Тридцать один. Часть I. Ученик

Стащив с голема платок, Оливье запихал его в бездонную сумку и пошёл к выходу из хранилища.

Я склонился над объединяющим камнем, прижавшись лбом к рукам. Не хочу в междумирье к жутким хранителям. Разогнувшись, я упёрся ногами в основание гриба и потянул. Бесполезно. Руки застряли намертво.

Свадебные ритуалы, да? Если голем очнётся, я его убью!

– Что со мной? – простонал Евлампий.

Я зло уставился на обескуражено вертящего башкой голема.

– Что тебе будет каменный истукан, – рыкнул я.

– А тебе? – закричал Евлампий. – Тут что шабаш чернокнижников был, от тебя за милю смертью разит!

Я со всей дури потянул руки, но камень держал крепко накрепко.

– Это потому, что меня убили!

– Ты потерял рассудок! – догадался голем. – Мы найдём знахаря…

– Он скажет одно издевательское слово, и я умру, а он заграбастает мою шкуру! Из-за тебя Дарвин проклят, а умру я!

– Так вот для чего завещание, – будто не слыша меня, потёр подбородок Евлампий. – Ему запретили готовить, и он влезет в твоё тело, чтобы опять взяться за старое!

– Плевать! – закричал я. – Ты понимаешь, что я исчезну?

– Да, да, да, – согласился голем.

– Как же, понимаешь, – прошептал я. – У тебя собственной-то жизни нет.

Опустив лицо на руки, я постарался сосредоточиться. Что делать? Как остаться в живых?

– Ты прав, – дрогнувшим голосом ответил Евлампий. – И никогда не было. Меня создали, чтобы служить магам. Я даже возразить им не могу. Ты всё время жаловался на ошейник, а я даже пожаловаться не могу. Любой маг скажет: «Заткнись!», и я покорно закрою рот. Каково? А! Я ничто! Безмолвный раб! Пустое место! А у меня есть сердце! – он сорвался на крик. – Оно болит, как живое…

– Я умру, – пробормотал я.

– Мне очень, очень жаль! Ты единственный не смотрел на меня сверху вниз. Говорил со мной на «ты», как с равным. Я хочу помочь, – просительно протянул Евлампий.

– Так помоги! – не глядя ответил я.

– Я что-нибудь придумаю, – пообещал он.

Думай-думай. Только и остаётся, что думать.

Я долго смотрел на тёмные шкафы у стены. Одна из дверей слетела с петель, и на выглядывавших с полок книгах лежал толстый слой грязи и пыли. Угол шкафа затянуло бахромой старой паутины.

Я повернулся. Руки налились тяжестью и начинали болеть.

Пол тоже покрывала пыль с отпечатками сапог. Я печально вздохнул. Скоро от меня останутся только следы в грязи. Сглотнув подступивший к горлу ком, я вспомнил о символе свободы. Валяется где-то здесь, среди никому не нужного мусора. Брошенный и забытый. Такой же, как я.

Почему я? Не хочу умирать. Вздохнув, я перевел взгляд. Шкафы стояли на кривых ножках в виде уродливых, скрюченных карликов. Дерево потрескалось от старости, избороздив их противные лица. Рты удлинились, щепки торчали, как клыки. Глаза ввалились, как у мёртвых, а сколы на щеках выдавали ядовитую Вишнустанскую лихорадку от которой нет лекарства.

Я вспомнил про зов. Повернул голову вправо, влево, вверх и вниз, и со всех сил зажмурился. Ну где же вы? Спасите! Пожалуйста. Я сглотнул, еле слышно пробормотав:

– Помогите.

Но никто не ответил. Глаза открылись сами собой. Я посмотрел на руки, скрестить не получится. Вздохнув, я перевернулся, устраиваясь поудобнее.

