Армейские рассказы

– Да на твоих занятиях, кроме «руки правильно возьмите», учиться нечему, – взорвался я. – У тебя же нет элементарных теоретических знаний. На своих занятиях ты такую херню несешь, что уши вянут, не дай бог, если курсанты запомнят то, что ты им рассказываешь, и кому-то это расскажут, их же засмеют.

В общем, мы крупно поругались. Позже наши отношения выровнялись, но дружескими больше никогда уже не были. Сердюкин «пробил» для Георгия Ивановича полковничью должность заместителя начальника кафедры, для чего на нашу кафедру с других кафедр было переведено еще два преподавателя, так как численность преподавателей не нашей кафедре не позволяла ввести эту должность. Вскоре Георгий Иванович получил звание полковника, что мы дружно и отметили. Потом, после увольнения двух преподавателей в запас, должность зама снова закрыли, но Георгий Иванович уже был полковником и это его мало волновало. В принципе, Георгий Иванович был неплохим мужиком, в компаниях, которые у нас довольно часто организовывались по различным поводам, вел себя просто, никогда не показывал, что он начальник. Несмотря на то, что не был красавцем, он всегда был любимцем женщин, не знаю, что они в нем находили, но их у него было много. С последней из его женщин, познакомился и я. Это было на даче у Марковича, где мы отмечали какой-то очередной праздник, и Жора зачем-то ее туда привел. Это действительно была черноволосая красавица, с подведенными голубыми тенями глазами, которую называли Синеглазкой. Жора вешал ей лапшу на уши, рассказывая, что его жена тяжело больна и не сегодня-завтра помрет, а еще очень хвалил свою дочь, которая, с его слов, знала о всех его похождениях, но матери ничего не рассказывала. Я знал Галину Михайловну, жену Георгия Ивановича, она была весела и жизнерадостна, ни о какой близкой своей смерти даже не предполагала.

А ко мне на занятия, с неплановой проверкой, пришел представитель учебного отдела подполковник Александриков. Занятие было по изучению радиостанции Р-149 и было очень плохо обеспечено материально, всего две радиостанции на 16 курсантов. Пришлось на ходу менять план занятия, добавив еще и отработку нормативов по ранее изученным радиостанциям Р-105 и Р-107. В принципе, получилось не плохо, занятия были организованы на шести рабочих местах, на которых курсанты занимались посменно. Загруженность курсантов была достаточно высокой и замечаний не должно было быть. После занятия Александриков мне ничего не сказал, а сразу пошел докладывать начальнику кафедры, оценил занятие как неудовлетворительное, так как на нем была слишком большая нагрузка на курсантов, если все будут так проводить занятия, то курсанты такую нагрузку не выдержат. В итоге, я получил еще один выговор, в сути проведенного занятия Владимир Иванович разбираться не стал. Офицеры лаборатории мне намекнули, что это рикошет за мою критику на партсобрании капитана Баланкина, за то, что он не хочет изучать находящуюся в его отделении технику, а они с Александриковым, оказывается – свояки. На занятиях по методической подготовке, которые я посещал как молодой преподаватель, я подробно рассказал преподавателю о методике проведенного мной занятия, и спросил его мнение по поводу этого занятия. Он сказал, что занятие отличное, ничего лучшего в данной ситуации придумать было нельзя. Я решил жаловаться на неправильную оценку занятия командованию училища, но для этого нужно было спросить разрешения начальника кафедры. За таким разрешением я и обратился к Георгию Ивановичу, который как раз оставался за начальника кафедры. Георгий Иванович посоветовал мне не поднимать шум, так как подставлю начальника кафедры, просто полгодика перетерпеть, а потом все это забудется и все опять будет нормально. Я подумал, и с ним согласился, наверно стоило перетерпеть.

