Полная версия
Эхо прошлого
Он в отчаянии закрыл глаза, потом открыл и посмотрел на пса.
– Почему ты ничего не сказал? – спросил он у Ролло. – Ты-то наверняка видел, как они сбежали!
– А мы не сбежали, – сообщил хрипловатый голосок за его спиной.
Йен обернулся и увидел девчушек. Они обе сидели на корточках возле его седельной сумки и сосредоточенно копались в ней в поисках еды.
– Мы просто проголодались, – сказала Труди, деловито набивая рот остатками лепешки.
– Я же вас накормил!
Он подстрелил несколько куропаток и запек их в глине. Не самое роскошное пиршество, но…
– А мы не наелись, – честно заявила Гермиона.
Она облизала пальцы и рыгнула.
– Вы что, выпили все пиво? – возмутился Йен, поднимая пустую керамическую бутыль, которая перекатывалась у ног девочки.
– Ммм-хмм, – сонно сказала она и неожиданно села.
– Нельзя воровать еду! – сурово произнес Йен, забирая у Труди опустевшую седельную сумку. – Если вы съедите все сейчас, то нам придется голодать, пока я не… не доставлю вас туда, куда бы мы ни ехали, – почти неслышно закончил он.
– А если мы не поедим, то будем голодать сейчас, – резонно заметила Труди. – Лучше голодать потом.
– А куда мы направляемся?
Гермиона слегка покачивалась из стороны в сторону, словно маленький грязный цветок на ветру.
– В Кросс-Крик, – ответил Йен. – Это первый большой город на нашем пути, и я там кое-кого знаю.
А вот есть ли у него знакомые, которые могли бы помочь в сложившихся обстоятельствах… жаль, что нельзя обратиться к двоюродной бабушке, Иокасте. Живи она по-прежнему в поместье «Горная река», можно было бы оставить девчонок там, но Иокаста и ее муж Дункан перебрались в Новую Шотландию. Была еще служанка Иокасты, Федра… Кажется, она работает в пивной в Уилмингтоне. Но нет, она не сможет…
– Такой же большой, как Лондон?
Гермиона легко опрокинулась на спину и легла, широко раскинув руки. Ролло поднялся, подошел к ней и обнюхал. Она захихикала – первый невинный звук, который услышал от нее Йен.
– Что с тобой, Герми?
Встревоженная Труди бросилась к сестре и присела рядом с ней на корточки. Ролло, который тщательно обнюхал Гермиону, переключил свое внимание на Труди, но та лишь оттолкнула любопытную морду пса. Меж тем Гермиона начала что-то фальшиво напевать себе под нос.
– С ней все в порядке, – заверил Йен, бегло взглянув на девочку. – Она просто немного опьянела. Это пройдет.
– А-а. – Успокоенная Труди села рядом с сестрой, обхватив колени. – Папа часто напивался. А еще орал и ломал все подряд.
– Правда?
– Угу. Однажды он сломал маме нос.
– О, – произнес Йен, не зная, что на это ответить. – Плохо.
– Думаешь, он умер?
– Надеюсь.
– И я тоже, – удовлетворенно сказала девочка.
Она зевнула так широко, что Йен почувствовал запах гнилых зубов с того места, где сидел, а Труди свернулась калачиком на земле, крепко обняв Гермиону.
Йен вздохнул, сходил за одеялом и накрыл их обеих, бережно подоткнув его под обмякшие тельца.
Он думал, что теперь делать. Недавний обмен словами почти походил на нормальный разговор, раньше они так не говорили, но Йен не обольщался, прекрасно понимая, что краткая попытка проявить дружелюбие не дотянет и до утра. Где бы найти кого-нибудь, кто захочет и сумеет с ними справиться?
Из-под одеяла послышалось негромкое сопение, словно пчела зажужжала крылышками, и юноша невольно улыбнулся. Маленькая Мэнди, дочка Бри, издавала точно такой же звук, когда спала.
