Сатира. Юмор (сборник)

– Пройдите вперед! Не мешайте работать! Ваш билет!

Грубый прием.

А я так не могу, у меня на первом плане цивилизация.

– Граждане! Не торчите в проходе! Продвигайтесь вперед в направлении движения вагона и дайте возможность другим которым пассажирам приблизиться к намеченной цели. Может, кто спешит в страхкассу за пособием на похороны своей дорогой бабушки, а вы ему на мозоль наступили. У человека сильная душевная боль, а вы ему еще и физическую причиняете. Проходите, проходите, не кривите морды! Пора уже стать цивилизованными.

И публика слушает, потому без грубости, деликатно.

Или:

– Возьмите билет, подруга, не принуждайте меня к амортизации. Сбрасывая вас среди дороги и делая лишнюю остановку народного вагона республики, происходит амортизация тормозов и колес. Понимайте задачу. Я, конечно, могу оштрафовать вас и без морали. То ничего, что от вас духами «Коти» пахнет. И с «Котами» можно припаять три рубля, но лучше давайте ликвидируем эту отсталость без грубости, цивилизованно.

Известно, дамочка покраснела, но деньги достает быстрее.

С пьяными у меня тоже все отлажено. Например, в вагон ворвался алкашка. Другой кондуктор сразу дзинь-дзинь – и пожалуйте прочь. А я так не могу. Ну, какая польза с того, что пьяный выйдет из вагона коммунального трамвая? Никакой пользы. И я так не делаю. Я этот социальный момент использую для пропаганды Днепрогэса.

– Вот, говорю, товарищи пассажиры, обратите внимание. Этот гражданин неуверенными руками достает из кармана деньги, потому гражданин немного выпили, или, выражаясь авторитетно, находится в когтях римско-католического бога Бахуса. И это на двенадцатом году революции, когда Днепрогэс – наше боевое задание! Подписывайтесь на второй заем индустриализации, не ждите третьего.

А почему я все это делаю? А потому, что во мне чутье сидит. Скинуть пьяного нетрудно, только таким способом мы нескоро Днепрогэс построим. Надо понимать.

Карман жулики вырежут, например. Случается это довольно часто. Другой кондуктор и усом не моргнет, а я на такое явление быта непременно реагирую – рекламирую кооперацию.

– Граждане! Вы присутствовали при событии, которое еще раз подчеркивает, что без кооперации мы не можем: у всех цивилизованных народов кооперация процветает. У гражданина вырезали карман и вдрызг испортили штаны. Где он сможет их купить при скромном бюджете честного трудящегося? Только в кооперации! Там и дешевле, и путь к социализму.

Так-то, уважаемый товарищ! На шаблоне да на грубости далеко не поедешь. Я все это кладу во внимание.

Сколько у моих коллег-кондукторов скандалов из-за детей бывает, а у меня никогда.

Сегодня, например, дамочка с ребенком входит с передней площадки:

– Дайте билет!

– Надо, говорю, два.

– Почему же два?

– Как почему. А ребенок?

– Ему только три года.

Ну что ты с нею поделаешь? Тут по нашей инструкции разговор короткий: дзинь-дзинь и: «Ослобонить вагон!»

Да разве ж я могу так неделикатно?

– Аж, говорю, три года? Какой, говорю, пассаж? Три года? А чем же вы, гражданка, докажете такую хронологию?

– Ничем я доказать не могу. Три года и все!

– Ах, три года… Тогда, извините, ваш ребенок не ребенок, а просто пур-ден-кинд. В паноптикуме, говорю, вы на нем можете тысячи зарабатывать, а тут платите десять копеек. Потому эксплуатация трамвая стоит на бюджете нашей республики и нельзя подрывать. Вспомните речь тов. Петровского… Бюджет, говорю, требует баланса… По-вашему, может, баланс мелочь, пустяк, а в бухгалтерии он колоссальная роль. Дебет-кредет… Поэтому, говорю, не доводите до пересмотра государственных возможностей. Сходите, говорю. И пур-ден-кинда вашего не забудьте, нам он ни к чему.

