Эхо прошлого

– Я ценю вашу помощь, Артур, – сказал Грей, затем сел, положил на угол стола маленький сверток и добавил, махнув рукой: – Небольшой знак признательности.

Норрингтон приподнял тонкую бровь и, взяв подарок, тут же развернул жадными пальцами.

– О! – воскликнул он с неподдельным восторгом. Бережно повертел в больших мягких руках крошечную фигурку из слоновьей кости, завороженно поднес к лицу, чтобы лучше рассмотреть детали. – Цудзи?

Грей пожал плечами, довольный произведенным эффектом. Сам он ничего не смыслил в нэцке, зато знал человека, который торговал китайскими и японскими резными фигурками из слоновой кости. Грея поразило изящество и мастерство исполнения крохотной вещицы, изображающей полуголую женщину, в весьма причудливой позе занимающуюся любовью с тучным обнаженным джентльменом, волосы которого были забраны в пучок.

– Боюсь, что историю ее происхождения установить невозможно, – сказал лорд Джон извиняющимся тоном, но Норрингтон лишь отмахнулся, не сводя глаз с новообретенного сокровища. Спустя мгновение он счастливо вздохнул и спрятал фигурку во внутренний карман сюртука.

– Благодарю вас, милорд, – произнес он. – А что касается субъекта, которым вы интересуетесь, то, боюсь, у нас очень мало сведений о таинственном мистере Бичеме.

Он кивнул на стол, где лежала потертая кожаная папка без ярлыка. Грей заметил, что внутри находится что-то объемное, но не бумаги. Папка была пробита, и через отверстие пропущена короткая веревка, удерживающая предмет внутри.

– Вы меня удивляете, мистер Норрингтон, – учтиво сказал Грей и потянулся к папке. – Все же дайте взглянуть, что там у вас, и, возможно…

Норрингтон прижал пальцами папку к столу и на миг нахмурился, пытаясь создать впечатление, что официальные секреты нельзя раскрывать первому встречному. Грей улыбнулся.

– Да ладно вам, Артур, – сказал он. – Если хотите узнать, что мне известно о нашем загадочном мистере Бичеме, – а я в этом не сомневаюсь! – то покажете все, что на него есть, до последней буквы!

Норрингтон чуточку расслабился, с неохотным видом убрал руку, скользнув пальцами по папке. Грей взял ее, приподняв бровь, и открыл. Объемный предмет оказался маленьким холщовым мешочком. Кроме него, внутри оказалось несколько листков бумаги, и все. Грей вздохнул.

– Плохо работаете, Артур, – с упреком произнес он. – Существуют целые завалы из бумаг, имеющих отношение к Бичему, а также множество ссылок на его имя. Конечно, в последние годы он исчез из виду, но кто-то должен был проверить!

– А мы так и сделали, – ответил Норрингтон с необычной ноткой в голосе, отчего Грей резко поднял голову. – Старина Крэббот вспомнил имя, и мы проверили. Все материалы исчезли.

Плечи Грея свело, словно по ним ударили плетью.

– Странно, – спокойно сказал он. – Ну, тогда…

Он склонился над папкой, хотя ему потребовалось какое-то время, чтобы успокоить скачущие мысли и понять, на что он смотрит. Едва Грей сосредоточился на странице, как взгляд выхватил из текста имя «Фрэзер», и сердце сжалось.

Уф, не Джейми Фрэзер. Грей медленно вдохнул, перевернул страницу, прочел следующую, вернулся назад. Всего четыре письма, только одно расшифровано полностью. Еще одно начато – на полях чьи-то предварительные заметки. Грей сжал губы: в свое время он был хорошим дешифровщиком, но уже давно отошел от дел и понятия не имел о современных идиомах, которые используются французами, не говоря уже о характерных для каждого конкретного шпиона выражениях. К тому же очевидно, что письма писали по меньшей мере два разных человека.

