Плюш и Ко

Зум-Зум стянула ткань с коробки. Внутри россыпью лежали стеклянные флаконы, бутыльки и баночки всевозможных форм. Сидни взяла в руку увесистый стеклянный куб, поднесла к лицу. Глен выхватил из коробки три почти одинаковых пузырька, оказалось, что они крепились друг к другу тонкой цепочкой. Пэт воздержалась от участия, не потому что уже давно была знакома с этой коробкой, а в поучение Глену, которому необходимо было показать, как ее все это не устраивает.

Зум-Зум вытаскивала из коробки очередной предмет и комментировала.

– Этот из Франции, он ничем не примечателен, мне просто нравится его форма – напоминает женскую грудь. А этот из Болгарии, достался от бабушки. Она там была проездом. А вот этот мне привезла тетя из Бразилии. Он дешевый, однако самый географически далекий.

– Если я буду жить сто лет, то даже тогда не использую столько духов! – удивилась Сидни.

– Ты не поняла. Мне не нужны духи. Я собираю только флаконы.

– Вот-вот. – бросила из коридора Пэт. – Людям надо же куда-то мусор девать…

Глен сделал вид, что его девушка ничего не говорила, он пристально посмотрел на Патрицию и мягко спросил:

– Полин, а у тебя есть любимый флакон? Может быть какой-то особенный.

– Есть конечно. Вот он. – Она вынула из угла коробки баночку и протянула Глену.

Это оказался маленький круглый пузырек из желтого стекла, его горлышко было закупорено простой пробкой, такой, какой закрывают винные бутылки, но сама емкость была оплетена цветами из медной проволоки, розовых русин и витражных вставок.

– Какая занятная штучка. Красивый. Где ты его нашла? – Вздохнула Сид.

– Ты не поверишь – на барахолке у нашего рынка. Я считаю его сердцем коллекции. Я уверена, что это чья-то самоделка, магазины не выпускают такое. Мне приятно представлять, что это древний артефакт, который переходил из рук в руки сотни лет, пока, наконец, не оказался у меня. Пусть он беспородный, за то самый любимый.

Зум-Зум посмотрела на Глена не специально, мимолетом, но этого хватило, чтобы бомба Патриции взорвалась.

Глава 26

– Да что вы, первоклассники, что ли!? Сидят и разглядывают бутылочки! Заняться им будто бы нечем. Я не хочу так проводить свои последние дни каникул. – Патриция вышла в прихожую, демонстративно натянула пальто и сапоги, продолжала бубнить про себя ругательства, когда Сид попыталась ее вернуть.

– Я ничего не хочу слушать. Глен, ты идёшь или нет?

Патриция топнула ногой и надула свои пухлые губы, ее брови настолько сблизились на переносице, что могли бы удержать карандаш.

– Ну, что ты в самом деле… – Глен не смог подобрать больше слов. Нельзя сказать, что он не ожидал такого поведения Патриции, ведь она вела себя очень типично, но надеялся, что всё будет гораздо мягче. Он склонил голову и постучал кулаками себе по вискам.

– Ты, как хочешь, а я пошла. – Дверь за Патрицией громко захлопнулась.

– Извините, девчонки, кажется, мне пора идти. – Глен поплелся одеваться.

– Да-да, тебе пора, если тебя не отшлепает Патриция, то это сделает твоя мать. – засмеялась Сидни.

– Знаешь, Сид, ты иногда бываешь очень злобной ведьмой. – Его кулак протянулся из коридора и потрясся в воздухе. – Ты знаешь о моих сложностях с родителями, и наступаешь специально на эту мозоль.

Всё это время Зум-Зум сидела тихо, не вымолвив ни слова, она зря надеялась, что Глен махнет на Патрицию рукой, пошлет ее на все четыре стороны и останется с ними заканчивать этот день. Вместо обгаженной куртки Глен надел предложенный Сидни тонкий джемпер, который тут же невообразимо растянулся в плечах. Глен собирался долго, словно ребёнок, который не хочет идти в детский сад.

