Философия топологического объекта. Континуальность социальной жизни, закон ее пульсации и вакуум

Графизм предполагает видение его по принципу: увидеть, чтобы понять. Если сравнить метаметафорическую графику Diffe’rAnce (разли’чАе) с топологической графикой лентомёбиусного кольца Мёбиуса, выворачивающегося в себе наизнанку, то первая графика окажется маскирующей реальное соотношение двух фонем с неслышимым, а второе окажется ясно раскрывающей реальное положение дел, первая графика не выводит за пределы оперирования категориями тождество-различие, а вторая ведет к открытию феномена неслиянной нераздельности (к философско-топологической парадигме), первая графика остается в пределах мышления кубитами без кульбита, вторая графика выводит на путь мышления кубитами с кульбитами. Кульбит фонем или их неслиянно нераздельное взаимовыворачивание друг в друга происходит в тишине (в молчании), звук обнуляется или вырождается таким образом, что фонемы оказываются в состоянии неслиянной нераздельности друг с другом. В графике Diffe’rAnce видим лишь торможение различия в себе, торможение можно при желании принять за присутствие в различии момента отождествления, снимаемого различением. Феномен неслиянной нераздельности не был известен Деррида, что предопределило его сворачивание на путь мышления парапонятиями, в которых истинное и ложное неслиянно нераздельны. Мышление – это топологический объект (монада), который существует как в естественной модификации своего целого, когда доминирует логофилия, так и в противоестественной модификации, когда доминирует логофобия. Как кто-то верно сказал, если идти в глубь нелепого, можно дойти до смысла, и наоборот, если идти в глубь смысла, обязательно дойдешь до бессмыслицы, хаоса. Эти вещи зеркальны. В будущем неоклассическом периоде существования философии эта зеркальность «засверкает».

А. И. Уемов в своей естественной (то есть без борьбы с логоцентризмом) деконструкции триады категорий вещи-свойства-отношения, по сути, подошел к моменту, когда можно говорить о существовании феномена неслиянной нераздельности, не зная о его существовании. А. И. Уемов говорит о «вырождении», об «обнулении», то есть он, по сути, вышел на открытие тринарной логики. Примечательно и то, что он говорит о «вырожденном случае» как о допустимой ошибке. В данном случае актуальное значение обретает философско-топологическая интерпретация ошибки: ошибка – это топологический объект, который существует как в естественной модификации своего целого (ошибка как ошибка) так и в противоестественной модификации, когда ошибка это обнуленная (вырожденная) истина. Например, ошибкой будет принимать треугольник за четвероугольник, но ошибка в данном случае это и не истина, и не ложь, ошибка в данном случае это неслиянная нераздельность истинного и ложного. Бинарная оппозиция «истина-ложь» включает в себя, кроме противопоставления сторон, ещё и момент неслиянной нераздельности противоположных сторон. Противопоставление – это топологический объект, который существует как в естественной модификации своего целого (как противопоставление), так и в противоестественной модификации своего целого (как неслиянная нераздельность противостоящих сторон). Как свидетельствует математика, треугольник является в некотором смысле четвероугольником, и этот смысл Уемов именует «вырожденностью», «обнулением». В данном случае речь идет о «трехзначной логике», когда наряду с истинным и ложным речь должна идти и о третьем – о варианте неслиянной нераздельности истинного и ложного в ошибке. А. И. Уемов пишет: «Треугольник и четырехугольник, как скажет каждый, представляют собой понятия, несовместимые друг с другом. Различно у них число углов и сторон. По-разному вычисляются площадь и другие характеризующие их величины. Утверждение о каком-либо треугольнике, что он является четырехугольником, будет восприниматься как противоречие. Вместе с тем содержание понятия четырехугольника не предполагает какого-либо ограничения величины сторон. Стороны могут быть любой величины. В частности, они могут быть равны нулю. Если одна из сторон четырехугольника равна нулю, то он будет треугольником. Таким образом, оказывается, что треугольник представляет собой частный случай четырехугольника – при длине одной из сторон, равной нулю. Но это совершенно особый частный случай, так как треугольнику не присущи все те свойства, которые присущи его квазиродовому понятию «четырехугольник». Подобные частные случаи принято называть вырожденными, а саму операцию перехода к вырожденному случаю – вырождением. Разумеется, «вырождение» в этом смысле не означает какого-либо ухудшения, регресса, в отличие от того, что обозначается словом «вырождение» в биологии. Общим для того и другого значения этого слова является превращение, переход в иное» (А. И. Уемов. Вещи, свойства и отношения. Москва: Издательство Академии наук СССР, 1963. С. 54–55. Подчеркнуто мной – Ю. Г.). В рассуждениях А. И. Уемова я нахожу действие закона исключенного третьего: существуют треугольник и четвероугольник, третьего не дано. Однако я вижу в его рассуждениях и действие закона включенного третьего: чтобы действовал закон исключенного третьего (есть треугольник и есть четвероугольник) необходимо, чтобы одновременно действовал закон включенного третьего: «треугольник представляет собой частный случай четырехугольника – при длине одной из сторон, равной нулю». Постмодернизм возникает в истории философии в соответствии с действием в истории философии закона включенного третьего.

