Армейские рассказы

Последний наш приезд в Кап-Яр был опять в апреле. Уже имея большой опыт проведения испытаний, приемка прошла, как говорится, без сучка и задоринки. Весна была поздняя, поэтому на рыбалку ездили мало, по выходным сидели в гостинице и играли в преферанс. Меня тоже подключили к этой игре, хотя у меня на это не было ни малейшего желания. Играть я не умел, и играл очень плохо, но играть без меня они почему-то не могли. Я не мог отслеживать вышедшие карты, поэтому никогда не знал, что осталось у играющих на руках, в результате чего всегда был в проигрыше. Но ставка была маленькой, всего полкопейки за очко, поэтому и проигрыш составлял не больше рубля. Здесь же мне рассказали случай, когда один наш офицер в поезде сел играть с незнакомыми попутчиками. Играть предложили по пять. Это было дороговато, но, чтобы не ударить в грязь лицом, офицер согласился, хотя между собой офицеры играли максимум по одной копейке, при этом проигрыш составлял не более четырех рублей, и проигравший обычно покупал бутылку водки, которую тут же и выпивали. По окончании игры подсчитали очки, оказалось, что офицер выиграл, и попутчики выложили ему две с половиной тысячи рублей выигрыша. У офицера чуть инфаркт не случился. Оказалось, что они играли не по пять копеек, как он думал, а по пять рублей. Страшно подумать, что было бы, если бы он проиграл, наверняка выбросили бы из поезда, так как рассчитаться с ними он бы не смог. Но на этом история не закончилась. Показать жене такие деньжищи он не мог, она наверняка бы его не поняла, поэтому спрятал их в свою старую рваную шапку и забросил ее на антресоли. Жена, делая очередную уборку, увидела эту шапку и выбросила ее на мусорку, а вечером выругала мужа, что тот такой хлам на антресолях держит. Муж, как угорелый, побежал на мусорку, перерыл там все баки, но шапку так и не нашел, наверно тот мусор уже вывезли на свалку. Как говорится – как пришло, так и ушло.

В этот приезд я еще встретился со своим двоюродным братом Витей Спицей, который был уже сержантом и служил в автобате на десятке. В казарме, куда я пришел, мне представился, как и положено, дежурный по роте, и спросил о цели моего прибытия. Я сказал, что ищу сержанта Спицу, но он не знал, где этот сержант находится.

– Как это Вы не знаете? – удивился я, – это же Ваша прямая обязанность, знать где находятся солдаты и сержанты. Что у вас тут за дисциплина? А кто тогда знает?

– Командир роты может знать, – ответил дежурный, – он сейчас в канцелярии.

Я представился командиру роты, сказал, что ищу своего брата, сержанта Спицу. Оказывается, Витя в каком-то классе рисовал стенгазету, его нашли и пригласили к командиру роты. Увидев меня, Витя опешил, увидеть здесь меня он никак не ожидал, да и в форме он видел меня впервые, я не любил ездить в отпуск в форме, только один раз приезжал в Вертиевку лейтенантом, и один раз уже подполковником. Витю отпустили на весь день в увольнение, и мы гуляли с ним по городку, пообедали в столовой, где я взял и себе и Вите двойные порции моего любимого сома. Вите это блюдо так же понравилось.

К Первому Мая принять комплекс мы не успели, поэтому праздники провели на речке, с тройной ухой из жирных крупных линей, в этой ухе ложка стояла, настолько она была наваристой. К девятому мая планировали быть дома, чтобы попасть на наш традиционный майский шашлык. В это время очень красиво цвела степь. Вся она, сколько видно глазу, была покрыта разноцветными цветущими тюльпанами, какого только цвета тюльпанов там не было: красные, желтые, синие, бордовые, фиолетовые, со смешанными цветами. Такого разнообразия различных оттенков цветов, как весной в цветущей казахской степи, больше нигде нельзя увидеть. Мы нарвали в подарок женам большие букеты тюльпанов, стараясь, чтобы в букете было как можно больше тюльпанов различного цвета. Накануне вылета, наша рыбацкая группа всю ночь играла в преферанс, и, соответственно, выпивала. Легли спать часа в четыре утра, а в семь уже встали. Но здоровье у нас было не как у летчиков, которые к такому режиму были привычными, мы все были изрядно помятыми и хотели спать.

