Космический маразм

– Кажется, – усмехнулся Фёдор. – Я всегда был сторонником субъективного идеализма, при этом стараясь не впасть в солипсизм.

– Да ты не понимаешь! – чуть не закричал я. – Это же всё не в книжках! Это на самом деле!

– Да понимаю я всё, – спокойно сказал Фёдор. – Об этом кто только не писал. И Декарт, и Платон, и Гегель, не говоря уж о Беркли. Беркли считал, что предметы существуют только потому, что мы их воспринимаем, а Гегель – что в начале были идеи, которые породили мир, а потом и самого Гегеля. Ты же что-то в этом роде имеешь в виду?

– Э… – только и вымолвил я.

Мой взор ещё раз проскользил по площади, пытаясь найти что-то, чему Фёдор не сможет придумать правдоподобного объяснения, но не нашёл.

– Ну, ладно, – сказал я горестно. – Наверно, ты прав. Я мало что в философии понимаю.

– Никогда не поздно начать, – снисходительным тоном произнёс Фёдор. – Почитай, к примеру, Мамардашвили. Очень интересно.

– Обязательно, – сказал я. – Пока.

– Удачи.

И я пошёл дальше, совершенно сбитый с толку. Вокруг перемещались люди – в целом, обыкновенные. Да, кто-то был странно одет, кто-то нёс причудливые предметы, а некоторые и вовсе летели, но кого сейчас этим удивишь? Скорее всего, Фёдор был прав, и вся эта ерунда с маразмом мне просто привиделась…

Нет, как же? А Вам Кого, а Сам Дурак, а Конотоп? Не выдумал же я их! То есть, в некотором смысле, конечно, выдумал, но они же существуют в реальности! Впрочем, не очень теперь понятно, что такое реальность.

Повинуясь внезапному импульсу, я метнулся к идущей навстречу женщине в красном металлическом костюме:

– Простите, – спросил я, – а вы не видели здесь говорящего тигра?

– Молодой человек, – покачала она головой, отчего серёжки в её ушах заморгали фиолетовым цветом, – ну что же вы дурака валяете? Говорящих тигров не бывает!

– Ну, это я и без вас знаю, что не бывает, – насупился я. – Но мне он нужен.

– Удачи в поисках, – сказала дама и растворилась в воздухе.

Я вздохнул и побрёл в сторону площади, где толпился разношёрстный народ, видимо, ожидающий какого-то зрелища. Насколько помню, как раз в тот момент я начал размышлять о том, что же всё-таки произошло, когда я произнёс «Естрементеракориндо». То есть, понятно, что меня ударили по голове лопатой, и что, скорее всего, это был Свази, если, конечно, он остался жив. С другой стороны, в маразме вообще, как говорят, трудно окончательно умереть, но… Так. О чём я думал? А, ну да. Почему пароль-то не сработал? Почему конец света не наступил?

Этому могло быть множество объяснений. Во-первых, в маразме результаты наших действий совсем не такие, какими мы их себе представляем, и ожидать, что пароль, который в нормальных условиях приводит к концу света, приведёт именно к нему, не приходится. Во-вторых, меня через мгновение ударили по голове, и, возможно, это повлияло на то, что я делал за секунду до этого. Может, я вообще это слово не произносил. То есть я, конечно, помню, что произносил, но и помнить я могу совсем не то, что было на самом деле, поскольку нахожусь в маразме. В-третьих, может быть, конец света и наступил, просто я не почувствовал разницы.

– Господа граждане присутствующие! – разнеслось над площадью, и я, вздрогнув, отвлёкся от размышлений. Толпа собралась вокруг деревянного помоста, накрытого лохматым красным ковром, на котором стоял худощавый человек в костюме европейского дворянина века семнадцатого. Именно ему и принадлежал зычный голос.