Бинарная оппозиция «треугольник-четырехугольник», о которой говорит А. И. Уемов, асимметрична в пользу треугольника потому, что треугольник это естественная фигура геометрии и естественная модификация целостности (монады) треугольника как топологического объекта. Треугольнику А. И. Уемов противопоставляет четырехугольник, одна сторона которого равна нулю, такой четырехугольник является противоестественной фигурой геометрии и противоестественной модификацией целостности (монады) треугольника. Проецируя эту ситуацию на односторонней ленте Мёбиуса, выворачивающейся в себе наизнанку, получим раздвоение треугольника (как монады) на лицевую сторону (треугольник есть треугольник) и на изнаночную сторону – треугольник есть четвероугольник, одна сторона которого равна нулю. Нуль это, как я полагаю, и есть неслиянная нераздельность. А. И. Уемову, очевидно, неизвестна метафизическая категория неслиянной нераздельности, он вынужден использовать термины из математики и биологии («обнуление» как понятие и «вырождение» как метаметафора).

Признание неслиянной нераздельности бинарных оппозиций предполагает переход от двоичной логики к троичной, которая должна будет ориентировать на признание существования как «двоичной» противоположности бинарных сторон оппозиции, так и на признание в качестве «третьего» неслиянной нераздельности или лентомёбиусного кульбита в отношениях бинарных оппозиций.

«В традиционной трёхзначной логике «лжи» и «истине» соответствуют знаки – и +. Третьему (серединному) состоянию соответствует знак 0. Допустимо использование таких наборов знаков, как {0,1,2}, {−1,0,1}, {0,1/2,1} {N,Z,P}, и др. Иногда используют обозначения И, Л, Н (истина, ложь и неизвестность)…» (Из интернета). Как я отмечал ранее, в трехзначной логике третьим в противопоставлении истинного и ложного будет вариант неслиянной нераздельности истинного и ложного. «Но проблема с навязыванием двоичной логики – это не порождение нашего компьютерного мира, история с запретом на применение троичной логики насчитывает не одну сотню лет и появилась задолго до того, как возникла задача разработки компьютерной техники. Этот запрет, означенный как "Закон исключения третьего" появился как упрощение интуитивной логики, и является базисом классической бинарной логики» (URL: https://zen.yandex.ru/media/kb_mikhaleva/kto-nalojil-zapretna-razrabotki-kompiuterov-s-troichnoi-logikoi-60e14b6c2dcce634f52580d8).

