Домик на дереве

– Приношу свои глубочайшие извинения, – я скривил голос, чтобы стать похожим на человека высокой культуры, – Но такие низкосортные слова презрены моему словарному запасу.

Я ухмыльнулся и склонил голову, почтенно закинув руку за спину, вызвав легкий смех у бабушки.

– Эх ты, Пушкин! Идем обедать. Я там еще конфет привезла с собой, в сумке лежат.

– Да я не особо по сладкому, но если ты настаиваешь…

– Да-да, уж мне не жалко, но сначала плов доедим, не выкидывать же его.

– Ну тут не поспоришь, грешно будет.

Я завалился на диван, положив голову на спинку. Потолок был какого-то бирюзового оттенка, а лампы, по обычаю, работали не все. Люстру протереть стоит. Бабушка уверенно передвигалась по кухне туда-сюда, поставила казан с пловом на огонь, перетащила вещи из сумки в холодильник, кинула мне два пакета конфет и, наконец, села на стул напротив.

– Щас, пять минут, согреется.

– Угу… бабуль, а… у меня серьезный вопрос… – я пытался вспомнить, что хотел спросить, – Так вот… а где зебра то?

– Черт тебя дери! – она взмахнула руками, – Зебра то убежала куда-то. Стой, а молочка… а, есть, ну, будет тебе зебра, но позже, я сначала на боковую пойду, так что часа через два-три только.

– Боковая – это где?

– Это у меня в спальне. Устала с работы, так что, когда я приезжаю, я обычно спать иду сразу на часик.

– А-а-а, понял, ну я тогда, наверное, погулять схожу.

– Поешь сначала, я вчера еще банку с помидорами открыла, как раз к плову.

– Да, хорошо.

Когда я закрыл большую металлическую дверь, ведущую в вечерний зной июля, передо мной раскрылся фиолетовый призрак. Он стоял на подоконнике, на шифере, из которого была собрана внешняя часть стены, раскидывая зеленые побеги и листочки за невысокую ограду коричневого горшка, еле видимо колышась на невидимом ветру, и, как многие из цветов, он бестактно и совсем беспричинно завлекал внимание, зазывал подойти ближе и рассмотреть дюжины маленьких бутонов и фиолетовых цветков, рассыпанных по горшку, как кудрявые волосы давно не стригшегося парня. Я ненадолго остановился, разглядывая это зеленое чудище с темно-лиловыми крапинками, и попытался вдохнуть аромат, но так ничего и не почувствовал. Цветок не издавал запаха, словно пытался замести следы своего существования, и, если бы не куча зеленых стеблей, из него вышел бы отличный призрак.

Как можно оставаться видимым и осязаемым, перестав жить?

Через пару минут мучений, пока я шел по уже сухому щебню цвета бежевого крема в сторону местного клуба, я все же смог выбить из головы эту мысль. На небе безмятежно плыли облака, не ведая начала и конца своего путешествия, а я шел с задранной головой до тех самых пор, покуда шея не стала ныть. Справа от меня вырос кирпичный магазин с растущей травой на крыше и дверью в голубой краске, возле которого стояла скамейка, и две женщины, сидя на ней, вели светскую беседу о чем-то мне неизвестном. Они часто опускали руки в желтое пятно, стоящее посередине, а потом плевались на землю. Грызли семечки.

Я шел и шел, миновал еще два магазинчика-вагончика – такие небольшие контейнеры прямо у дороги, внутри которых создавали розницу с большими наценками и маленьким выбором товара – и в конце концов доплелся до клуба, стоявшего на пологой стороне, уходящей вверх. Перед ним была горстка асфальта не больше двух метров в ширину, ведущая ко входу, и низкий забор искусного узора по периметру. Именно на нем сидели, весела гогоча, двое парней примерно моего возраста и еще один помладше, лет тринадцать, а может и четырнадцать. Один из них, темноволосый с короткой стрижкой и носом картошкой, держа в руках древний айфон, повернулся ко мне и как-то странно кивнул, словно хотел поздороваться, а потом, наверное, не признав меня местным, нахмурил брови и что-то сказал своему другу. Делать было нечего, поэтому я подошел к ним, хоть и внутри бурлило какое-то неприятное ощущение.

– Привет, пацаны.

– Здорова.

– Йоу, ты же не отсюда, да? На каникулы приехал? – спросил самый мелкий из них, с большими серыми глазами и небритыми, но уже слишком выделяющимися усами.

– Да, к бабушке.

– И надолго?

