Анчутка

Домовой, окончательно сбитый с толку, пискнул, – так у него своя хата.

– Что, в несознанку играть будем?!!– Анчутка был великолепен.

– Почему не сигнализировал? – Анчутка потряс домового за шиворот и умудрился как-то даже раскрыть над ним крылья, словно ястреб над зазевавшейся курицей.

– Куда сигнализировал? – Домовой, похоже, окончательно утратил присутствие духа. А заодно нить разговора, связь с реальностью и понимание происходящего.

– Куда положено! – Анчутка похлопал крыльями и посмотрел на егеря.

– Господин егерь, предлагаю обрить, остричь и в штрафные роты. Пожизненно. А потом, это, задуть. Через соломинку.

При слове «задуть» домовой плюхнулся на задницу и полными ужаса глазами уставился на Леху.

Егерь понимал, что надо брать разговор в свои руки, однако единственное, на что его хватало – удержаться от смеха. Он встал, через зубы бросил: – всем ждать, – и выскочил за дверь, кубарем скатясь по лестнице к стойке.

К счастью, обеденный зал был пуст. Леха смеялся до слез, до колик в боку, опершись рукой о стенку. Внезапно прорезавшиеся таланты анчутки на почве дознания с пристрастием потрясли его до глубины души.

Переведя дух и умывшись холодной водой из тазика, что стоял у дверей, Леха поднялся обратно в комнату. Домовой по прежнему сидел на заднице, только левый глаз у него смотрел на анчутку, а правый – на дверь.

Анчутка же ходил взад-вперед возле домового, заложив лапки за спину, и бормотал:

– разговаривать еще с ним… мы к нему оком, а он к нам боком… вот погоди, у нас тут без апелляции…

Егерь усилием воли сделал серьезное лицо и сел на стул.

– Давай по порядку. Хозяйство ты развалил, за хатой не смотришь, тянешь хозяйский мед да сливки. Родня евсеева хоть тебе привет и передает, но надежды на тебя никакой.

– Какая родня? – Домовой начал выходить из оцепенения.

– Евсеева. Они сейчас в Черных Скалах, дома лишились.

Домовой опустил голову и тяжело не то вздохнул, не то всхлипнул.

– Рассказывай, как жить дальше собираешься? – Леха сидел и смотрел на домового в упор.

– Жил, никому не мешал… в этот двор никто идти не хотел, все гребовали… а я пошел.

– Не ной. Ты домовой, и дело свое должен делать. А не мед жрать, да бороду завивать.

– Так я это… кикимора зашла в гости, да посмеялась. – Домовой встал на ноги. – Ты, говорит, больно неказист, с тобой тоска. Вот я и подглядел, когда городские постояльцы приезжали.

Леха с досады крякнул. Домовой был не только ленив, но и придурковат. Но оно и понятно – крепкий хозяин на проходном месте жить не станет.

Анчутка, посмотрев на домового, всплеснул лапками.

– Снаряди пень в красный день, так и он хорош. И как кикимора, небось засохла с тоски, как твою бороду увидала?

Домовой сгорбился и совсем загоревал, – не, еще пуще насмехалась. Ты, говорит, был просто дурак, а теперь крашеный. А у меня может депрессия на почве неразделенной любви.

– Это мы лечим, – Леха решил не рассусоливать. – И пропишу я тебе лечебное голодание, это раз. И физические упражнения, это два. Поэтому есть будет только то, чем хозяин угостит, и сегодня за ночь все углы в доме обойдешь, за порядком поглядишь. А завтра с утра тебе дорога – в Черные Скалы. Евсееву родню проведаешь. Но перед тем – в порядок себя приведи, бороду хоть отмой. Остальное – как вернешься.

Анчутка выслушал наставления егеря и, повернувшись к Лехе, спросил разочарованно, – может, для начала через соломинку?

– Соломинка подождет. – И, повернувшись в домовому, поинтересовался, – возражения, замечания, вопросы по существу будут?

– Нет, господин егерь, не будут, – домовой заторопился в угол.

– Стоять!!! – Анчутка снова схватил его за шкирку. – Повторить наставление, порядок действий и сроки исполнения!

