Изнанка

Ысавецкая медленно открыла верхний ящик своего стола, и вынула несколько листков газеты, сложенных пополам.

– Вот. Тут обведено. Можешь не возвращать. – Люда взяла газету, и равнодушно зажала её под мышкой.

– Мы встретимся еще один раз. У меня для тебя есть домашнее задание, написать сказку про дружбу. Любая придуманная история подойдет. У нас следующая встреча через неделю. Сможешь написать за три-четыре дня, и оставить у секретаря, чтобы я успела прочитать? Скажи, что для Кристины, для меня то есть.

– Я попробую.

– Есть у тебя какие-то вопросы? – Она крутила небольшой кусочек бумаги в руках.

Люда отрицательно мотнула головой, и быстро поднялась, еще крепче сжав под мышкой протянутую ей газету. Проскочив бегом через все лестничные пролёты, она вприпрыжку дошла до автобусной остановки, и раскрыла на нужной страничке.

Чтобы не стоять рядом с людьми, что ждали автобуса, она отошла на несколько метров, и прислонившись к дереву раскрыла листки, что ей только что дали.

Но с первых строчек ухмылка Люды поехала по диагонали и вниз. Слово «Красавка» вертелось у нее в голове по кругу. Чуть поскуливая, она сползла вниз по стволу дерева, и, сидя на корточках, перечитала обведенную заметку три раза, пока строки не разделились из месива букв на слова и смыслы.

Нет вестей из Синьцзяна

Шокирующая история открылась совсем недавно. В наш город на пригородном автобусе, несколько недель назад прибыл мужчина, имя которого не раскрывается в целях безопасности, что рассказал, что был обманным путем отправлен с группой женщин в трудовой лагерь соседней страны, под видом танцевального выступления на международном фестивале по обмену опытом и региональному взаимодействию с Китаем. Мужчина сообщил, что в настоящее время все участницы мертвы, и ему единственному удалось выбраться из плена. Горожанин уточняет, что в заточении остались десятки наших соотечественников, вывезенных в зоны фабрик и заводов под различными предлогами, всегда носящими обманный характер.

Глава 9. Вторая встреча с Ысавецкой.

Спустя неделю они встретились снова с Ысавецкой. В комнате неприятно жужжала муха, или жук.

– Что это? – Люда сказала вместо приветствия, осмотрев одним движением головы комнату, и пытаясь понять, откуда идет звук.

Дребезжащее волнение стекла, или пластика. Интересно наблюдать за глазами человека, что ищет что-то идущее из определенного угла. Неподвижная голова, и рассыпающиеся хаосом движения зрачка. Если пытаться проследить за каждым движением глаз в этот момент, ты никогда не выйдешь из этого лабиринта.

– Муха наверху. – Сухо сказала Кристина, мотнув подбородком в сторону лампочки.

– Как муха могла оказаться там? Люда, скинув обувь, вмиг вскочила на стул, чтобы разглядеть поближе, что там. Прищурившись, рассматривала жирную муху, что металась по поверхности плафона лампы у потолка.

– Не знаю – равнодушно пожала плечами Кристина. – Давно ее тут не было. Прошлой зимой я слышала похожий звук.

– Вы что, хотите сказать, что не включали свет зимой?

– Этого я не говорила – Кристина совсем не по-доброму улыбнулась – Свет я включала, звук был такой же, а потом он исчез.

– Но здесь нет внутри лампы мертвых мух. Значит лампочку заменили.

– Нет, лампочку не меняли, я просила об этом. Мухи не могут проникнуть внутрь плафона. Слезь пожалуйста со стула. – Тетка психолог повысила голос, и было не ясно, толи ее вывела из себя Люда, спонтанно решившая вспрыгнуть на стул, толи ее как-то задевает сама тема этой лампочки, и появляющихся из ниоткуда мух. Кажется, второе.

– А вы пауков любите? – Люда вдруг наморщила нос и стала очень серьезной.

– Я и мух, и пауков люблю. И никого не убиваю, если ты об этом сейчас. Муха побьется в стекло, и вылетит в окно, незачем её гонять. – Кристина приглашающим жестом указала Люде, что нужно сесть. Та послушно спрыгнула, и долго возилась с застежками туфель. Они очень легко снимались, но, чтобы их одеть, нужно было расстегнуть все замочки, и потом застегивать уже на ноге.

– Я прочитала твой рассказ. Очень хорошо написано, между прочим. – На лице психолога появилось подобие улыбки.