И выскочила дамочка без никоторого скандалу. Потому – не подкопаешься. Все деликатно и цивилизованно.

Интересная служба у нас, гражданин.

Идете уже? Ну, всего вам! А может, еще б посидели? Люблю в компании выпить за цивилизацию.

Хитрый врач

(Шутка в одном действии)

Действующие лица: врач, симулянт.

Комната меблирована как врачебный кабинет; стол с бумагами, деревянный диван, шкаф с медикаментами, несколько стульев и т. д. Когда поднимается занавес, на сцене никого нет, за кулисами гвалт, ссора. Выкрики: «Моя очередь». «Я раньше вас пришел», «Моть, я инвалид» и т. д.

Врач (влезает в окно). Ф-ф-фу-у! Да где! Как в трамвае. Чуть не задавили. Да где!.. Курортная кампания: в свой собственный кабинет надо через окно лезть. Да где! Ну-с, надо приготовиться. (Снимает с вешалки халат, надевает). Да где!.. (Пробует мускулы на руках). Слабиссимо! Нет! Одежда средневековых рыцарей больше подходит к современным условиям, полагаться на собственные бицепсы опасно. (Надевает поверх палата жестяной панцирь). Ишь, как прогнулся… Здорово его вчера саданул тот, что на туберкулез в руках жаловался… Да где… Ну-с? Кажется, все… Больше, кажется, ничего нет такого выразительного. (Берет пресс-папье, прячет в стол, осматривает комнату). Все! Так! Готово! (Зовет). Санитар! (За кулисами шум). Санитар-р-р! (За кулисами перебранка, слышится звонкая пощечина, вопль: «Ай, мама!»)

Влетает симулянт.

Врач. Санита…

Симулянт. Санитара? Уже нет! И что ты такого хлипкого ставишь? Только раз вдарил, а он уже к земле припадает?

Врач. В чем дело, товарищ?

Симулянт. В груди.

Врач. В чем?

Симулянт. В груди. Разве не видишь, как я взволнованно дышу?

Врач. А что именно в груди?

Симулянт. А я знаю? Мо, пендицит, мо, шкарлятина. Это уже твое дело. (Намеревается снять пиджак).

Врач (испуганно). Что… Что вы делаете?

Симулянт. Ги-ги. Да не бойся. А мо, я тебя еще и не пожелаю бить. Ги-ги!

Врач. Да где… Мне надо записать вас, товарищ.

Симулянт. Записать? Ну, пиши, пиши, а я пока болезнь подготовлю.

Врач (записывает). Где вы работаете, товарищ?

Симулянт. Завод «Красная кишка». Кишки выворачиваю. Семнадцатый разряд плюс пятидневка прогула.

Врач. Пятидневка?

Симулянт. Ну да! Спец!

Врач. Так, так… Ну, подойдите сюда, товарищ. Я вас сейчас простукаю.

Симулянт. Ну-ну-ну! Я тебе простукаю!

Врач. Да вы не бойтесь, товарищ.

Симулянт. Кого? Ха-ха-ха! Тебя? Субтильный ты, братишка, элемент, чтоб я тебя боялся. Ну на. (Подставляет грудь). Стукай!

(Врач простукивает). Ой! Только не щекочи… (Смеётся). Ой! Да не щекочи… ха-ха-ха… Я ревнивый!!!

Врач. Тут болит?

Симулянт. Спрашиваешь! Конечно же, болит!

Врач. Давно?

Симулянт. Пиши, с девятьсот пятого года.

Врач. Ну, станьте сюда… Дышите! (Прикладывает ухо к груди). Дышите. (Симулянт дышит так, что врач подпрыгивает). Так (пожимает плечами). Да где… Повернитесь. (Даёт фоноскоп, симулянт смотрит на аппарат и кладёт в карман). Да не в карман, а сюда. (Кладет на грудь). Дышите! Еще! Еще! Еще раз! Не дышите…

Симулянт. Что ты мне на четырнадцатом году революции дышать не даешь?

