Лорд и леди Шервуда. Том 1

Раздумывая над тем, что сказал Гай, Лончем несколько минут молчал, потом хмыкнул и пожал плечами.

– Ну а почему бы и не брак? Сколько мне еще вдоветь? Давно пора найти подходящую невесту! После того что ты рассказал, думаю, леди Марианна вполне годится стать мне супругой. За ней дадут хорошее приданое, родственные связи с Уэльсом тоже лишними не будут. Принц Ллевелин сейчас утверждает свою власть, и если я ему помогу, вряд ли он окажется неблагодарным к союзнику и родственнику.

Гай лишь покачал головой. Его спутник так быстро пришел к решению, абсолютно противоположному намерению, которое имел в начале разговора, что не оставлял сомнений в том, насколько сильным было его желание заполучить понравившуюся девушку так или иначе. Впрочем, Лончем всегда отличался горячим нравом и решимостью в достижении цели, поэтому Гай не был удивлен и теперь с насмешливой снисходительностью наблюдал, как менялось выражение лица Лончема: задумчивость, решительность, воодушевление и внезапная настороженность.

– Постой! Что ты имел в виду, сказав, что не все в ней хорошо для жены?

Гай рассмеялся и, словно не замечая вопросительного взгляда Лончема, неторопливо подошел к камину, сел в кресло и вытянул ноги к огню, с видимым удовольствием всем телом впитывая тепло.

– Как тебе понравилось ее умение играть в шахматы? – осведомился он в тот момент, когда Лончем уже был готов взорваться от негодования на промедление с ответом на заданный им вопрос.

– При чем здесь шахматы? – непонимающе переспросил Лончем, садясь в кресло напротив.

– Притом, Роджер, что леди Марианна знает и умеет многое из того, что считается лишним для девиц. Ты помнишь, она ответила тебе, что владеет грамотой? – и, когда Лончем кивнул в ответ, Гай пояснил: – Она не просто обучена грамоте, а и письму, и чтению, и счету. Еще она свободно владеет латынью, греческим, французским языком и несколькими диалектами, которыми пользуются в Англии и в Уэльсе, без особенных усилий переводит арабские тексты. Да и счет – не обычный счет: она сведуща не только в арифметике, но и в геометрии. Прими к сведению, что она равноправная советница отца в управлении фамильными владениями, и он настолько доволен ею, что доверил дочери разбирать вместо себя судебные тяжбы. Он не жалеет денег на рукописи: она любит читать. Но чтение, конечно, не целиком заполняет ее досуг. Верховая езда – одно из ее любимейших занятий. Она прекрасно держится в седле и может усмирить любого коня. Кроме прочего, она весьма метко стреляет из лука и даже умеет фехтовать. Однажды ради забавы я поддался на ее уговоры и провел с ней тренировочный бой на мечах. Конечно, примени я полную силу, она бы против меня и пяти минут не продержалась, но задатки у нее есть, и весьма неплохие!

По мере того как Гай перечислял знания и умения Марианны, глаза Лончема от удивления становились все шире, а брови поднимались все выше, так что Гай от души расхохотался.

– Для чего ей дали такое странное воспитание? К чему все эти изыски и причуды женщине, чье дело рожать детей и вести хозяйство?

– Я задавал сэру Гилберту те же вопросы. Он ответил, что хорошая хозяйка не сможет управлять имением, если не знает ни грамоты, ни счета, ни законов, не в силах начертить планы и правильно рассчитать пропорции, – пожал плечами Гай.

– А владение оружием? Чтобы самой защищать свои земли и замки от нападений? – недоверчиво хмыкнул Лончем. – Что он тебе на это сказал?

– Сказал, что времена нынче смутные, и он не находит ничего дурного в том, что девушка сумеет сама постоять за себя.

– Ну и ну! – покрутил головой Лончем. – Удивил, Гай! Диковинка, а не девица! А какие-нибудь сугубо женские умения ей присущи?

– Отчего же нет! – охотно ответил Гай. – Хорошо шьет и вышивает, умеет врачевать, разбирается в лекарственных травах, грациозно танцует, бесподобно играет на лютне и поет так, что все как зачарованные готовы слушать ее пение бесконечно.

Вторая часть рассказа вернула Лончему хорошее настроение.