История со спонтанным запретом на применение троичной логики и навязыванием двоичной логики в классической философии опиралась на неверно интерпретируемый закон исключенного третьего. В двадцатом веке с появлением постмодернизма и попыток деконструкции бинарных оппозиций разворачивается иная история – история с неосознаваемым запретом закона исключенного третьего и неосознаваемой абсолютизацией закона включенного третьего. Спонтанным образом ТбО-вакуумные силы стали побуждать философов уходить от привычного четкого противопоставления истины и лжи (или ложь, или истина, третьего не дано), что обернулось переходом к свободной игре смыслами, которые и не истинны, и не ложны. То, что и не истинно, и не ложно, то безумно, то выпадает за пределы философии. В пределах философии уход от противопоставления истинного и ложного ведет лишь к свободной игре смыслами, которые и истинны, и ложны. Уход от закона исключенного третьего под влиянием ТбО-вакумных сил привел философов к мышлению на основе закона включенного третьего, когда ими включена была игра в «двусмысленность» неслиянной нераздельности истинного и ложного. Последнее в свою очередь привело к тому, что в философии наряду с понятиями в традиционной категориальной философской форме появились понятия в свободной метаметафорической (сверхметафорической) форме. Так появился постмодернизм. Свобода мышления для субъекта обернулась свободой от субъекта, в том и в другом случае стал мощно действовать закон включения третьего – включение потока философских суждений, в которых истинное и ложное находится в неслиянной нераздельности.

Возникла иллюзия полного своеволия потока философских суждений, их полной независимости от субъекта. «В контексте постмодернистской философской парадигмы разрушение классической субъект-объектной оппозиции, определявшей предметность и специфику философии как концептуальной системы, фундирован исходным постмодернистским отказом от самой идеи семантико-структурных оппозиций. Пространство текста задается постмодернизмом как то пространство, где субъект и объект изначально растворены друг в друге: человек как носитель культурных языков (семиотических кодов) погружен в языковую (текстуальную) среду."Сценическое пространство текста, – пишет Р. Барт, – лишено рампы: позади текста отнюдь не скрывается некий активный субъект (автор), а перед ним не располагается некий объект (читатель); субъект и объект здесь отсутствуют. Текст сокрушает грамматические отношения: текст – это то неделимое око, о котором говорит один восторженный автор (Ангелус Силезиус): "глаз, коим я взираю на Бога, есть тот же самый глаз, коим он взирает на меня"» (А. А. Грицанов, Т. Г. Румянцева, М. А. Можейко. Бинаризм // История Философии: Энциклопедия. Минск: Книжный Дом, 2002). Р. Барту, очевидно, неведом феномен неслиянной нераздельности. Примечательно, что Ангелус Силезиус фактически говорит не о хаосе видения, а о неслиянной нераздельности глаза субъекта и глаза объекта (Бога и человека) видения или «взирания», Ангелус Силезиус не исключает (не сокрушает) бинарную оппозицию (субъект-объект и объект-субъект), аргумент от Ангелуса Силезиуса не «сокрушает» и грамматику в текстах. Если при видении (взирании) появится неясность и хаос, то неясность и хаос будут субъектно-объектными и объектно-субъектными, все равно в перспективе ведущие к какой-либо упорядоченности смыслов. При этом, конечно, субъектно-объектная бинарность заслоняется хаосом, но не ликвидирует бинарность субъекта и объекта и бинарность оппозиций вообще. Р. Барт игнорирует существование тринарной логики как логики.

Предстоящее воз-вращение от постмодернизма к естественной (неоклассической) модификации истории философии, трансформация традиционного искусства в современное contemporary art искусство, переход от классического компьютера к квантовому компьютеру, – все эти три процесса вакуумным образом оказываются соотносимыми. Представление о будущем философии значимо для культуры в целом. О будущем истории философии размышляет Д. Э. Гаспарян. Она пишет: «…неклассика предлагает обновить философский словарь – отныне философия, которая всегда была философией Тождества, может попробовать стать философией Различия. С устаревшим проектом, проектом метафизики, следует, наконец, распрощаться…Но если что-то и останавливает нас от того, чтобы воскликнуть: «Ведь это изначальное Различие, ничем не отличается от Единого (Бытия, Тождества, Архэ, Протозакона), авторитарно распределяющего свои правила повсюду! Ведь это и есть самая настоящая метафизика!», так это то, что Различие, как мы сказали, не существует и «не есть бытие-в-качестве-настоящего, каким бы уникальным, важным или трансцендентным оно ни представлялось». В отличие от «начала» классической метафизики, которое вводится как то, что есть, «начало» неклассической метафизики определяется как то, чего нет. В этом состоит их главное отличие. Однако в связи с тем, что это несуществование производительно и порождает все то, что мы знаем в качестве существующего, нам может показаться, что само это несуществование не абсолютно, а, возможно, есть результат или следствие некой неловкой активности, неудачных попыток его найти и дать ему имя. Как раз эту неудачу, по мнению неклассики, раз за разом терпит метафизика, на языке которой Различие нельзя ухватить и репрезентировать. И именно поэтому неклассика заявляет о своем выходе из метафизической игры. В явной надежде на то, что в поисках изначального за ее пределами ей посчастливится чуть больше». (Гаспарян Д. Э. Введение в неклассическую философию. М.: РОССПЭН, 2011. С. 348. Подчеркнуто мной – Ю. Г.).