– Я их просмотрел, – заявил Норрингтон, и Грей, подняв взгляд, обнаружил, что Артур уставился на него выпученными светло-карими глазами, словно жаба на сочную муху. – Еще не расшифровал как положено, но имею представление, о чем там говорится.

Что ж, Грей уже принял решение и пришел сюда, готовый все рассказать Артуру, который умел хранить молчание лучше, чем кто-либо из его прежних коллег по «Черному кабинету».

– Бичем – это не кто иной, как Персиваль Уэйнрайт, – сказал Грей без обиняков, удивляясь, почему он хранил в секрете настоящее имя Персиваля. – Он британский подданный, армейский офицер, которого арестовали по обвинению в содомии, но не осудили. Считалось, что он умер в Ньюгейтской тюрьме, пока ждал суда, но…

Он разгладил письма, закрыл папку и добавил:

– Как видите, нет.

Пухлые губы Артура округлились в беззвучном «О».

Какое-то мгновение Грей думал, что, может, стоит на этом остановиться, но потом решил продолжить. Артур настойчив, как такса, раскапывающая барсучью нору, и если он узнает правду самостоятельно, то тут же заподозрит, что Грей многое скрывает.

– А еще он мой сводный брат. – Грей произнес это как бы между прочим и положил папку на стол Артура. – Я встретил его в Северной Каролине.

Артур слегка скривил рот, но тут же моргнул, и его лицо приняло обычное выражение.

– Ясно, – сказал он. – Ну, тогда… Понимаю.

– Да, вы прекрасно понимаете, почему мне нужно знать содержание этих писем, – сухо согласился Грей, кивком указав на папку. – И как можно скорее.

Поджав губы, Артур кивнул, устроился поудобнее и взял письма. Раз уж дело приняло такой оборот, он сразу стал серьезным.

– Похоже, большая часть из того, что я уже расшифровал, связана с торговым флотом, – сказал он. – Контакты в Вест-Индии, грузы, которые нужно доставить, – обычная контрабанда, хотя и с размахом. Одно упоминание банкира из Эдинбурга; с ним я пока еще не разобрался. Но в трех письмах встречается одно и то же имя, причем не зашифрованное. Вы, конечно, это заметили.

Грей не стал отрицать.

– Кому-то во Франции очень хочется разыскать некоего Клоделя Фрэзера, – продолжил Артур и приподнял одну бровь. – Как вы думаете, кто это?

– Понятия не имею, – ответил Грей, хотя, разумеется, у него возникли кое-какие мысли. – А вы как думаете, кто хочет его найти… или зачем?

Норрингтон покачал головой.

– Зачем его ищут, я не знаю, – откровенно сказал он. – А вот кто именно – полагаю, что, возможно, французский дворянин.

Он снова открыл папку и осторожно достал из закрепленного внутри мешочка две сургучные печати, одну наполовину сломанную, другую – почти целую. На обеих было изображение ласточки на фоне восходящего солнца.

– Я пока не нашел никого, кто бы знал, чье это, – сообщил Норрингтон, аккуратно поддев одну из печатей толстым коротким пальцем. – Вы случайно не знаете?

– Нет, – ответил Грей. В горле внезапно пересохло. – Но вы можете проверить некоего барона Амандина. Это имя назвал Уэйнрайт… кто-то из его хороших знакомых.

– Амандин? – Норрингтон выглядел озадаченным. – Никогда о нем не слышал.

– И никто не слышал. – Грей вздохнул и поднялся на ноги. – Я уже сомневаюсь, что он вообще существует.

* * *

По дороге к дому брата Грей продолжал размышлять, существует ли барон Амандин на самом деле или нет. Если да, то он вполне мог быть ширмой, скрывающей интересы куда более важной персоны. Если нет… Дело усложнялось и в то же время становилось проще: если нельзя узнать, кто за этим стоит, значит, единственный путь к разгадке – Перси Уэйнрайт.