Ему приходилось держать на руках спящую Мэнди, как-то раз даже больше часа, и он смотрел на бьющуюся на шейке жилку и не хотел отпускать крошечное теплое тельце. Представлял с тоской и болью, сглаженными временем, свою собственную дочь. Она родилась мертвой, он никогда не видел ее лица. Йекса – назвали ее могавки. «Малютка» – слишком маленькая, чтобы иметь имя. И все же имя у нее было – Ишебел. Так он ее назвал.
Йен завернулся в потрепанный плед, который дал ему дядя Джейми, когда он, Йен, решил стать могавком, и лег у костра.
Молись! Вот что посоветовали бы ему родители и дядя. Но Йен не знал, кому именно молиться или что говорить. Должен ли он обращаться к Иисусу Христу, или к Богородице, а может, к какому-нибудь святому? К духу красного кедра, что стоит за костром, как часовой, или к жизни, которая движется в лесу и шепчет что-то под ночным ветерком?
– A Dhia, cuidich mi[45], – наконец прошептал Йен в открытое небо и заснул.
Был ли это Бог или Йену ответила сама ночь, но на рассвете он проснулся с идеей.
* * *Йен ожидал увидеть косоглазую горничную, но дверь открыла сама миссис Сильви. Она вспомнила его: в ее глазах мелькнула искорка узнавания и, как ему показалось, радости, но, конечно, все ограничилось улыбкой.
– Мистер Мюррей, – холодно и спокойно произнесла она, затем бросила взгляд вниз, и ее невозмутимость дала сбой.
Миссис Сильви поправила на носу очки в проволочной оправе, желая получше разглядеть тех, кто сопровождал Йена, потом подняла голову и с подозрением уставилась на юношу.
– Что это?
Йен ожидал подобной встречи и был к ней готов. Он молча поднял небольшой, плотно набитый мешочек, который приготовил заранее, и потряс, чтобы она услышала металлический звон.
От этого звука выражение лица миссис Сильви изменилось, она отошла в сторону, пропуская нежданных гостей в дом, но смотрела по-прежнему настороженно.
Впрочем, не так настороженно, как две маленькие дикарки – Йен все еще с трудом воспринимал их как девочек, – которые упирались до тех пор, пока он не взял обеих за тонкие шейки и не втолкнул прямо в гостиную миссис Сильви. Они сели (вернее, их заставили сесть), но выглядели так, будто что-то замышляли, и Йен не сводил с них глаз, даже когда разговаривал с хозяйкой заведения.
– Горничные? – в полнейшем недоумении переспросила она, глядя на девочек.
Йен вымыл их прямо в одежде, насильно, за что был покусан. К счастью, ни один укус пока не воспалился. Правда, с волосами сделать ничего было нельзя, разве что обрезать, а Йен не собирался даже близко подходить к девчонкам с ножом – опасался поранить себя или их в процессе последующей борьбы. Они сидели и бросали свирепые взгляды сквозь спутанные патлы, совсем как горгульи – злобные и красноглазые.
– Ну, они не хотят быть шлюхами, – мягко сказал Йен. – Да и мне бы этого не хотелось. Конечно, нельзя сказать, что я лично не одобряю это занятие, – из вежливости добавил он.
Уголок рта миссис Сильви дернулся, она пристально и чуть весело взглянула на Йена сквозь очки.
– Рада это слышать, – сухо произнесла она и, опустив глаза, начала медленно, почти оценивающе, оглядывать его тело с ног до головы так, что Йену вдруг показалось, будто его окунули в кипяток. Глаза миссис Сильви вновь задержались на его лице и повеселели еще больше.
Йен закашлялся, представив со смесью смущения и вожделения несколько занимательных образов, которые хранились в его памяти со времени их прошлой встречи пару лет назад. С виду миссис Сильви была самой обычной женщиной за тридцать, ее лицо и манеры скорее подошли бы властной монахине, а не шлюхе. Однако под скромным коленкоровым платьем и муслиновым фартуком… она стоила всех потраченных денег, настоящая госпожа Сильви.