Домовой покорно повторил. При этом Леха отметил, что руками он уже принялся распутывать косичку. Ну да ладно, с чего-то надо было начинать.

После ухода домового Леха с интересом посмотрел на анчутку.

– Откуда, милый друг, у тебя такие познания в проведении допросов? Включая терминологию?

Анчутка хихикнул, – как, нормально я его прессанул?

– Да не то слово. Я сам чуть не раскололся.

– Да в пещере, пока каторжане соль не насыпали, я поглядывал. И там главарь однажды учинил допрос. Дивесранта искал.

– Может диверсанта?

– Не, дивесранта. Кто-то по нужде в угол сходил, а он вляпался.

Заказ

Путь по Свиному тракту утомлял ведьмака тем больше, чем ближе подходили Черные Скалы. Если от границы провинций тракт был вымощен камнем и шириной позволял разъехаться двум подводам, то постепенно камень менялся на мелкий щебень, а где-то и откровенно утоптанную землю, и дорога становилась все уже. Тем более, рана в боку хоть и затянулась, но к полудню начала побаливать, и дальнейшая тряска могла привести либо к тому, что она вновь откроется, либо к внутреннему кровоизлиянию, что еще хуже. Поэтому, завидев впереди деревеньку, Триза решил искать постоя.

Как в любой придорожной деревне, постоялый двор выходил крыльцом прямо к дороге. И захочешь – не проедешь мимо. Триза не стал привязывать поводья к коновязи, а отпустил лошадь пощипать траву, сам же пошел внутрь.

Хозяйка, увидев ведьмака, немедля подошла и указала на стул.

– Доброго дня, господин ведьмак. Староста говорил, что вы в наших краях объявились, поэтому присядьте, откушайте чего пожелаете, а я за старостой вмиг пошлю.

Триза подумал, что если староста ждет – может случиться, что заказ будет пощедрей, чем у предыдущего скупердяя.

Хозяйка обернулась быстро и, с интересом рассматривая ведьмака, подошла за заказом. Триза с удивлением обнаружил, что фраза «откушайте чего пожелаете» была фигурой речи и не имела не малейшего отношения к меню. Пожелал он в итоге то, что дали – какую-то кашу с жареной мелкой рыбой, которая состояла преимущественно из головы и хвоста. Все, что умещалось между ними, состояло из кусочка мякоти размером с фасолину и нескольких косточек, которые и составляли основное содержимое. Глядя на тарелку, от заказа напитков Триза благоразумно воздержался.

– Вы, господин ведьмак, сразу видно – справный мужчина. – Хозяйка, похоже, личной скромностью не страдала. – Не то что наши деревенские ушлепки. Придут, возьмут пива кружку, а чтобы поесть, брюхо потешить – все им денег жалко. И бегай перед ними весь вечер за грош. А чего бегать то?

Триза уныло ковырялся в тарелке, понимая, что с подобным общепитом он долго не протянет. Вернее, протянет то быстро, но только ноги.

Поиски чего-нибудь съедобного в тарелке прервал появившийся староста. Высокий тощий мужик в потрепанном кафтане подошел к столику и строго посмотрел на хозяйку.

– Уйди, клекотунья, не порть гостю аппетит.

Триза удивленно посмотрел на старосту: – аппетит? Мне кажется, это блюдо ничем не испортишь.

Староста бросил взгляд на тарелку и задумчиво сказал: – ну, пиво надо испросить. Рыба воду любит, ха-ха.

– Сдается мне, что если я запью эту рыбу пивом, он надумает внутри меня пожить еще немного. Хозяйка говорила, есть заказ?

Староста бросил косой взгляд на хозяйку и уставился на тарелку ведьмака.

– Да вот у нас тут нарисовалась неприятность. Уж не знаю, по вашей ли части, господин ведьмак…

Староста оторвал взгляд от тарелки Тризы, посмотрел на рукояти мечей, точащие из-за спины, и продолжил.

– Разбойники нас одолели. Намедни завелась в лесу шайка. У Клима бычка свели с выпаса, другие овцы не досчитались. А главное – сказывают, что бежали они от великой нечисти, что их застукала за Черными Скалами.

– Кто сказывает? – Похоже, Тризе в руки плыл неплохой заказ.