В аэропорту Волгограда народа было полно, присесть было негде, но одна скамейка была свободной. Она располагалась в промежутке между двумя стеклянными стенами аэропорта, поэтому объявления здесь было плохо слышно. На ней мы и расположились, поскольку до вылета еще было два часа. Сквозь сон я услышал, что, вроде бы, объявили об окончании посадки на наш самолет. Вышли в зал ожидания, услышанная информация подтвердилась, прошедшие регистрацию на наш рейс еще стояли рядом за стеклянной дверью, но нас туда уже не пустили, посадка считалась законченной. Обратились за помощью к девушке‑регистраторше, объяснили, что были полтора месяца в командировке, а теперь прозевали регистрацию. Девушка вошла в наше положение и обещала помочь, попытается посадить нас на следующий рейс на Оренбург, который будет через два часа. Но билетов на него не было. С потерей двадцати пяти процентов стоимости мы сдали старые билеты и купили новые на завтрашний рейс, как рекомендовала нам девушка. Купили в буфете бутылку шампанского и коробку шоколадных конфет, и, вместе с половиной тюльпанов, которые везли в подарок женам, подарили девушке. Теперь оставалось только ждать, сон как-то совсем прошел. Я с интересом слушал объявления. Вскоре объявили о начале регистрации на очередной рейс на Оренбург, через полчаса объявили об окончании регистрации, и оказалось, что четыре человека на этот рейс не зарегистрировались. Вместо них девушка нас зарегистрировала, и мы улетели. Теперь я понял, почему мы пропустили свой рейс, хотя это конечно была не главная причина, в аэропорту всего один раз объявляли о начале регистрации, и те, которые это объявление не услышали, улететь уже не могли, так как следующее объявление, было уже об окончании регистрации, и, после него, на посадку их уже не допускали.

Благодаря помощи девушки, мы успели на наши традиционные майские шашлыки, но эта последняя игра в преферанс обошлась нам очень дорого. Домой мы приехали без копейки денег в кармане, все остатки денег отдали за новые авиабилеты. Больше в преферанс я не играл.

Учения

Наш командующий армией, генерал-полковник Шевцов Иван Андреевич, был переведен в академию им. Ф.Э. Дзержинского, а на его место назначен генерал-лейтенант Герасимов. Под его руководством мы и проводили проверку Тагильской дивизии. В первый же день проверки начались десятидневные учения и все полки были выведены в полевые районы. Полевыми эти районы конечно назвать сложно, поскольку вокруг сплошной лес, только кое-где встречаются небольшие поляны. Я поехал в качестве проверяющего с одним из полков. Стояла чудесная июльская погода. Это лучшее время года в этих местах, хотя и немного жарковато, но в тени деревьев в самый раз. Быстро развернулись и вошли в связь с командным пунктом дивизии и двумя дивизионами, но с третьим дивизионом, самым ближним, нормальной связи не было. В открытом режиме связь периодически появлялась, но закрыть канал не удавалось, и аппаратура АСУ этот канал периодически браковала. Отсутствовала также и тропосферная связь с дивизией. Ночью мне было сложно разобраться в происходящем, а когда рассвело, начал анализировать причины отсутствия связи. Прежде всего, нужно было добиться устойчивой связи с дивизионом. Ситуация была парадоксальной. Между машиной связи полка и командным пунктом дивизиона была прямая видимость, обе машины стояли на одной и той же просеке в полутора километрах друг от друга. На просеке не было ни одного крупного дерева, рос только мелкий кустарник. С крыши машины связи был виден командный пункт дивизиона, а связи не было. Ситуация была из серии «чего вообще не может быть». Несколько раз поменяли рабочие частоты, но связи не было. Промучились еще часа два, все безрезультатно, как будто между машинами висел железный занавес. Ну почему на расстоянии полутора километров, при наличии прямой видимости, мы не можем организовать связь? Стоя на крыше машины связи я пытался проанализировать прохождение радиосигнала. Мне казалось, что если бы у нас были направленные антенны, то никаких проблем бы не было, но у нас были штыри, то есть, антенны с круговой диаграммой направленности. Начал вспоминать, что в Харьковском училище нам что-то рассказывали об интерференции, то есть о наложении волн. На практике я еще ни разу с этим явлением не сталкивался и не знал толком признаков интерференции, но было похоже, что наш сигнал, многократно отражаясь от деревьев по краям просеки, в точке приема сильно ослабляется за счет сложения большинства радиоволн в противофазе. Я ни в чем не был уверен, это просто были догадки, но пользуясь положением проверяющего, порекомендовал командный пункт дивизиона сместить немного с просеки в лес. Начальник связи полка со мной был не согласен, считая, что это ничего не даст, но спорить не стал. Машину переставили глубже в лес, и устойчивая связь появилась. Так вот какая она – интерференция! Теперь и я был с ней знаком.