– Вы не верите, что это я написала – Люда догадалась, растягиваясь на стуле, и вытянув ноги вперед.

– Нет, я уверена, что это ты написала, но мне интересно, как ты это написала.

– Мне это приснилось. Мне это давно уже снится, все время одно и то же. Я проснулась позавчера, и просто записала. Поэтому там нет какого-то конца. У меня нет фантазии совсем. Я думала, как можно закончить эту историю, и не смогла ничего придумать.

– Ну а сейчас, в двух словах, ты бы как могла описать окончание этого рассказа? Ведь чем-то оно должно было закончится.

– Я думаю … – Она оборвалась на полуслове, и в тишине комнаты только муха билась о все грани матового стекла плафона. Назойливое, яростное движение. – Я думаю ничем это не закончится. Никто не знает, что будет дальше, и будет ли.

– Может это всё сон и ей всё приснилось, может так? – Кристина чуть подалась вперед.

– Нет, это не сон, и не приснилось. Может, она и придумала себе друга, но всё остальное нет.

– То есть она сама все придумала? – Кристина что-то там писала листке бумаги.

– Что вы там пишете?

– Ничего, записываю твои слова

– Как вам мои слова про сон помогут в оценке для школьной комиссии?

– Эти никак, но мне просто интересно. А друг у тебя есть хороший?

– Есть подруга Катька. Вы уже спрашивали.

– А она не убежит, если будет какая-то ситуация, когда вы в беде обе окажетесь?

– Убежит, конечно. Мне кажется, любой убежит.

– Не любой. Но понятно. Люда, это наша последняя встреча. После я должна написать отчет для твоей школы.

Люда, не отрываясь смотрела, как психолог неловко одной спиной отодвигает плотно придвинутый к столу стул, со скрежетом царапая ножками стула по крашенному полу.

– Пол исцарапаете. – Люда встала.

– Да он уже. – Кристина выкарабкалась из-за стола, и, открывая дверь кабинета, жестом как бы приглашала выйти. – Правда очень хороший рассказ. Тебе нужно найти хороших друзей тут.

– Да уж, как в магазин сходить. Где их искать-то?

– Этого я не знаю. Всего хорошего тебе, Люда! – Она даже немного наклонила голову, прощаясь, или показалось?

На улице было пусто. Пахло теплой водой, последним летним приторным арбузным ароматом. Домой идти совершенно не хотелось. Люда встала под козырьком морга, что стоял горбом напротив поликлиники, и закурила. Из мутного от пыли окна в двери показалась лохматая башка, и дверь с визгом открылась.

– Мишка. – Протянул руку парень лет двадцати. И добавил сиплым шепотом – Есть сигарета?

Люда молча протянула ему всю пачку, с любопытством прикидывая, сколько он возьмет. У них за гаражами иногда тоже возникали такие вот Мишки, которые щемят лицо улыбкой, а потом руку откусят за лишний кусок. Этот парень был необычно худой, с давно не стриженными густыми волосами красивого каштанового цвета.

Мишка взял две сигареты. Подумал, и попросил еще одну, для друга.

Люда молча ему потянула всю пачку, чтобы сам взял. Одну, так одну.

– А ты мне нравишься – Тонким сорванным голосом прервал тишину Мишка. – Хочешь, я тебе наш морг покажу? Никого уже нет, а у нас там в зале лежит одна красавица. – Он одним движением спиннул недокуренную сигарету с пальцев, и, попятившись, взялся за ручку двери.

– Нет, спасибо. Меня ждут. – Она поежилась от его взгляда, и быстрым шагом пошла прочь из этого двора.

Мишка долго, зло смотрел ей вслед, пока она не свернула за поворот.

Осень не торопилась войти в город. Ветер путал скошенные сорняки по обочинам дорог, так и не убранные никем, иссохшие в жмых за пару недель жары, так и лежащие соломой под ногами. Еще один порыв, и по щиколоткам больно хлестнуло тонкими травинками. Ноги зачесались так, как будто несколько комаров укусили одновременно в одно и то же место. Можно было пойти на трамвайную остановку, но мимо проехал нужный шестой номер, и она решила пройти несколько остановок пешком.

«Лежит одна красавица» – Покачивалось в голове, на каждый шаг приходилось по слову. Можно подумать, что-то сказочное. Сколько же их там, таких Мишек, хлопочущих вокруг спящих созданий?

Глава 10. Рассказ Люды.