– Так один к травнице заходил, отвар спрашивал от постыдной болезни.

– Это что же получается, нечисть их того, – Триза хлопнул ладонью по кулаку, – обесчестила?

Староста рассмеялся.

– Ну, господин ведьмак, вы и шутник. Не, от человеческой болезни отвар просил. Не уберег, как говорится, честь спереду.

– Может, смолоду?

– Может и смолоду, – охотно согласился староста. – Но не уберег точно спереду.

– И что он там рассказывал?

Староста подозвал хозяйку, спросил пива и принялся рассказывать.

По рассказу выходило, что шайка разбойников, имея на руках пару охотничьих ружей да дюжину пуль на десятерых, решила разорить охотничий домик за Черными Скалами. Охотник при их приближении дал деру, а главаря в домике ждала крепкая засада. Огроменный мужик целился в главаря из пулемету, а за его спиной сидел черный крылатый дракон с горящими глазами. И, раскинув черные крылья во всю стену, человеческим голосом требовал человеческого же мяса. Главарь, не будь дурак, отстреливался до последнего патрона, после чего вся шайка организованно и без промедления отступила в лес. Верст этак за сто.

Триза задумался. По описанию, речь могла идти о вампире, хотя мужик с пулеметом в этот образ не умещался. Но, как ни крути, для войны с вампиром нужны очень серьезные мотивы и соответствующее вознаграждение. Триза в уме покрутил цену, после чего аккуратно вернулся к разговору.

– Боюсь, что эти разбойники попали в очень опасную историю.

– Так вот я и говорю, господин ведьмак. Мы деньги то собрали, вы бы прогнали этих лиходеев из нашего лесу. А то одно беспокойство. Сегодня бычка свели, а завтра еще чего удумают.

Триза оторопело посмотрел на старосту. Тугой кошель с деньгами, который он мысленно покачал на ладони за бой с вампиром, таял до размера невеликой щепотки медяков. На душе было как-то пакостно и очень обидно.

– Так речь идет о разбойниках?

– А об ком же еще! – Староста закивал головой. – Нам их тут терпеть никакого резону.

– Их десять человек, говоришь?

– Сказывали, десять. Ты нас избавь от них, господин ведьмак. За деньги не горюй – собрали мы деньги.

– Десять разбойников обойдутся в триста монет.

Услышав сумму, староста булькнул пивом и застыл, смотря круглыми глазами на Тризу.

– Господин ведьмак, мы ваших столичных расценков не знаем, но за триста монет я бы нанял этих разбойников целый год гонять от деревни всякую шваль. Да вот беда – у нас окромя них швали то и не замечали. Сто пятьдесят – красная цена.

Триза уныло поковырял кучу голов и хвостов на тарелке. Харчеваться здесь еще пару дней, покуда разберешься с разбойниками – это смертельно обидеть свой желудок. Да и плата показалась оскорбительной. С другой стороны, с разбойниками надо повидаться, порасспросить. Такая нечисть, как вампир, может сильно докучать окрестным деревням, где старосты не станут давиться за копейку. Хотя, знакомясь с Южными провинциями, Триза убеждался в том, что местный уклад не способствует героическим похождениям. Тут, как говорится, не жди толку, положа зубы на полку.

– Ладно, разберусь я с разбойниками. Завтра с утра поеду, только место укажи.

– Вот и ладненько, – обрадовался староста. Тогда утречком я туточки, сопровожу, как говорится.

Больше говорить было не о чем, да и не хотелось. Триза, взяв у хозяйки ключи, пошел в комнату.

Староста, задумчиво проводив его взглядом, отставил недопитую кружку с пивом и посмотрел на хозяйку.

– Клекотунья, твою же мать, ты постояльцев уморить решила? Что за харчи принесла, у чайки отобрала?

– А что мне, каждому свое готовить? На всех не угодишь, только себе навредишь.

Спал Триза плохо. Желудок категорически отказывался мириться с обедом и в знак протеста издавал различные звуки. Не душе было беспокойно.

Под утро ведьмаку приснился огромный вампир с черными крыльями и горящими красными глазами. Он молча смотрел на ведьмака, а затем достал пулемет и сказал:

– В чужой прудок не кидай неводок, браток.

