Обречённый на одиночество. Том 1

Чужеземец стал уставать. Удары его становились слабее, движения – медленнее и монотоннее.

Муоца выставил щит против направленного в голову меча и, изловчившись, со всей силы нанес ответный удар в шею. Голова врага повисла на тонкой коже, из вен брызнули обильные струи крови и… на землю рухнула первая жертва жестокой битвы.

Муоца поднял окровавленный меч.

– Арс-вай!

– Арс-вай! – восторженным ревом отозвалось войско на победу своего предводителя.

Муоца вернулся к ликующим нахам, развернулся в сторону ощерившихся пиками шеренг врагов и поднял меч над головой.

– Арс-вай! Бейте врага, к,онахи! На колени его! Арс-тох!

Нахи начали древний боевой танец.

Каждая г,ера выстроилась в свой круг, и над затаившимся в ожидании кровавой бури полем прогремела разноголосая песнь во славу могущественного бога войны Арса. «Арс-вай! Арс-тох! Б,ав! Б,ав17!» – вырывался боевой клич из тысяч глоток. Грохот мечей, с неистовой силой бьющихся о щиты, стоял над полем брани. А молодые воины, выстроившиеся позади основных г,ер, во всю мощь били в яппары18, гром которых напоминал небесные раскаты.

Таинственный ритуал нахов, сопровождаемый выкриками тысяч молодых глоток, ввергал врага в ужас. Чужеземцам казалось, что этот едва известный им, и то только по рассказам старых воинов, народ просто жаждал их появления в своих пределах, что предстоящее сражение для них – самое желанное пиршество. Этим странным людям не терпелось поскорее начать необузданное веселье, насытить изголодавшееся чрево свое вражеской кровью. В души многих чужеземных воинов закралось в тот час сомнение в своей непобедимости. Вдобавок ко всему, беспрерывно нападавшие накануне немногочисленные г,еры нахов не дали им ни часу отдыха после изнурительного морского перехода. Каждая крона, каждый ствол вековых деревьев, каждая возвышенность и даже овраг изрыгали стрелы. Они летели отовсюду, пронзая воинов, пытавшихся даже в этой ситуации держать строй. Зловещий свист смертоносных стрел и свирепый гул бессчетного множества гортанных голосов, доносящихся, как им казалось, даже из-под земли, сопровождали их с того самого часа, как они ступили в эту ощетинившуюся против них страну. А ночью нахи с гиком и свистом врывались в их лагеря, наводя дикий ужас даже на бывалых воинов, многое повидавших на своем веку, и тут же, словно призраки, исчезали в темноте, успевая за эти недолгие мгновения отправить щедрые дары ненасытному Аиду, самому мрачному богу пришельцев.

Предельное напряжение, в котором они пребывали уже более двух суток, вконец измотало захватчиков. Эти известные всему миру искусные и отважные воины желали сегодня не победы и воинских почестей, не славы и богатых трофеев, даже не покорных рабов и услужливых наложниц. Нет. Каждый из них мечтал только об одном – дать отдых гудящему от усталости телу.

А боевой танец нахов разгорался все сильней. Не прекращая выкрикивать боевой клич, они поочередно выскакивали в круг, соревнуясь в ловкости и искусстве владения оружием. Ритмичные удары мечей о щиты, сопровождаемые подстроившимися под их такт яппарами, и неистовый бег по кругу доводили их до запредельного состояния, когда тело и душа сливаются в экстатическом исступлении. И тогда… тогда и боль – не боль, и кровь – не кровь, и смерть – не смерть. Все – благо! Все – жизнь! И жизнь – все!.. Враг рвется к твоим святыням, вознамерился осквернить твою землю, твой очаг. Это в его духе. А если этот враг все еще жив – это неестественное в самом сердце естества! Это оскорбление достоинства наха, его Отчизны, его верований! Это чья-то ошибка, исправить которую нахи просто обязаны! Такова воля Неба – приговор для одних и благословение для других!

…Над войском прогремел громоподобный рык Муоцы:

– Арс-вай! Арс-тох! К,онахи, накормите презренное воронье плотью такого же презренного чужеземца! Только победа! И да выживет только тот из врагов, кто рухнет на колени пред нашей истиной! Б,ав!