Полдела было сделано, оставалось наладить тропосферную связь. Ну здесь сразу все было ясно. Машину тропосферной связи, в целях улучшения ее маскировки, поставили в глубине леса, в то время, как перед ней, в направлении на корреспондента, должно быть открытое пространство, через обступившие ее деревья радиоволны явно не могли пробиться, от них все отражалось. Побродив в окрестностях, я нашел прекрасную длинную поляну, метров триста в длину, и как раз длинной стороной в направлении на корреспондента. Лучшего места и пожелать сложно было. Установили тропосферку на самом краю поляны, таким образом, что вся машина стояла в лесу, и только задняя дверь кунга выходила на поляну. Никаких препятствий перед антенной больше не было. Связь установили очень быстро, каналы связи были чистейшими, никаких шумов и никаких помех. Каналы, как говорится, аж «звенели». Все проблемы были решены, чем мог – я помог. Теперь можно было и поспать после бессонной ночи.

Немного поспав, пошел проверять правильность развертывания технических систем охраны, в которых я не особенно сильно разбирался, но поскольку мне поручили этот вопрос проверить, то нужно было проверять. Обошли с прапорщиком, начальником караула, все посты. Технические системы охраны сигналы подавали своевременно, пройти на охраняемый объект незамеченным было невозможно, значит все развернуто правильно, и моя помощь здесь не требовалась. Уже на обратном пути обратил внимание на полевой кабель, который был проложен к посту у въездного шлагбаума и имел скрутку, то есть соединение двух кусков кабеля. Концы кабеля были зачищены буквально на два сантиметра длины и скручены вместе. Учитывая, что в полевом кабеле большинство жил стальные и очень плохо скручиваются, это было соединение, что называется «на соплях». Кто их так учил делать скрутку? При малейшем натяжении это соединение разрывалось, а оно должно выдерживать любое натяжение. При чрезмерном натяжении кабель должен рваться где угодно, но только не на месте скрутки.

– И часто рвут кабель? – спросил я прапорщика.

– Да уже раз пять ремонтировали, замучились, – ответил прапорщик.

Провел со свободными от дежурства караульными занятие, и показал, как правильно делать соединение двух кусков полевого кабеля: сначала глухим единым узлом связываются концы двух кабелей, примерно, как два конца нитки, вдетой в иголку, а потом уже скручиваются провода, причем медные жилы отдельно, а стальные отдельно, и скрутка изолируется. А вот тех, кто учил курсантов неправильно делать скрутку, я обнаружил гораздо позже, когда уже был преподавателем Серпуховского училища. Возможно так учили и в других училищах, я не знаю, но в Серпуховском, преподаватели, которые проводили такие полевые занятия, о том, что концы соединяемых кабелей нужно еще и единым, не развязывающимся, узлом связывать, даже не подозревали. Парадокс был в том, что другие преподаватели, которые полевые занятия не проводили, об этом прекрасно знали. Но, ввиду большой загрузки опытных преподавателей, на полевые занятия, как на самые простые, ставили наименее подготовленных преподавателей.

На следующий день, с утра, ко мне подошел начальник связи полка.

–Владимир Иваныч, спасибо тебе конечно за то, что вчера помог организовать связь, – сказал он.

– Надо же, хоть и с опозданием, но решил поблагодарить, – подумал я. – Только почему «конечно»?

– Только у нас теперь из-за этого проблемы, – продолжал начальник связи.

