Раб колдуньи

Санса, напротив – девушка-цветок. Задумчивая, немного меланхоличная, стройная. Презрительно вздёрнутый носик, недоумённо округлённые глаза, одета как будто небрежно, но дорого, прическа – стильное каре, но откуда-то из восьмидесятых. Про таких справедливо говорят «странная девушка».

И от таких можно ожидать чего угодно.

Они явились в резиновых кедах – модное такое изобретение. Вроде бы обычные кеды, но из резины. Только у Арьи они были синие, а у Сансы – розовые. Оно и понятно: Санса – «девушка» в этой паре.

– О, – сказала Арья, указывая на меня кончиком зонтика-трости, только что сложенным и еще мокрым. – Мадам Стефа завела себе мужскую феминизированную прислугу! Очаровательный пёсик у дверей! Как тебе? – обратилась она к подруге.

Санса выразила презрение к половине населения планеты лишь взглядом и еще даже подумала, прежде чем разрешить мне её разуть. Зато Арья с удовольствием плюхнулась на кожаную скамью под вешалкой и протянула мне ногу с грацией директрисы рынка, неожиданно ставшей миллионершей.

– Ты кто? – спросила она меня.

– Меня зовут Стелька, госпожа. Я рабыня леди Стефании, – скороговоркой протараторил я, стараясь не смотреть в глаза этой девице. От неё исходила какая-то глубоко скрытая угроза. Во всяком случае, девушка была не так проста, как хотела бы казаться.

– Стелька! – ядовито хохотнула она, суя мне свою ногу чуть ли не в морду. – Ну давай, Стелька, сымай!

Это еще подчёркнуто провинциальное «сымай»… Явно ведь увидела во мне москвича и обязательно надо унизить – холоп, мол, разувай барыню, даром что столичный. Здесь у нас пресмыкаться будешь… – и кидает мне в руки пакет с её балетками.

Я и пресмыкаюсь. Стянул с её пухлых ног кеды, хотел уже переобуть красавицу, а она ступню так мне на лицо ставит, как любила Акулина делать – вроде бы на подставку, но чтобы я прочувствовал всю низость своего положения.

И ухмыляется:

– Нюхай, стелька!

Нюхаю, а куда мне деваться? Помню: раболепие и смирение перед Женщиной. А она ведь женщина, хоть и лесби-феминистка. Дважды имеющая основания ненавидеть мужиков.

Но и эта парочка недолго со мной развлекались. Переобулись и поднялись по лестнице.

И только я успел подумать о кабанчике, которого мы вроде собираемся ловить сегодня, как заявилась она – главная гостья вечера – Евдокия Павловна. Классическая жена крупного провинциального начальника. Как потом оказалось – вице-мэра. Большая, шумная, деловая женщина, с повадками генеральши, любящая всем распоряжаться и на всех кричать. Сопровождал её появление скрип тормозов подкатившей прямо к подъезду нашего домика крутой тачки и… поросячье похрюкивание!

Да-да, именно весёлое похрюкивание маленьких поросят, которых, видимо, выгружали из багажника! Они тут же разбежались по двору и шофер, матерясь, бросился их ловить.

Леди Стефания была уже тут как тут. Откуда она всё время появлялась, я не успевал зафиксировать, видимо материализовывалась из сгущающихся сумерек.

– Ну наконец-то! – радушно заулыбалась она, обнимаясь с гостьей. – Мы уже заждались, все только и спрашивают о вас! Приедете ли, будет ли обещанная охота! Мы жутко заинтригованы!

– Вот только-только успела собраться! Всё на ходу! Переодеться толком не успела! – затараторила в ответ Евдокия Павловна, шумно шурша юбками и жакетом. – Еще пришлось возиться с этими поросятами…

– Пахом! – неожиданно заорала она в открытую дверь на улицу, где, судя по звукам суеты, поимка животных закончилась удачей. – Пахом, сажай их в клетку и тащи сюда!