Ни в одном из писем Норрингтона не упоминались Северо-Западные территории и не содержалось ни одного намека на предложение, которое озвучил Перси. Впрочем, неудивительно: было бы чрезвычайно опасно доверить такую информацию бумаге, хотя Грей, конечно, знавал шпионов, которые делали нечто подобное и раньше. Если Амандин существует и непосредственно заинтересован в решении вопроса Северо-Западных территорий, то, по всей видимости, он благоразумен и осторожен.

Ладно, в любом случае нужно рассказать о Перси Хэлу. Возможно, он что-нибудь знает об Амандине или сможет разузнать: у Хэла много друзей во Франции.

Размышления о предстоящем разговоре с Хэлом внезапно напомнили Грею о письме Вилли, про которое он почти забыл за утренними интригами. При мысли о письме Грей резко втянул воздух носом. Нет, об этом он точно не скажет брату, пока не поговорит с Дотти с глазу на глаз. Возможно, получится перекинуться с ней парой слов наедине и назначить встречу.

Однако, когда Грей прибыл в Аргус-хаус, Дотти не оказалось дома.

– Она на музыкальном вечере у мисс Брайрли, – сообщила ему невестка Минни, когда он учтиво поинтересовался, как поживает его племянница и крестница. – Дотти сейчас не удержишь. Но ей будет жаль, что вы разминулись.

Улыбаясь, она встала на цыпочки и поцеловала его в щеку.

– Рада снова видеть тебя, Джон.

– И мне приятно тебя видеть, Минни, – искренне ответил он. – Хэл дома?

Минни выразительно закатила глаза к потолку.

– Всю неделю никуда не выходит из-за своей подагры. Еще несколько дней, и я подсыплю ему яду в суп.

Джон понимающе хмыкнул. Слова Минни подкрепили его решение не говорить с Хэлом о письме Уильяма. Брат и в добром здравии наводил ужас как на бывалых солдат, так и на опытных политиков, а уж Хэл захворавший… Теперь понятно, почему Дороти сочла нужным исчезнуть.

Вряд ли его новости улучшат настроение Хэла, подумал Грей. Он с должной осторожностью толкнул дверь в кабинет брата: тот имел обыкновение швыряться вещами, когда злился, и ничто не сердило его больше, чем недомогание.

Хэл спал, сгорбившись в кресле перед камином; забинтованная нога покоилась на табурете. В воздухе висела резкая вонь какого-то едкого лекарства, перекрывая запахи горящего дерева, топленого сала и черствого хлеба. Рядом с Хэлом стоял поднос с нетронутой тарелкой супа. «Похоже, Минни озвучила свою угрозу», – с улыбкой подумал Грей. За исключением его самого и их матери, Минни была, пожалуй, единственным человеком, который никогда не боялся Хэла.

Грей тихо сел, размышляя, стоит ли будить брата. Хэл выглядел больным и усталым, худощавее, чем обычно, а ведь он всегда был тощим. Даже сейчас, одетый в бриджи и поношенную льняную рубаху, босоногий и с потрепанной шалью на плечах, Хэл умудрялся сохранять элегантный вид, но морщины на его лице красноречиво свидетельствовали о жизни, полной сражений.

Сердце Грея сжалось от внезапной нежности, и он засомневался, стоит ли вообще тревожить Хэла дурными новостями. Однако существовала опасность, что известие о несвоевременном воскрешении Перси застанет брата врасплох, а этого Грей допустить не мог. Придется Хэла предупредить.

Прежде чем он принял окончательное решение, Хэл открыл глаза, ясные и настороженные, того же светло-синего цвета, как и у самого Грея. В них не было ни следа дремоты или рассеянности.

– Ты вернулся, – сказал Хэл и тепло улыбнулся. – Налей-ка мне бренди.

– Минни говорит, что у тебя подагра, – ответил Грей, взглянув на забинтованную ногу брата. – Неужели врачи не говорили тебе, что при подагре следует воздерживаться от употребления крепких спиртных напитков?