– Походу, на месяц.

– Как звать то? – подал голос третий.

– Максим.

– Я Антоха, – сказал нос-картошка.

– Леха, – добавил мелкий, – А это Вася, – он ткнул пальцем в друга.

– Да, Василий, но я бы и сам мог сказать, идиот.

– Пошел ты! Я тебе тут такую услугу по-братски сделал, а ты… как пес.

– Слышь, Леха, завязывай с услугами, пока не пришли люди в форме.

Они рассмеялись.

– Э-э, Максим, да же? Ты в карты играешь?

– Ну, вообще не очень, но умею.

– А ты че карты то вспомнил? – спросил Антон, – У тебя с собой, что ли?

– Ага.

– А че сразу не сказал, придурок?

– Вы бы не пошли играть без денег, а они мне еще нужны. Какой смысл вам говорить.

– Мозги варят немного у мелкаша, – отозвался Вася, – Ну ладно, раздавай тогда, здесь прям сядем.

Леша достал из кармана серых замызганных брюк-карго колоду карт и начал тасовать. Раздал по кругу, кидая бумажные прямоугольники на асфальт.

– На деньги будем? – спросил Антон.

– У меня нет с собой, – я ответил сразу.

Недавно появившаяся ухмылка сползла с лица Васи и Леши.

– Ну тогда просто партейку. Кстати, а ты откуда приехал?

– С Москвы.

Антон комично поднял брови и скривил рот, дополняя свое крайнее изумление парочкой нецензурных слов.

– Сюда? – Леша нахмурился, – С Москвы? Ты дурак что ли?

– Да я не сам, меня мама сюда кинула.

– А-а-а, ну да, я бы не поверил, если бы ты по своей воле сюда приехал.

– Здесь не так уж и плохо, – возразил Вася, пока я поднимал карты, – Не Москва, да, зато весело и… всех знаешь. Нормальных ребят много.

У меня был один козырь и туз черви, две шестерки, дама и валет – не самое плохое начало. После трех кругов мы сидели втроем, пока Антон нарочито высокомерно закуривал сигарету из белой пачки “BT”, и разглядывали обратную сторону карт друг друга: у меня оставалось восемь, у Васи четыре, а у Леши девять. Глубокий шрам от пореза на запястье Васи – самого большого из всех нас, роста никак не меньше ста девяносто – вызывал у меня вопросы. Он кинул мне три семерки, которые я с легкостью отбил. Козырные туз и король добавляли мне уверенности, и я докинул Леше две дамы, тоже отправившиеся в бито, и на следующем ходе Вася вышел, отбив козырной дамой вальта.

Леша кинул мне восьмерку черви, и мне пришлось взять. Дальше пошла шестерка пики под аккомпанемент бормочущего отборную ругань Антона, и не без причины, ведь я отбился девяткой, оставил восьмерку и закончил игру королем и тузом.

– Угадайте кто снова проебался?

– Ничего нового, – поддакнул Вася, – А ты неплохо его добил, – он взглянул на меня и усмехнулся.

– Эх, Леха, Леха… всю жизнь тебе дураком ходить.

– Да вы конченные, мне просто не фортануло с самого начала. Ни одного козыря. Да еще и ты, – он сверкнул глазами на Антона, – Как последний ублюдок завалил своими восьмерками.

– Взял бы сразу, додик, – ответил, затягиваясь сигареткой, Антон.

– Так что дальше, еще партейку? – спросил Вася.

Тень вечера падала на разбросанные по асфальту карты, переходя на железный забор с выцветшей краской. Еще один день отчаливал в небытие. Слишком много дней так было потеряно.

– Не-е-е, – протянул Леша, трепая свои волосы, – Ты это, забыл уже? Сегодня надо будет сгонять на ту улицу к дядь Феде, – он неуклюже подмигнул.

– А-а-а, да, водяра. А ты, типа, прям так у него и сопрешь? Может, занести ему чего?

– У тебя есть что-то?

– Да вроде нет.

– Ну и у меня тоже, – подвел итог Леша, вставая и поправляя бирюзовую футболку, чьи плечи были в пятнах, наверное, от машинного масла.

– А ты, Макс, пойдешь? – спросил Антон, – Там тема есть, пузырь можно получить.

– Сомневаюсь, – ответил за меня Вася. Он смотрел на дома за перекрестком с каким-то рассеянным видом.

– Не, пацаны, я не пью, – в этот момент струны моей души сильно напряглись, ожидая очевидной насмешки.