Через некоторое время, отдуваясь и сопя, появился Пахом – солидный мужчина в костюме и при галстуке, видимо шофер и одновременно телохранитель этой взбалмошной особы. На вытянутых руках он нес большую клетку с маленькими свинками. Животные притихли и с интересом принюхивались к новой обстановке. Их мокрые пятачки елозили по прутьям клетки.

Клетку мне было приказано отнести наверх, но не в гостиную, а в соседнее помещение, в котором я никогда прежде не бывал. Поросята явно испугались и помалкивали, настороженно стреляя по сторонам своими маленькими глазками. Тишина и сумрачность этого дома подействовали даже не них.

– Надеюсь, свинки, с вами всё будет в порядке, и никто вас сегодня не съест, – сказал я озабоченным животинкам и они, похоже, немного приободрились. Во всяком случае, что-то прохрюкали мне в ответ.

И лишь вернувшись на свой пост у входной двери, и опустившись на колени, я оказался в поле зрения новой гостьи. Евдокия Павловна оглядела меня с некоторым удивлением, оценила лёгким кивком мой сказочный макияж, и немного насмешливо спросила:

– Ты, собственно, кто таков будешь?

– Меня зовут Стелька, я призвана служить вам и всем дамам в этом доме! – отрапортовал я.

– Призвана?!! – от всей души расхохоталась Евдокия Павловна. – Ты призвана?!! Шедеврально! Какая прелесть! Призвание – быть стелькой! Это что-то с чем-то!

Я склонился перед ней как можно ниже, чтобы скрыть свою улыбку. Ох уж эти провинциалки! Ох уж эти провинциальные словечки – «что-то с чем-то», «шедеврально»…

– Я разуваться не буду, просто ноги об тебя вытру, – сказала, отсмеявшись, Евдокия и нагло испачкала своими подошвами моё роскошное платье горничной.

Нет, ну не хамство ли? А еще леди, госпожа, вице-мэрша…

– Ну, мы можем начинать? – спросила она у нашей хозяйки, когда они вместе поднимались по лестнице в гостиную. – Мой собрался в баню, как всегда по субботам, так что всё готово… Пахом должен его отвезти.

– Да-да, конечно, моя милая, всё почти готово, и мы можем начинать. Еще только дождёмся опаздывающих леди и…

Окончания их разговора я не расслышал.

Затем прибыли сразу три дамы в монашеском черном одеянии. Вместо клобуков на них было большие капюшоны, почти скрывающие их лица. Дамы явно старались не привлекать к себе лишнего внимания и даже отказались переобуваться. Оставили лишь свои плащи на вешалке и зонтики в углу прихожей. На меня глянули сверху вниз презрительно. Понятно, что это были не простые монашки, а, скорее всего, какие-то матушки-настоятельницы, по крайней мере мне так показалось. Но всё же при виде их, прошествовавших наверх, в лоно греха и разврата, я немного опешил (мягко говоря). Это как же надо ненавидеть весь род мужской, чтобы даже в монастыре, в уединении и покое, помышлять о том, чтобы сбегать между молитвами и усмирением плоти в какой-нибудь колдовской вертеп. Дабы поиздеваться там над таким же грешником.

Вот уж воистину, не согрешишь – не покаешься…

А последней по моим подсчетам (ведь столовых приборов было поставлено одиннадцать) явилась Вертухайка, как я назвал эту мадам. Она и правда работала надзирательницей в местной зоне строгого режима и там её символично звали Эльзой Кох. Хотя на классическую Эльзу она совсем не была похожа. Та была хоть и упитанной, но всё же в форму влезала, а эта – просто жирная баба.

Видимо в местах не столь отдалённых этой особе явно не хватало возможностей реализовать свои садистские наклонности, вот она являлась сюда отвести душу и порадовать плоть…

Мне не удалось даже стащить с её ног резиновые сапоги – настолько они сурово обжимали её икры.