Было долгое-долгое лето. Девочку Уми отвезли к бабушке, домик которой стоял у самого синего моря. Целыми днями можно было ничего не делать. То есть дел, конечно, было невпроворот. С утра можно было гоняться по берегу за крошечными полупрозрачными крабами, что умели просто растворяться в песке, оставив после себя малюсенькую дырочку, что тут же накрывалась волной. Можно было строить замки из песка, увешивая стены крепости гладышами цветного стекла, ракушками, и кусочками коры. Можно было купаться до посинения в море – бабушка все равно не узнает. А лучше всего было отпускать самодельные лодки из обрывков коры и палок, что вынесло на берег во время шторма.

Но всё это не то. Уми очень грустила этим летом. В этой деревне у моря совсем не было детей. Только старики. Рано по утрам, еще до рассвета мужчины уходили в море на своих ярко-синих длинных лодках. Они уплывали, оттолкнувшись веслом о песок берега. Блеклыми пятнышками маячили весь день у горизонта, только ближе к закату возвращаясь назад.

Бабушка сказала, надо просто ждать. Когда заберут. Что ждать и куда кого заберут было не понятно. Бабушка никогда не говорила ни слова больше. Просто жди, да помалкивай.

Уми сидела в это утро на колючем песке, и сощурив глаза на солнце долго смотрела на лодки вдали.

– Эй, ракушка!

– А! – Отвечала ей раковина персикового цвета.

– Вот хотелось бы тебе стать синей лодкой, и целыми днями вольно бродить по волнам? – Уми сжала крепче в пальцах раковину в форме пятерни, потерев пальцем её сколотый край.

– Нет, Уми, мне бы не хотелось. Я люблю морское дно. – Отвечала ей пискляво ракушка

– Ну так и быть. – Девочка с размаха бросила ракушку в волну.

Через минуту волна выплеснула к её ногам раковину обратно. Уми опять взяла её в руки. Бывает же. Задумчиво вертела она её в пальцах – Плыви, ты же именно этого хочешь! А тебя выносит обратно. Значит именно так и надо?

– Ракушка, а ты ведь такая же, как я! – Уми решительно засунула её к себе в карман и пошла в сторону дома.

Бабушка сидела на крыльце дома и перебирала водоросли. Работа требовала внимания. Нужно было переложить сушиться только что собранные водоросли из корзины на плетёный полог. Рвать и путать водоросли было нельзя. Позже, высушенные водоросли скручивали в клубочки и везли продавать в город.

– Уми вернулась. – Бабушка даже не подняла головы от своего занятия. – Я сегодня, собирая водоросли, кое-что нашла. – Лицо её при этом осветилось лукавой улыбкой. Пошарив в карманах своего халата, она извлекла оттуда горсть желудей.

– В наше время, Уми, верили, что желуди обладают особой силой. Главное – это то, что ты в них вложишь. Держи! – Протянула она зажатые в ладони желуди.

–Бабушка, что же мне с ними делать? – пожала плечами Уми.

– Сделай, что захочешь! Главное, вложи свою силу. – Уми на секунду показалось, что глаза бабушки сверкнули зеленым огоньком. Кажется, только показалось. Бабушка больше не поднимала головы от своих буро–зеленых водорослей.

Уми ушла в свою комнату, там она разложила на столе пять желудей и задумалась.

«Вложи всю свою силу» – Припомнила она слова бабушки.– Сила. – Повторила она. Сила – это та самая волна, что выкидывает раз за разом ракушку из моря, хотя место раковины на самом деле на дне морском. Сила – это та самая неизвестность, которой все сидят тут и ждут, по словам бабушки.

Уми уныло, машинально мяла в руках пластилин и вертела в пальцах желуди. Получился человечек. Такой хороший, желудевый человечек. Робин, назвала его Уми.

– Знаешь, Робин, никакой у меня силы нет. Поэтому, давай просто держаться вместе. Завтра я покажу тебе море. И сережку, я её нашла позавчера на берегу в песке. Завтра, Робин!

Её клонило в сон, и, отложив Робина на край стола, она закопалась в цветастую наволочку подушки.

Пробуждение было не из приятных. Кто-то дергал её за нос, и заглядывал поочередно то в левый, то в правый глаз. Очнувшись, она увидела, что это Робин изо всех сил пытается её разбудить. Еще она заметила, что на улице темно, а объемные, выпуклые звезды заглядывают как с фонариком в окна.

– Пошли, Уми! Самое время! – Робин тянул её за руку и указывал в сторону моря. –Сейчас самое время! – Повторил он.