– Я ведь не прошу об услуге, – сказал Йен и кивнул на увесистый мешочек, который положил на столик возле своего стула. – Я подумал, что, может, вы возьмете их в подмастерья?
– Девочки-подмастерья. В борделе. – Слова миссис Сильви прозвучали не как вопрос, но уголок рта снова слегка дернулся.
– Для начала они могли бы стать прислугой. Вам же нужно, чтобы здесь убирали? Опорожняли ночные горшки и все такое? А если окажется, что они достаточно смышленые… – Йен, прищурившись, взглянул на девочек, и Гермиона показала ему язык. – Можно выучить их на кухарок. Или на швей. Да у вас тут, наверное, полно штопки. Рваные простыни и все такое?
– Скорее, рваные сорочки, – очень сухо сказала она, бросив взгляд на потолок, откуда доносился ритмичный скрип, свидетельствующий о присутствии клиента.
Девочки слезли с табуретов и рыскали по гостиной, как дикие кошки, настороженно изучая все подряд. Внезапно до Йена дошло, что они никогда не видели города, не говоря уже о приличном человеческом жилище.
Миссис Сильви подалась вперед, взяла мешочек и удивленно округлила глаза, почувствовав его тяжесть. Она развязала его, высыпала на ладонь горстку черной, покрытой жиром дроби и подняла взгляд на Йена. Тот молча улыбнулся, взял один шарик, с силой царапнул по нему ногтем большого пальца и бросил обратно в руку миссис Сильви. Процарапанная полоска сверкнула золотом на темном фоне.
Поджав губы, она снова взвесила мешочек.
– Все полностью?
По приблизительной оценке Йена, там было золота фунтов на пятьдесят, если не больше, половина того, что он вез с собой.
Он протянул руку и забрал у Гермионы фарфоровую статуэтку.
– Работенка будет не из легких, – сказал он. – Думаю, это справедливая плата.
– Я тоже так думаю, – согласилась миссис Сильви, наблюдая за Труди, которая без всякого стеснения сняла штаны и села облегчиться в углу возле очага. С тех пор как секрет их половой принадлежности раскрылся, девочки перестали прятаться, справляя нужду.
Миссис Сильви позвонила в серебряный колокольчик, и обе девочки удивленно повернулись на звук.
– Почему я? – спросила она.
– Я больше не знаю никого, кто мог бы с ними справиться, – честно ответил Йен.
– Я весьма польщена.
– Не сомневаюсь, – улыбнулся он. – Значит, по рукам?
Миссис Сильви тяжело вздохнула, разглядывая девочек, которые, сдвинув головы, о чем-то шептались, бросая в ее сторону взгляды, исполненные глубочайшей подозрительности. Вздохнув еще раз, женщина покачала головой.
– Похоже, я продешевила, но сейчас тяжелые времена.
– Неужели? В вашем-то бизнесе? Мне думается, что у вас всегда есть спрос.
Йен хотел пошутить, но миссис Сильви вдруг вызверилась.
– О, чего-чего, а клиентов у меня предостаточно, – сказала она, сузив глаза. – Только денег ни у кого нет, все на мели. Я-то возьму и курицу, и свиной бок, но у половины посетителей и этого нет. Они платят «прокламационными» деньгами, либо континентальными долларами, либо временными облигациями ополчения – хотите угадать, сколько стоят на рынке эти бумажки?
– Да я…
Но она уже закипела, как чайник, и, шипя, напустилась на Йена:
– Или вообще ничего не платят. Когда времена честные, то и люди в основном тоже. Но прижми их чуть-чуть, и они перестают понимать, почему нужно платить за собственные удовольствия. В конце концов, мне же это ничего не стоит? И я не смею отказать, иначе они все равно возьмут то, что хотят, а потом сожгут мой дом или навредят нам из-за моей несговорчивости. Полагаю, это вам ясно?