Когда все собрались, мне было велено запереть входные двери и подниматься в зал самому – пришло время служить дамам за ужином.

***

Ужин был скромным – в основном закуски, салаты, икра и мясная нарезка. Много было лишь разнообразной выпечки. Дамы пробовали ликёры и настойки, но не напивались. Во всём чувствовалась умеренность и аккуратность. На второе был чай из самоваров, с еловым ароматом шишек. Пока мы с братом уносили опустевшие тарелки, дамы понемногу разговорились и обратили пристальное внимание на Коляна.

– Вот, дамы, прошу любить и жаловать, – сказала, указывая не него своим коротким полу-стеком, леди Стефания. – Взяла на воспитание в наш клуб. Мы до сих пор лишь теоретически говорили о месте мужчин в обществе будущего, а теперь имеем возможность проверить – сможет ли такая особь быть нам полезной на практике.

– Красавица! – сказала Серафима, сквозь прищур рассматривая Колю. – Давно ль в девушку переодеваешься?

– Давно, госпожа, – поклонился ей брат. – Почти с самого детства. Тайком…

– А как к женщинам относился? – задала вопрос Евдокия Павловна.

– К сожалению, плохо, – глухо отозвался брат и голос его заметно дрогнул. – Очень плохо. Хамил, домогался…

– Таак! – оборвала его на полуслове хозяйка дома, и у меня аж копчик поджался от страха. Еще бы! Посметь заговорить о себе в мужском роде… Мне б такое даже в самом страшном сне не пришло бы голову! А братка вот сорвался, бедолага…

– Я думаю, пятьдесят горячих ты уже заслужила, дрянь этакая! – зло сказала Стефа и передала свой стек сидящей рядом с ней Серафиме.

Коля побелел. Серафима поднялась и обошла Колю вокруг, примериваясь, куда бы нанести первый удар.

– Мы не будем терять время и раздевать эту кокотку, выпорем через платье, тем более, что мой хлыстик позволяет прогреть ей спину и так, – решила Стефа и кивнула Серафиме.

Та, зло прищурившись, впечатала первый удар Николаю между лопаток. Брат глубоко и прерывисто вздохнул, но не издал ни звука. В гробовой тишине прозвучал второй удар, на этот раз более сильный. По тому же месту. Третий удар отчетливо выделил звук, как будто что-то хлюпнуло. И Николай застонал, покачнувшись. После пятого удара он упал на колени и завыл.

Серафима удовлетворённо хмыкнула, поигрывая стеком-хлыстом.

О, это была необычная порка! Такого я еще никогда не видел!

Дамы, как ни в чем не бывало, продолжали задавать свои вопросы, Коля стоял на коленях, отвечал на них и вскрикивал от каждого удара, а Серафима прохаживалась вокруг него и ловко наносила все новые. Я видел, что платье на спине брата намокло – там, видимо, лопались гематомы и кровь не успевая сворачиваться в набухающих рубцах, вытекала наружу. Но плотная ткань не пока не рвалась…

На это было жутко смотреть, а дамы весело паясничали:

– А что ж ты так – презирал женщин, относился к ним по-скотски, а сам тайно в девочку переодевался, а? Признавайся! Мечтал, чтобы тебя выебли в жопу, а?

Это спрашивала старшая из монашек. Вот уж от кого я не ожидал подобной лексики! И как спрашивала! С задором, с огоньком в глазах, облизывая морщинистые хищные губки! Смакуя! Особенно это гадкое выражение «выебли в жопу» она произнесла с явным вожделением.

– Нет, госпожа, о таком не мечтал. Никогда. – Прерывисто говорил брат, корчил жуткие гримасы боли и старался изо всех сил подавить вскрики и стоны. А Серафима теперь била по плечам, и он инстинктивно за них хватался, и получал следующий удар по пальцам рук…

Я зажмурился, представив себе, КАК это должно быть больно!