– Лечит, танцует, поет, вышивает – самая обычная девица! – он благодушно улыбнулся. – Отец избаловал ее. Обвенчаемся, увезу ее в Лондон, послежу, чтобы книг было поменьше, а шитья побольше. Потом дети пойдут, и вся эта блажь вылетит у нее из головы. Все просто, Гай.

Громко вздохнув от удовольствия, что никаких действительных недостатков в будущей супруге он не нашел, Лончем по примеру Гая вытянул ноги к камину и довольно закрыл глаза.

– Не просто, Роджер, – вывел его из умиротворения холодный голос Гая. – Владению оружием она училась не по настоянию отца – ей самой нравится перенимать воинские навыки. Ее чтение – не только куртуазные романы, но и хроники, и даже теологические и философские трактаты. И она не просто лечит. В знании секретов как медицины, так и приготовления лечебных снадобий и мазей ей нет равных, она лучшая целительница в Ноттингемшире. Но и это не все.

– Что же еще? – поморщился Лончем, не чувствуя себя настолько тщеславным, чтобы гордиться тем, что будущую супругу почитают первой врачевательницей хотя бы и одного графства.

– В середине осени сэр Гилберт отправился по делам в Уэльс, оставив дочь одну на целый месяц. Едва он уехал, как одно из селений на землях Невиллов поразила болезнь, которая сводила в могилу того, кто ею заразился, за три-четыре дня. Знаешь, что сделала леди Марианна? Она поехала в это селение и оставалась там до тех пор, пока болезнь не пошла на убыль.

– Что за причуды?! – вскричал Лончем. – Она ведь могла сама заразиться и заболеть!

– Она и заболела, – усмехнулся Гай. – Вернувшийся к этому времени сэр Гилберт бросился за ней и нашел ее при смерти. Не знаю, что ее спасло. Не иначе как чудо да молитвы отца. Когда я спросил ее, в чем причина такой ненужной смелости, она мне ответила только одним словом, – и, встретив выжидательный взгляд собеседника, Гай произнес, невольно повторив гордую интонацию самой Марианны: – Долг!

– Долг! – только и смог повторить вслед за Гаем ошеломленный рассказом Лончем и покачал головой, выражая и осуждение, и совершенное непонимание открывшихся ему черт Марианны.

– Так нужна ли тебе такая жена, Роджер? – насмешливо спросил Гай, не спуская с Лончема по-прежнему снисходительных глаз. – Не лучше ли послезавтра в Ноттингеме распрощаться с ней и забыть о самом ее существовании?

Лончем ответил ему очень внимательным взглядом и отчетливо повторил:

– Спасло ее чудо да молитвы отца… И твои молитвы, да, Гай?

Гай ничего не сказал, но его взгляд перестал быть снисходительным. Заметив это, Лончем негромко и совсем не по-доброму рассмеялся.

– Она нравится тебе, очень нравится, и такая, как есть. Ее недостатки – а ведь это и впрямь недостатки! – ты перечислял почти с восхищением. Странно, Гай! Ты не влюблен в нее, она не вызывает в тебе желания, но почему-то весьма занимает тебя. Почему?

– Меня привлекает ее нрав, Роджер, независимый и свободолюбивый, как у сокола, – улыбнулся Гай. – Ее дух, тонкий и несгибаемый, как клинок из лучшей стали. Ее ум, развитый, острый, наблюдательный. И ее бесконечно доброе сердце.

– Соколов приручают, любому клинку можно подобрать ножны. Глупая жена не самое большое счастье, а доброе сердце лишь украшает женщину. Так что, ты меня не убедил – я женюсь на леди Марианне. Выпей со мной за здоровье моей невесты!

Лончем поднялся, разлил вино по высоким кубкам и подал один Гаю, который тоже встал с кресла и теперь стоял перед Лончемом, глядя на него с легкой усмешкой.

– Но она тебе пока не невеста, Роджер. Ты торопишься называть ее своей. Я выпью с тобой, но просто так.

– Какой же ты педант! – шумно вздохнул Лончем, показывая всем видом, то сомнения Гая утомили его до крайности. – Я завтра же поговорю с ее отцом, и не думаю, что он мне откажет.

– Конечно нет. Он не откажет и не даст согласия, а предложит тебе поговорить с самой леди Марианной, потому что его слово целиком зависит от ее воли.

– Что за глупость?! Ты смеешься надо мной? – так и не пригубив кубок, Лончем поставил его обратно на стол.