Усмехнулся только Леша, а нос-картошка кинул бычок на землю рядом и покачал головой, на мгновенье показавшись мне каким-то странным мудрецом с опытом прожитой жизни, который даже не спускался до того, чтобы указать мне на мою глупость.

– М-да, как же ты живешь? – спросил самый большой, – А вы там в Москве, как, в завязке типа? Или только по праздникам? – он улыбнулся.

– Да я вообще не пью. Никогда, – я немного соврал.

Антон снова выругался, удивившись моему ответу.

– Да… отстали мы от этой… как там… цивелизации, – он выговорил это последнее слово по слогам, отчетливо произнеся “е”, – Ну тогда хер с тобой, мы погнали к дядь Феде. Бывай, Макс.

Они втроем встали и пошли по дороге вниз, в сторону школы. Да, здесь есть школа, я ее вспомнил. Кинув на прощание пару словечек, вся группка уже не оборачивалась ко мне, продолжая о чем-то беседовать и смеяться.

Я пошел обратно домой, ловя спиной последние лучи уходящего света. Моя огромная тень падала впереди, становясь все выше и не отступая от меня ни на шаг, насмехаясь над моим телосложением. Деревья возле дороги равнодушно поглядывали на мою судьбу, как бы невзначай, и делали молчаливые выводы, перешептываясь между собой, когда ветер проходил мимо, словно гонец, распространяющий укоризненное безмолвие дальше.

Я повернулся и взглянул на настенные часы прямо над порогом. Без пяти минут девять.

– Видал? Зебра на столе, под полотенцем, садись покушай.

– Да я же только кушал.

– Где это только? Девять часов уж, а мы в шесть садились. Ну если не хочешь, потом поешь, чай я заварила свежий, вон, – она кивнула в сторону маленького черного чайника на полочке под шкафчиком для приправ и кофе, – Термопот тоже ставила, слила, можешь наливать.

– Хорошо, спасибо.

– Заставлять не буду.

Она сидела за ноутбуком с открытыми вкладками одноклассников, вконтакте и какого-то сайта про кино, а я так и стоял перед столом, глядя в окно, за которым виднелась молодая яблоня с извилистыми ветвями. В этом году без урожая.

– Чего не сядешь?

– Не знаю, – я повертел головой из стороны в сторону, – Пойду почитаю.

Взяв собрание сочинений Булгакова, я отыскал “Мастера и Маргариту”. Книга ни о чем. Безумие и бред смешались воедино, открывая волю авторской идее и закрывая всякий намек на спокойное чтение. А в итоге только рыцари гнетущей пустоты, наказанные за свою жизнь, но эта история все еще одна из самых важных – первое прочтение оставляет слишком сильные эмоции, и на этой почве всегда находишь свой сокровенный смысл всех бессмысленных слов, запечатывая его и книгу в сознании до скончания времен.

Придумал свое мировоззрение, читая столбики символов.

Пролистав еще два десятка страниц, я рухнул на кровать. Не хочу читать Булгакова. Пошел на кухню и сделал чай, разглядывая хаотичную текстуру бело-коричневого кекса.

Он был вкусным.

– А ты куда хочешь поступать? – спросила бабушка, все еще сидя за ноутбуком.

Смородиновое варенье капнуло на палец и стекло на стол.

– Не знаю, я думал остаться в Москве, пойти куда-нибудь в политех, если прокатит.

Она взглянула на меня, пригубив чай.

– А может не прокатить?

– Да-а, вообще-то, все может быть. Я не уверен, что будет, но, надеюсь, наберу баллов двести пятьдесят.

– Ну ты же умный парень, куда денешься. Сдашь это ваше ЕГЭ и пойдешь дальше учиться.

– Угу. Постараюсь.

Я много думал о своей жизни и будущем, но так ничего и не придумал. Иногда кажется, что думать – худшее, что придумало человечество.

– Ну как?

– Вкусно.

– Это хорошо, давно не пекла зебру.

Я почистил зубы и снова рухнул на кровать.

– Спокойной ночи, бабуль!

– Давай, спокойной!

Под одеялом было прохладно, по ногам пробежала дрожь. Я укутался и лег возле окна, готовясь уснуть в ближайший час. Это всегда занимало слишком много времени, и я снова свалился в блуждающие мысли.