Зум-Зум дождалась пока дверь захлопнулась и тяжело вздохнула.

– Ты чего, Зум-Зум, правда не знала, что так будет? Он уходит всегда. Всегда! Ты, наверное, всё время спрашиваешь себя, почему же я веду так, как будто бы между нами с Гленом ничего не было? Ответ прост – я не питаю иллюзий. А ты, вероятно, всё ещё надеешься.

– Тут и добавить нечего. – сказала Зум-Зум. – А что у вас было?

– Ладно я, пожалуй, тоже пойду. – Словно избегая вопроса, соскочила Сидни. – Время позднее, домой топать далеко, а если поспешу, возможно, подвернется забулдыга какой. А может не все хулиганы еще успели спрятаться от меня.

Полин закрыла дверь за последним своим гостем. Проникающее чувство легкой обиды прицепилось к ней, словно пиявка. В те минуты на катке, когда она чувствовала себя королевой, чувствовала себя привлекательной, она ждала от Глена простого: «хорошо выглядишь!» или «тебе идет». А он, как дурак, пялился то на елку, то в лед. Нелепо все это – вложить в человека столько стараний и не похвалить… В тяжёлых раздумьях она двинулась на кухню прибирать за гостями чашки. На глаза попалась шкатулка, сделанная из бусин, что так понравилась Сид. Безделица не ассоциировались ни с какой памятной датой, Зум-Зум сделала ее от безделья еще в прошлом году, поэтому решила, что при следующей встрече подарит ее Сид.

«Я не питаю надежды» – снова слышались слова подруги. В который раз это происходит? будто бы голос Сидни взял на себя обязанности прокурора, он всплывал всякий раз, когда Зум-Зум блуждала в лабиринтах раздумий. Как ни странно, этот прокурор требовал прислушаться к нему, и Зум-Зум следовало бы сделать это, чтобы потом внутренний ее судья выносил приговор помягче.

– Уж и помечтать нельзя? – протянула Зум-Зум, расстегивая на себе тугие джинсы.

В дверь постучали.

– Вернулись, гулены? Сколько можно по гостям шататься?! – Полин была уверенна, что вернулись ее родители. Она открыла дверь и остолбенела, потому как перед ней стоял Глен.

Запыхавшийся и румяный, он пожал плечами и прошел без приглашения. Он сделал Шаг вперёд, бросил свернутую куртку под ноги, резко притянул к себе Зум-Зум и крепко её обнял. От него пахло морозом.

– Что… что… что? что ты творишь, Глен? – Зум-Зум пыталась освободиться от него, но он так крепко её держал, что все попытки были тщетны.

– Ах, подожди, я задыхаюсь! Глен, остановись на секунду. – умоляла Полин.

– Ты сегодня такая красивая! Глаза от тебя не могу отвести. Смотрел и не верил, что ты… это ты. – говорил Глен, его холодная кожа приятно касалась её щёк, а руки гладили волосы.

– А как же Патриция? – вдруг поймала она его ладонь.

– К черту Патрицию!

Глен так властно её целовал, что Зум-Зум уже не хватало сил, чтобы сопротивляться, она опомнилась, лишь когда он медленно пустил руки под её свитер.

– Что ты делаешь? – встрепенулась она.

– Разве ты не хочешь? Сегодня ты бросала такие соблазнительные взгляды, что у меня не осталось сомнений…

– Какие взгляды я бросала?

– Не знаю, какое дать им название, но раньше ТАК ты на меня не смотрела.

– Я ждала, что ты скажешь самый… хотя бы самый маленький комплимент, – призналась Зум-Зум, – но ты за вечер не сказал мне ничего. А я действительно хорошо сегодня выглядела! Ты согласен? Скажи, что я красивая.

– Ты такая красивая, что мою башню унесло сразу, как только вы вошла на каток.