– Никогда долго не задерживался дома, – проговорил я. – Отец всегда отправлял меня подальше: лавка, мастерская, академия. Я страшно переживал, думал, что мешаю ему. Они всегда шептались с шаманом, а когда я приближался – замолкали… Я его ненавидел! Вонючую шубу длинные когти, как у зверя. Ревновал! А когда заболел, он меня вылечил, а отец не отходил ни на мгновение. Спал у кровати на полу. Даже снял медальон Властелина. Я увидел, как беззаветно он меня любит. Как искренне… В письме он впервые поручил мне стоящее дело. А я его провалил! – я вздохнул. – Как теперь смотреть ему в глаза, я умру со стыда…

– Ты умрёшь раньше, – брякнул голем и прижал каменные лапы к лицу. – Ты прав, – добавил он жалобно. – Я бесчувственный валун…

Шкафы упирались в позеленевшие балки. Я потянул носом. Пахло затхлой сыростью и ещё чем-то неуловимо знакомым.

– Ты не виноват. Если бы тебя любили так, как меня, твоё сердце билось бы по-настоящему, – горько сказал я.

– Мы его опередим. Не дадим сказать то слово.

– Как? – потребовал я.

– Убей Оливье!

– Убить? – закричал я, повернувшись к голему.

– Согласен, это незаконно, – оправдывался Евлампий. – Но он сам нарушил все правила. Только кругу чернокнижников позволено применять чёрную магию!

– Он хранитель вкуса. Что запрещено бессмертному духу? – возразил я.

– Тем более! – не согласился голем. – Хранителям не пощады! Они ужасны! Пока их не победили вреда было не меньше, чем от поглотителей!

Я покачал головой. Два часа назад я бы отдал последний грошик, чтобы послушать про хранителей, но сейчас они интересовали меня меньше всего.

– Я не смогу его убить, – вяло сказал я.

– Ты же оборотень!

– И что? Я не могу! – совсем расстроился я.

Опустившись на колени, я закрыл глаза.

– Тебя никто не осудит! – еще раз попытался голем.

– Не могу.

– Тогда он убьет тебя, – обреченно запричитал Евлампий. – Люсьен, если бы я мог, то отдал бы свою бесполезную жизнь, чтобы ты не умирал.

Я сглотнул.

– Пожалуйста, подумай ещё раз, – жалобно попросил голем. – Поверь, если бы я знал другой способ… – он тяжело втянул воздух. – Но я не знаю.

Мы больше не разговаривали. Я стоял на коленях и смотрел на шкаф. Знакомый запах. Вспомнил. Приторно, до тошноты сладкий. Так пахнет смерть.

Не знаю сколько прошло времени до того, как наверху хлопнула дверь, и под тяжестью шагов заскрипели ступени.

Оливье спустился в хранилище и подошел ко мне.

– Доброе утро! – веселился он. – Как отдохнул?

Я промолчал.

– Крысеныш, ты что, обиделся? – удивился хранитель вкуса. – Ты сам хотел быть великим поваром, виртуозом, художником.

Я посмотрел на него покрасневшими глазами. Я устал, вымотался, отчаялся и мне нечего ответить.

– Прекратите издеваться! – заступился голем.

– Твоё желание исполнится! Тобой буду я, но все-то подумают, что это ты! – Оливье хохотнул.

– Почему? – уныло спросил я.

– Потому, что ты мой ученик. Если бы ты не хотел им стать – ничего бы не получилось! Я давно подумывал сменить тело, – хранитель вкуса потряс рукой. – Это износилось. Не мог найти ученика, морем клянусь! Они хуже орков. То мрут из-за собственной тупости. То портят блюда, и я их топлю. Я отчаялся, как кракен выброшенный на берег. Но тут появился ты! Прибежал с выпученными глазами: «Учитель, я правда хочу готовить!», и я поверил. Ты сам поверил… Ты бесподобен. Грядут перемены! Маги покрошат всех, кто бессмысленно тратит их магию. Представь, ещё пять лет, и блёклых почти не останется, оборотень будет настоящей диковинкой.

– По-вашему, он сам виноват? Потому что захотел стать вашим учеником? – возмущенно вскрикнул Евлампий. – Это вы все задумали! Вы его погубили!