– Нас сегодня почтил своим присутствием, – продолжал глашатай, – глубокоуважаемый и неповторимый царь Мельхиседек, упокой Господи его душу. Поприветствуем! – тут он ловко спрыгнул с помоста и скрылся в толпе.

А на ковёр въехала на золочёной инвалидной коляске туша очень толстого человека в разноцветной шёлковой одежде, с бородкой, усами и в чалме. Рядом с ним семенила маленькая уродливая девочка, держащая в руке синего плюшевого паучка. Возле девочки также шёл, стараясь держаться чуть сзади, рослый полуголый мужчина, который нёс круглый поднос с кучкой небольших булыжников.

– Ааааа! – прокричал Мельхиседек. – Баратунда!

Затем он пригладил усы, нахмурился и вгляделся в толпу:

– Столь разный народ, – продолжил он. – И не поймёшь, что сказать, а особенно на каком языке. Вот послушайте тогда мудрость, которую поведал мне давеча достопочтенный пилигрим по имени Хьюго. Все мы лишь части одного общего замысла, который мы все вместе вынашиваем. Так что не вздумайте думать обо мне плохо, или я и на самом деле стану плохим. А когда я плохой – ого-го! – я не позавидую тем, кто окажется рядом. В нынешней же обстановке никогда не знаешь, где будешь и когда. Так что остерегитесь…

Он закрыл глаза и помолчал секунду. Затем снова открыл и произнёс:

– Устал. Однако же теперь моя дочь Метемпсихозия желает поразвлечься.

Кривоногая девочка в синем драном платьице скорчила отвратительную гримасу и подошла к подносу с камнями, который держал слуга. Взяла один и швырнула в толпу. Кто-то вскрикнул.

– Так-так, – прокомментировал Мельхиседек. – Время собирать камни и время их разбрасывать.

Метемпсихозия схватила ещё один булыжник и метнула в меня. Камень влетел мне точно в центр лба, но боли я не почувствовал. Сначала мне показалось, что я просто падаю в обморок, но в следующую секунду всё прояснилось вокруг, и я понял, что ползу по желтоватым скалам вдоль берега тёплого моря, и моё брюхо царапается о шероховатую каменную поверхность. Я моргнул и выпустил из пасти язык, ощупав его раздвоенным кончиком щель в скале прямо впереди меня. Ничего вкусного не было, и я ощутил, как снова проваливаюсь во тьму.

Теперь всё стало по-другому. Я парил в пустоте, голова моя покоилась в облаках, а корни спускались в густую липкую жидкость, которую приятно было понемножку втягивать в себя. Мой тонкий стебелёк покачивался из стороны в сторону мерно, зыбко, подчиняясь лёгкому течению воздуха, и я отключился снова.

Я схватил меч и прыгнул вперёд, рубанул справа, слева, затем рыкнул на подползавшего спереди врага и одним могучим прыжком перемахнул его, но тут полыхнул взрыв, и меня разнесло в клочья.

Я опять пришёл в себя, на этот раз лёжа на диване навзничь, с руками, сложенными на груди. Я приподнялся, ощущая, как кружится голова, и плохо слушаются ноги и руки.

– Где я? – произнёс я вслух, и собственный голос показался мне чужим и неприятным.

На опознание места, где я очутился, у меня ушло около пары секунд. Это была моя комната в моей собственной квартире на Кременчугской улице, в Москве. И никогда ещё прежде я не был столь удивлён этому факту.

Это означало, что один пункт из моего плана был выполнен. Я вернулся домой, но и сам не знал, как.

Я встал. Пошатываясь, без приключений добрался до ванной. Убедился, что в зеркале отражаюсь именно я. Умылся. Заметил на шее повязку из белой окровавленной тряпки. Содрал её, осмотрел свою кожу. Похоже, что кровь была не моей. Объяснения сему странному факту не нашлось, но я не особо и искал.