– Вот это другое дело!

– Пустишь меня? – спросил он шепотом. Глен принялся жадно целовать её. Незаметно он завлек Полин в ее комнату, теперь они стояли обнявшись, где она потеряла контроль над мыслями, потерялась во времени, потерялась в Глене.

– Ты мне доверяешь? – шептал он.

– Я только тебе и доверяю.

– Ты очень красивая. Не стесняйся себя.

– Я тебе нравлюсь? – шепотом спросила Зум-Зум. – Глен, люди должны целовать только тех, кто нравится. Ты согласен? – она посмотрела на его прекрасное лицо.

Он кивнул, но промолчал.

– Так ты расстанешься с ней? – еле слышно прошептала она.

– С кем?

– С Патрицией! Глен! Нельзя вот так гулять с одной, а целовать другую! Это неправильно. Не по-человечески. – Зум-Зум отшатнулась от него, вытирая рукавом губы.

– Что ты хочешь, чтобы я сделал? Позвонить ей сейчас? Хочешь, чтобы она примчалась сюда и закатила скандал? – Глен сделал круг по комнате, нервно взмахивая руками. – И чего ты о ней печешься? Она вот тебя не щадит. Ты бы знала, что она говорит о тебе! таких грязных слов и портовые путаны не знают. А тебе вдруг показалось нечестным, что я сегодня выбрал тебя, а не ее.

– Я и не надеялась на хорошие отзывы с ее стороны. – Зум-Зум вышла в прихожую. – А тебе следовало бы определиться между девушками, Глен.

Глен широкими шагами метнулся к входной двери, подхватил куртку:

– Как вы, дуры, меня бесите! – заорал во всю глотку Глен. – Изводите меня, пока я душу богу не отдам! Все учат, указывают мне, какой я негодный, каждая знает лучше меня, как надо жить! Я лишь прошу у вас каплю любви и понимания! А вы…Ты у меня поперек горла стоишь!

Глен умчался, тяжело топая по лестнице, и даже не стал хлопать дверью.

Глава 27

До звонка будильника оставалось еще четыре часа, на стекле красиво блестели морозные узоры, Зум-Зум сидела на кровати, обнимая скомканное одеяло. Неспокойные пальцы ног ёрзали по пушистому коврику, в тишине комнаты тихо поскрипывали, словно перешептывались, ее вещи. Шло время, немного посветлело. Будто выныривая из воспоминаний за глотком воздуха, Зум-Зум вертела головой в растерянности, потом замирала – снова погружаясь в воспоминания.

Руки Глена, его губы, горячее дыхание, его широкая спина то и дело мелькали в ее затуманенном воображении, каждый раз, когда она думала о том моменте, когда он целовал ее, по телу, от пупка к макушке, пробегал электрический разряд, она пропускала вдох… Ощупывая свою подушку она вновь вспоминала его мягкие волнистые волосы, получив дозу сильнейшего наркотика под названием Глен, ей не терпелось увидеть его, услышать его, почувствовать его.

В очередной раз вернувшись к реальности, она вдруг увидела свое отражение в лакированной дверце шкафа, оттуда на нее смотрела растрёпанная особа, больше напоминавшая размытое майонезное пятно, ее короткие пухлые ноги еле доставали до пола, покатые неэлегантные плечи словно силуэт Царя-колокола держали темную голову без шеи, темные пятна вместо глаз наводили жуть.

«Как можно полюбить такое?» – пронеслось в голове Зум-Зум.

В коридоре послышался шорох – проснулись родители. О произошедшем Полин решила никому не рассказывать, и уж точно об этом не должна узнать ее мать. Представить не трудно, какой поток причитаний польется из нее, и как долго она будет мучить Зум-Зум укоризненными взглядами из-за того, что в их дом с консервативными порядками глубокой ночью ворвался молодой удалец. А отец…

– Дочь, ты уже встала? Так рано? Не похоже на тебя. – мать заглянула в комнату. – Чай будешь?