Войско нахов ринулось в атаку. Строго следуя плану своего предводителя, собранные в центре атаки шишалой острым клином врезались в ряды неприятеля. Звон металла, победные крики и стоны раненых слились в нарастающий гул, словно над полем боя настежь открылись двери огнедышащей преисподней.

Муоца понимал, что он объявлен военным бяччой не по причине какой-то его исключительности и не потому, что в стране нахов не нашлось отважного воина, более достойного этой чести. Наверное, у Совета Страны были на то свои причины. И главная из них могла заключаться в том, что Муоца не раз бывал в тех краях, откуда пришел завоеватель, и был не понаслышке знаком с его образом жизни. Но предводитель выстроившихся сегодня на поле брани нахов знал и другое – что он, Муоца, всего лишь один из многих соплеменников, способных возглавить войско в любом сражении и в любом походе. Его гибель никак не могла повлиять на исход битвы. Опытные г,еранчи уже не нуждались в чьих-либо советах, вся картина предстоящего боя от начала и до самого конца была не раз прокручена ими в своих головах, все действия были согласованы друг с другом. Не было никакого сомнения в том, что свою задачу каждый из них обязательно выполнит, чего бы это ни стоило. Каждый из них мог в любой момент заменить предводителя и довести сражение до победного конца. Именно поэтому Муоца не стал задерживаться на ближайшей возвышенности, где для него был разбит шатер. Он с самого начала боя бился в первых рядах, и это вдохновляло его воинов, придавало им дополнительные силы.

В разгар сражения Муоца и Азни оказались рядом. Легендарная воительница вместе со своими соратницами молнией носилась среди врагов, осыпая их разящими ударами. Взгляд бяччи, полный беспокойства за нежную Азни и восхищения доблестной зарговзой, на какое-то мгновение выхватил и навсегда отпечатал в памяти образ этой необычной девушки. О Небо, как же она была красива и сколько же в ней было отваги! Как же ей шло это изящное боевое одеяние, как же искусно двигался клинок в ее руках и как же ей была к лицу эта лихая дерзость! О женская красота, сколько же в тебе манящей, завлекающей силы!.. О Женщина, как ты прекрасна! И на людях, и у очага! И в девичьем убранстве, и с младенцем на руках! И в ярком свете дня, и в волнующем полумраке таинственного вечера! Как ты прекрасна всегда… даже с острым клинком в руке, вместо более естественного для нее нежного цветка!.. Скажите, друзья, как, ну как жить такому к,онаху, как Муоца, если рядом не будет такой спутницы, как Азни!? Скажите, как? И если ее нет, зачем тогда вообще жить?! И стоит ли называть жизнью ту тоскливую пустоту, в которую она превращается, если рядом с каждым из нас нет своей Азни!? Ну а Муоца? А Муоца обязательно завоюет сердце этой прелестной воительницы. И руки ее тоже добьется! Даже если для этого ему придется стереть в пыль самые высокие в мире горы и повернуть вспять самые быстрые в мире реки! Как же все это легко и просто, если вознаграждение за такой ничтожный подвиг – лучезарная Азни!

…Окружая рассеченное на две части войско противника, в бой вступила конница нахов. Их внезапное появление вызвало панику. Неуправляемое уже войско захватчиков в беспорядке металось из стороны в сторону, пытаясь найти брешь в сужающемся вокруг него смертоносном кольце…

К вечеру все было кончено.

Враг, возжелавший завоевать этот благодатный край и поработить живущий здесь с незапамятных времен вольный народ, в первом же сражении потерял большую часть своего войска. Многие его воины остались лежать на поле брани, другие оказались в плену и лишь незначительная часть сумела-таки добраться до своих кораблей и отчалить от этого проклятого для них берега…

Следующий после сражения день был тяжелым – нахи прощались с героями, сложившими свои головы в праведном бою. Но не было в этом священном ритуале ни заволакивающей глаза печали, ни рвущей сердце тоски. Только гордость! Гордость за соплеменников, имена которых жрецы высекут на камнях замысловатыми рисунками – чтобы ни время, ни бури не стерли из памяти потомков их героические деяния! Души этих счастливцев, на зависть тем, кого Небо не наградило вчера такой честью, уже восседали в кругу великих предков и с этого заслуженного пьедестала наблюдали за земной суетой сородичей. Они будут вечно наслаждаться благодатной милостью Селы в его щедрых и богатых садах, раскинувшихся в синих далях бездонного неба. А по ночам лунными тропами будут спускаться к своим очагам, чтобы оберегать их от чуждых ветров. И потомки знают, что души умерших должны слышать у родных очагов только благородные и праведные речи…