Я налил ванну тёплой воды, разделся, лёг и расслабился. Всё было не так уж и плохо. Оказывается, в маразме вполне можно существовать. И даже добиваться своей цели, если не очень к этому стремиться. Впрочем…

Я вздрогнул. На стене ванной не было окна, которое вело в моей квартире в кухню. Это была не моя квартира. То есть, конечно, моя, но не вполне.

Я вылез, прошёл голым в комнату, нашёл чистое белье и одежду и быстро собрался. Покидал в сумку документы и вещи, которые могли пригодиться: ножик, фонарик, калькулятор, случайно подвернувшуюся под руку верёвку, ещё какую-то ерунду. Потом задумался о том, что же мне делать дальше. Следующим пунктом по списку шло «Найти Конотопа, Сам Дурака или ещё кого-нибудь». Я и сам не очень понимал, кого и зачем мне нужно было найти. Просто одному разбираться с проблемой было трудно, да я и не представлял себе, как попасть в одиночку на Эгозон. Идея с Байконуром начинала казаться идиотской. До него в маразме добраться было наверняка не легче, чем до самого Эгозона, а то, что оттуда летали космические корабли на Эгозон, казалось уже совсем невероятным.

Продолжить пугать прохожих, спрашивая про говорящего тигра? Искать по подворотням Семнадцатую Плиту? Начать строить космический корабль из подручных средств? Бредятина.

Немного постояв в нерешительности, я понял, что мне делать. Стоило изучить обстановку. Понять законы этого нового мира. Найти способы добиться того, что хочу. В конце концов, вполне могло оказаться, что Эгозон тут за углом, Конотоп прибегает по первому моему зову, а Семнадцатую Плиту можно купить через Интернет. Нужно было только всё это выяснить. Пойти на улицу, поспрашивать людей. Почитать газеты. Послушать радио. Вылезти в тот же Интернет, в конце концов.

Я сел за компьютер. Зашёл на поисковый сайт. Ввёл запрос «Плита номер семнадцать». Получил 761 результат, просмотрел несколько первых страниц и убедился, что в результатах поиска вообще не упоминается ни слово «Плита», ни «семнадцать». «Номер», правда, встречался, в контексте «первоклассные номера в гостинице со всеми удобствами, включая членистоногих сусликов для развлечения, магических удодов и электрические гири». Тогда я стал искать имя «Конотоп Рах». Единственная найденная подходящая фраза гласила «Я вообще первый рах в Конотопе». Искать Сам Дурака и Вам Кого большого смысла не имело. Тогда я включил радио в магнитолке.

– Приветствуем вас на волне радио «Бормотуны», – донёсся бодрый голос из динамика. – Краткие новости. Как заявил начальник московской артели некрофилов господин Оглы, вода в кранах может закончиться в ближайшие часы в связи с переездом крана на новую стройплощадку. Он рекомендует пользоваться наземным транспортом и сократить выбросы газов в атмосферу. Новости с полей. Кукурузники, вылетевшие семнадцатого числа прошлого месяца на поиски аэродрома назначения, были обнаружены сегодня ночью в окрестностях Гамбурга мирно пасущимися в одной из пещер. Оговаривается размер контрибуции в пользу голодающих свиней Зимбабве. И это все новости на этот час. Далее в нашей программе композиция ди-джея АнтиСопелки «Грусть из-под копыт».

Началась довольно заунывная музыка, перемежаемая нечленораздельными выкриками охрипшего ребёнка. Я вздохнул, выключил магнитолу. Повесил сумку на плечо и вышел из квартиры.

Проскакав лестницу до конца, я убедился, что ничего странного с ней на этот раз не происходит. «Может быть, и маразм-то уже закончился?» – мелькнула мысль в голове. Но, выйдя из подъезда, я оказался посреди огромной болотистой местности, над которой порхали мелкие рыжие птички, поэтому решил, что поторопился с выводами.

– Так, – пробормотал я, провалившись в трясину по колено. – Сейчас найду прохожего и всё выясню.