Полин только кивнула.

Глен до сих пор не позвонил, а по ее ощущениям, он просто был обязан хотя бы написать ей. На смену заторможенности пришло гадкое беспокойство, Полин не могла унять скачущее сердце, неоткуда появившийся страх гонял ее спутанные мысли, не давая сосредоточится.

– Бегать! – вдруг скомандовала она себе.

Ей удалось выскочить на улицу, избежав уговоров родителей позавтракать. Набережную здорово развезло за эти дни: тяжелые грязные сугробы не давали талой воде утекать, поэтому дорожки превратилась в стоячие водоемы. Зум-Зум чувствуя острую потребность в движении приняла упор лежа на металлических перилах и начала отжиматься. Ей вспоминался вчерашний вечер, история с пьяным Люком, злосчастное чаепитие на кухне, ее коллекция стекляшек, хмурые брови Глена, крики Патриции, шкатулка из бусин для Сидни, улыбка Глена, скользящие пальцы Глена…

– Твою мать! – крикнула Зум-Зум в пустоту над рекой.

Остаток дня она провела словно в бреду, мучимая догадками и надеждами. Непреходящее смятение противной жабой сидела в ее груди и не собиралась уходить. Вопросы росли как снежный ком. Что теперь делать? Как мне следует говорить с Гленом? Сообщил ли он об этом Патриции, и какая была ее реакция?..

Глен так и не позвонил.

Уже перед сном Зум-Зум сама отважилась набрать его номер.

– Алло. Привет. – голос Глена звучал не четко, словно издалека.

– Привет. Как дела? – Полин еле сдерживала крик.

– Нормально. У тебя как?

– Тоже неплохо. Чем занят?

– Я… в кино.

– Кино? Один пошел? – усмехнулась Полин.

– Нет, с Пэт.

Голова Зум-Зум пошла кругом.

– Я… Я не понимаю. Я думала…

– Извини. Я тебе позже перезвоню. – прервал ее Глен и бросил трубку.

…

Каникулы закончились. Преодолевая утренний сумрак, Зум-Зум еле-еле шевелила ногами, дорога в школу казалась бесконечной, морозы, которые ударили этой ночью, сковали снежную жижу в лужах, превращая тротуар в опасный аттракцион. Полин на полном серьезе обратила свои мысли к небесам и молила их, чтобы они сжалились над ней и послали случай, где бы она поскользнулась и сломала себе ногу или разбила бы голову. Травму головы, желательно, усугубленную амнезией, чтобы не помнить ничего из своей жизни, особенно последние дни.

Ей немного полегчало, когда она узнала, что Глен будет отсутствовать в школе еще две недели. Тогда она решила пронаблюдать за Патрицией, не появились ли в поведении той заметные перемены. Но Пэт вела себя, как обычно, ничего не говорило в ней о больших потрясениях или о душевных муках. Как ни старалась Зум-Зум, а убедить себя в том, что они с Гленом расстались, ей не удалось.

– Зум-Зум, привет!

Наташа, та, что сподвигла Полин на создание блога, приближалась к ней быстрым шагом. Их общение стало значительно теснее с того самого дня, как Зум-Зум впервые выложила запись с занятиями.

– Почему блогом не занимаешься? – спросила Наташа со строгостью учителя.

– Здоровье подкачало. – смутилась Зум-Зум.

– Отговорочки. Ты придала телу вполне сносную форму, не гоже останавливаться на достигнутом. Представь, что может получиться, если целью твоей станет цифра до шестидесяти! Ты будешь бомбой!

– Бомбой? Я из без тренировок готова взорваться, если честно. – мямлила Зум-Зум. Ее начинало тошнить.

– Сколько у тебя сейчас подписчиков?

– Чуть больше двух тысяч, а что?

– Согласись – результат. – Наташа кивала головой в знак своей впечатленности.