– Говорили, – подтвердил Хэл, выпрямляясь в кресле. Движение отозвалось болью в ноге, и брат поморщился. – Но, судя по твоему виду, ты хочешь рассказать мне нечто такое, отчего мне срочно потребуется выпивка. Лучше принеси графин.

* * *

Он покинул Аргус-хаус через несколько часов, отклонив предложение Минни остаться на ужин. Погода заметно испортилась. Уже чувствовалась осенняя прохлада, поднялся порывистый ветер, а в воздухе ощущался вкус соли – остатки морского тумана плыли в сторону берега. В такую ночь лучше всего сидеть дома и никуда не высовываться.

Минни извинилась, что не предложила свою карету: Дотти укатила в ней на музыкальный вечер. Грей заверил ее, что с радостью прогуляется пешком: ходьба помогает думать. Так оно и было, но порывы резкого ветра мешали Грею сосредоточиться, развевая полы мундира и норовя унести шляпу. Грей уже было пожалел о карете, как вдруг увидел тот самый экипаж, который стоял в проезде у одного из особняков неподалеку от Александра-Гейт. Лошади были укрыты от ветра попонами.

Грей повернул у ворот, услышав крик «Дядя Джон!», посмотрел в сторону дома и сразу же увидел свою племянницу Дотти, которая буквально летела к нему, как корабль на всех парусах. Ветер дул ей в спину и угрожающе раздувал пышное шелковое платье-мантуа сливового цвета и бледно-розовую накидку. Дотти неслась с такой скоростью, что Грею пришлось поймать ее в объятия, чтобы остановить.

– Ты девственница? – без обиняков спросил он.

Дотти расширила глаза, рывком высвободила руку и влепила ему пощечину.

– Что? – воскликнула она.

– Мои извинения. Несколько неожиданный вопрос, да?

Грей взглянул на ожидающий экипаж и кучера, который с каменным выражением лица смотрел прямо перед собой, велел тому подождать, затем взял Дотти за руку и повел к парку.

– Куда мы идем?

– Просто немного прогуляемся. У меня есть к тебе несколько вопросов такого свойства, что мне не хотелось бы, чтобы нас подслушали. Уверен, что и ты не захочешь.

Глаза Дотти расширились еще больше, но она не стала спорить, лишь поправила свою кокетливую маленькую шляпку и пошла с Греем; ее пышные юбки взбивал ветер.

Скверная погода и случайные прохожие не дали Грею возможности задать хотя бы один вопрос, пока они с Дотти не зашли в парк и не оказались на относительно безлюдной аллее, ведущей через небольшой садик с кустами и деревьями, подстриженными в виде затейливых фигур.

Ветер неожиданно стих, хотя небо потемнело. Дотти остановилась под сенью топиарного[42] льва и спросила:

– Дядя Джон, что за чушь вы несете?

Дотти, как и ее мать, походила на осень: волосы цвета спелой пшеницы и щеки с румянцем оттенка нежно-розового шиповника. Но если лицо Минни было просто миловидным и привлекательным, то у Дотти черты матери обрели изящные контуры, унаследованные от Хэла, и дополнились его же темными ресницами, что делало красоту племянницы чрезвычайно опасной.

Эта опасность больше всего чувствовалась во взгляде, который Дотти обратила на дядю, и он подумал: пожалуй, неудивительно, что Уильям ею очарован. Если, конечно, он очарован.

– Я получил письмо от Уильяма, в котором он намекает, что откровенно тебя домогался, или, по меньшей мере, повел себя неподобающим для джентльмена образом. Это правда?

Дотти открыла рот в неподдельном ужасе.

– Что-что он вам написал?

Так, похоже, одной проблемой меньше. Она, скорее всего, еще девственница, и ему не придется отправлять Уильяма в Китай, чтобы обезопасить от ее братьев.