Философия – это топологический объект (монада), который существует в двух модификацях: в естественной модификации философия существовала как классика или как философия Тождества, в противоестественной модификации философия существует как постмодернизм или как философия Различия. Наступает время, когда философии предстоит вернуться в свою естественную модификацию, будучи обновленной ходом всей своей истории, и возникает вопрос о том, как будет именоваться в будущем философия в своей обновленной естественной модификации. Мне представляется, что с возвращением в свою естественную неоклассическую модификацию философия будет именоваться как философия Лентомёбиусной Неслиянной нераздельности.

«Поиски изначального» в постмодернистской философии привели, как справедливо отмечает Д. Э. Гаспарян, к попыткам «выхода из метафизической игры». Деррида выходит из игры, изобретая диффе'рАнс, который не является метафизическим понятием, а предстает неографизмом, фиксирущим нечто такое, что может обозначаться лишь по правилам негативной теологии. Неографизм диффе'рАнс фиксирует в качестве изначального такое различие, которое в самом себе «тормозит». «Торможение различия» это уже образ, перед нами не метафизическая философская категория, а философская метаметафора. Деррида рассматривал перспективу «стирания» оппозиционности бинарных оппозиций.

Постмодернисты Делёз и Гваттари не ставят перед собой такой кардинальной задачи, они стремятся показать в качестве доминанты («Изначального») в устройстве мира его хаотичность, корневищностность (ризомность), акцентируют внимание на сборку («этовость») всего сущего. Они в поисках Изначального активно переходят (не уходя насовсем) от категориального языка метафизики к образному языку метаметафор. При этом Делёз и Гваттари все-таки пытаются обуздать присущее им ««необузданное бурление дискурса», проставляя в нем паузы. В их книге можно, например, прочитать: «Климат, ветер, время года, час вовсе не из иной природы, чем вещи, звери или люди, которые населяют их, следуют им, засыпают и просыпаются внутри них. Такое надо бы читать без пауз: зверь-крадется-в-пять-часов. Становление-вечером, становление-ночью животного, кровавая свадьба. Пять часов и есть этот зверь! Это животное и есть это место! «Тощий пёс бежит по дороге, сей пёс и есть эта дорога», – причитает Вирджиния Вулф. Именно так надо чувствовать» (Делёз Ж., Гваттари Ф. Капитализм и шизофрения. Книга 2. Тысяча плато. С. 93. Подчеркнуто мной – Ю. Г.). Писательница Вирджиния Вулф ошеломительно парадоксальна в своем высказывании-коане «сей пёс и есть эта дорога». В нем отождествление (пса с дорогой) весьма эффектно благодаря его избыточно прямолинейной дерзости и странной рекомендации читателю текста «именно так его (т. е. тождество) надо чувствовать».

Деррида в своем диффе'рАнсе рекомендовал «чувствовать» диффе'рАнс, чувствовать тормозящее различие. Вирджиния Вулф рекомендует «чувствовать» тождество различного (пса и дороги). Является ли это тождество, о котором говорит писательница, тормозящим или тормозящимся? Вслед за писательницей Делёз с Гваттари предлагают в паузах чувствовать тождество различного вопреки различию (зверь-крадется-в-пять-часов и т. д.)! И писательница, и философы не догадывались, что требуется чувствовать неслиянную нераздельность тождества и различия.