Я выбрался на устойчивую кочку, но она вдруг стала расти вверх, и я на всякий случай спрыгнул. На этот раз под моими ногами оказался участок с твёрдым грунтом, так что я, хоть и с некоторой опаской, смог передвигаться к краю болота, поросшему редкими деревцами.

Из лесу как раз показался чернокожий пожилой человек с корзинкой и фонариком.

– Добрый день, – обратился я к нему.

– Здорово, коли не шутишь, – ответил африканец, посветив фонариком прямо мне в глаза.

– Э… – замешкался я на секунду, не зная, как завязать разговор. – Ну, как грибы? Много насобирали?

– Какие там грибы? – он осклабился, обнажая белоснежные зубы, сверкающие на фоне шоколадного лица. – Май на дворе. Я тут хожу, мусор собираю. Санитар леса я, Пахомом зовут.

– Что за мусор? – не понял я. – Металлолом?

– Да всякий, – ответил Пахом, почесав кудрявую голову. – Туристы бросают, с самолётов валится, дирижаблей. Вот на днях крокодил местный баллончиков аэрозольных нажрался да и лопнул. Жалко животину.

– А здесь и крокодилы водятся? – усомнился я, про себя поблагодарив судьбу за флистер.

– А что ж им не водиться? – усмехнулся Пахом. – Чай, природа у нас тут хорошая.

– Э… А у нас – это где?

– Да тут, под Москвой, – ответил Пахом. – Ты, небось, думаешь, мил человек, куда это ты попал, раз кругом негры? Да я тут уже, почитай, сорок лет живу. Занесло как-то по шпионской части, да так и осел. Ты сам-то чей будешь?

– Да я из Москвы, – честно ответил я. – Заблудился вот. Какой год-то нынче?

– Кхе… Видать, сильно заблудился. Две тысячи пятьдесят седьмой.

Я присвистнул.

– Так вот оно что. А может, у вас и корабли космические есть?

– А тебе зачем? – нахмурился Пахом.

– Да дело есть на одной планетке. Эгозон. Может, слыхали?

– Не слыхал, – ответил Пахом. – Не интересуюсь фантастикой. А корабли были у нас, да. Только закон вышел, что нельзя их держать. Вот их все и закопали.

– Как закопали? – опешил я. – Где?

– Да везде. Вот где ни копни – корабль. Так что бери лопату и копай, если надо. Сейчас-то уже не так строго, никто не осудит.

– А у вас нет лопаты? – спросил я.

– Нет, – ответил Пахом. – А у тебя разве нет? Вон же у тебя на виске след от лопаты.

– Откуда вы знаете, что от лопаты? – насторожился я.

– Я много чего знаю. Не меньше твоего Хьюго, – Пахом внезапно нахмурился. – Ну, ладно, бывай.

Он прошёл мимо меня к остановке, которой вроде бы пару минут назад здесь и не было, и запрыгнул на подножку проезжающего трамвая.

– А лопату, – крикнул он, удаляясь, – в супермаркете купи, за углом, – и он махнул рукой, указав направление.

– Спасибо! – крикнул я, хотя не очень надеялся, что за углом на самом деле окажется супермаркет, а в нем – лопата. Там что угодно могло оказаться, за этим углом.

Вот вы, читатель, наверно, думаете, как это вообще – ощущать себя в маразме? Необычно, прямо скажем. Попробую объяснить. У нас в университете на лекциях есть такое развлечение. Нарисует кто-то на столе поезд и напишет: «Кому скучно, пририсуй вагончик». А поскольку многим скучно, то через несколько дней уже огромный состав получается, в несколько рядов, зигзагом на весь стол. А кто-то думает, что рисовать на столе нехорошо, и вагончик не рисует. Или ему не скучно, он лекцию слушает. Так вот – я себя в маразме ощущал как раз именно тем, не нарисованным, вагончиком. Вроде бы я должен быть, а вроде и не я, и вроде я есть, да не совсем.