Горечь в ее голосе жалила, как крапива, и Йен сразу же отказался от почти созревшей мысли предложить ей скрепить сделку частным образом.
– Ясно, – ответил он как можно спокойнее. – Но ведь это и есть издержки вашей профессии, разве нет? И вы до сих пор процветаете.
Она на миг поджала губы.
– У меня был… покровитель. Джентльмен, который меня защищал.
– В обмен на…
На впалых щеках женщины вспыхнул яркий румянец.
– Не ваше дело, сэр!
– Неужели? – Он кивнул на мешочек в ее руке. – Раз уж я оставляю здесь своих… этих… ну, их… – Йен показал на девчушек, которые теребили шторы, мусоля пальцами ткань, – то, несомненно, имею право знать, не подвергаю ли я их опасности.
– Они девочки, – коротко ответила миссис Сильви. – Родились в опасности и проживут в ней всю свою жизнь, независимо от обстоятельств.
Ее рука крепче сжала мешочек, костяшки пальцев побелели. Йена впечатлила ее честность, учитывая, что, судя по всему, миссис Сильви отчаянно нуждалась в деньгах. Несмотря на ее злобу, он получал удовольствие от стычки.
– Значит, вы считаете, что жизнь мужчин не опасна? – поинтересовался он и тут же добавил: – Что случилось с вашим сутенером?
Кровь отхлынула от ее лица, и она побледнела, словно выбеленная кость. Глаза миссис Сильви пылали.
– Он был моим братом. – Ее голос упал до яростного шепота. – Сыны Свободы[46] облили его дегтем, вываляли в перьях и бросили умирать на моем пороге. А теперь, сэр, есть ли у вас еще вопросы касательно моих дел или мы договорились?
Прежде чем Йен придумал, что сказать в ответ, дверь открылась и вошла молодая женщина. Его словно обухом по голове ударили, земля ушла из-под ног, и в глазах побелело. Затем комната перестала качаться, и Йен понял, что снова может дышать.
Это была не Эмили. Молодая женщина с любопытством переводила взгляд с него на маленьких дикарок, завернувшихся в шторы. Она была наполовину индианкой, невысокой и грациозной; длинные, как у Эмили, густые волосы цвета воронового крыла свободно ниспадали на спину. Широкие, как у Эмили, скулы. Мягкий округлый подбородок. Но это была не Эмили.
«Слава богу!» – подумал Йен, но в то же время почувствовал внутри жуткую пустоту. Появление девушки пушечным ядром ударило его и прошло сквозь тело, оставив зияющую дыру.
Миссис Сильви что-то коротко велела девушке-индианке, указав на Гермиону и Труди. Черные брови на миг поднялись, но она кивнула, улыбнулась девчушкам и позвала их на кухню перекусить.
Девочки мигом выпутались из штор: завтрак был уже довольно давно, да и тот состоял из овсяного толокна, разведенного водой, и нескольких кусочков вяленой медвежатины, жесткой как подошва.
Сестры пошли за индианкой к двери, не удостоив его взглядом. Уже на пороге Гермиона оглянулась, подтянула мешковатые штаны и, вперив в Йена испепеляющий взгляд, обличительно подняла длинный тощий указательный палец.
– Ты, мудак, если в конечном итоге мы станем шлюхами, я тебя найду, отрежу твои яйца и затолкаю их тебе в задницу.
Собрав остатки достоинства, Йен откланялся и ушел, а в его ушах все звенели раскаты смеха миссис Сильви.
Глава 18
Удаление зубов
Нью-Берн, колония Северная Каролина. Апрель, 1777 г.