А потом наступило время праздновать победу. Нахи предались веселью. В благодарность за великую милость, проявленную к ним, дети Турпал Нохчо приносили жертвы Селе и Арсу. Было забито множество скота. В каждой крепости, в каждом селении устраивались обильные пиршества. Народ ел, пил, веселился… И боевыми танцами возносил славу богам – покровителям нахов…

Предводитель войска Муоца предстал перед Советом Страны.

– Враг разбит. Захвачено в плен более тысячи его воинов. Военная добыча доставляется на площадь Мехкан Пх,ёха19. Наши павшие воины с должными почестями погребены в родовых склепах рядом с останками предков. Слава им во все времена! Следуя обычаю, я слагаю с себя полномочия военного бяччи.

Немногословные, мудрые старцы склонили головы в знак признания заслуг Актин Муоцы и благодарности за слова его и дела…

– Актин Муоца, – торжественно произнес Ачакан Ташта от имени Совета Страны, – ты выполнил свой долг перед нашими богами, перед отчизной и нахами! Честь и суть звания Военного Бяччи Нахов ты сохранил незапятнанными.

…Через неделю после победы друзья ввели Азни в башню Муоцы. К,онах и красавица, воин и воительница – достойные потомки благородных предков – соединились в священном браке… Чтобы род Турпал Нохчо не прерывался! Чтобы не погас огонь в очаге! Чтобы жизнь продолжалась – наперекор всем войнам!

Девять месяцев спустя, день в день, появился на свет Болат – первенец счастливой четы. Обрадованный столь щедрым даром Небес, Муоца устроил состязания наездников и турнир для воинов. Он разослал гонцов с приглашением на праздник во все крепости и селения земли нахов. Победителей ожидали в качестве призов чистокровные скакуны, воинские доспехи тончайшей работы и оружие, изготовленное лучшими мастерами. Много славных удальцов показали народу свое воинское искусство, силу и ловкость. Старцы, восседавшие на почетных местах, с удовлетворением наблюдали за состязаниями, вполне довольные молодыми сородичами.

И только Ташта, старый Ташта, сиротливо сидел в стороне, изредка бросая отрешенный взгляд на веселящихся соплеменников. Он был погружен в глубокое раздумье. Счет его дням на этой земле подходил к концу, и старец это знал. Но нет… конечно же, нет! Не страшился Ташта смерти. И не бегал от нее никогда. Она столько раз вставала на его пути, пытаясь заслонить своим мерзким видом все то, что дорого и мило человеку. Она столько раз смотрела ему в глаза, стремясь наполнить его душу ужасом безысходности. Да и сама смерть, привыкшая мучить жертву, кидая ее из ледяного озноба в пылающий жар, каждый раз с наслаждением взирающая на агонию несчастного, переступающего последнюю черту между сияющей явью и бездной неизвестности, – эта самая смерть тоже знала, что Ташта не обращает никакого внимания на ее кривые гримасы и что этот человек всегда будет равнодушен к ней, в каком бы ужасающем обличье она не представала перед ним. Нет, не было под этим небом ничего, что смогло бы заставить дрогнуть отважное сердце, бьющееся в груди легендарного Ташты…

Старца, бесстрашным львом прошедшего по нелегким тропам жизни, терзало совсем другое.

Ташта движением посоха подозвал юнца, который оживленно обсуждал что-то со своими сверстниками, и послал его за Муоцой.

Хозяин торжества не заставил себя ждать и вскоре предстал перед старцем.

Ташта привстал, приветствуя молодого человека.

– У меня к тебе важный разговор, Муоца.

– Может, пройдем под навес, Ташта? Там прохладней и шума меньше. Да и обедать пора.

Старец покачал головой.

– Нет, Муоца, нам надо съездить в одно место… Не хотел я отрывать тебя от веселья с верными друзьями да дорогими гостями, ведь это твой праздник. Но… чувствую, время на исходе. Боюсь не успеть. Конец моих земных дней уже близок, поэтому давай-ка поторопимся. Нас с тобой ждет Туш-Лам. Ты, должно быть, слышал о священной пещере на склоне этой горы?