Я люблю мечтать. О чем угодно. Счастливая жизнь где-то вдалеке отсюда или интересная ситуация, мое решение в нужном месте в нужное время, безусловная любовь как в книжках и прекрасные друзья, не дающие заскучать. Отправиться на звездолете покорять космос, прихватив длинноухих, или же с ними бродить по средиземью в поисках драконов. Мне нравится миры Толкиена, нравится представлять себя в роли какого-нибудь загадочного наемника с темным прошлым, который бродит по выдуманным землям и сражается с чем-то плохим. Нравится выполнять различные задания за золотишко, нравится думать, что я играю важную роль в истории. Воображению и фантазии нет конца, но всегда приходит начало. Эта скверная причина зарыться в одеяло, глухое эхо памяти, заставляющее опускаться еще ниже в пучины воспоминаний, а там всегда…

Больно. Что-то странное, большое, круглое и склизкое, и… пустое. Не просто полое, это что-то по-настоящему пустое. И это страшно.

Мир издевательских снов.

Рядом с домом компании “Зингер” не было ни одного человека. Вода в канале грибоедова стояла на месте, совсем не двигалась, словно замёрзла, но на дворе было лето. По крайней мере, снега я нигде не видел. Да и воды я не видел, но почему-то знал, что она не двигается. Может, совсем недавно я проходил по набережной? Но я ничего не помню. Я озирался по сторонам. Никого. Я пошел ко входу в дом книги, но он оказался заперт. Я оглянулся на Казанский собор, но не сам – что-то меня толкнуло. Я смотрел на него. Я изо всех сил пытался понять, что значит это злосчастная буква “Я”, будто в этом знании хранилось спасение. Только от чего?

Да, я понял. Колонны Казанского собора были покрыты небольшими трещинами, тянущимися с низу до самого верха, причем я, пройдя сквер и оказавшись почти вплотную к собору, всё никак не мог увидеть этот самый верх колонн. Он уходил в бескрайнее небо цвета горящих углей. Как ни странно, но белые облака на этом черно-красном небе казались мне до крайности удивительными и абсурдными, когда как само полотно горящих углей было привычным и даже неприметным.

Так что я понял?..

О нет…

Вокруг царило безлюдье и только слышимая тишина разносилась по улицам.

Я забыл это. Конченное небо! Вот так всегда! Стоит только понять что-то действительно важное, как тут же приходит всякая дрянь и вышибает тебе мозги!

Почему я в Питере?

На колонне, возле которой я стоял, откуда-то взялась пожарная лестница, обвивающая по спирали уходящий в бесконечность каменный столб с трещинами. Она выглядела ветхой и ненадежной, именно поэтому я решил взобраться по ней. Других причин я отыскать не мог. Я уронил ногу на первую деревянную ступеньку, и она стала ужасно скрипеть, прогибаясь под моей тяжестью. На сотой ступеньке мне в голову пришла гениальная мысль – посмотреть вниз, и я, подойдя к каменным перилам с узором вьющихся растений(они оказались холодными, когда мои дрожащие руки коснулись камня), опустил взгляд на самое дно.

До земли было от силы метра два, а может и меньше. Я посмотрел назад, но лестница ничуть не изменилась с тех пор, как моя нога повалилась на первую ступеньку. Впереди было также. Я начал считать заново.

Пройдя ещё сорок две ступеньки, я уткнулся в тупик – каменная стена с огромной трещиной посередине, уходящей во все стороны, преградила мой путь, а лестница просто обрывалась, будто так и было задумано, однако перила понемногу расширялись и в конце концов сливались с каменной стеной, словно это был естественный отросток. Моя рука прикоснулась к стене, и вдруг по мне побежали мурашки. Стена рассыпалась на маленькие осколки, которые потом скатились по лестнице вниз, а я пошел дальше.

Вершина Казанского собора граничила с небом. Оно тлело. Всё тот же бежевый камень застилал пространство в сотни квадратных метров, абсолютно ровный и ничем не огражденный. На другом конце этого места я увидел знакомое лицо. Темноволосый мальчик лет тринадцати сидел на краю крыши, безмятежно болтая ногами. Это был Артём.

– ЙООО! АРТЁМ! – мой голос прозвучал как раскаты грома, – ОЙ! ПРОСТИ, ЧТО Я ТАК ШУМЛЮ! ПРИВЕТ!

Артём повернул голову. У него были карие глаза, тонкие губы и красивый нос. Смазливое личико, которое всегда нравилось девчонкам, но в этот раз на нём еще были и очки.

– ЭЙ! ОТКУДА У ТЕБЯ ОЧКИ, МУЖИК?!