– Как я и сказал, это был всего лишь намек. Уильям не сообщил мне подробности. Давай-ка пройдемся, пока мы совсем не замерзли.

Он взял Дотти под руку и повел по дорожке, которая вела к маленькой часовне. Там они укрылись в притворе, куда выходило единственное витражное окно с изображением святой Варвары, несущей на блюде свои отрезанные груди. Грей отвлекся на изучение сего возвышенного образа, что позволило Дотти привести в порядок растрепанную ветром одежду и решить, что она скажет дяде.

– Что ж, – начала она, вздернув подбородок. – Это правда, что мы… ну, что я позволила ему себя поцеловать.

– Да? И где же? Ох, я имею в виду… – торопливо добавил Грей, заметив по ее глазам, что она потрясена до глубины души.

А вот это уже интересно: откуда бы совершенно неопытной юной леди знать, что можно целовать не только губки или ручки?

– В каком месте географически, – пояснил он.

Румянец на щеках Дотти стал ярче: она не хуже Грея понимала, что сейчас выдала себя.

– В саду у леди Уиндермир. Мы оба пришли к ней на музыкальный вечер, и ужин еще не подали, поэтому Уильям пригласил меня немного прогуляться и… и я пошла. Был такой прекрасный вечер! – простодушно добавила она.

– Да, Уильям тоже это отметил. Раньше я не осознавал дурманящего воздействия хорошей погоды.

Дотти бросила на него неприязненный взгляд.

– Как бы то ни было, мы любим друг друга. Хоть это он вам сказал?

– Да, – ответил Грей. – Собственно, Уильям с этого и начал, прежде чем пуститься в скандальные откровения насчет твоей добродетели.

Глаза Дотти округлились.

– Он… что именно он вам сказал? – требовательно спросила она.

– Достаточно, как он надеялся, чтобы убедить меня немедленно пойти к твоему отцу и объяснить ему, почему он должен согласиться отдать тебя в жены Уильяму.

– Ох!

Дотти глубоко вздохнула, как будто с облегчением, и отвела взгляд.

– Значит, вы собираетесь это сделать? – спросила она, вновь посмотрев на Грея огромными голубыми глазами, а потом с надеждой добавила: – Или вы уже?

– Нет, я еще не говорил с твоим отцом о письме Уильяма. Решил, что для начала нужно поговорить с тобой и выяснить, разделяешь ли ты его чувства в той мере, как он думает.

Дотти моргнула и одарила дядю ослепительной улыбкой.

– Ох, дядя Джон, вы такой внимательный! Многих мужчин нисколько бы не заботило женское мнение в подобной ситуации. Вы же, как всегда, очень деликатны. Мама не устает превозносить вашу доброту и отзывчивость.

– Не перестарайся, Дотти, – сдержанно сказал Грей. – Значит, ты утверждаешь, что согласна выйти замуж за Уильяма?

– Согласна? – вскричала она. – Да я хочу этого больше всего на свете!

Он посмотрел на нее долгим, внимательным взглядом.

– Неужели? – произнес Грей со всей иронией, на которую был способен. – И почему же?

Дотти дважды очень быстро моргнула.

– Почему?

– Почему? Я имею в виду, что особенного ты нашла в характере Уильяма, – терпеливо повторил он и уточнил, понимая, что юные девушки не слишком хорошо разбираются в людях: – Или, скорее, в его внешности, что хочешь выйти за него замуж, к тому же так скоропалительно?

Грей уже был готов поверить, что в одном из них или сразу в обоих развиваются нежные чувства, но зачем так спешить? Даже если Уильям боится, что Хэл согласится на предложение виконта Максвелла, сама-то Дотти наверняка знает, что заботливый отец никогда не выдаст ее замуж насильно.

– Ну, мы ведь любим друг друга! – произнесла она, хотя ее голос прозвучал несколько неуверенно для такого страстного признания. – А что касается его… его характера… как же, дядя, вы же его отец и, конечно, не можете не знать о его… его уме!