– Жалуешься, как старый гоблин! – проворчал Оливье, встав рядом со мной. – Долой трёп. Времени нет. Нас ждут гонки.

– Зачем? – спросил голем.

– Не перебивай, – отрезал хранитель вкуса. – Хочешь пожить подольше? – спросил он у меня, и я кивнул. – Веди себя тихонько. Посмотрим гонки и повеселимся! А если задуришь, я тебя прикончу. Сотру в порошок бестолкового голема, а заодно и архивариуса! Понял?

Я ещё раз кивнул.

– Меня так просто не сотрешь! – выкрикнул Евлампий. – Я…

– У меня есть драконья желчь, – перебил Оливье, и голем замолчал. – То-то же, – сказал дядя. – Тебе, каменюка, я рот глиной забью! – он повернулся ко мне. – Шевелись!

– Не могу.

– Ах, да.

Наклонившись, дядя дотронулся до гриба и прошептал:

– Отпусти его, пожалуйста.

Ничего не произошло.

– Я тебя награжу, – добавил Оливье.

Я напряженно смотрел на гриб, но он застыл безжизненной глыбой.

– Одного моего желания мало, – загрустил хранитель вкуса.

Достав из-за пояса нож, он порезал палец и капнул кровью на объединяющий камень. Гриб вспыхнул зелёным пламенем, но мои руки не отпустил.

– Мало, – задумчиво сказал Оливье. – Давай твоей добавим!

– Прекратите эту мерзость! – не выдержал Евлампий.

Хранитель вкуса вздохнул.

– К сожалению, другого выхода нет.

Не дожидаясь согласия, он полоснул меня ножом по руке. Я вздрогнул и равнодушно посмотрел на рану.

Капля крови стекла на гриб. Он засверкал и, размягчался, пока я не вытянул руки.

– Идём! – скомандовал Оливье.

Я оглянулся на омертвевший гриб, и побрёл между шкафов.

– Это последняя часть ритуала, – обречено пробормотал Евлампий.

Я и сам догадался. Только уже всё равно, даже злости не осталось. Только усталое равнодушие.

– Символ свободы! – отчаянно крикнул голем.

– Он вам больше не нужен, – не останавливаясь, ответил хранитель вкуса.

Глава 15. Гонки на выживание

Мы вышли из хранилища и поднялись по ступеням. Всего десять, а вчера были сотни. В прошлом всё по-другому. Деревья выше. Маги добрее. Варенье вкуснее. И есть два миллиарда секунд, чтобы насладиться жизнью. Сколько осталось мне, знал только Оливье.

В дядиных покоях за нашими спинами со скрежетом захлопнулась дверь. Назад дороги нет.

Голем не удержался и соскользнул с плеча, повиснув на цепи.

– А как же ошейник? – закричал он, забираясь обратно. – Вы добровольно соглашаетесь на муки превращения?

– Я, обо всём позаботился, – милостиво ответил Оливье. – Когда крысёныш свалит из тела, голод с обращениями свалят с ним, а ошейник через пару дней снимут. Ерунда!

У меня защемило сердце. Так просто! То, от чего я страдал всю жизнь, для него пустяк. Мелочь не достойная внимания, о которой и говорить-то не стоит, голод уйдёт, превращения исчезнут. А ошейник возьмут, да снимут. Один щелчок пальцами и всё. Магия!

– Подумай ещё раз, – прошептал голем.

Я замотал головой. Что тут думать? Выбор небогат, либо убью я, либо меня, но я не могу.

– Если передумаешь, намекни, у меня созрел план, – тихо добавил Евлампий.

– Уверен, что получится? – спросил я.

– Нет, – сконфуженно проговорил голем, – но других вариантов нет.

Мы вышли на палубу. Утро выдалось мрачным. Небо затянули низкие мокрые облака, сыплющие зябкой моросью.

Передёрнув плечами, я плотнее запахнул рубаху.

Архивариус ждал у трапа, подпрыгивая от нетерпения.

– Пойдём на утренние гонки? – с надеждой воскликнул он. – Ах, извините. Доброй погоды и приятного дня.