Однако вскоре, начальник училища прочитал доклад, в котором была отмечена и моя фамилия. В нем говорилось, что такие преподаватели как я, имеющие два выговора и не умеющие проводить занятия, не могут обучать и воспитывать курсантов. Чему они могут их научить? С такими офицерами нужно без жалости расставаться. Ну это было уже слишком. Узнал, кто писал этот доклад, оказалось, что Александриков. Стало понятно, что он будет под меня копать, пока не выживет из училища. С легкой руки Георгия Ивановича, маховик раскручивался все больше и больше, отсиживаться и молчать смысла уже не было, нужно было что-то предпринимать. Впереди намечалась проверка училища Главкомом, и я решил подать жалобу во время строевого смотра, для этого не нужно было спрашивать разрешения начальника. Но, немного подумав, я осознал, что таким образом я подставлю начальника училища, и не факт, что после этого моя жизнь станет лучше. И тут мне пришла в голову простая мысль, нужно просто напугать этим начальника кафедры, чтобы он узнал, что я собираюсь подать такую жалобу. Идеальной фигурой для этого был Владилен Петрович, который обо всем докладывал Сердюкину, ему я «по секрету» и рассказал о моих планах. Через пару часов меня вызвал к себе начальник учебного отдела полковник Грибунин, которому Сердюкин уже сообщил эту страшную новость. С полковником Грибуниным мы почти час беседовали в спокойной обстановке, я объяснил ему суть происходящего, как я проводил занятие, какую оценку мне за это поставили, что потом написали в доклад начальнику училища, не рассказывал только о родственной связи Баланкина и Александрикова. Грибунин сказал, что если действительно занятие было проведено так как я рассказал, то это отличное занятие, извинился за Александрикова, объясняя это тем, что тот был начальником курса, и никогда не был преподавателем, с методиками проведения занятий знаком весьма поверхностно, поэтому и не смог правильно оценить занятие. Обещал его за это наказать и спросил, чего я хочу. Я сказал, что хочу только одного, чтобы организованная против меня травля прекратилась. Полковник пообещал, что больше по этому поводу моя фамилия нигде упоминаться не будет, и свое слово сдержал.

А у Георгия Ивановича все складывалось как нельзя лучше, он купил автомашину, не бог весть какую, всего лишь подержанный запорожец, но не очень старый, с маленьким пробегом, и стал посещать курсы автомобилистов. Он радовался своим успехам в вождении, как он классно проехал между двумя препятствиями, как отлично сдал задним ходом, и мы, слушая его рассказы, радовались вместе с ним. Его Синеглазка, которая была каким-то начальником, пробила ему место под гараж и выписала кирпич для его строительства, правда далековато от дома, аж на Лесной. Преподаватели нашей кафедры, как в свое время и мне, за один день построили ему гараж. Мишка Сергиев рассказывал кто и что там делал, как они дружно там работали, Петя Попов трудился каменщиком, а остальные обеспечивали ему фронт работ. Только Георгий Иванович в том списке почему-то не упоминался, и я спросил: «А Георгия Ивановича что, не было?»

– Был, – сказал Мишка.

– А он что делал? – спросил я.

– Он подносил.

– Что подносил? – не понял я.

– Водку, – был ответ, – ходил с бутылкой, и всем предлагал выпить.

И мне вспомнился аналогичный случай в моем селе, когда всей улицей помогали строить новый домишко одному пьянице, по кличке Ку-миша, которую он получил из-за заикания. Ему было сложно выговорить «кум Миша», и он говорил: «ку-ку-Миша». Так вот, в то время, когда все вкалывали на строительстве его дома, он тоже ходил с бутылкой водки в руках и всем предлагал выпить.

Потом в гости к Жоре приехала его сестра с Дальнего востока, его родины, и уговорила его креститься, пообещав помочь с покупкой жигулей, так как не престижно полковнику ездить на запорожце, и Жора крестился. Потом они с Марковичем съездили на Дальний восток, так сказать нанесли ответный визит, остались очень довольны поездкой и с упоением рассказывали, как их там хорошо принимали. Правда, в первый же вечер, Маркович съел слишком много очень вкусных гребешков, и последующие три дня далеко от туалета не отходил, зато Георгий Иванович за это время навестил всех своих друзей.