Дотти победоносно выдала это слово и торопливо продолжила, набирая обороты:

– Его доброте, его веселом нраве… его кротости…

Теперь настала очередь лорда Джона ошеломленно моргать. Несомненно, Уильям отличался умом, веселым нравом и разумной добротой, но вот определение «кроткий» к нему никак не подходило. Более того, дыру в обшивке столовой его матери, через которую Уильям нечаянно выбросил собеседника во время чаепития, еще не заделали, и этот образ был свеж в памяти Грея. Возможно, что в компании Дотти Вилли вел себя более сдержанно…

– Да он же само воплощение истинного джентльмена! – провозгласила Дотти, похоже, закусив удила. – А его внешность… конечно, все женщины, кого я знаю, от него в восторге! Такой высокий, стройный…

С холодным беспристрастием лорд Джон отметил, что, хотя Дотти и назвала несколько свойственных Вилли особенностей, она ни слова не сказала о его глазах. Ведь кроме роста, который, разумеется, трудно не заметить, самой примечательной чертой в образе Уильяма были его глаза: ярко-голубые и с необычным, кошачьим разрезом. Вообще-то, это были глаза Джейми Фрэзера, отчего у Джона сжималось сердце всякий раз, когда Вилли смотрел на него с определенным выражением.

Сам Вилли прекрасно знал, как действует его взгляд на женщин, и беззастенчиво этим пользовался. Посмотри он хоть раз с вожделением в глаза Дотти, она бы завороженно замерла на месте, и не имело бы значения, влюблена она или нет. А трогательный рассказ об очаровании сада… После музыкального вечера или на балу… у леди Бельведер или у леди Уиндермир…

Грей настолько погрузился в собственные размышления, что не сразу заметил молчание Дотти.

– Приношу свои извинения, – учтиво произнес он, – и благодарю за восхваление характера Уильяма, которое не могло не согреть отцовское сердце. И все же, к чему такая спешка с женитьбой? Через год или два Уильяма наверняка отправят домой.

– Его могут убить! – воскликнула Дотти, и в ее голосе прозвучал неподдельный страх, такой искренний, что Грей насторожился.

Она сглотнула и прижала руку к горлу.

– Я этого не вынесу, – проговорила Дотти внезапно ослабшим голосом. – Если его убьют и мы никогда… у нас никогда не будет шанса…

Она посмотрела на Грея заблестевшими от чувств глазами и с мольбой коснулась его руки.

– Я должна, – твердо сказала Дотти. – Правда, дядя Джон. Я должна это сделать и не могу больше ждать. Я хочу поехать в Америку и выйти замуж.

У него отвисла челюсть. Одно дело хотеть выйти замуж, но такое…

– Дотти, скажи, что ты шутишь, – произнес он. – Ты же не думаешь, что твои родители – а особенно твой отец! – когда-нибудь это одобрят.

– Он бы согласился, если бы вы изложили все должным образом, – возразила Дотти. – Ваше мнение он ценит выше, чем чье бы то ни было.

Она стиснула руку Грея и настойчиво продолжила:

– А вы, как никто другой, должны понимать, какой ужас я испытываю при мысли, что с Уильямом… может что-то случиться, прежде чем мы снова увидимся.

Действительно, подумал он, единственным доводом, что перевешивал в ее пользу, было чувство пустоты в его собственном сердце, которое возникало всякий раз при одном упоминании о возможной смерти Уильяма. Да, его могли убить. Как и любого другого во время войны, а особенно солдата. Это риск, на который идешь – а совесть не дала бы ему помешать Уильяму выбрать этот путь, – хотя, стоило ему представить Уильяма разорванным на куски пушечным ядром, или лежащим с простреленной головой, или умирающим в мучениях от дизентерии…

У лорда Джона пересохло во рту, он сглотнул и с некоторым трудом запихнул малодушные образы назад, в закрытый мысленный чулан, где они обычно и хранились под замком.