Он почесал затылок, прежде чем ответить полушепотом:

– Посадил зрение в институте.

– ПОДОЖДИ, КАКОЙ ИНСТИТУТ?! МЫ ЖЕ ПРИЕХАЛИ ИГРАТЬ…

Я вспомнил. Мы приехали на соревнования по футболу, проходящие в Питере. Это было в седьмом классе.

– Мы давно уже не играем, Макс. Оглянись вокруг, тут только будущее.

Я стал озираться по сторонам, но ничего не увидел. Угольное небо было нашим горизонтом.

– Зато внизу куча людей. Они ждут меня.

Я сел рядом с ним на краю крыши и опустил голову, вглядываясь в толпу, бушующую под собором. Мы были на высоте двадцати метров, поэтому я не различал лица тех, кто ходил там, на дне, но их общая масса казалась серее серого.

– ОБОЙДУТСЯ! – ответил я.

– Я не хочу прыгать, но это наша последняя игра… – он снял очки и положил их рядом с собой, – Мостов не осталось.

– ЧТО ЗНАЧИТ ПОСЛЕДНЯЯ?! МЫ ЖЕ ТОЛЬКО ПРИЕХАЛИ!

Артем соскользнул с края и, раскрыв руки как птица крылья, полетел вниз без единого звука. Ветра не было. Тишина. Я смотрел, как он парил и падал, минут пять, но в конце концов он просто растворился в толпе с раскрытыми руками. Внизу ничего не изменилось, и мне стало страшно.

– Я ТОЖЕ НЕ ХОЧУ ПРЫГАТЬ!

– А как же иначе? – голос был холодным и жутким.

Мне не надо было оборачиваться, чтобы понять, что это по мою душу пришел огромный и отвратительный монстр. Но я обернулся.

У него было шесть ног и столько же глаз, горящих черно-красным оттенком, как небеса. Рот, растянутый от одного края головы до другого был не меньше полуметра в длину. Туловище, сквозь которое просвечивали ряды толстых костей, стояло столбом, соединяя ноги и голову. Рук я не увидел, но из головы росли какие-то отростки, похожие на длинные когти.

Было страшно. Одежда слиплась на теле от пота. Я хотел встать и бежать, но почему-то не мог. Руки не переставали дрожать.

– Это в последний раз, – сказал монстр, широко открывая мерзкий беззубый рот, – Мостов не осталось. Прыгай!

Я снова попытался встать и снова потерпел провал. Что же не так?! Ноги прилипли к камню.

Монстр стал подходить ближе, а я не мог свести с него глаз. За ним тянулся багровый след. Он ускорялся. Я отвернулся, взглянув на снующую толпу внизу. И что они там забыли?

Над плечом повеяло холодом. Первый звук, услышанный мной в Питере, оказался какой-то странной смесью рычания, урчания и всхлипа. Не нужно быть гением, чтобы понять, что это последнее мгновение моей жизни. Я спрыгнул. Ветра не было. Там вообще ничего не было.

Третий день.

Холодный пот прошибал мое тельце, пока я, уставившись в стену с фотографиями, пытался понять, что меня так напугало. Одеяло сползло на ноги. Фотографии на стене изображали улыбающихся людей, реже – удивленных. Там был и я – маленький удивленный мальчик с корочкой хлеба в руках и бейсболкой, повернутой в сторону.

Был сон. Я его не понял. Артем при мне только раз в жизни надевал очки, когда прикалывался над подругой. У него было хорошее зрение.

Я встал с кровати, оделся и вышел на кухню. Бабушки не было. Я заглянул в зал, но там тоже было пусто, не считая бьющего в окна света. Плоский телевизор стоял выключенный на черном шкафу с красивыми стеклянными дверцами по бокам. На нем отчетливо показывалась пыль, освещенная лучами солнца. На стене висел светильник с абажуром. Мне стало одиноко.

Я сидел на кухне и смотрел какой-то боевик по телевизору, когда услышал грохот в сенях: стук и звон стекла, скрип двери. Послышался вздох бабушки и короткое “Ой”. Через секунду она появилась на пороге кухни.

– Утро, – сказал я, немного удивившись. Думал, она на работу уехала, – А ты что делала?

– Доброе, – она провела ладонью по лицу, – Умывалась и банки мыла. Ты еще не завтракал?

Я покачал головой.

– Яичницу будешь?

– Да.

Бабушка полезла в холодильник и достала оттуда яйца и вареную колбасу. Сковородка шипела на огне. Мы позавтракали и принялись болтать о всякой ерунде, вроде моей учебы, книг, фильмов и политики.