Они, взявшись за руки, бежали к морю. В лицо дул шквальный ветер: с солью, с запахом воды, с рокотом бушующей стихии. Остановившись перевести дыхание от быстрого бега, они, не расцепляя рук смотрели на море. В темноте одна за одной волны с белой пеной рушились вниз.

– А шляпу я тебе все-таки криво сделала. – Серьезно сказала Уми, поправляя желудевую шляпку Робину. Сейчас он был даже немного выше её ростом и простодушно улыбался. Осмотревшись стало понятно, что они выбежали к рыбацкой деревушке. Одинокие покошенные домики, сколоченные с единственной целью оградить рыбацкие снасти от ветров и дождя. Идти было сложно, они то и дело спотыкались о разбросанный повсюду хлам: истертые временем корзины для сбора мидий, обломки ящиков, стальные тросы. Целая деревня лачуг, только без жителей. И рокот моря. И хруст песка под босыми ногами. Как будто шагаешь по коржу из песочного теста. Наконец, они встали.

– Вот он! Я хотел тебе его показать – Робин показывал пальцем в сторону большого замка из песка. Они подошли ближе. Ворота, ведущие к мосту через ров с водой, начали медленно открываться, немного осыпаясь песком. До чего же красиво были украшены четыре сторожевые башни по краям: здесь были и отполированные стеклышки, и ракушки всех цветов, и фигурно выложенные водоросли по краям крыш.

Уми крепче сжала руку желудевого Робина, когда они взошли на мост. Под ногами бурлила вода, нескончаемым потоком двигающаяся по кругу. Войдя внутрь, Уми замерла. Огромная зала казалась бесконечной, со множеством песчаных колонн, уходящих парами вглубь. Пол был вымощен рыбьей чешуёй, и переливался при бликах свечей, висевших в огромных канделябрах под потолком. На стенах висели портреты известных морских обитателей. Особенно важным казался Осьминог-восьмой. Робин рассказал, что это был отважный морской охотник, боровшийся за независимость своего народа на протяжении сорока лет.

Пройдя дальше по зале, Уми увидела у дальней стены огромного краба, восседающего верхом на дикой раковине. Робин привстал на одно колено и тихонько шепнул Уми, чтобы она склонила голову перед нынешним морским повелителем. Уми послушно склонила голову. Краб остался доволен, приветливо и громко щелкнул клешнями в знак расположения.

Что тут началось!

Вбежало еще несколько крабов поменьше, один из них отодвинул занавес, что скрывал часть зала, и за ним оказалось несколько музыкантов: это был квартет угрей. Грянула музыка. Удивительные мелодии лились одна за другой. Уми и глазом моргнуть не успела, как уже кружилась в танце с молодой каракатицей.

– Какая прелестная девочка! – Взвизгнула каракатица – Тебе здесь нравится?

–Очень! Здесь всё так, как и должно быть. Почему я раньше не видела этого замка?

– О! – Каракатица опять взвизгнула от удовольствия. – Да ведь он всегда тут был. Просто его не легко увидеть. Сложно увидеть то, что находится у тебя за спиной.

Уми не очень разобрала, о чем толковала толстая каракатица и только хотела расспросить её обо всем этом, как разом музыка стихла и огромный краб на троне провозгласил на всю залу – как будто приглашая войти очень важную персону – «Прилив!»

Уми знала, что в прилив даже взрослые собиратели мидий в спешке возвращаются домой. В этих местах вода скоротечна. И еще она знала, что всё это связано с жизнью Луны. У луны есть невод, ночью его видно очень хорошо, а днём его скрывают лучи солнца. В какой-то момент Луна идёт от Земли, и вместе с неводом тянет за собой всю воду, тогда здесь, внизу открываются глазу невиданные ранее берега, что раньше были скрыты под водой. И выходят на охоту ловцы мидий, и собиратели водорослей, как её бабушка.

Если сейчас прилив, значит, её осенила страшная догадка, значит, замок сейчас начнет заливать водой! Поднялась жуткая давка. Угри побросали свои инструменты, и ускользнули первыми. От них остались только небольшие воронки в пространстве. Толстая катакатица тоже хотела проскочить вслед за ними, но не успела, стремительно намокающий песок начал втягивать её под себя, забираясь всё выше и выше. С визгом она вырвалась, и причитая, встроилась в общий поток давки, стремящийся прочь из замка. Уми поёжилась, растерянно осматриваясь по сторонам.