– Но женщин презирал, признайся?!

Снова удар. С протяжкой, на этот раз по пояснице, аккурат по почкам… Но так же нельзя! Они же убьют его!

Я мгновенно взглянул на Стефу и она на долю секунды быстрее меня перехватила мой взгляд. Всё поняла и забрала у Серафимы кнут.

– Спасибо, леди, но не отнимайте всё удовольствие у остальных дам! Они же тоже хотят поучаствовать. Кто следующая?

Поднялась, оправляя пышную юбку, Евдокия Павловна. Поигрывая хлыстом, подошла к едва поднимающемуся с пола брату. Подождала, пока тот окончательно поднимется на ноги, велела поднять руки за голову и, неожиданно и грациозно присев, со всей бабьей дури зарядила ему по ногам, по самым икрам, чуть пониже подола платья…

Коля тут же рухнул на пол, стал кататься и выть уже никого не стесняясь. Боль становилась невыносимой. А дамы дружно зааплодировали! Коварство и жестокость здесь ценились как положительные качества.

– Но ты не ответил на вопрос, – вкрадчиво сказала Евдокия. – Презирал женщин?

– Скорее относился к ним потребительски, мечтал выебать и всё…

Коля стал глубоко дышать, ожидая следующего удара и стараясь не потерять сознания.

Евдоха, как я стал мысленно называть её после столь подлого удара, развела руки и окинула всех присутствующих дам с выражением «ну вы видите, каков мерзавец» на лице. Улыбнулась, медленно занесла хлыст и вжарила еще раз, теперь, кажется, по подставленным рукам.

Я уже не мог слышать воя и криков родного брата. Попроситься что ли вместо него? Но, честно говоря, было до одури страшно представить себя сейчас на ЕГО месте!

Евдоху сменила старшая из монашек. Нет, сама она пороть не стала. Она приказала Коле встать перед ней на четвереньки, закинула подол его платья на спину, оголив ягодицы, одной из своих послушниц дала в руки хлыст и велела пороть. А сама приподняла его лицо за подбородок и с жадным наслаждением смотрела ему в глаза, хохоча и гримасничая, как одержимая.

Я закрыл глаза, чтобы ничего этого не видеть. Это был просто пиздец какой-то!

Они отсчитали ему двадцать пять ударов, и задали кучу идиотских вопросов. Коля стоял белый, как покойник, руки его были в крови, он покачивался и, казалось, вот-вот рухнет без чувств. И только тогда леди Стефания предложила сделать перерыв и выпить еще по чашке чая!

Мне разрешили отвести Колю в умывальник, чтобы хоть немного привести в порядок. Но недолго нам дали расслабляться. Разгоряченные наливками и жестоким зрелищем, дамы желали продолжения жуткого банкета. Физически измучив и сломив жертву, им захотелось морально её раздавить. Колю снова потребовали пред светлы очи собравшихся патологических садисток, чтобы решить, достоин ли он стать членом клуба торжокских радикальных феминисток, или нет. Было понятно, что достоин, так как других соискателей на это членство не было (кроме меня). Но просто так принять его они не могли. Он наговорил на себя кучу лишнего, слишком много грехов, так что надо было их как-то искупить. Порку решили отложить, ввиду плачевного физического состояния соискателя.

И тогда решено было всеобщим открытым голосованием, лишить брата Колю мужской анальной девственности. Решение было принято под всеобщее улюлюканье и отдельные одобрительные, хотя и не совсем приличные выкрики.

Коля посмотрел мне в глаза с немым вопросом: как же так?

Я в ответ лишь крепко зажмурился: мол, крепись!