Врач. Нет, товарищ. Это мне для науки надо.

Симулянт. Ну разве. Раз для науки – могу.

Врач. Садитесь, товарищ. Как у вас зубы?

Симулянт. Не все. В позапрошлом году у Феньки на дискуссиях три зуба выбили.

Врач. Эге… А язык как у вас?

Симулянт. И язык болит. Понимаешь, не могу правильно выражаться. Примером, хочу хорошее слово сказать, а выскакивает мат. Ревматизм, что ли?

Врач. Так, так… А как у вас глаза?

Симулянт. А что? Мо, скажешь здоровые? Не вижу. Ей-богу. Например, полчаса с тобою разговариваю, а до сих пор не пойму, кто ты, мужчина или, мо, женщина-врач? (Подталкивает врача локтем).

Врач. Да где… А руки?

Симулянт. Ой слабые! Насилу очередь растолкал, пока к тебе добрался. А санитара твоего вдарил, а он даже не умер. Дышит…

Врач. Дышит?

Симулянт (вздыхая). Дышит…

Врач. А с сердцем ничего не замечаете?

Симулянт. Ой боже ж мой! Наоборот. Без сердца ничего не замечаю. Только с сердцем. Даже получку с сердцем получаю. Серчаю, что за прогулы выворачивают. Сердечный я (плачет) инвалид.

Врач. Успокойтесь, товарищ. Ну а ноги как?

Симулянт. Ноги? Как раз плюнуть. Болят. И ноги болят, и горло болит… Никак не пойму, что за неувязка. Ноги промочу горло не работает, горло промочу – ноги не работают. Паралич… (Всхлипывает).

Врач. Значит, вы водку пьете?

Симулянт. Пью, пью… (Плачет). Врать не стану. Пью… Вот только не закусываю.

Врач. Не закусываете? А почему не закусываете?

Симулянт. Нельзя.

Врач. Почему нельзя?

Симулянт. Катар.

Врач. Катар? Да где… А откуда вы знаете?

Симулянт. Знакомый фельдшер говорил. У вас, говорит, катар аж двенадцативерстной кишки.

Врач. Двенадцативерстной? Ложитесь…

Симулянт. Ай…

Врач. Ложитесь, ложитесь.

Симулянт. Вот тебе и на! (Ложится на диван).

Врач начинает ощупывать живот.

Симулянт. Ой! Ой! (Смеётся). Туда не лезь, там у меня ломота.

Врач. Грыжа?

Симулянт. Да, ломота. В семнадцатом году буржуя с моста кидал, так надорвался.

Врач. Ну, ложитесь. (Закатывает рукава и хочет снова пощупать).

Симулянт. (Кричит во всё горло). О-ой!!!

Врач. Что вы кричите? Я ж еще вас не давил.

Симулянт. А что, хочешь придавить?

Врач. Нет, нет, товарищ. Я только прощупаю вашу слепую кишку.

Симулянт. Ля! Уже и кишка ослепла. Полный прорыв в организме!

Врач. Да где… С организмом у вас действительно плохо. Долго лечиться придется.

Симулянт (радостно). Значит, ослобождение?

Врач. Вряд ли ослобождение тут попрет. Да где… Придется и на курорт вас послать.

Симулянт. На курорт? Да дорогой же ж мужчина науки! Что ж ты молчал? На курорт! На курорт! (Танцует).

Врач. Успеете! Надо сначала небольшую операцию.

Симулянт. Операцию? Зачем же операцию? Мо, хватит пока ослобождения?

Врач. Нет, товарищ. Там у вас двенадцативерстная кишка малость испортилась, так мы ее чуточку, верст на пять, укоротим. Отрежем! Ложитесь сюда!

Симулянт. Да я здоров!

Врач. Ложитесь, ложитесь. (Достает из шкафа большущий нож).

Симулянт. Хворые ноженьки, спасайте! (Убегает).