Овинник

Ночь у егеря прошла на удивление спокойно, хотя постояльцев, судя по суете в обеденном зале, прибавилось. Поутру было накрыто четыре стола из пяти, и Сидор с молодой помощницей занимался сервировкой.

– Доброе утро, – Леха сел за столик, за которым сидел вечером.

– Доброе, – Сидор подошел и присел на краешек стула. – Вы с домовым, что ли, вечером разговоры учиняли?

– Учиняли, – Леха удивился. – Неужели слышно было?

– Не, не слышно. Только всю ночь за печкой как бы кто-то возился, а поутру обмылок я на пороге нашел, с черного хода. В чем-то коричневом. А там ходить некому, кроме меня да домового.

Леха усмехнулся и повеселел, – похоже, дошло до твоего хозяина, что с разными изворотами сам может выворотнем стать. Надеюсь, родню проведает, да там ему по-родственному извилины то распрядут как надо.

– Спасибо, уважил, – Сидор встал. – А что он у меня, чудной оказался?

– Маленько. Кикимора его не поймала, да опряла.

Сидор тоже усмехнулся: – ну, это нам знакомо. С такой тоски – только кнут да труд, – и пошел дольше хлопотать к стойке.

Анчутка, сидя на плече егеря, ехидно заметил: – Плакал, бился, колотился, да жены и не добился.

Егерь, подцепив с тарелки кусок яичницы, покосился на него и тихонько сказал, – ты лучше подумай, кого на пару дней приставить двери в дом сторожить. Без домового, какого-никакого, дом оставлять не дело.

Анчутка повозился и предложил, – овинника да банника, больше то некого. Овинник за дверьми посмотрит, а банник и в дом может зайти. Только опасаюсь я, банники народец суровый. Да и овинник не сахар.

Закончив завтрак, Леха подошел к Сидору.

– Банька то топится во дворе? Я бы сходил.

– К вечеру стоплю, не вопрос.

***

Выйдя во двор, Леха решил разыскать овинника, поговорить. Нашелся тот, где и ожидалось – в конюшне. Едва войдя, егерь через очки увидел катящийся ему под ноги серый клубок. Овинник, представший в обличье кота, был крепко не в духе.

– Доброго здравия, хозяин, – Леха отступил в сторону.

– Ты здравия своему выродку сейчас желать будешь, – овинник шипел, выгнув спину дугой, и глядел на анчутку.

Анчутка, вцепившись в плечо егеря, бормотал: – ты посмотри, какая бестия. Зайти не успели, как нас за волоса, да под небеса. Каков кулик – в своем болоте велик.

– Не для пакости пришли, с великой просьбой. Не гони, порухи не будет. – Егерь присел на корточки перед овинником.

Тот в упор глядел на анчутку, хотя шипеть перестал. И тут вдруг анчутка соскочил с плеча егеря прямо перед мордой кота, протянул лапку ему чуть не под нос и с пафосом произнес; – бей, но выслушай!

Овинник от такого совершенно очумел. Влепить то нечисти он был готов и без уговоров, но потом, получается, надо слушать. А если надо слушать, то и бить лучше потом – хоть узнаешь, за что и сколько отвесить.

Овинник задумался, потом метнулся в стойло.

Воспользовавшись паузой, егерь спросил у анчутки, – за что же он так вашего брата не любит?

– Исключительно старорежимные предрассудки. – Анчутка потер нос, – неприкрытая ксенофобия и нравственная деградация.

В этот момент овинник появился уже в обличье мужичка.

– Я ничего не понял, что тут у меня за посольство, и нахрена. И кому тут бить пятак, а кого слушать.

Егерь открыл было рот, но тут анчутка выступил на шаг вперед.

– Какой знатный двор. И мы сразу видим, что со всех сторон крепкое и надежное хозяйство. И дело свое, уважаемый хозяин, ты знаешь крепко.

Овинник удивленно смотрел на анчутку, и даже понемногу переставал хмуриться.

– Но скажите мне на милость вот что, уважаемый, крепкий и надежный хозяин. – Анчутка отставил копыто в строну, упер лапку в бок и театрально откинул мордочку.