На этом его везение закончилось. Сначала сломалась машина, и ее на буксире оттащили в автосервис, где обнаружили, что масла нет ни в двигателе, ни в коробке передач, где только на донышке была жидкость, напоминающая мазут. Наши автомобилисты сказали Георгию Ивановичу, что он не автомобилист, а наездник. Дальше – хуже, как-то Георгий Иванович пришел на работу сильно хромая, нога в коленке не сгибалась, сказал, что это производственная травма, однако вскоре выяснилось, что это результат серьезного разговора с сыном Юрой, который откуда-то узнал про Синеглазку и решил вступиться за мать. Потом Георгий Иванович проявил смекалку и предложил своему тестю Леве, свекру его дочери Инны, жившему в частном секторе и державшему разную живность, поучаствовать в выращивании поросенка. Дал свату половину денег на покупку поросенка и кормов для его пропитания, и стал ждать мяса и сала, почему-то решив, что половина поросенка будет его. Сват на это дело смотрел несколько иначе, ведь, чтобы вырастить этого поросенка, нужно еще и труда вложить немерено. В итоге, они поссорились так, что больше вообще не общались. Вторым неудачным для него мероприятием было участие в девяностые годы в коммерческом мероприятии по торговле яйцами. Три наших преподавателя, его лучшие друзья, решили закупать оптом на птицефабрике яйца, а затем, продавать их в розницу, это мероприятие должно было принести неплохую прибыль, Георгий Иванович решил также поучаствовать в этом деле. Сдал на мероприятие положенную сумму денег, но больше ни в чем не участвовал, ни в закупке, ни в доставке, ни в распродаже яиц. Когда же дело дошло до дележа прибыли, то потребовал себе, наравне со всеми, четвертую часть, в чем ему отказали, в итоге поссорился еще и с лучшими друзьями. Мы почему-то решили, что зря он крестился, до крещения у него таких проблем никогда не было, видно раньше Бог не обращал внимания на его выходки.

И еще один удар судьба, в лице начальника училища, нанесла Георгию Ивановичу в конце службы, когда генерал, вдруг, неожиданно пришел на плановое открытое занятие, которое Жора проводил. Сердюкин сразу же сказал генералу, что Георгий Иванович наш лучший преподаватель, у него есть чему поучиться, поэтому занятие должно быть интересным. Георгий Иванович, как всегда, проводил занятие в своей манере, больше внимания уделял соблюдению уставов, чем теме занятия. Объясняя новую тему, сделал несколько грубейших теоретических ошибок, потом, рассказывая об оснащенности средствами АСУ и связи командного пункта полка, установил туда такую аппаратуру, которой там отродясь не было. Я видел, как при этом изменяется лицо начальника училища, было понятно, что, от всего услышанного, он близок к шоку, так как недавно прибыл к нам из войск и прекрасно знал, в отличие от Георгия Ивановича, какая аппаратура в полку стоит, а какой нет. До конца занятия он не досидел, ушел во время физпаузы, переспросив у Сердюкина, действительно ли это наш лучший преподаватель, и попросил Владимира Ивановича пригласить его на разбор этого занятия.

– Хочу послушать, что скажут другие преподаватели по поводу этого занятия, – сказал он прощаясь.

Поскольку лучший преподаватель нес на занятии такую ахинею, можно было себе представить, на каком уровне находятся знания у худших. На разбор занятия генерал действительно пришел, и внимательно слушал выступающих. Все выступающие называли отдельные недостатки занятия, некоторые оценивали его как хорошее, но большинство – как удовлетворительное, понимали, что генерал не просто так пришел на разбор занятия. Когда дошла моя очередь выступать, я отметил, что преподаватель держится на занятии уверенно, много внимания уделяет привитию курсантам уставных требований, но имеются и отдельные недостатки. Перечисление недостатков и их анализ заняли у меня минут двадцать, так как я подробно анализировал, какая аппаратура стоит на командном пункте полка, а какой там нет, и почему названной преподавателем аппаратуры там в принципе не может быть. Жесткое выражение лица генерала постепенно смягчалось, похоже, что кафедра от полного разгрома была спасена. Я оценил занятие как удовлетворительное.

– Хорошо, что у вас не все такие, как ваш лучший преподаватель, – сказал генерал, выступая последним. Большинство хорошо разбирается в этих вопросах, а то я уж было испугался, чему вы тут курсантов учите. Подводя итог всему сказанному, оцениваю занятие как неудовлетворительное, худшего занятия в своей жизни я еще не видел.

Георгий Иванович получил за это занятие выговор от начальника училища. Думаю, что, после такого разгрома, он перестал считать себя лучшим преподавателем и примером для подражания.