Грей глубоко вздохнул.

– Доротея, – твердо произнес он. – Я выясню, что ты задумала.

Она долго и задумчиво глядела на него, словно оценивая шансы. Уголок рта Дотти медленно приподнялся, глаза сузились, и он прочитал ответ на ее лице так же ясно, как если бы она произнесла его вслух: «Нет, вряд ли.

Впрочем, это выражение исчезло так же быстро, как появилось, и Дотти вновь посмотрела на него с негодованием, смешанным с мольбой.

– Дядя Джон, как вы смеете обвинять меня и Уильяма, своего собственного сына, в том… в том… а в чем, собственно, вы нас обвиняете?

– Понятия не имею, – признался он.

– Вот и отлично! Так вы поговорите с папой, ради нас? Ради меня? Пожалуйста? Сегодня?

Дотти была прирожденной кокеткой: говоря с ним, она придвинулась ближе, чтобы он почувствовал нежный аромат фиалок от ее волос, а пальчиками очаровательно теребила лацканы его мундира.

– Не могу, – ответил Грей, пытаясь высвободиться. – Только не сейчас. Он уже испытал из-за меня ужасное потрясение, еще одно наверняка его добьет.

– Тогда завтра, – уговаривала она.

– Дотти!

Он взял ее ладони в свои. Его удивило и тронуло, что ее руки похолодели и дрожали. Похоже, девочка говорит серьезно, что бы она ни пыталась сказать.

– Дотти, – повторил лорд Джон уже мягче. – Даже если твой отец согласится отправить тебя в Америку, чтобы ты вышла там замуж – а лично я считаю, что это может произойти только в том случае, если ты ждешь ребенка, – то все равно нет никакой возможности отплыть туда до апреля. И поэтому пока не нужно ничего рассказывать Хэлу и загонять его в могилу раньше времени. Пусть хотя бы оправится от нынешней болезни.

С недовольным видом Дотти признала, что его доводы вполне разумны.

– Кроме того, – добавил лорд Джон, выпуская ее руки, – ты знаешь, что в зимнее время кампания прекращается. Боевые действия скоро приостановят, и Уильям будет в относительной безопасности. Тебе незачем бояться, нет никаких поводов для беспокойства.

«Кроме несчастных случаев, дизентерии, лихорадки, заражения крови, несварения желудка, потасовок в питейных заведениях и более десятка других смертельно опасных угроз», – мысленно добавил он.

– Но… – начала было Дотти, потом замолчала и тяжело вздохнула. – Да, полагаю, вы правы. Все же… дядя Джон, вы поговорите с папой в ближайшее время, правда?

Он тоже вздохнул.

– Поговорю, если ты действительно этого хочешь.

Сильный порыв ветра сотряс часовню, и витраж с изображением святой Варвары задрожал в своей свинцовой раме. Внезапно начался ливень, забарабанил по кровле, и Грей плотнее закутался в плащ.

– Подожди здесь, – велел лорд Джон племяннице. – Я велю кучеру подъехать к дорожке.

Пока он шагал против ветра, одной рукой придерживая шляпу, чтобы та не улетела, ему на ум пришли его собственные слова, сказанные племяннице чуть раньше: «это может произойти только в том случае, если ты ждешь ребенка». На душе стало тревожно.

Дотти бы так не поступила. Или поступила бы? Нет, ни в коем случае, уговаривал себя Грей. Забеременеть от одного мужчины, чтобы убедить отца позволить ей выйти замуж за другого? Весьма сомнительно. Хэл выдал бы ее за виновника, она бы и рта не успела открыть. Хотя, возможно, она выбрала кого-то непригодного для женитьбы, например, уже женатого или… Но это же полная чушь! Что бы сказал Уильям, явись Дотти в Америку, беременная от другого мужчины?