– Тебе того же, – усмехнулся хранитель вкуса.

– Прошу прощения, переволновался. Быстрее хочу на гонки.

– Быстрее, выше, сильнее, – развеселился Оливье. – Невтерпёж?

– Как говорили чемпионы виктатлона: «Не дрейфят только заклинатики!».

– Так и есть, – согласился хранитель вкуса. – Люсьен вон тоже всю ночь не спал! Волновался! – усмехнулся он.

Я снова кивнул, не поднимая глаз. Боялся не сдержаться. Хотелось броситься на него, вцепиться и разорвать на части. Если бы я мог! У него сабля и убийственное волшебное слово, а у меня тощее тело в ошейнике и бестолковый голем. Я вздохнул.

– Чупакабра на душе скребёт, – закивал архивариус.

– Поспешим! – скомандовал хранитель вкуса. – Раньше придём, толкучку обойдём.

Как только Оливье шагнул на трап, Евлампий засопел:

– Столкни его в воду – начинается отлив, он не выберется.

– Совсем сдурел, – прошипел я. – Пока утонет, тысячу раз скажет Слово.

Я испуганно оглянулся. Притопывающий от возбуждения архивариус даже ухом не повёл, глаза горели, как у зачарованного. Голем пожал плечами и, задумчиво пробурчал:

– И впрямь скажет.

Не знаю, на кого я больше злился. На «доброго дядюшку» – злобного духа, пожелавшего вселиться в моё тело, или на твердокаменного голема с деревянными советами.

– Успокойся, – посочувствовал архивариус. – Не каждый день выпадает такая удача, я тоже фанат, но ты того и гляди взорвёшься. Даже виктатлон этого не стоит!

– Что такое виктатлон? – вырвалось у меня.

Мровкуб уставился на меня, как на новую магическую гильдию.

– Он не выспался, – встрял Евлампий.

– Незнание чего-то – это не невежество! – убежденно изрёк архивариус. – Невежество – это нежелание знать!

– Ты прав, – быстро согласился голем.

Даже спорить не стал. Видать, тоже волнуется. Ещё бы его переживания помогали.

Кроме шхуны корабли на причале не задерживались. Плоские баржи подходили, быстро разгружались и отчаливали, а на их место тут же приставали новые. Грузчики едва успевали закидывать тюки на транспортир, тянущийся вдоль пристани к подъёмнику. Протиснувшись между стеной из ящиков и горой мешков, мы поравнялись с Оливье. Он нагло толкался и орал на матросов.

– Обязан просветить, – воодушевленно зашептал архивариус. – Как говорит судья виктатлона: «Без правил соревнования бессмысленны и пресны». Две команды…

– Билеты недорого!

К нам подлетел растрёпанный человек в кожаной безрукавке на голое тело.

– Возьмите два билета, господа! В полцены отдам! У меня проблемы с погрузкой…

Оливье отмахнулся от него.

– Морякам свой порожняк гони!

– Поглотителям в пасть таких умников! – отпрыгнув, выругался человек в безрукавке и припустил подальше.

Он отчаянно кричал, подскакивая к матросам, но билеты никто не брал.

Деревянные стойки подъёмника уходили вверх и крепились к выпирающему из шара арены широкому пандусу. Два мрачных тролля крутили истёртое колесо, толкающее шестеренчатый механизм.

Когда платформа подъёмника коснулась причала, мы зашли на неё.

– Возьмите два билета, господа! – насмешливо сказал хранитель вкуса, протягивая нам с архивариусом две тонкие монетки из невзрачного металла.

Мровкуб ловко перехватил кругляш и, подбросив большим пальцем, поймал на внешнюю сторону ладони. Монетка растаяла, отпечатавшись на руке архивариуса.

– У тебя какой номер? – с интересом спросил он.

Я положил диск на ладонь и, ощутив приятное покалывание, всмотрелся в проявившийся рисунок. Две кареты, похожие на гвардейские, только с треугольными крыльями по низу борта, сталкивались в центре дороги. Над ними сверкали буквы «Виктатлон» и длинная череда цифр.