– От того, мало у меня подписчиков или много, ничего не меняется. От их количества слой жира на ляжках только растет. Пусть там будет хоть миллион, если я не буду шевелиться, толка не будет. – сказала Полин.

– Ты видимо из этих?

– Из каких?

– Кто не гонится за лайками, кто делает то, что нравится. Взрослая и самодостаточная. – в голосе Наташи слышались ноты презрения.

Зум-Зум выхватила в толпе одноклассников Патрицию, та светилась счастьем так сильно, что могла бы освещать школьный двор. В школьном холле ее обступили девчонки, в атмосфере угадывалось общее восхищение, тут Патриция откинула волосы и выставило вперед ухо. До Зум-Зум тут же донеслось: «Глен подарил на новый год!»

Сильнейший укол в груди почувствовала Зум-Зум, вокруг головы сомкнулся обруч боли, ноги перестали чувствовать под собой землю, она качнулась, если бы ее не подхватили чьи-то руки, то грохнулась бы прямо на пороге класса.

– Зум-Зум, ты мня слышишь? – в панике все повторяла и повторяла Наташа. Сбежался народ, обступил их…

В себя Зум-Зум пришла уже в медицинском кабинете, школьная медсестра настойчиво пихала под нос ватку, смоченную в нашатыре. Она приговаривала что-то типа: «свалилась на мою голову» и «что мне теперь скажет директор?».

Зум-Зум обнаружила себя сидящей на стуле, на ее коленях лежало мокрое полотенце, от которого промокли юбка и колготки, тело затекло так, что больно было пошевелиться, свет показался Зум-Зум невыносимо ярким, она прикрылась рукой и легла на стол.

– Ты чего это? Снова падать собралась?! Вставай сейчас же! – завопила медсестра.

– А я смотрю, вы прям источаете заботу. От вашего визга мне особенно легко на душе. – вдруг резко ответила Зум-Зум. Такой дерзости она никогда себе не позволяла. Однако в этот момент ее слова выходили так естественно, что она не сразу поняла, почему лицо медсестры вытянулось.

– Что?! Вот это наглость!

– Наглость это когда упавшего в обморок человека не хотят на кровать класть, чтобы потом с постельным бельем не заморачиваться. – отозвалась Зум-Зум.

Перекошенную и посиневшую медсестру в самый раз было бы саму уложить отдохнуть, потому что от неожиданной дерзости ее здорово переклинило, она застыла статуей с поднятой для удара рукой, из ее рта вырывался слабый прерывистый писк. Зум-Зум откинулась на спинку стула, закинула ногу на ногу, скрестила руки на груди и выждала долгую паузу.

– Прекрасная пантомима. И все же, когда закончите, напишите мне справочку об освобождении на сегодня, я неважно себя чувствую, а если мне придется идти сейчас на уроки, то нас с вами вместе на каталке увезут, это я гарантирую.

Не говоря больше ни слова Зум-Зум подняла с пола свои вещи и отправилась домой.

По дороге из школы она не глазела по сторонам, ей было глубоко наплевать, что происходит вокруг, даже если бы вдруг пошел дождь из единорогов, вряд ли бы он впечатлил ее, она топала мимо магазинов и не думала о еде, у перекрестка толкнула мужчину и не извинилась, и у самого подъезда послала к чертям соседей.

Кардинальные перемены в поведении вечером заметили и родители.

– Что на ужин, хозяйка? – крикнул отец по привычке, заходя в квартиру.

– Нормально. – буркнула Зум-Зум. – Ни «привет», ни «как дела?». Сразу таз с едой ему неси…

– Что? Ты чего это? – остолбенел отец.

– От того это! – Зум-Зум закатила глаза и ушла в свою комнату.

– Мать, что происходит?! – завопил отец, стягивая рабочие сапоги.

– Сама гадаю! – отозвалась Сара из кухни. – Пришла сегодня я домой и тут же выговор получила. Представь! Видите ли, на стол накрывать в этом столетии грехом считается!