Однако, завернув за угол, я увидел огромное деревянное строение на сваях, а в его центре надпись «Супермаркет», высокие двустворчатые двери, обшитые мехом, и свисающую с них бороду до земли, которая представляла собой замаскированную лестницу.

Я, пока сие чудо природы не исчезло, поспешно взбежал по лестнице и протиснулся в мохнатые двери. Передо мной предстал огромный зал, заваленный товарами в достаточно произвольном порядке. Кое-где продукты и вещи лежали на полках, где-то на тележках, а в основном валялись на полу как ни попадя. Шарить в этой куче в поисках лопаты было бы нелёгким занятием, поэтому я поискал глазами продавца.

Она тут же оказалась рядом – миловидная женщина средней упитанности со светлыми волосами, которые были уложены аккуратными волнистыми локонами.

– Чем могу помочь? – участливо поинтересовалась она.

– А есть у вас лопаты? – спросил я.

– Есть, конечно. Вам какую? «Примус 2000»?

– Это что-то из Гарри Поттера? – переспросил я. – Извините, не читал. Мне что-нибудь попроще, лишь бы копала.

– А, – разочарованно произнесла продавщица. – Тогда вот, – она извлекла из-за ближайшего к нам стеллажа блестящую лопату с металлической ручкой, на штыке которой запеклась кровь. – Стандартная модель, ЦПКТБ-2. 300 рублей. Возьмёте?

Я, сглотнув слюну, принял лопату из её рук. Несомненно, это была та самая лопата. Я мог спросить, откуда она в магазине, но большого смысла в этом не видел. Конечно, продавщица бы рассказала, что лопату ей завещал покойный дедушка, а поскольку он так и не помер, то и лопата ему теперь ни к чему.

– Она же бывшая в употреблении, – вздохнул я, указав на кровь.

– Вы просили подешевле, – напомнила продавщица. – Копать она может. Вам же это нужно?

– Хорошо, – я расплатился и вышел на улицу.

Мимо, распевая песню «Раммштайн», прошагал немецкий патруль в полном обмундировании. Один из фрицев тащил за собой игрушечный самосвал на верёвочке.

Я задумался о том, что мне делать дальше. Лопату я добыл, но что толку? Предположим, я начну копать. Есть некоторая вероятность, что я наткнусь на корабль. Есть вероятность, что он полетит. Есть вероятность, что я добуду для него горючее. И есть вероятность, что на нем я доберусь до Эгозона. Если все эти вероятности перемножить и учесть степень маразматичности, то получится тот самый гулькин нос, которого я заслуживаю со своим знанием теории вероятностей.

Я водрузил лопату на плечо и побрёл вдоль тротуара.

С другой стороны, если подумать, то я ничего не теряю, если попробую копать. В конце концов, ничего особенно трудного нет в том, чтобы откопать корабль. Сколько там Стаханов добывал угля за одну смену? Всё больше по объёму, чем небольшой кораблик.

– Гражданин! – услышал я обращённую ко мне реплику, в очередной раз вздрогнул и опомнился от раздумий. Ко мне приближались два вполне стандартных жирных усатых полицейских в серой форме, один постарше, другой помоложе. Тот, что помоложе, однако, был старше в звании – майор, а пожилой – капитан, хоть и старше.

– Предъявите документы, пожалуйста, – продолжил молодой.

Я несколько напрягся мысленно, но расстегнул сумку и достал все документы, какие имел с собой – паспорт, загранпаспорт, студенческий и военный билеты. Майор стал листать и придирчиво рассматривать каждую страницу, шевеля пухлыми лоснящимися от жира губами.

– Что-то случилось? – поинтересовался я.

– Пока нет, – ответил майор. – Но только потому, что мы предотвращаем. Вы для чего лопату несёте?

– Корабли космические откапывать, – ответил я, решив на всякий случай не врать.