– Последняя какая? – уточнил архивариус.

– Девятка, – неохотно ответил я.

– Да ты везунчик! – вскрикнул Мровкуб.

Я отвернулся. Из глаз брызнули предательские слезы. Хранитель вкуса посмотрел и заулыбался, а голем вздохнул.

– Да что такое? – непонимающе пожал плечами архивариус. – У меня вот единица.

– Он не выспался, – срывающимся голосом повторил Евлампий.

Подъемник, скрипя, поднимался вверх. Тёмная шхуна гордо возвышалась над баржами. А меня мучил вопрос: «Увижу ли её снова?». Наверное, нет. Не знаю зачем, но Оливье тащит нас на арену не ради виктатлона.

Я поднял голову, в прямоугольном проёме между стойками серело потемневшее небо. Оно надвигалось и нарастал назойливый шум.

– Я же не закончил, – стукнув себя по лбу, простонал Мровкуб. – Команды стартуют с противоположных скатов арены. Вперёд вырываются «шустрики», они собирают «наговоры» для заклинатиков в лагере. Защитные и атакующие. Лагерь полоса у старта. За ней начинается «побоище». Туда заряженные «наговорами» несутся два «бокалома», а следом «очарователь». Совсем забыл, в команде пять участников…

Я почти не слушал, ведь смерть у порога. Мне будет плевать, как играют в виктатлон, сколько магов в команде и какие правила. А если по-честному, то и плевать будет нечем. Вытерев слезы, я болезненно усмехнулся. Так хочется, чтобы ещё долго-долго было чем плевать.

У пандуса шум превратился в крики, пение и свист.

– Чёрно-желтые, вперёд!

Враг от страха обомрёт!

Сойдя с подъёмника, мы встряли в очередь. Лестницу до ворот арены запрудили болельщики.

Перед нами шутливо переругивались шесть магов в чёрно-жёлтых шляпах с перьями. У четверых на плечах висели яркие обручи. Двое других держали длинные медные трубы. У всех шестерых бороды и лица измазаны лимонной краской.

– У наших новый очарователь! – вякнул один из них.

– В банке болтали, талантливый чароплет, – подтвердил другой.

– Какой там! Свечу не зажжёт…

Перед ними бушевали студиозусы в щегольских желтых костюмах и чёрных сапогах. Они подпрыгивали на месте и хлопали в ладоши, хором повторяя:

– Нас победа ждет всегда

И в пургу, и в холода!

Маг с длинной янтарной бородой усмехнулся:

– Молодежь, – проворчал он. – Артур, покажи класс.

Передав длиннобородому трубу, Артур сложил руки рупором и гаркнул усиленным магией голосом.

– Синие-синие,

Все покрыты инеем!

Им победы не видать!

Тут не надо и гадать!

Они дружно заржали, а студиозусы в щёгольских костюмах зааплодировали.

– Обожаю искреннее веселье и взаимопонимание, – обрадовался архивариус.

Я вздохнул. Чего ликовать? Маги в каретах таранят друг друга. Тоже мне невидаль. Когда император через Черногорск едет, всегда так.

За болельщиками чёрно-жёлтых застыли чародеи в синих накидках с клетками длиннохвостых ультрамариновых птиц. Их бороды украшали многочисленные узлы.

– Верят, что эти удавки в волосах удержат удачу их команды, – хихикнув, прошептал Мровкуб.

Хотелось вдарить по блаженной роже, чтобы брызнула кровь, и он застонал от боли. Я зажмурился до белых пятен, отгоняя навязчивое ведение.

Взявшись за концы сапфировых плащей, фанаты задрали их вверх и, замахали, прикрикивая:

– Чёрный перед, жёлтый зад!

Поломался агрегат!

Он не едет, не летит!

Тихо помер и стоит!

Я вздрогнул. Тихо помер, как я. Вздохнув, взглянул вверх. Сквозь тусклую пелену облаков мелькнул клок голубого неба. Тоненький лучик солнца поманил и спрятался.