Стефа жестом подозвала меня и велела достать вон из того шкафа (она указала в самый дальний угол гостиной) большой старинный саквояж, с которым раньше ходили доктора, и принести ей. Когда я принес, она раскрыла саквояж и достала на всеобщее обозрение средних размеров, вполне современный и весьма реалистично исполненный фаллоимитатор на поясе. Проще говоря, страпон. Милый интимный аксессуар, для разнообразия семейной половой жизни. Дамы встретили появление игрушки с восторгом. Чего не скажешь про нас…

***

Саквояж пошел по кругу и каждая из присутствующих дам – каждая! – заглянула в него и достала оттуда понравившуюся ей игрушку. Ни одна не отказалась от предложенного фактически группового изнасилования мужчины. Ни одна.

Мари и Сафо сфотографировались с надетыми на пояс страпонами. Монашки со знанием дела измеряли толщину и длину и что-то между собой обсуждали. Вертухайка выбрала себе самый толстый экземпляр, и гордо помахивала им перед носом ошалевшего от этого разнообразия резиновых хуёв, Коли. При этом она сладострастно улыбалась, но ничего не говорила. Просто молча размахивала балдометром.

Было очевидно, что мы с братом слишком рано обрадовались досрочному окончанию порки. Предстоящая экзекуция казалась не менее ужасной.

Никто никуда не спешил. Все собравшиеся весело обсуждали Колины признания в мужланских проступках и помыслах, и решали, кто должен сделать главное – лишить его анальной мужественности 9как они это называли, сопровождая подленьким смешком). Мнения сошлись на том, что его хозяйке – леди Стефании и принадлежит право первой палки.

– Благодарю вас, дамы! – широко улыбаясь, ответила Стефа. – Но я хочу подарить это право нашей гостье, одной из основательниц клуба и моей лучшей подруге Евдокии Павловне. Тем более что у нас сегодня не простое рядовое заседание, а, можно сказать, торжественное. Мы принимаем в члены клубы не одного заблудшего барана, а сразу двух!

Собравшиеся дамы зашелестели между собой, многие слышали о сюрпризе, но подробностей никто не знал.

– И потому этого барашка я дарю ей, в надежде, что следующего она подарит мне! – завершила свой спич леди Стефа.

А все дружно подняли бокалы и рюмки, приняв это за тост.

И выпили.

Евдокия Павловна поправила на поясе свой не слишком-то большой прибор, вышла из-за стола и подошла к Коле, который замер в ожидании самого худшего в своей жизни. В его глазах читалось полная обреченность.

Я знал это чувство кролика перед самой пастью удава. Сам его испытал, сначала у Акулины, а потом вчера ночью в постели у Стефы. Когда ты в полном сознании, понимаешь, что сейчас с тобой что-то нехорошее сделают, и ты никак не можешь этому противостоять. Так действует на человека ведьмино колдовство. Она приказывает, а ты исполняешь. Как робот, как механическая кукла. Но сознание ясное и ужас буравит мозг.

Между тем Евдоха развернула моего брата так, чтобы всем хищницам в человечьем обличье, сидящим за этим столом, было всё хорошо видно, наклонила его в самую стрёмную с пацанской точки зрения «ракообразную» позицию и не спеша, глумливо ухмыляясь, заголила его зад, забросив на спину подол платья и приспустив трусы.

Я бы очень хотел отвернуться или по крайней мере закрыть глаза, чтобы не видеть этот позор, но не мог. Похоже, леди Стефания намеренно воздействовала и на меня в этот момент. Я должен был всё это видеть и потому я смотрел, не отрываясь.

Евдоха и тут проявила свой неуёмный садизм. Она не стала миндальничать, не сделала скидку на анальную «мужественность» парня, что это, мол, в первый раз и надо как-то помягче…

Она впендюрила ему на всю длину страпона и сделала это максимально жёстко.

Коля вскрикнул. Вернее взвыл, как раненый.

А Евдоха достала свой резиновый фаллос и вставила ему еще раз. Потом снова достала и снова воткнула. И так с десяток раз, на полную амплитуду.