Гай же, напротив, с удовольствием сделал глоток. Замешательство обычно такого самоуверенного Лончема забавляло его: там, где он почти освоился, Лончем спотыкался на каждом шагу, как слепой в лабиринте.

– Нет, Роджер, отнюдь не смеюсь. Сэр Гилберт предоставил дочери право сделать самостоятельный выбор. Именно так! – подтвердил он, встретив откровенно недоверчивый взгляд Лончема. – Она первая красавица графства, и ей сделал предложение, наверное, каждый из неженатых и равных ей рыцарей. Но никто пока не нашел дорогу к ее сердцу. В начале февраля ей исполнится восемнадцать, а она все еще не замужем.

– А ты, Гай? Ты тоже делал ей предложение? – неожиданно спросил Лончем, впившись взглядом в лицо Гая, не слишком рассчитывая на ответную откровенность.

Но Гай, грустно улыбнувшись, ответил с внезапной прямотой:

– Я сделал ей предложение в первый же месяц нашего знакомства. Я был очарован ею, как ароматом весенних цветов.

– И она отказала тебе? Почему? Ведь ты богат, родовит, к тебе благоволит принц Джон, и только сэр Рейнолд пребывает в заблуждении, кто на самом деле олицетворяет власть в Ноттингемшире!

– Она сказала, что наш брак не будет удачным, – кратко отозвался Гай, и его лицо приняло замкнутое, отчужденное выражение.

– И только?! – искренно удивился Лончем. – И ты согласился с таким смехотворным отказом?

– Согласился и не счел его смехотворным: она это так сказала! Даже с сочувствием, что вынуждена огорчить меня. Ты не поймешь меня, Роджер, но таким отказом она еще больше очаровала меня. Я стал искать с ней встреч и, чтобы она не сочла меня навязчивым искателем ее благосклонности, сумел убедить ее в своей дружбе. Сам же изучал ее и пытался понять, что породило в ней уверенность в том, что мы не подходим друг другу. После ее затворничества в охваченном мором селении я подумал, что она права.

Лончем как в молитве возвел взгляд к потолку и сокрушенно заметил:

– Я тебя не узнаю, Гай! Ты – и такая чувствительность! Будто ты не смог бы привести ее к послушанию и укротить ее нрав?

– Разумеется, смог бы. Но, как ты верно подметил, она представляет для меня ценность такой, какая она есть. Я не хочу разрушать то, чем дорожу.

Лончем пристально посмотрел на Гая и, утвердившись в мелькнувшей у него догадке, рассмеялся:

– Я понял! Если меня влечет ее тело, то ты жаждешь обладать ее душой. Зачем тебе это, Гай?

– Потому что ее душа исключительно прекрасна, – ровным тоном ответил Гай, – а я люблю прекрасное.

– Особенно если это прекрасное безраздельно принадлежит тебе?

– Как получится. Даже если не принадлежит и никогда не будет принадлежать, я все равно намерен сейчас и впредь оберегать то, что меня восхищает, от любых угроз.

– Но что если она примет мое предложение? Как тогда ты поступишь?

Гай глубоко вздохнул и пожал плечами с видимым равнодушием.

– Я первый принесу поздравления вам обоим.

Лончем расплылся в улыбке и одобрительно хлопнул его по плечу.

– Вот это по-товарищески! Поняв твое истинное отношение к ней, я опасался встретить соперника в твоем лице, потеряв друга и союзника.

– Напрасные опасения, Роджер. Мы с тобой друг другу не соперники, – улыбнулся Гай, и Лончем уловил в его улыбке некий скрытый намек.

– Считаешь, если ты моложе, то все преимущества за тобой? – снисходительно спросил он. – Да, я старше тебя, но на моей стороне опыт. Я знаю, что в действительности нравится женщинам. Не просто восхищение, а всеобщий восторг, не только любезности, но и дорогие подарки. Я сумею справиться с этим нравом, который завел тебя в тупик. Еще не закончатся праздники в Ноттингеме, как я оглашу дату нашей помолвки, и она в этот момент будет стоять рука об руку со мной, сияя от счастья!

Гай вежливо прикрыл ладонью рот, словно скрывая зевок, а на самом деле – широкую улыбку, которую ему никак не удалось сдержать.

– Прости, я утомил тебя, – спохватился Лончем. – Ты прав, пора в постель. Хотя, признаюсь, я мог бы не спать до рассвета!