– Почему мы, два уставших путника, всю ночь должны выслушивать сексуальные фантазии вашего домового недоразумения? И я вместе с господином егерем, между прочим – …

Анчутка вытянулся и набрал в грудь побольше воздуха…

– СЕМАРГЛА!!! – …

– должен терпеть унижения и угрозы, пытаясь привести в чувство одного воспаленного охотника до кикимор, и просить о ничтожном одолжении любителя чесать пятаки на конюшне?

Анчутка закатил глаза, опустил голову и застыл.

Овинник смотрел то на анчутку, то на егеря, явно пребывая в интеллектуальном шоке, а по простому – офигев.

– Еще раз, но чтобы я понял, – попросил он.

Леха решил, что пора брать бразды правления в свои руки, пока внезапно проснувшееся красноречие не завело анчутку в дебри повествования.

– Мы к тебе с просьбой. Домовой, как ты слышал, впал в любовную горячку и начал страдать всяким непотребством. Поэтому мы ему вчера сделали внушение, а сегодня он направился в Черные Скалы к родне. И не будет его пару дней. Мы бы хотели попросить тебя, если можешь – посмотри за входом в дом. Домового нет, всяко может случиться.

– Ты вправду егерь Семаргла? – овинник посмотрел на Леху с уважением.

– Правда.

Анчутка встрепенулся, – да, правда, и надо смотреть, на кого руки поднял. Чтобы не попасть впросак.

– Я не в просак, я в морду, – овинник мельком глянул на анчутку и задумался. – Ну ладно, чего уж, посмотрю за избой. Но только снаружи, внутрь мне хода нет.

Егерь достал из кармана припасенную галету.

– Спасибо, хозяин, уважил. Угостись.

– Пригляжу, – овинник взял галету, понюхал и не торопясь ушел в дальний угол.

***

– Анчутка, – Леха после разговора с овинником был поражен красноречием нечисти, – откуда у тебя это берется? Нравственная деградация, фобия какая-то. Я и слов таких не слышал.

– Да я гостил как-то у шишиги, в графских прудах. Там молодая графиня вечно уроки брала то театрального искусства, то ораторского мастерства, то исторических деяний. Я и запомнил.

– Во как, графиня, – удивился Леха. – И что там, были фобии?

– Не, в основном беспутство и непотребство. Из фобий только папенька граф, который шлялся возле пруда и мог нарушить уроки в самый неподходящий момент.

– Ладно, пошли в деревню, поищем тебе ремень. А то ходишь как охряпка.

Банник

Скорняк, как и везде по деревням, жил у околицы. Да и где ему жить, если не каждый честной народ готов мириться с запахом киснущей кожи и химикатов. Калитка была открыта, и во дворе у огромных чанов хлопотал пожилой бородатый мужик.

– Доброго здоровьица, – Леха остановился у калитки.

Скорняк отложил рамку для вытягивания шкур, вытер руки о тряпку и не торопясь подошел к Лехе.

– И тебе здоровья. Что интересует?

– Ремень нужен, небольшой. – Егерь показал анчуткину пряжку.

Скорняк аккуратно взял ее, с интересом рассмотрел и вернул, – чудная работа. Я таких по мастерству здесь и не встречал. Пошли, посмотрим кожи.

В сарае он подошел к висящим связкам ременной кожи, перебрал и вытянул одну полоску.

– Сколько отрезать?

Леха показал, сколько. Скорняк удивленно посмотрел на лехины руки, потом на пряжку.

– Ошейник, что ли?

– Ну вроде того.

Скорняк молча отрезал кусок, протянул его Лехе и с интересом поглядел на егеря.

– Такую пряжку на кобеля, небось, и граф не наденет. Видать, крепко ты его уважаешь.

– Для него и дарена, – егерь расплатился и вышел на улицу.

Анчутка сидел на плече и возмущенно фыркал.

– Не, Лех, ты глянь на него, ценитель нашелся, на кобеля ошейник. Как же некоторых берут завидки на чужие пожитки.

– Ладно, пошли примерять, – Леха шутя щелкнул анчутку по носу и направился к постоялому двору.