Через минуту внутри не осталось никого, кроме неё и Робина. Все куда-то разбежались. Тут они услышали знакомый рокот моря и стены замка, увлажняясь, стали медленно оседать. Бросились к выходу из залы, но, не добежав до него каких-то пять метров, попятились обратно – проход был заблокирован глыбой мокрого песка. Это одна из башен рухнула вниз, размытая водой у основания. Они в панике уже метались от окна к окну, надеясь там найти себе спасение. Но тщетно. Разом огромный замок превратился в бесформенную, оседающую лепнину.

Они с Робином отбежали в еще почти не тронутую разрушениями часть залы. Трон был перевернут, а на его месте зияла дыра, ведущая неизвестно куда, и медленно сужающаяся, вместе с тем, как размокал песок.

– А ведь, верно, во время прилива воды крабы уходят под землю, оставляя после себя крошечные дырочки на песке! Робин! – Крикнула Уми – Давай туда!

Но Робина нигде не было. Потолок пошел трещинами, сверху осыпался песок, а кое-где он мокрыми струйками набегал в зыбкие колонны, что под своим весом тотчас обрушивали пол и внизу превращались в топи. Она в панике завертела головой во все стороны, но нигде не увидела его. Времени оставалось совсем мало, вот-вот рухнет оставшаяся часть свода, что держала на себе песчаный купол.

Тогда Уми прыгнула в сужающуюся нору краба, и понеслась с бешеной скоростью вниз. Вокруг было темно так, что не было видно пальцев на руке. Хотя, если потрогать себя, то пальцы, конечно, были. Звуки исчезли в этой темноте, и только лишь пахло подвальной сыростью, и копотью старых коридоров.

Глава 11. Пустырь.

Осень совсем не наступала. Все еще было жарко вечерами, темнело поздно. Школа от дома совсем близко, если идти по гравийной дороге, что идет между гаражей и лесопосадкой, и перемахнуть через сетку забора, то окажешься за школьным парком. Минут восемь займет для десятиклассниц, не больше.

После уроков, Люда, выйдя с Катькой на задний двор, почти врезались в вертлявого лысого мужичка лет пятидесяти, что будто бы выскочил на них ниоткуда.

– Девочки, скажите мне пожалуйста, вот зачем памятники ставят? – Затараторил мужик, чуть картавя. – Революционерам ещё ладно, тут мотивация известная. Но вот зачем поэту памятник? Или композитору? Что там вообще за этой бронзой? Все это умершие люди, как ни смотри.

– Чтобы помнили. – Катька набычилась и стояла, глядя себе под ноги

– Мы же не раскидываем кладбищенские надгробия по дворам, где жили люди. Так-то все что-то немного приволокли в этот мир, жили жизнь. Хотя, это было бы любопытно, если человека бы кремировали, а крест или плиту во дворе ставили бы. Идёшь с утра – и, с одной стороны, знакомые всё лица, и одиночество не так сильно давит. – Он хохотнул, но осёкся. – К тому же постоянно бы новенькие появлялись. Зачем нагнетать страх по телеку, если можно легально расставлять значками смерть рядом?

– Я думаю, что это плохая идея. – Люда с интересом смотрела на этого человека.

– Ну а чем памятники уличные лучше? – Лысина покрылась испариной, и мужчина, нашарив в кармане бумажный платок, промокнув лоб и брови.

– Вы тогда ещё спросите себя, как у нас ещё мавзолей существует.

– Это из другой темы вопрос. А вот ничего, что бронзовые ребята эти все обосранные стоят, в большинстве городов не выделяют денег на их регулярную мойку. И весь смысл сходит на нет, выходит? Так что ли? Или ещё скульптор старался же, а есть хоть один памятник скульптору?

– Нам домой пора, извините. – Катька наконец разжала раздраженно сцепленные губы.

– А вы разве не из краеведческого кружка? У нас сейчас занятие должно начаться.

– Нет, мы просто пытаемся к гаражам выйти.

Мужик явно потерял интерес, и с тоской вглядывался в открытые двери школы. Они уже отошли на десяток шагов, да так и застыли на месте, когда кто-то кинулся ему на шею, выдохнув:

– Митя, где же ты с весны пропадал? Мы тебя, где только не искали! – Какая-то женщина стояла рядом, чуть всхлипывая, явно радуясь неожиданной встрече. – А мы Маришу пришли встречать после школы. – И перейдя на чуть слышный шепот добавила. – Тут такая история была, что детей страшно оставлять после уроков одних, вот по очереди родителями ходим встречаем теперь. Где же ты был? – Женщина повысила голос, похлопывая мужика по плечу.