– Дочь! А ну иди сюда! Это что за история такая?! – рявкнул отец на весь дом.

Зум-Зум вышла с совершенно равнодушным видом, подперла плечом дверной косяк:

– Ну, давай, воспитывай.

– Ты чего мать обижаешь?! И не стыдно тебе? Она, как белка в колесе крутиться целыми днями, для нас старается! А ты неблагодарная говоришь ей такое! И как язык повернулся!

Пока отец выбирал слова, чтоб не ругнуться крепким словцом, мать Зум-Зум с печатью тревоги на лице кивала, ежесекундно отирая руки полотенцем, ходила рядом кругами. Сама Зум-Зум наблюдала, как ярость отца набирает обороты, у его белков полопались капилляры, нестриженные усы топорщились, а у уголков рта собрались комочки противной белой слюны, жесты отца стали резче, высказывания крепче, и, когда он уже сказал все, что думает, его речь зашла на второй круг. Сара сделала несмелую попытку укротить этого старого тигра, однако этот вулкан было уже не заткнуть, там в речи шло уже что-то про прораба с работы, акции в супермаркетах, для примера он вдруг привел продавщицу из магазина инструментов, которая ему нагрубила в прошлом году, а когда он упомянул церковь, Зум-Зум зашла в свою комнату.

– Я с тобой говорю, негодница! – ворвался в след за ней отец. Он увидел, что дочь его уселась в кресло и покорно уставилась на него.

– Ты продолжай. – предложила Зум-Зум растерявшемуся отцу. – Я подумала, что раз уж разговор зашел о церкви, то это надолго, а мне удобней будет каяться здесь, пока ты орешь на меня.

– Да что ж за хренотня твориться, мать!? – он выскочил из комнаты, как ошпаренный, а потом долго кричал на дочь из кухни.

Глава 28

Подобно старой глупой школьной шутке, когда незадачливому ученику клеят на спину бумажку с надписью «пни меня», все окружение заметив это, норовят толкнуть, ударить и пнуть с улыбкой на губах, до того момента пока правда не вскроется, так и окружение Зум-Зум выстроилось в широкий круг, чтобы выяснить с ней отношения, только вместо бумажки к ней прицепилась странная хворь, которая заставляла ее грубить и ругаться. Сама Зум-Зум возвращалась из школы совершенно изнеможённая непрерывными спорами, ее пустая голова падала на подушку и не поднималась до позднего вечера, уроки ей приходилось делать ночью из последних сил, что конечно же не могло сказаться на утреннем самочувствии. Вскоре она приобрела в школе славу склочной бабы, и, когда узнала об этом, искренне удивилась.

Сара же по началу пыталась ставить дочь на место, но сдалась первой, так как была не в силах слышать бесконечные упреки своего изменившегося ребенка, отец перестал разговаривать с дочерью совсем, изредка кидая взгляд полный разочарования. В один из вечеров матери позвонил отец одной из одноклассниц, чтобы выяснить несколько моментов. Оказалось, что Зум-Зум довела его дочь до слез сегодня после уроков. Повесив трубку мать озадачено таращилась в пустой угол комнаты, пытаясь унять бурю чувств, ей показались клеветой подобные обвиняя, и, не успев позвать к себе Зум-Зум для разговора, ее телефон снова зазвонил. Это была еще одна родительница, которая тоже пожаловалась на поведение Зум-Зум. А когда позвонили снова, Сара просто побоялась поднимать трубку.

– Овца драная! – Зум-Зум крикнула напоследок своей однокласснице. Уроки еще не успели начаться, а претензии уже были готовы. Внутренний голос правильно подсказывал Зум-Зум, что скоро это не прекратиться.

И следующий день выдался напряженней, чем обычно. К концу уроков Зум-Зум сумела поссориться не только со своими одноклассницами, но и со всеми девчонками параллели. Прозвенел звонок на урок, коридор опустел, из-за угла показался учитель математики.