Ненавижу удалять зубы. Фигура речи, которая сравнивает нечто чрезвычайно трудное с вырыванием зубов, – отнюдь не гипербола. Даже в самой благоприятной ситуации – когда перед тобой взрослый человек с большим ртом и спокойным нравом, а больной зуб находится в верхней челюсти и спереди (то есть у него слабые корни и к нему легко подобраться), – дело это грязное, кровавое и в буквальном смысле зубодробительное. А чисто физическую непривлекательность занятия обычно сопровождает неизбежное чувство депрессии от возможного исхода.
Удалять пораженный абсцессом зуб необходимо, поскольку нарыв весьма болезнен, и из-за него бактерии могут попасть в кровоток и вызвать сепсис или даже смерть. Но вырвать зуб, не имея возможности его заменить, означает не только ухудшить внешность пациента, но и нарушить строение и работу ротовой полости. Отсутствие одного-единственного зуба приводит к смещению всех остальных, расположенных рядом, и изменяет прикус, что мешает как следует пережевывать пищу. А это, в свою очередь, сказывается на пищеварении пациента, его здоровье и перспективах на долгую счастливую жизнь.
«Впрочем, удаление даже нескольких зубов не сильно ухудшит состояние бедной девочки», – мрачно размышляла я, в очередной раз меняя положение в надежде получше рассмотреть зуб, которым сейчас занималась.
Она была не старше восьми-девяти лет, с узкой челюстью и выраженным неправильным прикусом – верхние зубы сильно выдавались вперед. Молочные клыки девочки вовремя не выпали, а за ними выросли постоянные, и две пары клыков придавали ей зловещий вид. Ко всему прочему у нее была необычайно узкая верхняя челюсть, из-за чего два растущих передних резца искривились так сильно, что их передние поверхности почти соприкасались.
Я дотронулась до нарывающего верхнего коренного зуба, и привязанная ремнями к стулу девочка дернулась, испустив пронзительный вопль, от которого возникло ощущение, будто мне под ногти загнали бамбуковые щепки.
– Йен, дай, пожалуйста, ей еще немного.
Я выпрямилась. Поясница ныла, словно ее зажали тисками. Уже несколько часов я работала в передней комнате типографии Фергуса, и маленькая мисочка у моего локтя до краев наполнилась окровавленными зубами, а толпа зевак за окном увлеченно наблюдала за действом.
Йен, как истинный шотландец, скептически фыркнул, но взял бутылку и, бормоча что-то ободряющее, двинулся к девочке, которая снова закричала при виде его татуированного лица и крепко сжала губы. Потеряв терпение, ее мать шлепнула малышку и, вырвав у Йена бутылку, вставила горлышко в рот дочери, а другой рукой зажала ей нос.
Глаза малышки округлились, как монетки, из уголков рта фонтаном брызнул виски, но худенькая шейка несколько раз дернулась, и девчушка начала глотать.
– Думаю, уже достаточно, – заметила я, несколько встревоженная количеством алкоголя, которое выпил ребенок.
Качество виски, который мы приобрели уже здесь, оставляло желать лучшего, и, хотя Джейми с Йеном его попробовали и пришли к выводу, что от него никто не ослепнет, я решила использовать этот виски исключительно в малых дозах.
Мать девочки хмыкнула, критически осматривая дочь, но бутылку не убрала.
– А вот теперь, полагаю, хватит.
Глаза ребенка закатились, напряженное маленькое тельце внезапно обмякло, откинувшись на спинку стула.
Мать убрала бутылку, аккуратно вытерла горлышко своим фартуком и, кивнув, вернула виски Йену.
Я торопливо проверила пульс и дыхание девочки, но, похоже, все было в порядке, по крайней мере пока.
– Capre diem[47], – пробормотала я, хватая зубные щипцы. – Или следует сказать «capre vinorum»? Йен, следи, чтобы она дышала.
Йен рассмеялся и, наклонив бутылку, смочил виски клочок чистой ткани, чтобы вытирать кровь и гной.