Не сдерживая радостного смеха, он прошел в свою спальню, обняв Гая на прощанье. Тот, проводив Лончема насмешливым взглядом, почти неслышно повторил:

– Ты не соперник мне, Роджер! Это не я – ты в ней не разобрался даже в самой малости. Если я правильно понимаю суть Марианны, у тебя впереди еще много ночей без сна. Но не от радостного предвкушения, а от горького разочарования в твоем пресловутом опыте, за который именно в этом случае я не дам ни пенса.

Глава вторая

Сказать, что Робин не был обрадован тем, кем Марианна оказалась на самом деле, значило попросту вообще ничего не сказать.

Встреча с ней случилась в один из череды странных для него дней. С одной стороны, в его душе царили спокойствие и полное довольство тем, как шли дела. Эти чувства не были сиюминутными: так он ощущал себя уже достаточно долгое время, когда понял, что Шервуд стал таким, каким он замыслил его сделать. Ему пришлось вложить не просто большое, а огромное количество сил и в саму организацию вольного воинства, и в каждого из стрелков, выстроить весь уклад жизни Шервуда и постоянно поддерживать то, что он создал, на высоте, которая удовлетворяла бы его самого.

Многочисленное, отлично вооруженное войско, неусыпная охрана леса, сложное и безукоризненно налаженное хозяйство – за всем этим вплоть до мелочей стоял он. Конечно, в одиночку он бы едва ли справился, но, к счастью, у него были верные друзья, которые оказывали ему постоянную и неоценимую помощь. И все же стрелки – все как один – были уверены, что за всем, что происходило в Шервуде и за его пределами, неустанно наблюдает он, лорд Шервуда. Иной раз он слышал за спиной шепотки о том, что он никогда не устает и даже не спит, а его силы беспредельны. Разумеется, это было не так, но он старался, чтобы его усталость – а она бывала иногда очень сильной – замечали только те, кому он позволял заметить.

У него изначально не было замысла стать во главе тех, кого отверг закон, а власти преследовали без всякой пощады. Он готовился к иным действиям, продуманным заранее и очень тщательно, и эти действия должны были в корне изменить его жизнь. Но его планам не суждено было сбыться – он оказался в Шервуде и был объявлен шерифом Ноттингемшира вне закона.

Робин не мог сетовать на слепой случай: то, что произошло с ним, произошло в результате его собственных поступков и из-за неизменности своей природы. И он не сетовал. Он мог бы вернуться к первоначальным планам, покинуть Шервуд, но принял решение остаться, а оставшись, сделать из Шервуда то, чем тот был сейчас. Заповедная территория, куда разрешен доступ не всем, но только с прямого или молчаливого согласия Робина. Обширный лесной край, охраняемый его воинами, которых народ почтительно именовал вольными стрелками, а шериф и его окружение называло разбойниками.

Ему было очень непросто создать это войско из разрозненных кучек изгнанников, которые действительно сильно смахивали на разбойников. Самое трудное было как раз убедить их собраться в такое войско и принять единую волю – его. Сначала Робина и слушать не хотели, галдя, как стая сорок, потом решили попробовать на нем свою силу, но потерпели поражение. И только тогда, когда убедились, что ни с оружием, ни голыми руками, ни по одному, ни нескольким сразу его не одолеть, они стали слушать. Выслушали и задали вопрос: говоришь, единственно твоя воля? А что ты дашь нам взамен? Он ответил: силу, с которой будут считаться, ратное умение, которое позволит защитить свою и чужую жизнь, и собственную преданность всем вместе и каждому в отдельности.

Они ответили согласием, и наступил его черед выполнять данные обещания. С помощью друзей, которые владели ратным искусством наравне с ним или немногим хуже него, он обучал людей, вверивших ему свои судьбы. Ученики становились учителями и сами приступали к обучению. Сколько тренировок провел он сам, сколько устроил состязаний на мечах, в стрельбе из лука, Робин не смог бы и сосчитать. Не жалуясь на усталость, он не желал слышать таких же жалоб и от остальных. Впрочем, они скоро перестали жаловаться, почувствовав, как вместе с силой к ним приходит уверенность. Но ему было мало их сил и уверенности в себе. Он хотел, чтобы они гордились собой, гордились самой принадлежностью к вольному воинству. Он сам придумал сшить для всех стрелков зеленые летние куртки, которые, с одной стороны, своим цветом надежно бы укрывали стрелков в лесу от чужих глаз, а с другой стороны, стали атрибутом Шервуда. Ему же принадлежала идея серебряного знака на рукаве куртки – знака вольного леса.