Врач. (Достает из ящика стола колбасу, отрезает кусок, начинает есть и хитро улыбается.) Санитар! Давайте следующего!

Триумф жены

(Шутка)

В харьковский горсовет избрано 30 процентов депутатов-женщин.

В жилкооперативе довольно любопытная ситуация сложилась.

Современная ситуация.

Возвращаюсь как-то домой и встречаю соседа тов. Зайца.

Стоит на лестнице и плачет.

– В чем дело? – спрашиваю. – Почему плачете на ступеньках, а не на своей жилплощади?

– Не позволили.

– Кто?

– Горсовет.

– Не может быть, говорю, такого, чтоб запрещали гражданам плакать гам, где возжелается. Я всегда плачу у себя дома.

– А я реву, как видите, на людях…

– Да в чем же дело?

– В активности и популярности. Теперь наша квартира не квартира, а филиал горсовета. Сегодня выборы были…

– Ну?

– Ну и ну! Моя жена прошла от неорганизованных домохозяек, ваша домработница Феня Кривоножка – от организационных домработниц, тов. Ткачучка – от жилкооператива, а Лозиха – кандидатом. Сейчас распределяют функции. На кухне такой пленум стоит…

Тут Ткачук идет. Увидел нас, за голову схватился.

– Прошли? – спрашивает.

– Единогласно!

– Так и знал! Мне всю ночь мандаты снились. Что ж теперь делать, товарищи граждане?

Заплакали мы коллективно. Плакали, пока совещание на кухне не закончилось.

Потом впустили нас.

– Заходите, – говорит моя Феня, – да организованно, не топайте, как жеребцы: тов. Ткачучка сейчас тезисы для доклада выдумывают.

Поразбрелись мы по комнатам, а через час снова сошлись в коридоре.

– Ну как? – спрашиваем друг друга.

– Меня уже втянули, – ответил тов. Заяц. – Приказали написать и повесить на двери, вот.

Показывает на табличку: «Дежурство членов горсовета от 5 до 9 ежедневно».

– Я тоже уже чувствую женину популярность, – вздохнул Ткачук. – Уже моя дочка Леська заявила: «Какой же ты отец, раз даже в кандидаты не попал? Что я завтра в детском саду скажу? Отсталый ты элемент».

– Хорошо, что моя Феня не родственница мне, все легче. Хоть дети укорять не будут! – радостно выкрикнул я.

– Не велико счастье, – раздался за дверью голос шестилетнего сына. – Запомни: гулять теперь я буду только с Фенею. Феня – власть! А ты что? Приятно, когда тебя власть за руку ведет.

Я прикусил язык.

– Это еще ничего, – шепотом говорит Ткачук. – A вот как теперь на предмет брани? Ну как ты ее отбреешь? Может, именно она дежурит? Исполняет служебные обязанности? Уголовным кодексом пахнет. Вон оно что! Придется, наверно, ночью, когда уснет.

В первом часу ночи мы снова сбежались в коридоре: Ткачук, Заяц и я.

Члены горсовета спали.

Ох и влетело им!

Нет житья

(Монолог летуна)

На заводе у нас черт знает что творится!

Контролер на контролере. Ужас! Каждый свой нос к станку сует, а настоящему рабочему житья нет. Буза!

Не выйдешь на работу – на черную доску вывешивают: «Прогульщик!» Опоздал на работу – штраф! А шуму того, шуму! «Срыв», «Прорыв», «Разрыв». Трах-тарарах-бах – и сразу штраф!

Я не говорю, что неправильно. Правильно. Раз не вышел на работу – наказывай.

Только разберись. Моть, я галоши по талону в рабкоопе добывал. А моть, я больной, моть, мне в Харькове уже и дышать нельзя. Моть, мне на Кавказе пора дышать.