Тихо помер? Ни за что! Я мотнул головой. Ни громко, ни по-другому я погибать не собираюсь! Вцеплюсь в жизнь, как оборотень! Заберу с собой проклятущего Оливье. А лучше отправлю вместо себя. Пусть тонет, а я ещё побарахтаюсь!

Я зыркнул на хранителя вкуса. Он, усмехаясь, франтил мимо магов к воротам.

– Отвалите, чаровашки! – громко крикнул он, толкаясь. – Мы в ложу!

Болельщики расступились, презрительно рассматривая нас.

Оливье, задрав подбородок, шагал ко входу на арену, напевая под нос. Он купался в завистливых взглядах и упивался привилегированным положением. Что же, пусть порадуется. Недолго осталось. Не позволю убить себя безнаказанно.

Подняв голову, я посмотрел в серые облака. Лазурной прорехи с солнечным лучом словно никогда и не было. Ладно, пусть так. Надежда всё равно осталась. Не плачьте, небеса, я ещё потрепыхаюсь.

Дождь усилился, не поверив обещаниям. Болельщики перестали орать, прячась от хлынувшей воды. Чёрно-жёлтые волшебники накрылись прозрачным щитом, отражающим капли. Синие колдуны сотворили сферу, на которой дождь шипел и испарялся. Блёклые схоронились под зонтами и плащами. Невзирая на непогоду, архивариус бубнил про игру.

– Заклинатики разные, в «бокалом» вмещаются всего два защитных «наговора», если конечно «шустрик» столько соберёт, а в «очарователь» три, но только боевых. Бывает, команды жертвуют «очарователем», чтобы усилить защиту. Другие наоборот…

Я вжал голову в плечи. Ненавижу воду, особенно, когда льётся за шиворот.

Оливье продолжал мурлыкать надоедливую мелодию, шагая к воротам. Хочет поселиться в моём теле – шиш ему без масла! Ещё встретит Оксану. Он даже не знает, что она предательница. А если отца или шамана? Да он такое натворит, а все подумают, что это я. Нет уж! Я повернулся к голему.

– Какой у тебя план? – прошептал я.

– Сделаем это во время гонок. Шумно. Все прыгают, кричат, скачут. Никто и не заметит.

Мы подошли к воротам, и Евлампий умолк.

Здесь не капало. Я стряхнул воду с волос.

– Проходим по одному! – скомандовал Оливье. – Ты голоден, ученик?

Я не успел кивнуть, как он продолжил:

– Спросил у оборотня! Ты всегда голоден. Один старый пройдоха барыжит на арене убойными лепёшками с мясом и овощами. Я давно выпытываю рецепт, но он не поддается!

Хотел сказать, что плюю на его тошнотные рецепты, но не успел и рта открыть. Гофрированная труба со стеклянным глазом перегородила дорогу, и я, в недоумении, остановился.

Охрана арены рассматривала меня через стоящий на треножнике окуляр. Вращая ручки, они двигали гибкую трубу, а шарнирные ноги пританцовывали, царапая каменный помост. Подёргиваясь, гофрированный хобот сокращался, то ли обнюхивая, то ли пристально разглядывая мои штаны. Фыркнув на брючину, он перешёл к рубахе.

– Магаскоп 86М. Последняя модель, модифицированная, – восторгался архивариус. – Безошибочно находит любые артефакты, как маг-карманник. Пока ещё никому не удалось его обмануть. По крайней мере, – задумавшись, добавил он, – В архиве таких записей нет.

Взглянув на значок виктатлона на руке, стражник махнул:

– Проходи!

Пропустив меня, треножник налетел на Мровкуба, но тоже ничего не нашёл. Показав отпечатавшийся на руке билет, архивариус поклонился и последовал за мной.

Мы встали в проёме ворот, дожидаясь Оливье. Он важничал, выставив руку со значком виктатлона. Магаскоп протянул изогнутую шею, тщательно обнюхивая его сверху вниз. Дойдя до пояса, он механически зажужжал и задёргался. А потом и вовсе запыхтел.