– Думаю, у тебя хватит времени не только на один зуб, тетушка. Ты можешь вырвать у бедной девчушки все зубы, и она ничего не почувствует.
– А это мысль! – сказала я, поворачивая голову ребенка. – Йен, принеси, пожалуйста, зеркало.
У меня было крошечное квадратное зеркальце, чтобы, если повезет, направлять в рот пациента солнечный свет. Сейчас свет, теплый и яркий, в изобилии лился через окно, но, к сожалению, его загораживали головы зевак, они прижимались к стеклу и мешали Йену направить солнечный зайчик туда, куда мне нужно.
– Марсали! – позвала я, на всякий случай держа палец на пульсе девочки.
– Да? – Вытирая тряпкой перемазанные чернилами руки, она вышла из задней комнаты, где очищала или, скорее, пачкала типографский шрифт. – Тебе снова нужен Анри-Кристиан?
– Если ты… или он… не против.
– Только не он! – уверила меня Марсали. – Он это обожает, маленький тщеславный поросенок! Джоан! Фелисите! Сходите за малышом, ладно? Он нужен на улице, у витрины.
Фелисите и Джоан, или, как называл их Джейми, адские кошечки, с радостью побежали за Анри-Кристианом: они любили его представления почти так же сильно, как он сам.
– Пошли, Пузырик! – позвала Джоан, придерживая дверь на кухню.
Анри-Кристиан поспешил наружу, переваливаясь с боку на бок на коротеньких кривых ножках. Румяное лицо сияло от удовольствия.
– Опля, опля, опля! – восклицал он, направляясь к двери.
– Наденьте на него шапочку! – крикнула Марсали. – А то ветер в уши надует!
День стоял солнечный, но ветреный, а у Анри-Кристиана легко простужались уши. У него была вязаная шерстяная шапочка в белую и голубую полоску, украшенная красными помпонами, которая завязывалась под подбородком. Брианна связала эту шапочку, и когда я ее увидела, то почувствовала, как сердце слегка сжалось от нежности и боли.
Девочки взяли Анри-Кристиана за руки – в последний миг Фелисите успела сдернуть с вешалки старую фетровую шляпу своего отца, чтобы собирать монетки, – и все трое вышли на улицу под радостные возгласы и свист толпы. Через окно я видела, как Джоан убрала с уличного стола выставленные книги, а Фелисите поставила на их место Анри-Кристиана. Улыбаясь во весь рот, он раскинул коротенькие сильные руки и изысканно поклонился сперва в одну сторону, потом в другую. Затем наклонился, уперся ладонями в столешницу и со сдержанной грацией встал на голову.
Я не стала смотреть все представление – большей частью оно состояло из танцев и брыканий вперемешку с кувырками и стойками на голове, но яркая личность Анри-Кристиана и его гномья фигурка придавали зрелищу милое очарование. Он моментально отвлек толпу от окна, как мне и хотелось.
– Давай, Йен, – велела я, возвращаясь к работе.
Под бликующим светом зеркальца дела пошли лучше, и я почти сразу ухватила зуб щипцами. Предстояло самое сложное: зуб был сильно разрушен, и я боялась, что, когда начну его выворачивать, он не выйдет целиком, а сломается. А уж если это произойдет…
К счастью, все обошлось. Раздался приглушенный треск, когда корни зуба выскочили из челюсти, и я уже держала крошечный белый предмет – не сломанный.
Мать девочки, которая напряженно следила за происходящим, вздохнула и немного расслабилась. Девочка тоже вздохнула и раскинулась на стуле. Я еще раз проверила ее состояние: пульс ровный, разве что дыхание стало поверхностным. Наверняка она проспит до…
И тут меня осенило.