Молодой человек кивнул.

– Я должен поговорить с тобой о важном деле. Сделать это нужно в той самой пещере.

Муоца поднял на старца удивленные глаза.

– Туда же один день пути… Да еще все время в гору… Это и для молодых-то изнурительно, а вам, в ваши-то… – покачал он головой. – Вы выдержите?

– Выдержу, – улыбнулся Ташта.

Старец провел рукой по белоснежной бороде, встал во весь рост и с каким-то юношеским озорством попытался расправить согнутые долгими годами плечи. Впрочем, получилось это у него довольно неуклюже, что вызвало добрую улыбку на лице молодого человека.

Ташта сел и тяжело выдохнул:

– Да-а, силы уже не те. Но ты не беспокойся за меня… Не так уж и плохи дела у старого Ташты! Вели подготовить нам двух коней, да самых резвых.

Кавказ…

Кавказ, ярко наряженный, словно невеста на свадьбу, но своенравный и дикий, как необъезженный конь, во всей своей красе раскинулся у подножия Туш-Лама. Обогретая летним солнцем нежная зелень медленно покачивалась на легком ветерке. Вековые дубы и буки… кокетливые и стройные, словно юные девы, белоствольные тополя… дикие груши, плодами своими заменявшие нахам хлеб в неурожайный год… красная ольха и мягкая липа… Выросшие в дикой свободе огромные деревья с переплетенными мохнатыми кронами, связанные паутиной лиан… Одно тело, единая судьба… В этом общем для всего живого доме жили и благоденствовали разнообразные звери, которые в других краях встречались только самым удачливым охотникам; здесь водились птицы, от вполне обычных до самых редких и таинственных, которым, казалось, место не в реальном мире, а только в волшебных сказках. Крик… свист… уханье да перепевы…шелест-шорох-треск… Нереальная реальность. Сон наяву… Возродившаяся легенда. Оживший миф… Девственные леса Кавказа, полные неизведанных тайн и сулящие неожиданные встречи – как радостные, так и горькие…

В густых лесных чащах и сырых ущельях не раз пересекались пути беспечного человека и ужасного алмаста20. Немало было среди нахов опытных охотников, хитростью или в открытом бою бравших верх над этим огромным чудищем. Но много было и тех, кто оставался лежать бездыханным после встречи с кровожадным гигантом. Тяжелая рука алмаста, его острые зубы и каменная грудь не оставляли обычному человеку никаких шансов на благополучное возвращение под своды своей башни. На победу же в схватке с этой живой скалой мог рассчитывать только богатырь, обладающий хитростью и недюжинной силой… А когда алмасты выходили на опушку подступающего к селению леса и, рассевшись в круг, заводили свои заунывные причитания, предвещающие близкую беду кому-нибудь из аульчан, башни и сакли горцев наполнялись печалью. «О несчастный х,анех, сын минеха из рода синеха21, вот и к тебе постучалось горе. Вот и для тебя настал час прощания с этим прекрасным миром… И не стар совсем, и жизнью не насытился… И сыновей не женил, и дочерей не проводил… Не суждено тебе было видеть, как взрослеют твои чада… – рыдали алмасты, вновь и вновь повторяя свои зловещие пророчества, словно боясь, что их скорбная весть не дойдет до слуха обреченного. – О несчастные, беззащитные дети, как же вам теперь жить без заботливого кормильца, без его защиты?! Кто вас теперь призреет?! Зашатались стены вашей башни, обвалилась крыша вашей сакли… О Сегалла, разве заслужила ты вдовий наряд в твои цветущие годы?! Не услышать тебе больше теплого слова от любимого, не почувствовать на себе его ласковый взгляд. Ты – прекрасная Сегалла, верная жена и любящая мать – разве заслужила ты такую несправедливость всесильного Неба?! Разве заслужила печальную долю вдовы, которую до конца дней будут сопровождать только жалостливые взгляды?! О горе, о несчастье!..» Услышав из уст алмастов свое имя, человек в тот же день начинал готовиться предстать перед Селой. Отдавал последние распоряжения домочадцам, просил прощения у членов семьи, близких и знакомых, у всех, кого словом или делом, вольно или невольно мог обидеть… И через несколько дней бренное тело его занимало свое место рядом с иссохшими останками предков в печальном пристанище – родовом склепе…