И снова зал встретил этот чудовищный акт сексуального насилия дружными аплодисментами! Дамы, удовлетворённо улыбаясь, рукоплескали анальному изнасилованию мужчины.

После «первой палки», как они цинично это называли между собой, брату дали немного передохнуть. Но не долго.

Вслед за Евдохой подошли сестрички-лесбиянки из Игры престолов – Арья и Санса. Хохотушка Арья живо пристроилась сзади и играючи вправила братану также по самые помидоры, а Санса поднесла свой страпон как микрофон к его губам, и шутливо попросила прокомментировать, как она сказала «сложившуюся ситуацию»!

– Был бы счастлив, вступить в ваш клуб, леди, – сумел, превозмогая боль в анусе, ответить Коля.

А Санса и все присутствующие засмеялись. Трахающая в этот момент Колю Арья торжествующе подняла руки, демонстрирую на них средние пальцы.

У многих дам в этот момент, защёлкали камеры телефонов, мелькнули вспышки. Коля смотрел в их объективы и улыбался. Он привык улыбаться от боли.

Не побрезговали и монашки. Они сфоткались все втроём возле Колиной головы, положив два страпона ему на лоб, а третья – их старшая настоятельница, засунула свой прибор ему в рот. Очень хотели еще сделать один сенсационный, как они выразились, кадр, с тремя страпонами, одновременно засунутыми в мужскую задницу. Хихикая, говорили, что такого нет ни в одной страпон-порнухе! Видимо хорошие специалистки эти монашки по порнухам такого рода…

Но не получилось. По «техническим» причинам. Как они ни старались, но запихнуть такое количество резиновых хуёв в один анус физически невозможно. И хотя они честно пытались, а брат орал как резаный, сенсационного кадра не вышло.

К огромному сожалению, как самих монашек, так и всего дамского общества.

Зато когда к Коляну подошла скромница Вертухайка, со своим огромным шлангом, я похолодел.

К тому моменту, правда, присутствующие дамы уже особо и не обращали внимания на всё это дело. Ритуал опускания мужика в их глазах как бы успешно завершился, и потому они отвлеклись на свои разговоры. К тому же что-то новое намечалось, и вокруг нашей леди-хозяйки образовался кружок перешёптывающихся заговорщиц.

А я дерзко упал на колени перед этой жирной дрянью Вертухайкой:

– Умоляю, госпожа! Только не этим…

Я скосил глаза на болтающийся у неё между ног прибор.

– У бра… у Вонючки геморрой, не дай бог кровотечение откроется, мы не остановим…

Вертухайка постучала мне по лбу своей резиновой дубинкой (вот она там, на зоне, наверняка мечтает кого-нибудь трахнуть такой хреновиной!) и с фальшивым участием спросила:

– Жалеешь её? Хочешь помочь?

Я радостно закивал как китайский болванчик.

– Тогда вылижи мне попочку! – кокетливо улыбаясь, сказала она. – Пока буду трахать твоего Вонючку – будешь мне очко отлизывать. Чем быстрее кончу, тем меньше ему мучиться, готов?

Я глубоко вздохнул, представив себе пучину, в которую мне предстоит нырять! Но что делать? Придется отлизывать!..

Коля взвыл как в первый раз, когда эта слониха его уложила на скамейку у стены под окнами и взгромоздилась на него всем весом. А когда присунула свой балдометр, он заверещал как заяц. Но не тут-то было! Особым вертухайским приёмом эта Годзилла слегка придушила Колю, и он затих, лишь засопел, выпучив глаза.

– Ну а ты чего ждёшь? – через плечо спросила меня Вертухайка. – Давай, приступай! Понюхай попу носиком, прикинься киса пёсиком!

И гадливо заулыбалась!

Её задница была просто огромна, как две подушки вместе. Я нырнул, конечно, но чтобы добраться до заветного колечка ануса, пришлось еще как следует раздвинуть эти земные полушария. Но кое-как пристроился. Смачно зачавкал, полируя языком её морщинистый сфинктер.