– Какие еще проблемы? – не понял я.

– На поляне лежит скошенная на сено трава, и мужики из соседней деревни приехали это сено переворачивать, – сообщил начальник связи. – Работают прямо в створе нашего излучения. Я пытался им объяснить, что сейчас проходят учения, и здесь нельзя работать, но они меня не послушались.

Дело было плохо, впоследствии нас могли обвинить в причинении вреда здоровью этим мужикам. А я ведь даже не посмотрел, что на этой поляне лежат покосы, видел только прекрасную поляну в направлении на корреспондента. Теперь возникшую проблему нужно было как-то решать.

Я договорился с командным пунктом дивизии о временном прекращении тропосферной связи, излучение аппаратуры выключили, и я пошел к мужикам. Как человек, выросший в селе, я их понимал. Сено нужно убирать вовремя, пока хорошая погода стоит, тем более, что сегодня была суббота, выходной. Если бы сегодня с утра сено в покосах они перевернули, то к вечеру оно бы уже высохло, и за завтрашний день они бы его сгребли и сложили в копны. А тут мы, со своими учениями. Подошел к мужикам, извинился за причиненные неудобства и объяснил, что здесь им нельзя находиться не из-за того, что они могут увидеть что-то секретное, а из-за мощного излучения тропосферной станции. Мужики меня внимательно выслушали, но уходить и не собирались, сено было гораздо важнее какого-то невидимого излучения. Пришлось пустить в ход устрашающий фактор.

– В принципе, дело ваше, запретить вам работать я не могу, – сказал я, – мое дело предупредить. Сейчас станцию выключили, излучения нет, но как только я вернусь обратно, ее снова включат. Излучение вы ощущать не будете, внешне будете вполне здоровыми, вот только на бабу больше не полезете. Так что решайте сами, сейчас работать, или в другой раз приехать.

Мужики приняли правильное решение, когда я дошел до тропосферки, на поляне их уже не было. Проблема была решена.

А на следующий день нашу позицию посетил командующий. Он внимательно осмотрел размещение техники, ее маскировку, поинтересовался у меня, соблюдаются ли радиозапреты при пролете спутников. Я сказал, что всё соблюдается. Состоянием командного пункта полка командующий остался доволен, командир полка аж светился от радости. Переехали в ближайший дивизион, и здесь все было организовано в лучшем виде. При таком раскладе полк имел все шансы получить отличную оценку за учения. Напоследок командующий проверил маскировку самих пусковых установок, и тоже остался доволен. И тут ему вздумалось проверить знание часовым, охранявшим эти пусковые установки, своих обязанностей.

– А дайка мне сынок твой автомат посмотреть, – обратился он к часовому, видимо надеясь, что часовой знает свои обязанности, и автомат не отдаст.

Но часовой спокойно протянул ему свой автомат и доложил: «Боевой, не заряжен, номер такой-то». Было видно, как изменился в лице командующий.

– Как не заряжен? – спросил он, обращаясь к командиру полка.

– Товарищ командующий, командир дивизии приказал боеприпасы караулам не выдавать, – доложил командир полка.

– Вы что, ракеты с ядерным боезарядом только штыками охраняете? – изумился командующий. – Это что-же получается, достаточно двух диверсантов, вооруженных только автоматами, чтобы угнать все ваши пусковые установки? У вас что, вообще ни у кого оружия нет?

– У секретчика, товарищ командующий, есть пистолет с двумя магазинами патронов, – доложил командир полка.

– Срочно отправляйте группу на десятку, и привезите полный боекомплект, – распорядился командующий.

Ни о какой отличной оценке за учения речь больше не шла. По итогам проверки дивизия получила только удовлетворительную оценку. Что получил лично командир дивизии, я не знаю.

Можешь же, когда захочешь

От начальника войск связи армии, полковника Помогалова, своего прямого начальника, я получил задание, подготовить для него доклад об организации связи в ракетной армии, с которым он должен будет выступать на сборах перед командующим армией и командирами дивизий. Ничего сложного в этом задании не было, если бы не одно специальное условие, доклад должен быть таким, чтобы начальник его прочитал, и ему не задали бы ни одного вопроса. Вопросов начальник боялся больше, чем огня.