– Чего расшипелся? – забеспокоился хранитель вкуса.

– У вас бездонная сумка? – уточнил стражник.

– Да, и что? Мой кошель, где хочу, там ношу! – возмутился Оливье.

– Носите, где хотите, – бесстрастно ответил стражник. – Только не на арене.

– Я всегда с ней ходил! – закричал хранитель вкуса.

– Правила изменились. Нынче болельщики чаруют где попало. Три матча отменили! То заклинатики глохнут, то у «очарователей» чары не действуют! Любые артефакты и всё, что озарено источником, на арене вне закона. Отдайте, пожалуйста, сумку. После гонок получите в целости и сохранности.

– Чешую тебе от головастика, а не кошель! – гаркнул Оливье. – Где комендант арены?

– Ваше право, – согласился стражник. – Вас отведут.

– Ждите у входа! – сквозь зубы процедил хранитель вкуса, вцепившись в нас глазами. – Скоро вернусь.

Он прошёл за вторым стражником в незаметную дверь в стене, и хлопнул её так, что задрожала арена. Мы сдвинулись с прохода, чтобы не мешать болельщикам.

– Правила одни для всех! – мстительно заметил Евлампий.

– Что ты несешь? – разозлился я. – Какие правила? Как нам разобраться с Оливье?

Повернувшись к голему, я встретился глазами с Мровкубом.

– Как говорил хранитель тайн с Ночных островов: «Все мы что-то скрываем», – озабоченно заметил он.

– Расскажи, – закряхтел Евлампий. – Оливье и его обещал грохнуть!

– Убить? – переспросил архивариус и борода у не встала торчком. – Меня жизни лишить потруднее, чем голема. Если гомункул погибнет, я всё равно не пострадаю.

– А я умру! – крикнул я и испуганно оглянулся.

– Он угрожал вам, юноша! – взволнованно воскликнул архивариус.

– Отнял тело Люсьена обрядом чёрной магии, – затараторил голем. – Одно Слово и оборотню конец!

– Юноша не виноват, что когда-то натворили поглотители и хранители!

Я покачал головой, как что брякнет, ещё похуже Евлампия.

– На разглагольствование нет времени, – перебил голем. – Оливье скоро вернётся.

– Обратитесь к страже, – предложил архивариус.

– И что? – приуныл я.

– Ничего, – вместо Мровкуба ответил голем. – Слово быстрее стражников!

– Застали меня врасплох, – пожаловался архивариус. – Как говорил ловец блох с Изумрудного острова: «Надо пятьдесят раз подумать, а потом руками хлопать».

– Поздно будет, – простонал я.

– Так что же делать?

– Убить его первыми, – ответил Евлампий.

– Чем же вы лучше? – рассердился архивариус. – Он ещё ничего не совершил.

– Когда сделает, – закричал я. – Будет уже поздно!

– Что сделает? – спросил подошедший Оливье. – Я тебя предупреждал, заморыш?

– Мы обсуждали гонки! – заступился голем. – Что будет, если «бокалом» не успеет со щитом!

– Представляете, недотёпа, – подыграл архивариус. – Его в кривоногую улитку превратят. Кому нужен беззаЩитный «бокалом»?

Хранитель вкуса зло зыркнул на нас и потопал к лестнице.

– За мной! – бросил он через плечо.

Беззаботный весельчак в момент стал ворчливым гоблином. Таким и помрёшь, решил я, пришло твоё время.

Внутри арены висел гигантский мыльный пузырь с полупрозрачной, переливающейся всеми цветами радуги, горкой. На краю скатов нетерпеливо вздрагивали жёлтые кареты с чёрными крыльями, а напротив совершенно синие. Вокруг сновали маги в мантиях под цвет заклинатиков.

К пузырю липли трибуны, мостами и лестницами соединяясь с каменным шаром арены.

– Понапридумывали орковских правил, – пыхтел Оливье. – Мозгов, как у грудных троллей, а всё сочиняют, перед Императором выслуживаются! Такой план оборотню под хвост.