Но тут появилась другая проблема. Она же стала активно трахать брата, и её жопа задвигалась туда-сюда, и как мне в таких условиях ловить языком эту ускользающую от меня плоть? А Коля тем временем стонет и даже плачет – его ведь практически на кол посадили. Как того любовника жены Петра первого…

Но чую, что Вертухайке такие изысканные ласки нравятся – потекла бабёнка. Сладостно так вздыхает, постанывает, амплитуда движений замедлилась, упивается процессом.

Потерпи, думаю, братка, вот сейчас эта корова кончит, и мы с тобой залижем наши раны. Хотя этот оборот тут очевидно не уместен.

Но время идет, я уже весь вымок в её смазке, А Вертухайка чего-то медлит с оргазмом-то! И тут она мне говорит:

– Ты, давай, носом-то тоже работай!

Я немного вынырнул из её Марианской впадины и спрашиваю:

– Это, простите, как, госпожа?

Она смеется:

– Нос свой, говорю, мне в жопу давай засовывай, вот как!

Все вокруг ржут, а мне вот ни разу не до смеха! Вы пробовали когда-нибудь какой-нибудь бабище нос в задницу засунуть? Ну или хотя бы чисто теоретически себе этот процесс представляли? Вот сейчас и представьте! А мне это сделать надо было. И быстро, иначе мой единоутробный брательник вот-вот порвётся пополам в самой чувствительно точке своего организма!

Однако же засунул. Сжал остатки своей никчемной гордости как яйца, и засунул нос ей в анальное очко. Сразу закряхтела Вертухайка от блаженства, замурлыкала! Видимо, это самое большое её удовольствие – чтобы кто-то под ней стонал и мучился, а кто-то при этом носом её попочку массировал!

Попочку, блять!

Уж сколько раз я погрузил свой орган обоняния в её самые интимные глубины – не скажу, потому, как сам постарался забыть это навсегда. Но кое-как она кончила.

И вы думаете, что она исполнила своё обещание? Верите, что Вертухайка могла сдержать своё вертухайское слово? Ага, щаззз!

Отстегнула, сука, свой страпон, оставив его в заду у Коляна, и мне говорит:

– Ноги что-то в сапогах вспотели, и правда надо было их снять. Давай-ка, разувай меня, чего смотришь!

Я слегка даже опешил от такого её заявления, хотя уже понял, что стерва просто тянет время, не желает, чтобы Коля избавился от этой хрени в своем заду. Но приказ есть приказ, изо всех сил схватился за её сапог, откуда только силы взялись – стянул.

– Второй! – говорит она, сладко улыбаясь.

Предвкушает, сучка. Только всё, что ты задумала, я уже заранее просчитал! Снимаю и второй её сапог, а дамочка-тюремщица (как таких извращенок на работу с зэками принимают? Или только таких и принимают?) ножки свои жирные одну перед носом Коляна ставит на скамью, а вторую мне в руки суёт.

– Сними носочки.

Тонкие такие носочки, кружевные, кокетливые. На толстых ногах этой бегемотихи смотрятся комично. Но и правда влажные, вспотели у неё ноги, не врёт.

– А теперь помойте мне ноги, – говорит эта зараза. – Языками!

И вот тут магия не срабатывает! Когда нами управляла Акулина, это было просто и понятно: она говорит, и ты исполняешь. Ты НЕ МОЖЕШЬ не выполнить её приказ. Физически нет сил противостоять её воле. Когда приказывала леди Стефания – ты даже и не помышлял о непослушании. Даже внутри в своем сознании ты не волен ей перечить. Она залезает тебе в голову и хозяйничает там как у себя дома. Это какой-то другой, более изощренный уровень колдовства. Стефа на порядок сильнее Акулины, это я уже понял по первым двум дням пребывания у неё.