– Знаете, – нерешительно обратилась я к матери малышки, – я могу вырвать еще один или два зуба, и ей не будет больно. Вот, взгляните… – Я отодвинулась, жестом приглашая женщину посмотреть. – Вот эти… – Я коснулась невыпавших молочных клыков. – Их нужно срочно удалить, чтобы зубы за ними встали на свое место. И вы же видите передние резцы… Я удалила верхний передний коренной слева, а если удалю такой же справа, то, возможно, ее зубы слегка сместятся, чтобы заполнить пустое пространство. А если вам удастся убедить девочку нажимать языком на передние зубы всякий раз, когда она об этом вспомнит…
Разумеется, это было трудно назвать ортодонтией, к тому же опасность заражения слегка увеличивалась, но мне безумно хотелось это сделать: бедный ребенок выглядел как летучая мышь-людоед.
– Х-м-м, – протянула мать девочки, хмуро вглядываясь в ее рот. – Сколько вы мне за них заплатите?
– Сколько?.. Вы хотите, чтобы я вам заплатила?
– Это прекрасные, крепкие зубы, – тут же ответила мать. – Зубодер в порту наверняка даст по шиллингу за штуку. А Глории нужны деньги для приданого.
– Приданого? – удивленно повторила я.
Мать пожала плечами.
– Ну, за красоту-то бедняжку вряд ли кто возьмет.
Мне пришлось признать, что это правда: даже не беря в расчет ужасное состояние зубов девчушки, назвать ее внешность заурядной уже было бы комплиментом.
– Марсали! – позвала я. – У тебя есть четыре шиллинга?
Золото, вшитое в подол юбки, тяжело качнулось у моих ног, но сейчас я не могла его использовать.
Марсали удивленно отвернулась от окна, через которое приглядывала за Анри-Кристианом и девочками.
– У меня нет наличных.
– Все в порядке, тетушка, у меня есть немного денег.
Йен положил зеркальце, полез в спорран и вытащил оттуда пригоршню монет.
– И учтите, – сказал он, устремив на женщину тяжелый взгляд, – за здоровый зуб вы больше трех пенсов не получите… и не больше пенни за молочный, точно вам говорю.
Женщина высокомерно посмотрела на него, нисколько не смущаясь.
– Вот ведь сквалыга шотландец! – сказала она. – Пусть и татуированный, что твой дикарь. Тогда по шестипенсовику за зуб, ты, крохобор!
Йен широко улыбнулся, показывая собственные зубы, которые хоть и были чуточку неровными, все же находились в превосходном состоянии.
– Хотите отнести малышку к набережной, чтобы тамошний живодер разодрал ей рот в клочья? – любезно спросил он. – Она как раз к тому времени проснется, вы же понимаете. Крику-то будет… Три.
– Йен! – сказала я.
– Нет, тетушка, я не позволю ей тебя обмануть. Мало того что она хочет, чтобы ты выдернула девочке зубы задаром, так еще требует денег за оказанную честь!
Мое вмешательство приободрило женщину, она выставила вперед подбородок и повторила:
– Шесть пенсов!
Подошла Марсали, привлеченная перепалкой, и заглянула в рот девочки.
– Меньше чем за десять фунтов вы ей мужа не найдете! – напрямик сказала она женщине. – С такой-то внешностью. Мужчина испугается, что она его покусает, когда он будет ее целовать. Йен прав. На самом деле это вы должны заплатить двойную цену!
– Вы же согласились заплатить, когда пришли сюда, так ведь? – нажимал Йен. – Два пенса за то, чтобы выдернуть зуб, и моя тетя уступила только из жалости к ребенку!
– Кровопийцы! – воскликнула женщина. – Точно говорят, вы, шотландцы, медяки с глаз покойника заберете!
Я поняла, что все это надолго: и Йен, и Марсали явно настроились приятно провести время, торгуясь с женщиной. Вздохнув, я забрала у Йена зеркальце. Клыки я выдерну и без подсветки, а к тому времени, когда займусь верхним коренным справа, Йен, возможно, снова сосредоточится на работе.