– Корабли? – уточнил майор. – Откапывать? Стало быть, из-под земли?

– Ага, – ответил я, и заметил, как капитан сбоку от моего плеча улыбается недоброй улыбкой.

– А кто же их туда закопал? – спросил майор.

– Местные жители, – ответил я.

– Стало быть, корабли не ваши? – переспросил майор.

Я густо покраснел и начал мямлить.

– Ну, да, то есть, нет. Они не мои, но они закопаны за ненадобностью, а двадцать пять процентов каждого принадлежит мне как владельцу лопаты.

– Ага, – кивнул майор, складывая документы в аккуратную стопочку, но, судя по всему, не собираясь их мне пока возвращать. – Стало быть, лопата ваша.

– Моя, – подтвердил я.

– А кровь откуда?

– Э… – я замялся. – Кровь тоже моя.

– Замечательно. И как вы умудрились пораниться? – Майор уставил в меня свой осоловелый взгляд, и мне на мгновение показалось, что он слегка нетрезв.

– Это не я, – ответил я. – Меня стукнули по голове.

– Вашей лопатой? Дайте-ка её сюда.

– Тогда она ещё была не моей, – попытался оправдаться я, протягивая лопату.

– То есть вы её отобрали у того, кто вас ударил?

– Нет, – я замотал головой и начал злиться. – Я её купил в магазине. Вместе с кровью. Понимаете?

– Понимаю. Чтобы космические корабли откопать. Всё предельно ясно.

– Послушайте! – я слегка повысил голос. – Что-то не так? Вы меня в чём-то обвиняете?

– Вообще-то да, – майор пошевелил жирным носом и оправил ремень, отчего все его украшения, развешанные по поясу – рация, дубинка и кобура с пистолетом – закачались, словно игрушки на новогодней ёлке. – В подделке документов.

Я раскрыл рот, но не смог ничего сказать.

– У вас номер паспорта не совпадает с номером военного билета, – пояснил майор. – Пройдёмте.

– Постойте, – снова залепетал я. – Но я же… Это же мои… Почему они должны совпадать? Да вы бы лучше у тех фашистов документы проверили!

– Так-так, – вмешался вдруг второй, капитан. – Кого вы называете фашистами?

– Ну вот, проходили тут, – ответил я ещё менее уверенно. – Трое, в форме немецкой, с самосвалом…

– Значит, если человек в форме, то вы его сразу считаете фашистом? – капитан ухмыльнулся. – Во даёт, а!

– Ты, Покобатько, молчи, да лучше гляди за ним в оба, – мрачно заметил майор. – Пройдёмте, гражданин, не заставляйте нас силу применять.

– Но я не могу, – забормотал я. – За что? И вообще, дела у меня… – Я вспомнил про флистер, который болтался на поясе, и подумал, не стоит ли им воспользоваться. Но никак не мог решиться.

– Я помню, – кивнул майор.– У вас там ещё ограбление местных жителей запланировано при помощи лопаты.

Я вдруг ощутил, как мои руки оказались за спиной, и на запястьях защёлкнулись наручники.

– Да не подделывал я документы, – бормотал я. – И про лопату у продавщицы спросите вон в том супермаркете, – я мотнул головой влево, но внезапно понял, что на месте супермаркета стоит кривенькая постройка, напоминающая самолётный ангар.

Тут меня подтолкнули вперёд резким толчком в спину.

– Шнеллер! – приказал Покобатько. – Немцы ему, вишь, не нравятся. Надо бы ему, товарищ майор, ещё за шовинизм подкинуть годков семнадцать.

– Разберёмся, – спокойно сказал майор, передавая пачку моих документов капитану.– Идите, не сопротивляйтесь. А то и пожизненное получите за попытку побега.

– Какого побега? – возмутился я. – Я что, в тюрьме?