А как же много было… Эх! Как же много было тех, кто раз и навсегда потерял голову от взгляда рыжеволосой лесной красавицы! Кто бродил по лесным чащам, лишенный рассудка муками души, не в силах забыть ее сияющий лик, ее манящий стан и умопомрачительные формы. Страстно мечтая еще раз, еще один единственный раз, увидеть девушку; еще раз бросить всего себя под обжигающий взгляд этих огромных похотливых глаз; еще раз нырнуть в глубокий, дурманящий поток между жизнью и смертью; и напоследок… последний раз в жизни… содрогнуться всем телом и испустить из этого тела дух, так и не найдя в себе сил высвободиться… Нет! Не то!.. не желая высвободиться из обволакивающей власти столь сладостного наслаждения!? А сколько было тех, кто блуждал от горы к горе, от чащи к чаще, словно учуявшие по весне самку майские жуки, опьяненные терпким запахом роскошной косы лесной девы22, обреченные вечно скитаться, не находя удовлетворения ни в чем другом!? И не было, друзья мои, не было человека, сумевшего излечиться от этого тяжкого недуга.

Сочная трава на редких просеках, напоенная досыта обильными дождями, согретая щедрым солнцем, обласканная теплым прозрачным воздухом, всегда была для уставшего охотника приятнее и мягче шкуры медведя, расстеленной у домашнего очага. Нежные к мирному гостю, словно материнская рука, и безжалостные к злодею, как месть кровника, древние кавказские леса во все времена оставались для нахов надежным пристанищем, а для врагов – неприступной крепостью. И потому дети Турпал Нохчо оберегали их, как родовой очаг, который должен гореть вечно…

Путники остановились у подножия священной горы. Молодой человек расседлал коней, стреножил их и отпустил на небольшую поляну с густой травой. Ташта жестом пригласил спутника следовать за ним и с непонятно откуда взявшейся суетливостью пошел вперед. Закинув за плечо переметную суму с вяленым мясом, сыром и ячменным хлебом, этими нехитрыми дорожными яствами горца, Муоца последовал за старцем.

Самый искусный следопыт не нашел бы в этом диком уголке нахских гор ни единого признака пребывания человека. Лес, не знавший топора, травы, не видавшие косы, валуны, не испытавшие силу молота, – все первозданно и естественно, чисто и безмятежно. Муоца был обучен знаменитыми охотниками и жрецами читать лес так же хорошо, как и лица людей. Но, как ни силился, он не смог зацепиться глазом за какую-нибудь примету, которая указывала бы направление, по которому следовало идти, будь то выступающий из-под земли камень, необычное дерево или же что-то рукотворное. Муоца никак не мог понять, как старец, который шел вперед довольно скорым для своих лет шагом, ориентируется в этом однообразном покое буйной растительности. Молодому человеку было хорошо известно – даже такой заслуженный к,онах, как Ташта, был редким гостем на этой горе. Ступать на Туш-Лам и беспокоить души покоящихся в ней предводителей нахов старейшинами народа дозволялось лишь в крайнем случае – если на страну надвигалось бедствие, подобное недавнему нашествию чужеземцев или же назревал раскол среди самих нахов и возникала необходимость посоветоваться с испытанной веками мудростью предков, сверить свои дела и помыслы с их нетленными заветами. Нет, Ташта определял маршрут не по каким-то внешним приметам – их просто не было. Его вело что-то другое… Муоца определил эту неведомую силу как таинственное, не всякому знакомое внутреннее чутье, связывающее благородную сущность старца с духом Туш-Лама…

Вскоре дошли до самой пещеры. Муоце понадобилось некоторое время, чтобы освободить вход от кустарника и огромных листьев папоротника. После долгих молитв Ташты, оба вошли внутрь.

Пещера была широкой, с высокими сводами. На одной ее стене висело разнообразное оружие, на противоположной – старинные боевые доспехи к,онахов и мехкарий. Хотя света поступало мало, в пещере было достаточно светло. Тяжело покачивающаяся сырая паутина и свисающие со свода пещеры летучие мыши свидетельствовали о том, что здесь давно уже никто не бывал. В глубине пещеры Муоца заметил плотно закрытую медную дверь. Ни ручки, ни какого-либо замка на двери не было.