Давай, говорят, справку от врача. Бузотеры! А врач кто? Разве врач понимает душу рабочего человека? Разве ему душа нужна? Ему аппендицит сам вынь да в мусорное ведро кинь… Прихожу неделю назад. Так и так, товарищ доктор, горло. Он посмотрел: «Чепуха. Работать не мешает». Вскипел я. Как не мешает? А моть, у нас воззвание ЦК обсуждаться будет, а я молчи? А, моть, я встречный план выставлю! Давай, говорю, ослобождение, пока живой!

– Да вы не умрете, – отвечает.

– Не я, а ты пока живой.

Дал, конечно. Такие у нас врачи. А инженеры, думаете, лучше? Ни подхода, ни линии к рабочему человеку. Был у нас на ХПЗ один такой. Не человек, а трудовой интеллигент.

– Продукция, – говорит, – у вас, товарищ Крикун, ни к черту не годится. Браку много. Подтянитесь! Нехорошо.

«Ах ты, – думаю, – гнида! Кому ж ты говоришь, а? Да, моть, я таких, как ты в семнадцатом без никоторого промфинплана тридцать семь штук в тачке вывез! А не веришь, так я тебе из дома контрольные цифры принесу. У меня записано. Из-за таких на заводе не удержишься, а потом говорят – летун, бездельник. И летаешь, потому не понимают рабочего человека. Разве летать – радость велика? Перешел я, к слову, с ХПЗ на „Свет шахтера“. Разве ж такие условия труда? Гудок не тот, трамвай не тот. Пивная далеко. Пока привык – неделю опаздывал. Мастер начал буровить. Свой же брат рабочий, а как мастером стал, так сразу на интеллигентскую точку потянул: „Продукция плохая, норма хромает“. Поучитесь, говорит, у наших ударников. Как сказал он это, так верите, у меня в нутре что-то перевернулось. Мне? Учиться? У ударников? У шпаны? Да, моть, я сам такой ударник, что уже и не знаю, по ком и ударять. Такая обида! Ну, думаю, ладно. Посмотрю я на твоих ударников. Хорошо. Подхожу…

Ну, товарищи-граждане! Такое увидел – выразиться не могу. Куриный смех. За ударного бригадира баба! В штанах, в кепке и курит… Ах!.. Ну! Браток, брось… Чтоб Петька Крикун у бабы учился! Не будет, браток, дела. Я, браток, бабу классовым врагом считаю. Меня баба раз так подсекла – вовек не забуду. На собрании обсуждали мы план. Беру я слово. „Да, – говорю, – так и так, неправильно составлен план. Переборщили. Разве можно, чтоб такие задания? Да и норма завышена“. После меня берет слово одна, значит, работница. Ну, баба. „Действительно, говорит, правильно заметил тов. Крикун – план составлен неудачно, не учли всех возможностей. Нормы выработки ошибочные, их надо увеличить“.

Как взяли меня на смех. „Что, – хохочут,-Крикун! Здорово тебя женский вопрос поддержал!“ Вот подвезла, гадюка! Тьфу! Под корень подсекла. Не могу я теперь на бабу смотреть. Разве понимает баба душу рабочего человека? Правда, теперь и мужики не те пошли. Свой брат, а присмотришься… Такая буза… Нет таких, чтоб настоящий рабочий. Чтоб свой в доску. Он или двадцатипятитысячник, или закон трактован до конца пятилетки. Тот соревнуется, этот кого-то на буксире тянет. Этот ударник, тот энтузиаст. Один выполняет, другой перевыполняет. Одного премируют, второму орден на блюдечке. Нет житья чистокровному рабочему! Эх! Трещит пролетариат!

Несчастные

Летом, начиная приблизительно так с июня и аж по октябрь, везде и повсюду на улицах, в садах, в театрах, в магазинах, в трамваях, поездах, учреждениях и т. д. появляется особая категория людей.

Не заметить их нельзя, они настырно лезут вам на глаза своим поведением, а чаще цветом загорелых лиц, нарочито оголенных шей, грудей, рук и ног.

Это – курортники.

Люди, которые только что вернулись с курортов.

Они громко разговаривают, рассказывают курортные анекдоты, смеются, корчат из себя веселых, жизнерадостных, беззаботных, счастливых.