Она рассказала мне, что недалеко отсюда есть красивое озеро, куда точно стоит сходить. Я туда и пошел, но до этого по приказу бабушки мне пришлось прополоть ряды помидор.

Снова дорога цвета кофе с молоком с трещинами возле проходящей колеи, в которые забивались маленькие жучки. Время от времени в подошву моих кроссовок больно врезались камушки, один раз даже пришлось отдирать руками.

В овраге, окаймляющем дорогу, росли маленькие березки, которые внезапно закончились, и моему взору предстал перекресток, где слева располагалась электростанция, а справа дорога уходила в никуда, заканчивающееся лесом. Я решил оставить затею обследовать оба ответвления до самых скучных времен моего пребывания в этой деревушке и пошел дальше, пока не вышел к повороту, уходящему направо пологим спуском, окруженному высокими деревьями, плотно прижатыми друг к другу. Повсюду падали тени ветвей, листьев и сучков, и только чириканье воробьев создавало ощущение жизни в этом месте. Тишина и пение птиц, шелест листьев и треск деревьев. Казалось, будто я остался один во всем мире, и это мой последний путь, ведущий в самый конец того, что зовется бытием. Я пошел дальше.

Спустившись и дойдя до конца, я увидел поле, покрытое бурьяном, ровное и бесконечно большое, с горизонтом, тонущем в синеве неба и далеких набросках холмов. Кое-где росли кусты и малые кучки деревьев. Пройдя еще немного, я наконец нашел тропу, ведущую еще ниже и сворачивающую направо, к берегу уже видимого озера с голубыми безмятежными водами. Это было большое озеро, действительно большое. Чтобы его переплыть, понадобилось бы не меньше получаса.

Берег был глинистый и пологий, и рядом стоял мостик, длиной метра три, почти касавшийся воды, поэтому его деревянный настил был разбухшим и мокрым. Я встал на самый его край, и, как в титанике, развел руки в стороны, смотря на лениво покачивающиеся волны, когда легкий ветерок пролетел сквозь меня, заставляя мою черную футболку вторить водам в небрежности и хаотичности движений. Две минуты покоя и блаженства, когды ты забываешь о том, что мир вообще может существовать. Просто здесь и сейчас, ты стоишь и смотришь на воду, вдыхаешь влажный воздух с ароматом свежей травы, и забываешь, что такое – забывать. Здесь и сейчас, и ничего лишнего.

Такие моменты редко выпадают в жизни.

Я почему-то, сам не знаю почему, повернул голову влево, чуть склонив, и зацепился за кое-что удивительное. Какой-то мальчик, сидя на песке, метрах в пятидесяти от меня, что-то рисовал на земле, одной ногой касаясь воды. Он был так сосредоточен, что, казалось, от этого рисунка зависела вся его жизнь. Я простоял еще минуту, глядя на его каштановые волосы, сползающие на лоб, пока он черкал палочкой по песчано-глинистому берегу, время от времени отряхивая руки.

Это было слишком интересно, и я пошел к нему.

– Эй, привет! – помахал рукой, когда между нами оставалось не больше десяти метров.

– Привет, – он поднялся на ноги и сомнением глянул на меня.

– Я Максим.

– Андрей.

Мы стояли друг напротив друга, разделенные метром песка.

– Рад знакомству, я здесь, типа, к бабушке приехал. А ты… чем занимаешься? – рисунок показался мне абсурдным и неразборчивым, словно это была какая-то карта или чертеж здания.

– А-а-а, круто, я… – он почесал затылок и как-то резко дернул головой, а потом обхватил подбородок рукой, став похожим на древнегреческого философа, находящегося в серьезных думах, – Э-э-э, рисую, вроде. Ну, вообще, это не рисунок, а, скорее, план.

– План? План чего?

Может он собрался ограбить банк?

Только где здесь найти банк?

– Это план… план, чтобы поймать кое-кого… в общем, не бери в голову, это я так, прикалываюсь. Ну, понял, делать нечего, поэтому я тут… сижу, – он делал странные паузы между словами.

– М-м-м, ну да, я тоже страдаю от безделья. Пришел посмотреть на озеро.

– А, да, ты же не местный, – он воодушевился и перевел взгляд на поверхность вод, – И как тебе наше озеро?

– Вообще, классно. Прям круто, мне понравилось, тут так… спокойно.

– М-м, да, – он начал жевать губы, – А ты… надолго?