносцам власть над ней.

Она обернулась, подняла палочки и бережно протерла их антистатической салфеткой. Хоть это и не совсем отвечало изначальным источникам, к сожалению, у нее не было настоящей кожи ящера тӱссӱ, которого она сама бы убила и ободрала, потому что экологи продвинули закон против дальнейшего ввоза некоторых опасных животных в зоомагазины на Земле, а украсть его из зоопарка она не отваживалась. Кроме того, она любила животных и убить хоть одно из них противоречило ее принципам. К счастью, Прастарая ее заверила, что и такой профанный суррогат, как эта салфетка, вполне подойдет, если она ведома рукой с добрыми помыслами.

Фиона вложила очищенные палочки в бархатный футляр, который в свою очередь положила в сумку, и вместо него достала расческу и помаду. Она хорошо все рассчитала. До конца рабочего дня оставалась пара минут. Если все удачно повернется, Рой Стэффорд начнет предпринимать что-то лишь утром, а это значит, что у него будет целая ночь, чтобы поразмыслить о ее предложении. Потому ей стоило бы из дальновидности остаться на работе сверхурочно, если вдруг он ей позвонит. Это дело того стоит.

Она причесалась. Поправила макияж. После чего сидела перед включенным компьютером, но делать ничего не могла. «Господи, у меня так много работы, – сетовала Фиона мысленно. – Я могла бы хоть прочитать кучу комментариев, если не что-нибудь другое, – так почему я трачу время?» Но ее мысли уносились куда-то, и она не могла их сдержать. Каждую среду люди собирались в лардӧэне уже в пять. Мысль, что ее там не будет, была невыносимой.

Странно. Ведь она сознательно спланировала, что сегодня туда не пойдет. «Это дело того стоит», – повторяла она целый день.

Еще утром она была согласна с этим утверждением.

В двери показалась голова Элис из архива анкетных отчетов.

– Пока, я побежала! Ты что тут делаешь? Не идешь сегодня заниматься?

– Много работы. – Она всем наврала, что ходит в фитнес-центр в понедельник и в среду – чтобы в эти дни ее не пытались звать выпить кружечку после работы; но правдой это было лишь наполовину. В фитнес-центр она ходила в понедельник.

«Почему я вообще об этом лгала? – подумала Фиона, помахав Элис и оставшись вновь одна. – Конечно, из-за удобства, чтобы не выдумывать каждую среду новые оправдания, но это ненастоящая причина. Почему у меня такое стойкое чувство, что людям, привязанным к этому миру, пустым, как эта девушка, нельзя даже догадываться, чем я на самом деле занимаюсь в среду вечером?»

Но ответ вытекал уже из того, что ей когда-то открыла Прастарая:

– Все они лишь тени теней, танец мимолетности, туман на ветру. Уррӱмаё.

Неудивительно, что Фиона старалась сохранить это в тайне: «Туман ненавидит Солнце, как и Луну. О своих делах нельзя говорить никому ни слова».

Минуты медленно капали в пустоту. Шаги и голоса в коридоре как волны поднимались, спадали, а затем исчезали. Фиона так нервничала, что даже принялась неосознанно грызть ногти – а ногти ее были идеально ухоженными, по последней моде покрытыми золотистым дрӱэином и при комнатной температуре такими твердыми, что она чуть не сломала зуб.

«Вечер, среда.

Они уже собираются, а меня там нет».

Она снова порылась в сумке и достала другой бархатный мешочек. В нем было несколько камней. Фиона выбрала аметист, потому что он успокаивает душу и оказывает гармонизирующее влияние. Прастарая лично выбирала ей каждый камень: кроме аметиста, она также посоветовала сердолик, яшму, гематит и турмалин, потому что именно они в случае Фионы отвечают каждому ӧссенскому харӧкӱну. Аметистов Прастарая отбросила в сторону сотни, пока не нашла для Фионы тот самый, но находкой своей была довольна. Она говорила, что это очень сильный камень, исключительный экземпляр своего вида, с ясной и отчетливой аурой, который Фионе идеально подойдет. И стоил он двести кредитов, но Фиона не жалела. За качество нужно платить.

Она сжала аметист в ладони. Но даже его гармонизирующая аура в этот раз не смогла избавить ее от раздирающего внутреннего беспокойства. Фиона, сама того не замечая, встала и начала ходить туда-сюда по офису.

«Шесть часов. Разговоры в кулуарах утихают. Все призванные и избранные проходят в глубь лавки и спускаются по ступеням. Обычные посетители туда никогда не попадут.

Там сердце всего.

А сегодня оно бьется без меня».

Она сидела и стучала по столу дрӱэиновыми ногтями. Полседьмого. Без пятнадцати. Теперь из офиса точно можно уйти. Уже не казалось возможным, что спустя почти два часа после конца рабочего дня позвонит Стэффорд: он ведь о ней вообще не знает. Но… зачем же так спешить? Уже некуда. Разум говорил ей, что, даже если она выйдет прямо сейчас, из всей встречи застанет не больше чем последнюю четверть – и из-за этого не стоит ехать через весь город. Но что-то в ней отчаянно боролось с голосом разума. «Даже пять минут того стоят! Одна лишь минута! – Она тряхнула головой. – Ну нет, что бы я там делала так поздно? Кроме того, ведь ничего страшного. Я не обязана быть там каждый раз! Соберусь и поеду прямиком домой. Хотя бы вечер свободный будет». Но просто собрать вещи и выйти за дверь у нее не вышло. «Вот только… я должна была там быть».

В ней усиливалось странное чувство. Она знала, что это просто неправда – что Прастарая ее не ждет и что люди, которые там собираются, обойдутся и без нее; но при этом у нее не было сил сопротивляться. Она стояла перед компьютером, охваченная нерешительностью.