Но не верьте им.

Все это – фикция, обман. Все это – для людского глаза.

На самом деле это несчастные люди.

Поговорите с ними внимательно и вы убедитесь, что это несчастнейшие люди нашей счастливой эпохи.

Я лично уже убедился, ибо разговаривал.

– Доброго здоровья, Кити.

– Ах, Сочи…

– И не думал менять псевдоним. Даже судебные исполнители уже привыкли описывать меня как Чечвянского. Как поживаете?

– Четырнадцать.

– Что?

– Взяла четырнадцать.

– Ах! Вы вон про что! Очень рад! Фунтов?

– Кило!

– Счастливая!

– Не очень. Против прошлого года не добрала кило.

– А-я-яй! Чем же объяснить такую катастрофу? Малым процентом озона в сочинском воздухе или, может…

– Ах! Какие там вазоны… Питание. Так намучилась!.. Масла мало, яиц мало, молока мало, мяса мало, хлеба мало, фруктов мало…

Иван Иванович! Здрас-с-с… Ишь! Прямо арап! На хлебозаготовках шпарились?

– Как раз… Из Ялты вчера вернулся.

– Из Ялты? Чудесно! Сколько взяли?

– Ой, не спрашивайте. Даже пуда не набрал.

– Неужели? Как же вы пережили такой удар? Подумать только: замдира треста и беспудовый, можно сказать, человек…

– Как пережил? Выстрадал. Вон как. Сплошная мука!

– Да в чем дело?

– Не знаете? С питанием ужас… Масла мало, сала мало, яиц мало, сыру мало, мяса мало, курей мало, винограду мало, хлеба, да и то черного, мало… Бывайте… Ох-хо-хо!

– Какой чудный загар! Евпатория?

– Новый Афон.

– Сколько взяли?

– Представьте, похудела.

– Да не может быть! И вы так спокойно про это говорите? Я всегда говорю, что сама природа назначила вас для героических поступков. Такой характер… Скала! Гранит!

– Скала. Уже неделю с этой скалы капают слезы. Подумать – похудеть после курорта… Весила пять тридцать девять, а сейчас пять тридцать четыре. Пять фунтов, понимаете вы, бездушный мужчина!

– Понимаю, понимаю, без пяти фунтов женщина. Да «как дошла ты до жизни такой»?..

– И не остроумно. Если б вы знали, как там с питанием.

– Да ну? Перебои?

– Кризис! Буквально кризис! Масла мало, сала мало, яиц мало, молока мало, сметаны мало, сыру мало, фруктов мало, кофе мало, какао мало, винограду мало, а мясо, представьте себе, исключительно баранина. Полтора месяца буквально выстрадали…

– А! Привет! Что это с вами?

– А что?

– Да так… Будто не умывались.

– Ха-ха-ха! Ой, уморил! Ей-бо! Вот чудак! «Не умывалась…» Да это ж загар!

– Такой грязный?

– Фи-и. Это специальный загар.

– Как же он делается?

– Э… Это уже не… Не скажу. Ни за что на свете. Секрет!

– Ну, ладно. А как вообще!? Вы где были?

– В Алуште.

– Хорошо?

– Великолепно! Знаменито! Анекдот новый слышали? На одном пляже лежит мужчина… Xи-хи-хи… Закрылся, понимаете, газетой… Xxи-xи…

– Слышал. Благодарю. А как с питанием?

– Ах! Боже мой! Я и забыла… Ужасно!

– Кризис?

– Где там… Тс-с-с…. Крах! Просто крах… Сала мало, мяса мало, икры мало, балыку мало, крабов мало, молока мало, сыру мало, сметаны мало, гоголя-моголя мало, белого хлеба мало, яблок мало, персиков мало, абрикосов мало, винограду мало, ананасов мало, дынь мало, консервов рыбных мало, консервов овощных мало, повидла мало, варенья мало. А масла за два месяца даже не пробовала…

– Что вы? Действительно, ужас! Без масла?