В роли философского высказывания у Деррида, Делёза с Гваттари, Вирджинии Вулф выступают коаны. Философский язык – это топологический объект, который существует как в естественной модификации своего целого, так и в противоестественной модификации своего целого. В первом (естественном) варианте используются метафизические философские категории, во втором варианте используются литературные или живописные образы, которые я предлагаю именовать философскими метаметафорами. Метафоры уподобляют одно другому, все должны знать, что речь идет об условном отождествлении одного с другим. Метаметафоры отождествляют сравниваемое ими, все должны знать, что речь идет о безусловном тождестве, которое требуется расшифровать. «Тощий пёс бежит по дороге, сей пёс и есть эта дорога», – причитая, отождествляет пса и дорогу Вирджиния Вулф в своей метаметафоре (в коане), предлагая читателю самостоятельно философствовать, доказывая тождественность пса и дороги и при необходимости (а она реально существует) использовать философский категориальный аппарат и переживать метафизическую чувствительность. Писательница не прибегает к условному (метафорическому) уподоблению пса и дороги, она их отождествляет в безусловном (метаметафорическом) режиме, учитывая (задним числом) их различие. Метаметафора «Тощий пёс бежит по дороге, сей пёс и есть эта дорога» играет роль философского суждения, эта метаметафора является философским суждением в его противоестественной (литературной) модификации. Писательница деконструирует философский язык, заменяя философские понятия философскими литературными метаметафорами.

И Деррида, и Делёз с Гваттари, и Вирджиния Вулф деконструируют язык философии. Постмодернизм философствует, используя понятия и суждения различных искусств и различных наук в качестве философских понятий и суждений (например, у Делёза с Гваттари это: корневищность или ризома, детерриториализация, интенсивности, машина лицевости и т. д. и т. п.).

Философствуют не только писатели (подобно Вирджинии Вулф), но и поэты-метаметафористы, подобно Ивану Жданову. Поэт-метаметафорист Иван Жданов написал стихотворный текст, в котором также можно проставить паузы, рекомендовав этот текст «читать без пауз»: «Чайник – в обнимку – со словом «вода» – к речке идет, – а в слове «вода» – накипь – как в чайнике – Пить! Пить! Пить!» (И. Жданов. Рапсодия батареи отопительной системы // Иван Жданов. Место земли. Москва: «Молодая гвардия», 1991). Там, где я поставил в тексте И. Жданова паузу, следует ввести неслиянную нераздельность, которая и есть на языке метафизики искомое в философии XXI века метафизическое «ИЗНАЧАЛЬНОЕ». Поэт-метаметафорист Иван Жданов в своем стихотворении разъял чайник на его составные элементы, которые в реальности находятся друг с другом в состоянии неслиянной нераздельности. Читатель этого метаметафорического стихотворения должен будет иметь навык неоклассического мышления, он должен будет отвыкнуть отождествлять чайник с функциональной металлической приставкой к чайнику, он должен признавать субстанцией чайника пребывание человека в вещностной (по Гуссерлю) модификации своего целого (подробнее о неоклассическом мышлении в искусстве в третьей главе данного текста).

Деррида в поисках «ИЗНАЧАЛЬНОГО» прибегают к паллиативу – к диффе'рАнсу (Паллиати́ в – не исчерпывающее, временное решение, полумера, закрывающая, как «плащ», саму проблему). Свой паллиатив (понятие «единство») не удалось преодолеть и Гегелю. Он писал: «При ближайшем рассмотрении оказывается, что оба, тождество и различие…суть рефлексии; каждое из них есть единство себя и своего иного; каждое из них есть целое» (Гегель Г. В. Ф. Наука логики. Т. 2. С. 40). Из этого текста видно, что Гегель остается в плену простой рефлексии (оборачиваемости) – в плену оборачиваемости тождества в себе различием и оборачиваемости различия в себе тождеством, когда параллельно соприсутствуют два оборачивающихся в себе «каждых целых». Выходом из плена простой рефлексии может быть лишь переход к сложной лентомёбиусной рефлексии бинарной оппозиции «тождество-различие», когда можно будет увидеть-понять кроме противоположностной противоположности тождества и различия еще и неслиянно-нераздельностную противоположность сторон этой бинарной оппозиции. Не абстрактное понятие «единство», а конкретное понятие «неслиянная нераздельность»; оба понятия необходимы тогда, когда каждое находится на своем месте. Единство – это топологический объект, который существует как в естественной модификации своего целого как неслиянная нераздельность, так и в противоестественной модификации своего целого как «сборка». Понятие «неслиянная нераздельность» не может быть заменено понятием «единство».