Через некоторое время мы проводили Георгия Ивановича на пенсию, за накрытым по этому поводу столом, пожелали ему всяческих успехов в новой жизни на гражданке: новую машину, новую квартиру.

– А почему про новую жену не говорите? – спросил Георгий Иванович.

После увольнения он действительно перешел жить к Синеглазке, оставив жить на зарплату учительницы жену, Галину Михайловну, с сыном Юрой и внуком Игорем, сыном его дочери Инны, которая к тому времени развелась с мужем. А Синеглазка устроила Георгия Ивановича к себе на предприятие в охрану, старшим смены, работа не пыльная, сутки-трое, и рядом с ее домом. Лучшего и пожелать было сложно. Пользуясь ее покровительством, Георгий Иванович жил в свое удовольствие, не стеснялся выпивать даже на работе. Как-то раз, на работе его потеряли, хорошо выпивший, он ушел проверять посты и не вернулся, ночь додежурили без него, решили, что он на все наплевал и ушел домой. Только вечером следующего дня охранник услышал стон, доносившийся из находящегося на отшибе канализационного колодца, в котором и обнаружили Георгия Ивановича, который, видимо по пьяни, сбился с маршрута, упал в этот колодец вниз головой и потерял сознание, в результате чего находился в таком положении больше суток. В итоге инсульт, с почти полной потерей речи, и памперсами. После выписки из больницы, Синеглазка сначала забрала его к себе домой, но вскоре поняла, что в таком виде он ей не нужен, и отвезла его на свою недостроенную дачу, куда два раза в неделю привозила еду ему и собакам. Его гараж она также забрала себе, оказалось, что он оформлен на нее, а не на Георгия Ивановича.

Когда Галина Михайловна узнала, как с ним обошлась Синеглазка, она, на удивление всем, забрала его к себе домой, более того, она продала свою квартиру и купила какую-то лачужку в частном секторе, чтобы он мог выходить на свежий воздух. Я туда к ним приезжал, привозил находившийся у меня их самодельный сварочный аппарат. Увиденная мной картина была удручающей, Георгий Иванович был небритый и выглядел затравленным зверем, сидя на кровати, он злыми, полными ненависти глазами следил за каждым движением жены. Отвлекшись от этого наблюдения, он что-то у меня спросил, вопрос я не понял и спросил об этом у Галины Михайловны.

– Он спрашивает, принес ли ты водку, – пояснила Галина Михайловна.

– А разве ему можно? – удивился я.

– Я ему на каждый день покупаю чекушку, но он требует больше, – ответила жена.

– У него страшный взгляд, ты не боишься с ним жить? – спросил я.

– Днем нет, а ночью боюсь. На ночь я наливаю ему водки и не ложусь спать, пока он не уснет. Вот такая жизнь.

Мне было ужасно жалко и Георгия Ивановича, и Галину Михайловну, но помочь я ничем не мог. Заехал я к ним еще только один раз, привез яблок из своего сада, но в дом больше не заходил, не хотелось видеть Георгия Ивановича в таком состоянии.

Как Галина Михайловна не старалась, удержать долго мужа на этом свете она не смогла. На кладбище, во время похорон, мы слушали траурные речи товарищей, которые рассказывали, каким прекрасным человеком был Георгий Иванович, как говорится, о покойнике или хорошо, или ничего. Ко мне наклонился Маркович и тихо сказал: «Это ему кара Божья за все его грехи». Я удивился.

– Брось ты, Маркович. Если бы за измену женам всех так Господь наказывал, то вокруг нас жили бы почти все инвалиды, – не согласился я.

– Я не о жене, – сказал Маркович, – из-за него его лучший друг застрелился.

– Как застрелился, – не понял я.

– Помнишь, мы с ним на Дальний восток ездили, так вот тогда, он переспал с женой своего лучшего друга, а та, дура, во время ссоры с мужем все ему выложила, чтобы укусить побольнее. Муж не вынес такого предательства друга и застрелился, – пояснил Маркович.

Говорить траурную речь, как я собирался, мне расхотелось, решил, что лучше я промолчу. А Галина Михайловна жива до сих пор, и прекрасно себя чувствует.