– Ага. Такой кризис, такой кризис на масло, что едва-едва хватило для загара…

– Для загара?

– Ну… Ой, уже и выболтала секрет… Родненький… Ради Бога, не говорите никому про секрет… Я столько перестрадала. Подумать только… Комната двести рублей, а тут еще с питанием… Сала мало, курей мало, индюков мало, поросят мало, ягнят мало… Родненький! Пожалуйста ж, никому про секрет…

– О! Будьте уверены! Молчу! Молчу, как телеграмма «с оплаченным ответом»! Да разве ж я не пониманию людских страданий? Кашалотов мало, бронтозавров мало, удавов мало…

– Мало…

– Пороть вас мало…

– Родненький! Шутит… Ха-ха-ха…

– Нет, не шучу, черт побери! Колибри мало, пеликанов мало, жирафов мало, кенгуру мало… Родненькая… чтоб тебя разорвало!

Граждане! Не верьте жизнерадостным и беззаботным людям с лицами и шеями цвета давно не чищенного желтого башмака.

Люди те – несчастные.

Ложки

Сейчас у нас сильный напор на общественное питание пошел.

По плану напирают.

И декреты, и газеты пишут, отдельные деятели по поводу высказываются, и профактивисты по сути выражаются.

Поэты стихи про общественное питание слагают, писатели про героев огуречного фронта романы строгают.

Кроликов уже не только в школах, а даже и в детских садиках начали разводить.

У нас уже есть и дошкольные кролики, и кролики средней школы, и кролики высшей школы.

Недалеко то время, когда за кроликов возьмутся в Академии наук, у нас будут, очевидно, и академические кролики.

А что вы думаете? Раз надо – надо.

Однако не одни кролики и поэты решают судьбу общественного питания.

Есть еще много вещей, которые решают.

Примером, ложка.

Она тоже решает. Она тоже играет функцию. Ложка тоже не абы какое орудие производства на столовском фронте.

Перевод рассказа «Ложки» в «Клубе 12 стульев» «ЛГ» (16.4.2008).

Мы ж не какая-нибудь там буржуазная Австралия. Пускай уж там ложка служит предметом роскоши, а у нас это один из факторов улучшения благосостояния трудящихся.

Без ложки, как видим, довольно трудно стоять в первых рядах и вообще неудобно.

Итак, кролики кроликами, а ложку на задний план загонять не следует, наоборот, надо выдвигать ложку.

Вот почему приятно бывает зафиксировать, что кое-кто обратил на ложку внимание. И не какой-нибудь там одиночный ложечный энтузиаст, а целый коллектив.

Масса обратила.

В одной столовке ложки были. Много было, а стало еще больше. Собственно, не сразу стало больше, а постепенно. Сначала их стало значительно меньше, а потом уже стало больше. Это после того, когда ложки стали центром внимания, когда ложками заинтересовались широкие массы.

События разворачивались так.

Стала администрация столовки замечать – ложки исчезают.

Исчезают и все.

К примеру, начинается обед. Пустят в оборот, ну, скажем, восемьсот ложек, а после обеда соберут только пятьсот.

Триста, значит, тю-тю! Скрылись.

Выдадут пятьсот, соберут – четыреста. Снова недостача.

Что за черт? Где причина и социальный корень?

Зав на обеде выступил с речью.

– Это ж ненормально, – говорит. – Это ж не почта, – говорит, – и ложки не бандероли, чтоб им пропадать. Я, – говорит, – этот вопрос просто на ребро ставлю: где ложки? Это не литература. Это ж ложка! Реальное явление современности. Где ложки? Отвечайте в порядке самокритики.

Масса, конечно, молчит.

Тогда зав на крик перешел.

Кричит:

– Это ж позор и пятно! Это несознательность – ложки красть! Если такими темпами пойдем и дальше – придется забыть про технику и на кустарщину переходить – горстями борщ есть. Это сдача позиций. Мы идем к бесклассовому обществу, а не к безложечному. Такого декрета не было. Предлагаю откликнуться!