Это был уже третий начальник войск связи армии, при которых я служил в Оренбурге. Вспоминается анекдот про казаха, которого спросили, сколько ему лет, на что казах ответил: «Долго живу, третий халат ношу». Вот и я, «третий халат носил».

Первый начальник войск связи, полковник Бури, был для меня чем-то вроде божества, высокого и недоступного, в приказах которого невозможно было сомневаться, их нужно было выполнять беспрекословно. Высокий, стройный, и абсолютно лысый, он был специалистом в области связи, непререкаемым авторитетом. Еще в то время, когда я служил в Бершети, было очень много пропусков сигналов по аппаратуре «Вьюга», много из них по причине не своевременной смены частот и ключей. Полковник Бури решил, что нужен электронный напоминатель, типа будильника, но на большое количество событий. Умельцев в армии было много, и, по заданию полковника Бури, несколько схем такого напоминателя было разработано, но все они были очень сложными, непригодными для изготовления в кустарных условиях. Задание разработать простую схему, поставил он и передо мной. Два дня я бился над решением этой задачи, но ничего не получалось, а не выполнить приказ я не мог, и вот появилась идея, использовать два шаговых искателя, один для отсчета часов, а второй для отсчета минут, а к выводам этих шаговых искателей подключать обычные реле, и реализовать на них схемы «И». Конструкция напоминателя получилась простейшей, два шаговых искателя, три десятка реле, по числу событий для напоминания, и табло отображения. Она полковнику Бури понравилась и была внедрена во всей армии. Оспаривать какие-либо его решения, или хотя бы сомневаться в них, никому и в голову не могло прийти.

Полковника Бури сменил полковник Петухов Анатолий Дмитриевич, тоже умнейший человек, но более демократичный. В вопросах связи он тоже был непререкаемым авторитетом, но, при принятии важных решений, и с нами, своими подчиненными, советовался. При нем был построен передающий центр и запасный командный пункт армии, чем он очень гордился. При нем мы начали оборудовать и пункт управления связью (ПУС), расположенный на командном пункте армии. На ПУС стояло огромное электрифицированное табло, на котором отображалась статическая схема связи армии, а нам с майором Аксеновым хотелось, чтобы на этой схеме в реальном времени отображалось состояние связи на всех пунктах управления армии, и мы решили его усовершенствовать. Как неликвид, нам за бесценок удалось купить логическую стойку, которую я и планировал приспособить для управления нашим табло, соответствующим образом ее перепаяв. Я разработал схему управления, и пока лежал с гастритом в госпитале, минимизировал ее, приведя к оптимальному виду. После обеда, если у нас не было срочных дел, мы с Валентином Аксеновым уходили в мастерскую связи, где находилась эта стойка, и потихоньку ее перепаивали. В это время было у меня еще одно неотложное дело, нужно было закончить разработку методики оценки качества эксплуатации средств АСУ и связи. Я был весьма беспокойным подчиненным, все время пытался что-то улучшить, не давал спокойно жить ни себе, ни начальникам. В то время, в армии было очень много неисправных средств связи, и устранялись эти неисправности неоправданно долго. Проанализировав сложившуюся ситуацию, я пришел к выводу, что все это происходит потому, что за устранение этих неисправностей никто не отвечает. Устранением неисправностей занимаются БРСС, но при проверках, они оцениваются только за состояние своей штатной техники, за качество выполнения той основной работы, для которой они и предназначены, они никак не оцениваются. Поэтому, неисправности и устраняются по несколько месяцев. Я решил навести в этом деле порядок, для чего и начал разрабатывать такую методику оценки этих подразделений, чтобы качество выполняемой ими работы влияло на итоговую оценку. Анатолий Дмитриевич меня в этом поддержал, поэтому, распоряжением начальника штаба армии, я уже ввел ежедневный формализованный доклад по линии дежурных по связи о возникших и устраненных за сутки неисправностях. Эти формализованные телеграммы поступали на вычислительный центр, где велся учет неисправностей и выдавался ежемесячный анализ их устранения. Программу для обработки этих телеграмм и месячного анализа, я написал самостоятельно. Нужно было еще проводить полугодовые и годовые анализы устранения неисправностей, но внедрить их у меня не получилось, во-первых, слишком большие машинные ресурсы забирала моя программа, а, во-вторых, методика оценки у меня еще не была до конца разработана. О разработке такой методики оценки я докладывал на сборах начальника войск связи РВСН, проходивших в Харькове, и получил одобрение. После этих сборов, директивой начальника штаба РВСН, мне было предписано закончить разработку методики, а вычислительному центру оптимизировать мою программу.