– Полин, почему не заходишь?

– Здравствуйте, ваше математейшество. Разрешите мне на урок не ходить. – она качалась с носка на пятку и смотрела в сторону.

– Что? Почему? – преподаватель развел руками.

– Что тут сказать – не хочу. – покачала головой Полин.

– Подожди тут. – бросил он коротко.

Он зашел в класс, быстро отметил собравшихся, раздал задания и вернулся в коридор. Жестом он пригласил Зум-Зум пройти с ним. Молча они спустились на первый этаж в комнату собраний, здесь стояли мягкие диваны и кресла, кофейные столики и шкафчики с книгами, по углам по во всю высоту помещения крепились подставки под цветы, которых надо сказать здесь было просто бессчётное количество, широкие окна пускали сюда много зимнего света, от чего комната казалась еще больше. Ученики и даже учителя любили заходить сюда, к слову сказать, то, что сейчас здесь было пусто – большая редкость.

Халил Исмаил, а именно так звали учителя математики, происходил из семьи выходцев из Иордании, всегда был аккуратен в одежде и в словах, работу он свою любил и надеялся проработать в школе до пенсии, которая уже махала ему из-за горизонта. На его загорелом лице неизменно белели седые короткие усы, впрочем, голова его тоже давно стала седой, впалые темные глаза имели то чудесное свойство – быть грустными, даже когда человек смеется.

Профессор оправил свой темно-синий пуловер и присел на диван, Зум-Зум села напротив.

– Мне посчастливилось быть классным руководителем для трех выпускных классов. Я многое видел, много знаю, и, кстати сказать, много НЕ знаю. Дети всегда разные, каждый особенный. Я дожил до преклонных лет и убедил себя, что уже никто не сможет меня удивить…

– И вот появляюсь я? – трагично вставила Зум-Зум.

– И вот появляешься ты. Хотя нельзя сказать, что ты появилась ниоткуда. Ты всегда была здесь, все это прекрасно видели…

– С моими габаритами меня сложно не заметить. – ухмыльнулась Зум-Зум.

– Ах, одно дело, если тебя замечают за твои старания, за успехи. И совсем другое дело, когда тебя вспоминают, говоря о бандитах и преступниках!

– И совсем уж другое дело, когда тебя знают только как «та, жирная». Вам знакомо такое, профессор?

Он помолчал.

– За последнее время ты сильно изменилась, Полин. Стала агрессивная, напряженная. Тебя словно вывернули наизнанку. Такие перемены не происходят на пустом месте, для этого должно случится нечто нехорошее. Я прав?

– Правы. – Зум-Зум растирала свои похолодевшие ладони.

– Полин, ты не беспокойся, я в душу тебе лезть не собираюсь. Вряд ли ты захочешь мне все рассказать, однако попрошу тебя подумать вот о чем. Вчера ты испортила отношения с коллективом, сегодня ты не можешь зайти в класс, завтра ты не захочешь идти в школу. На носу выпуск и экзамены.

– Да сдам я ваши экзамены, профессор.

– А ты уверенна? Промежуточные еле-еле, проекты пропускаешь, уроки прогуливаешь. И ты не думай, что я умаляю твои проблемы, если ты так кипишь внутри, значит на то есть причина. Но это сейчас. Когда ты решишь свои проблемы и вернешься в ровное русло, не получится ли так, что за учебу будет браться слишком поздно?

Зум-Зум скривилась. Она понимала, о чем говорит ей старый учитель, и даже была с ним согласна.

– Да, логарифмы – не твой конек. Допускаю, что ты выберешь стезю, не связанную с вычислениями. Будешь блогером? Как хочешь. На эту тему твою кровь будут пить родители, а не я. Ты только иногда вспоминай, что после выпуска с тебя будут спрашивать бумажку об образовании, подумай, что ты им покажешь.