В то же самое время Робин сносился с торговцами оружием, лошадьми, сукном, кожей, зерном, протягивая к Шервуду нити, которые обеспечили бы бесперебойное снабжение вольного леса всем необходимым. Торговцам было все равно, кому отдавать товар, лишь бы за него платили звонкой монетой, а Робин платил щедро, не обманывая и не позволяя обмануть себя, что особенно возвышало его в глазах торгового люда.

Потом те же торговцы стали верными поставщиками самых разных новостей. Путешествуя по городам и селениям Средних земель, они узнавали о многом и делились узнанным с вольными стрелками, уже не требуя платы, лишь из доброго расположения к лорду Шервуда. Да и как им было иначе относиться к нему, если они не только сбывали ему большую часть своих товаров, но и знали, что благодаря лорду Шервуда, а не шерифу дороги стали безопасными?

Но охрана дорог, как и многое другое, – все это было потом. А вначале он кропотливо, день за днем и ночь за ночью строил свою державу, и ни шериф, ни Гай Гисборн не подозревали, какая грозная сила растет и набирает мощь прямо у них под боком. Могли бы насторожиться, узнай, что он, Робин, жив и скрывается в Шервуде. Но нет, они были убеждены в его гибели и по-прежнему считали всех, кто скрывался в лесах, кучкой жалких бродяг. Ему же их пренебрежение было только на руку, и он настрого запретил стрелкам обнаруживать себя и тем более ввязываться в столкновения с ноттингемскими ратниками. Собственных денег ему пока хватало на то, чтобы вооружать, одевать и кормить свое войско хлебом. Мясом же щедро снабжал сам Шервудский лес, изобиловавший дичью. Только через год Робин уверился в готовности стрелков дать достойный отпор любому ратнику и тогда наглядно показал шерифу и Гисборну, кто в Ноттингемшире хозяин.

Для первого раза он предпринял вылазку в селение, куда приехали сборщики шерифа выколачивать из жителей надуманную недоимку. Шерифу были нужны деньги, и он не побрезговал самочинно увеличить годовые подати. Для устрашения жителей селения сборщиков сопровождал отряд ратников, и разбить этот отряд не составило для вольных стрелков особого труда. Когда до шерифа дошла весть о случившемся, он отправил в Шервуд больший отряд, который должен был найти и убить наглецов, осмелившихся чинить препятствия его сборщикам. Посланный шерифом отряд не вернулся.

Тогда сэр Рейнолд уже всерьез обеспокоился и затеял настоящую карательную экспедицию. Она тоже закончилась крахом: ратники бежали от леса до самых стен Ноттингема со всех ног, роняя оружие, которое потом заботливо подобрали вольные стрелки: оружие никогда не бывает лишним. Сразу же, не давая врагам опомниться, шервудское войско атаковало замок Гисборна. Идея разрушить замок принадлежала не Робину – на этом настаивали его самые близкие друзья, и особенно Вилл Скарлет. Они были в своем праве, и Робин согласился. Когда замок охватило пламя, Гай Гисборн узнал, кого называют лордом Шервуда. Тогда враги Робина спохватились и стали очень серьезно относиться к вольному лесу, но было поздно.

Он взял под контроль все дороги Ноттингемшира. Сборщики шерифа или епископа могли закрываться копьями и мечами ратников, жарко молиться, но ничто не спасало их от встречи с воинами лорда Шервуда. Большая часть налогов стала уходить в Шервуд, а казна получала то, что Робин счел нужным оставить шерифу.

Гай, твердо намерившись покончить с лордом Шервуда в самое короткое время, предпринял несколько вылазок в лес, но каждый раз убеждался в том, что границ, установленных Робином, ему и его ратникам не преодолеть.

На первых порах и шериф, и Гай всерьез ожидали, что лорд Шервуда пойдет штурмом на Ноттингем, чем изрядно повеселили Робина. Ему действительно не составило бы труда взять город, но это не входило в его планы. Шерифу и Гаю Гисборну пришлось смириться с существованием вольного Шервуда, поскольку признаться в собственной слабости принцу Джону они не хотели. За голову Робина была объявлена щедрая награда, за каждого из вольных стрелков – награда, меньшая в разы. Потом список имен вырос, размер наград увеличился, но еще никто ни разу не польстился на деньги, обещанные шерифом, и ни один вольный стрелок не был выдан властям.