– А я в районной больнице лежал. Ходить не мог – Он жестом указал на массивный железный подог, на который опирался обеими руками. – Потом Лола, жена моя забрала домой меня. Повезло мне, можно сказать. Дочери обязан. – Мужик быстро вытащил из кармана платок, и одним движением протер лысину. – В апреле шел домой после работы, вот из лаборатории своей и шел. Они окружили меня, все в черном, и лиц не видно за шапками и капюшонами. Вытолкнули одного из круга, и били, пока подняться не смог. Ничего не говорили. Ни словечка. Я как не упрашивал остановиться. Из кармана выпал кошелек, девчонка что стояла среди них подобрала, а у меня там нет ничего, только мелкие бумажные деньги, и фотография дочкина, старая, еще школьных времен.

Девчонка, что с кошельком стояла, та спросила, кто это на фотографии. Ну я и ответил, как есть, что это дочь моя. – Мужик запнулся, и долго сморкался в платок пока его не начала почти трясти за руку эта его знакомая: – Ну? А как в больницу попал?

– Ну они замялись на этом моменте с кошельком, может момент упустили подходящий забить меня насмерть, а может эта девчонка там за главного была. В общем покрутила она эту карточку в руках, и остановила того, кто пинал меня уже лежащего навзничь, у меня уже кровь из горла шла. Она коротко сказала что-то простое, типа «прекрати». Парень, что колотил меня, быстро вошел обратно в круг, она бросила что-то еще короткое, я уже не разобрал, и они, сбросив кошелек мне на грудь ушли во дворы. А потом меня уже патрульная машина подобрала и в больницу отвезла. Врачи сказали, очень повезло, в белой рубашке родится.

– В обычной. – Тетка как-то ощутимо расстроилась.

– Что?

– Не говорят в белой рубашке, говорят просто в рубашке родился, когда повезло.

– Ну хоть в какой рубашке, главное, что живой. Вот полгода ходить не мог. Как только на ноги встал, сразу за работу взялся. Чего время зря терять.

– А кто они? Нашли их потом? – Тетка собеседница начала смотреть на часы, и озираться по сторонам. – Я малышню жду, извини. – Оправдывалась она, продолжая крутиться во все стороны.

– Нет, не нашли. Я ведь, такое дело, в каждое лицо всматриваюсь после этого случая, вдруг по глазам узнаю девчонку ту, что мне жизни сохранила.

– Ну это ты зря. – Тетка пожала плечами, продолжая хмуриться и озираться.

– Говорят это просто молодежь такая сейчас, проверяет себя, кто смелый, а кто нет. Человека загубить ведь тоже сила воли нужна.

– Ой не смеши меня Митя, чтобы человека убить нужна злоба и тупость, больше ничего не нужно.

– Я же выжил. – Из-за дочки.

– Да просто не стали добивать. Зачем им мараться?

– Нет, она фотографию увидела, и попросила остановиться.

– Вот и Мариша моя идёт с одноклассницами. – Женщина пожала плечами. На крыльцо вдалеке высыпала гурьба детей, и замахала руками, увидев её вдалеке. – Рада была увидеться, Митя. Поправляйся.

– Да я уже. Жду вот группу краеведческого кружка.

– Вот этих что ли? – Она махнула на Катьку и Люду, так и застывших в десяти шагах от них.

– А вам чего надо? – Громко крикнул он в их сторону, доставая всё тот же затрепанный платок, чтобы высморкаться, и оттереть им же лицо от внезапно выступившего пота. Палка в руках мешалась, пришлось опереться о хилое деревце, что кривым стволом притиралось к железному тонкому рельсу, вкопанному в клумбе рядом.

Девочки, переглянувшись, пошли быстрым шагом в сторону гаражей.

– Эй, не ходите через гаражи одни! – Тревожно донеслось сзади. Но кто его слушает.

У гаражей было на удивление пустынно, никто не стоял за поворотом, не слышно было голосов и хихиканья. Дорога, идущая кустами, вдоль котлована тоже была пустая. Выйдя на пустырь, они обе вздрогнули от грубого окрика издалека.

– Людка, иди сюда! Дело есть! – Одноклассник Мотик стоял, широко расставив ноги, и скрестив руки на груди. В густом пасмурном мареве его тощая фигура казалась восковой, наскоро, по-черновому вылепленной из первых попавшихся под руку деталей. Острые черты лица, чуть сточенные передние зубы, что обнажались каждый раз, когда он что-то говорил. За его спиной стояло штук пять теней – внутри недостроенного госпиталя.