– И лишим довольствия за разговорчики в строю, – добавил Покобатько, ещё раз пихнув меня в спину.

Я вздохнул и поплёлся вперёд.

Мы свернули на узкую тёмную улочку, потом в переулок, затем в подворотню, и оказались в грязном дворе, зажатом между четырёх крошечных кособоких домов старой постройки. В один из них, в железную крашеную коричневой краской дверь, меня и втолкнули.

– Ты, Покобатько, оформляй пока, – сказал майор, вводя меня в клетку справа от входа и снимая наручники. Он отобрал у меня сумку, швырнув её на стол, за который уселся Покобатько, затем запер клетку и пошёл дальше по коридору.

Я прильнул к решётке, глядя на капитана, который разложил перед собой папки с документами и принялся рыться в моей сумке своими огромными морщинистыми лапищами.

– Так-с, гражданин Ясоний… И что мы имеем? Фонарик пластмассовый, дрянной, никто не позарится – одна штука. Калькулятор китайского производства, сильно б/у – одна штука. Моток верёвки – эге! – прочная, не фуфло – одна штука. Интересный у нас получается наборчик, а?

Пока он бормотал, я всё думал, как бы мне применить флистер, который так и висел у меня на поясе. Молча пристрелить капитана? Жалко всё-таки, да и как потом клетку открыть? Пригрозить, чтобы выпустил? Позовёт на помощь…

– Давайте свою биографию, задержанный, – сказал Покобатько. – Где и когда родились, с кем в связях состояли, у кого лечились?

– Я это… – произнёс я. – В Москве родился, в одна тысяча девятьсот девяносто первом году. В связях ни с кем не состоял, лечился у стоматолога, могу доказать, вот пломба…

– Так-так, – ухмыльнулся Покобатько. – Я подозревал, что вы не местный, из другого времени. Я всё удивлялся, зачем вам лопата понадобилась. У вас там, в будущем, небось, приличной лопаты-то и не найдёшь, одни роботы картонные.

– В будущем? – переспросил я. – А у вас какой же год?

– Тысяча семьсот шестьдесят первый, – сказал Покобатько. – Но вопросы здесь я задаю. Ладно, всё с вами ясно. Будем писать.

Он раскрыл папку и стал диктовать сам себе, медленно водя ручкой по бумаге.

– Постановляю осудить гражданина Ясония В.К. неизвестного роста, веса и полу, родившегося в Москве, за совершение нижеследующей совокупности преступных деяний…

– Как это неизвестного роста? – возмутился я. – Сто восемьдесят сантиметров! Померяйте!

– Первое, – продолжал Покобатько. – Проникновение на территорию настоящего времени с целью диверсионной работы, доказательством чего служат моток верёвки и фонарик, утерянные при задержании. Второе. Нанесение тяжких телесных повреждений, несовместимых с жизнью, неизвестным науке лицам, о чем свидетельствует лопата, приложенная к делу, но также впоследствии утраченная. Третье. Подделка документов, что очевидно из того, что номера их не соответствуют, а указанная в них фамилия Ясоний является крайне подозрительной. Четвёртое. Несмотря на произносимый словесный бред, подследственный отказывается признаваться в лечении от психических заболеваний и нагло показывает зубы. Пользуясь принципом прибавления более мелкого наказания к более крупному, подсудимому выносится приговор – пятьдесят пять лет лишения свободы в камере без окон и дверей, без права приёмы воды и пищи и исправления прочих естественных потребностей. Приговор подлежит исполнению начиная со вчерашнего дня, поскольку существование подсудимого в более ранние сроки судом не доказано.

– Э!– крикнул я. – Гражданин капитан! Это уже произвол! Какой суд? Я не вижу тут никакого суда.

– Замолкни, – ответил Покобатько, неожиданно перейдя на «ты». – Приговор я вынес – значит, я и есть суд. Вот, сейчас имена присяжным придумаю и за них подпишу. Мы всегда так делаем.