После перевода Анатолия Дмитриевича в Ставрополь, вместо него был назначен Геннадий Николаевич Помогалов, который очень сильно отличался от двух моих предыдущих начальников. Высокий, стройный, в сшитой на заказ фуражке с высокой тульей, закончивший академию и уверенный в своем превосходстве над подчиненными, он был начальником новой формации, из тех, которые жили по принципу «ты мне – я тебе» с равными себе, и ни в грош не ставившими своих подчиненных. С первых же дней он начал «закручивать гайки», но делал это своеобразно, с творческим подходом. Он выбирал себе в жертву одного из офицеров, пристально отслеживал его работу в течение месяца, находил в его работе какие-то недостатки и объявлял за них выговор, после чего переключался на следующего офицера. Дошла очередь и до нас с Аксеновым. Прежде всего, его заинтересовало, куда это мы с Аксеновым часто отлучаемся после обеда. Мы ему объяснили, что хотим усовершенствовать табло на ПУС, для чего перепаиваем логическую стойку. Новому начальнику наша деятельность не понравилась, не дело старших офицеров такой херней заниматься, для этого есть лейтенанты. По большому счету, он конечно же был прав, я полгода в году был в командировках, кроме того кучу документов нужно было отрабатывать, и на эту доработку времени оставалось очень мало. Правда это была отдушина, когда надоедало заниматься бумагами. Помогалов категорически запретил нам самим заниматься перепайкой и выделил для этой работы лейтенанта с узла связи. Мы с Валентином этому сначала обрадовались, но выделенный лейтенант оказался алкоголиком, кто же хорошего выделит, через два месяца его отправили куда-то в войска, и наш проект по доработке ПУС бесславно закончился, так и не завершившись. Проверка деятельности Валентина закончилась для него выговором, а моя очередь пока отодвинулась, начальник переключился на Гену Климина.

Гена готовил для начальника карту, на которой нужно было показать организацию связи армии. Гена вообще был большим умницей, для него такая задача проблем не составляла. Во время очередного учения, Гена и представил свою карту начальнику, как раз перед заслушиванием начальника командующим армией. Посмотрев карту, Помогалов пришел в ужас, лицо его побледнело.

– Вы специально это сделали? – спросил он Климина. – Чтобы меня подставить?

– Что сделал? – не понял Климин.

– Где прямые кабели между РУС-1 и РУС-2? Почему Вы их не нарисовали? Подставить меня хотите? – орал на Генку начальник.

Я начал понимать, из-за чего весь этот шум, и не смог сдержать улыбку. Начальник мою улыбку заметил, и заорал уже на меня.

– Вам весело? С Вами я тоже разберусь.

– Сейчас же дорисуйте кабели, – орал он опять на Генку.

– Не буду я ничего дорисовывать, – спокойно ответил Климин, – нет там никаких кабелей.

– Как это нет? – кричал Помогалов. – Я семь лет был начальником связи дивизии. Я, что, по-вашему, не знаю какие кабели есть, а каких нет? Немедленно дорисовывайте! Я Вам приказываю!

– Если Вы так уверены, что есть, то дорисовывайте сами, я вместе с Вами позориться не буду, – повысил голос и Климин.

Из-за споров время было упущено, дорисовывать уже было некогда, начальник схватил карту и убежал на доклад в главный зал, пообещав строго наказать Генку за невыполнение приказа. После возвращения начальника с доклада я попытался объяснить ему, что прямых кабелей между РУС-1 и РУС‑2 нет, и никогда не было. Есть прямые телефонные каналы связи, организуемые с помощью аппаратуры уплотнения П-158, которые проходят транзитом через полки. Но начальник мне не только не поверил, но еще и обиделся.