Постмодернизм Делёза с Гваттари остановился на понятии «сборка» потому, что ее суммативную суть «увидеть» легко, а «неслиянную нераздельность» можно увидеть, только глядя на выворачивание наизнанку ленточного кольца Мёбиуса. Если увидеть суммативность «сборки» легко, то ее легко и изобразить, что и вынуждены были фактически делать Вирджиния Вулф, Делёз с Гваттари, Деррида, поэт Иван Жданов. Паузы вводятся, чтобы преодолеть сумматив-ность, преодолеть впечатление сборки. Изображение все-таки зависит от того, в каком теоретическом контексте оно находится. В этом случае поэт Иван Жданов находится в более выгодном положении потому, что он известен как поэт-метаметафорист, а в теории метаметафорической поэзии, которую начал разрабатывать поэт-метаметафорист Константин Кедров, присутствует тема «выворачивания наизнанку» как антитеза банальному различению и отождествлению. С учетом этой темы и следует прочитывать все стихи поэтов-метаметафористов, «паузы» в них обозначают неслиянную нераздельность, которую и следует видеть в «паузах». Лентомёбиусную неслиянную нераздельность необходимо читателю видеть в паузах текстов поэтов-метаметафористов, писательницы Вирджинии Вулф, философов Делёза с Гваттари для того, чтобы видеть философским умозрением не суммативность или сборку, а конструкцию одностороннего ленточного кольца Мёбиуса, вывернутого наизнанку, лежащую в основании неслиянной нераздельности бинарной оппозиции «тождество-различие».

Деррида предложил бы такого рода паузы деконструировать с помощью диффе'рАнс-а, что наполнило бы эти паузы изобретением множества парапонятий, стирающих бинарную оппозицию «тождество-различие». Деррида изобретает множество парапонятий. При этом «изобретение сегодня нуждается в деконструкции: его необходимо переизобрести, лишив научной и эстетической запрограммированности… Акцент на проблемах дискурсивности, дистинктивности вызывает к жизни множество вводимых автором оригинальных понятий, таких как след, рассеивание, царапина, грамма, вуаль, приложение, прививка, гибрид, контрабанда, различание и др. Концептуальный смысл приобретает обращение к анаграммам, черновикам, конспектам, подписям и шрифту, маргиналиям, сноскам. Многочисленные неологизмы, метафоры, символы… Придуманный Деррида фантастический телефонный разговор на вечные темы между Платоном, Фрейдом, Сократом, Хайдеггером и Демоном… В его рамках философский и литературный языки взаимопроницаемы, открыты друг другу, их скрещивание образует метаязык деконструкции. Его применение размывает традиционные бинарные расчленения языка и речи, речи и письма, означаемого и означающего, текста и контекста, диахронии и синхронии, натуры и культуры, мужского и женского и т. д. Однако исчезновение антиномичности, иерархичности порождает не хаос, но новую конфигурацию философско-эстетического поля… В данном контексте знаменательны слова Деррида о том, что самое интересное – это память и сердце, а не письмо, литература, искусство, философия, наука, религия, политика. Он придает деконструкции бытийный смысл…» (Маньковская Н. Б. Феномен постмодернизма. Художественно-эстетический ракурс. Москва-Санкт-Петербург: Изд-во «Центр гуманитарных инициатив. Университетская книга», 2009. С. 17–18). Я привел этот текст из книги Н. Б. Маньковской в качестве аргумента в пользу моего тезиса: в рамках тринарной логики классическая философия и неоклассическая философия ориентированы на истину, а постмодернистская философия и не истинна, и не ложна, она ориентирована на демонстрацию того, что одновременно и истинно, и ложно. От Деррида нет смысла ожидать решения проблемы реального устройства бинарных оппозиций, он интересен изобретением ошибок, своеволием своего дискурса.