Молодой человек, впервые попавший в святая святых нахов, в их духовную кладовую, чувствовал, что сегодня для него откроется какая-то великая тайна. Может даже быть, наступает самое главное событие в его судьбе, которое обнажит перед ним суть всех символов, окружающих жизнь наха от рождения и до самой смерти, вооружит его ум ключами от смыслов… и он, наконец, сможет понять замысел небес, предопределивших каждому человеку время и место его земной жизни; поймет свое предназначение – главный вопрос всех мыслящих людей во все времена! И как ни хотелось Муоце поскорее услышать откровения старца, все же он сознавал, что не должен торопить его своими вопросами. Все, что нужно, Ташта расскажет и без его расспросов. Разве не для этого он привел его на эту священную гору?

Муоца вышел из пещеры и вскоре вернулся с большой охапкой листьев лопуха. Тщательно протерев пыль с большого камня, напоминавшего скорее трон презревшего роскошь и уют сурового властителя, нежели место для отдыха, он застелил его лопухом и пригласил старца присесть.

– Отдохните, Ташта. Вы, должно быть, утомились. Мы с вами проделали нелегкий путь.

Старец тяжело присел.

– Оказывается, Муоца, когда наступает время покидать этот мир, душа и память человека обретают божественную прозорливость, и перед ним вырисовываются ясные картины того, что было сокрыто до сего часа. Сознание разрывает оковы времени и вырывается на волю из кокона земной ограниченности. Покоящееся под пылью столетий прошлое и двоящееся в глазах далекое будущее в одно мгновенье превращаются в непреклонное настоящее. Много светлого, доброго и поистине праведного предстает взору. И радость, и смех, и любовь. Но эта сияющая картина очень скоро тускнеет, так и не успев насытить взор, ибо в тот же час рядом выстраивается бесконечная вереница бед и несчастий. Горе… слезы… ненависть… И сердце наполняется неизбывной печалью… Зло… Как же, Муоца, как же оно разгуляется по земле нахов, сколько мук и страданий принесет оно нашему народу! Без мудрой отеческой опеки старцев, без верных друзей, готовых разделить тяжкую долю, без надежных товарищей, которые стали бы рядом… В полном одиночестве придется нашим потомкам противостоять наступающей на них огромной несправедливости, бескрайнего моря жестокости и лжи, которое накроет все вокруг и всей своей богопротивной массой накатит на нашу землю. Со всех сторон ринутся на Кавказ враги, пытаясь свести со света семя Турпал Нохчо. К,онахи будут удивляться этому напору, не понимая, что же они сотворили такого страшного и непростительного, что весь этот мир с такой ненавистью набросился на них. И мудрые старцы будут ломать голову, не находя ответ на этот вопрос. Но как же много пройдет времени, Муоца, сколько же прольется крови и сколь великое множество благородных сердец разорвется от горя, пока они найдут тот единственно верный путь, который ведет к спасению…

Ташта был не из тех, кто позволял своему языку вести пустые разговоры. Всегда и везде – и на людной площади, и в кругу родных – из его уст исходила только мудрость. Поэтому Муоца затих, внимательно слушая своего наставника, стараясь запечатлеть в памяти каждое его слово.

Старец долго молчал, закрыв глаза и погрузившись в свои мысли. Боясь помешать ему, Муоца почти перестал дышать.

– Сегодня, Муоца, нахи живут вполне вольготно. Не о высоте и мощи наших башен говорю, не об изобилии у очага и в хлевах. Достаток во все времена зависел только от самого человека, его упорства и трудолюбия… Не о том речь. Я о другом. Народ почитает и соблюдает древние законы, в обществе есть согласие и взаимоуважение. Наши юноши и девушки как зеницу ока берегут священные традиции нахов. Нет мужчины, который купил бы себе долгую жизнь, заплатив за нее своей честью. Каждый заботится о своем и не зарится на чужое, общественное для всех свято. Мы твердо знаем, что человек, который приходит к нам облаченным в боевые доспехи и с закрытым лицом, никогда не может считаться желанным и почитаемым гостем, какими бы сладкими ни были его речи. Есть у нас для таких и слово, и меч. Пока в стране нахов женщины рожают сыновей, почитающих Отчизну, как родителя своего, и в любой момент готовых во имя нее сложить свои головы, мы – свободные люди и великий народ. Нет на земле силы, способной поставить такой народ на колени!