Конечно, его войско несло неизбежные потери, но они постоянно восполнялись новыми изгнанниками, которым не было иного убежища, кроме Шервуда. Но Робин принимал не каждого, кто просил его о зеленой куртке вольного стрелка. Сначала он выслушивал новичка, взвешивая на собственных душевных весах причину, по которой стоявший перед ним человек оказался вне закона. Если он приходил к решению, что закон был нарушен без веских на то оснований или нарушение было таким, что его нельзя оправдать никакой причиной, то вольные стрелки могли сами под покровом ночи доставить виновного к слугам шерифа, а то и исполнить приговор вместо них.

Постепенно тайная власть лорда Шервуда распространилась не только на Ноттингемшир, но и за его пределами. Могло показаться странным, но в Средних землях неожиданно наступил порядок. Челядь обедневших лордов больше не нападала на путников и обозы, девушки и честные женщины могли покидать селения и города, не опасаясь быть подвергнутыми насилию, меньше стало воровства и убийств. Сэр Рейнолд, не признаваясь себе в том, в глубине души был даже доволен, что лорд Шервуда взял на себя большую часть его обязанностей. Нет, он не был благодарен Робину, поскольку тот регулярно перехватывал не только часть собранных налогов, но и доходы, которые шериф считал личными. Но сэр Рейнолд был уже немолод, стремился к покою, а не к постоянным сражениям, и потому не питал такой одержимой ненависти к лорду Шервуда, как Гай. Тот выходил из себя при одном лишь упоминании о вольном Шервуде, и тем более о самом Робине. Гай был уверен, что цель Робина – отнять власть у него и унизить его в глазах всего графства. Поэтому он неустанно искал лазейки в защите Шервуда, но всякий раз безуспешно, и уже не первый год лорд Шервуда отбивал любую атаку, какой бы хитроумной она ни была.

Гай, уму и проницательности которого Робин отдавал должное, ошибался. Цели унизить его у Робина не было, как и соперничества за власть. Гай хотел убить его, но не сумел. Поскольку Гай в своих намерениях не преуспел, постольку Робин продолжал жить и обустраивал свою жизнь так, как считал нужным. Жить иначе он не считал себя вправе.

Вольный Шервуд стал той силой, которую он решил создать и создал. Врагам Робина пришлось безмолвно признать свое бессилие разгромить войско лорда Шервуда и одержать верх над ним самим. Пока он достиг всего, чего желал, и был доволен и жизнью, и собой. С одной стороны. А с другой, его спокойствие стало нарушать какое-то неясное волнение, природу которого он не мог себе объяснить. Это волнение раздражало, дела могли отвлечь от него, но оно никуда не исчезало, закрадываясь в душу вновь и вновь.

– Робин, тебе пора влюбиться! – заявила ему жена друга, сопроводив слова звонким смехом. – Ты в последнее время ходишь сам не свой, словно что-то ищешь, но не понимаешь, что!

Робин отговорился шуткой. Ему хватало забот, чтобы морочить себе голову такой досадной помехой, как любовь к женщине. У него не было недостатка ни в женском внимании, ни в ласковых подругах, и большего он не желал. Когда-то в юности он испытал влюбленность, переболел ею и счел, что на будущее с него довольно нежных чувств. Но его душа все равно не находила покоя. Именно в таком состоянии он и пребывал, когда лежал на лугу среди высоких трав, закинув руки за голову, и дремал под неумолчный стрекот цикад, как вдруг услышал песню.

Мгновенно очнувшись от сна, Робин вслушался в голос: певучий, нежный и очень мелодичный девичий голос. Ему захотелось взглянуть на саму девушку, которая без опаски гуляла в лесной глуши, да еще и пела, словно нарочно привлекая к себе внимание, забыв или не зная, что лес любит тишину. Он вскочил на ноги, озорства ради закрыл лицо полумаской из черного плотного шелка и пошел на голос.

Когда он увидел ее, она как раз допела песню и в молчании сидела на берегу, небрежно отмахиваясь от ластившегося к ней серого жеребца. Внезапно в ее руках оказались лук и стрела. Проследив взглядом направление прицела, Робин увидел выбранную девушкой цель и, достав из колчана лук и стрелу, прицелился сам. Задуманное упражнение в стрельбе было нелегким, он мог и промахнуться, но неожиданно для себя загадал: «Если попаду, эта встреча – нечто большее, чем случайность!»