***

Ремень на анчутку сел как бриллиантовое колье на шею светской красавицы. Ровный свет благородного металла подчеркивал линии пряжки, а красная бусинка оживляла общий вид просто неимоверно. Анчутка вытягивал шею, пытаясь рассмотреть ремень со стороны, крутился, как девка перед сватами, и в целом остался доволен. Под конец проделал сбоку ремня дырку и повесил на него дареный кикиморой ключ.

– Пошли, красавец, баня вон топится, только ты на улице постой.

Анчутка закивал, – да, Леха, я лучше на улице. Овинник вон, и то в пятак лез, а у банника злобы – от семи собак на распутье отгрызется.

Испросив у Сидора полотенце, Леха зашел в баню. Анчутка, как и решили, пошел бродить неподалеку.

Предбанник встретил умопомрачительным запахом горячего дерева и березового веника. Леха не стал томиться и, сложив вещи на лавку, пошел в парную. Посидел, и когда по коже побежали мурашки, вышел немного поостыть. Суета в бане до добра не доводит, и в первый заход лучше не спешить с паром, а тем более с веником.

Пока Леха остывал, в печке что-то треснуло и в зольник ссыпались густые искры. Через минуту – снова затрещало. Леха надел очки, однако в предбаннике ничего не рассмотрел. Пришлось шарить по карманам куртки.

Достав краюху припасенного хлеба с солью, Леха аккуратно положил ее на лавку и негромко сказал: – угостись, хозяин.

В печке снова что-то треснуло и Леха услышал, как в парной упал из каменки камень. Дело было дрянь. Камень может пожечь пол, и следовало его убрать. Но банник, если сердится, может и в парной запереть да запарить до смерти. Или шкуру содрать тяжелым паром.

Леха подумал, решил пока в парную не идти и снова обратился к печке: – хозяин, третий пар твой, я порядок знаю. Покажись, поговорить надо.

В печке снова треснуло, и на лавке возник худой старичок с длинной седой бородой, с ног до головы покрытый банными березовыми листочками. Вид у него был крайне недоброжелательный.

Покосившись на краюху хлеба, банник повернулся к егерю.

– От приблуды угощения не требуется, хозяйским сыт. – И Леху обдало жестким, почти твердым паром. – Твоя нечисть возле бани околачивается?

Леха понял, что с банником придется очень вдумчиво подбирать слова. Норов у него и вправду был жесткий.

– Нечисть не своей волей пришла, и порядок знает. И уважает.

– Ты что, пришел в чужую клеть про свои порядки петь?

Леха примолк. Разговор явно не клеился. Он встал и направился в парную.

– Камень с каменки упал, пойду на место положу. Иль оставить, где лежит?

Банник промолчал. Леха зашел в парную, прихватив полотенце, и быстрым движением закинул камень на каменку. Приглядевшись, нашел его место и поправил.

Вернувшись в предбанник, он застал старичка на прежнем месте.

– Разговор хотел? Говори.

– Домовой в хате в дурь попер, от хозяйства отлынивал. Мы ему чуток мозги поправили, и он сейчас пошел к Черным Скалам, до родни. Не будет его пару дней. Овинник согласился со двора двери постеречь, а сенцы без пригляду остались.

Леха замолчал. Банник в упор смотрел на егеря.

– Ты кто таков, чтобы домовому мозги поправлять?

– Егерь Семаргла. Потому и анчутка со мной – по своим делам поглядывает.

Банник задумался. Помолчав, бережно взял краюху хлеба и кивнул в сторону парной.

– Иди, парься.

***

Попарился Леха на удивление спокойно. В печи больше не трещало, камни тоже лежали на своих местах. Да и пар шел от каменки легкий, грел, но не жег. И веники не драли кожу.

Попарившись и помывшись, Леха завернулся в полотенце и сел поостыть да подождать банника. Явился то на удивление скоро.

– За сенцами посмотрю. За угощение благодарствуй.

И исчез.

Леха оделся и вышел из бани. Анчутка сидел на крылечке, подперев мордочку ладонью, и внимательно разглядывал, как курица разгребает пыль в поисках чего–нибудь интересного с гастрономической точки зрения.

– Пошли, повечеряем да отдохнем.

***

За ужином к столику подсел Сидор. Леха вкратце рассказал о договоре с овинником и банником.

– Как же ты с банником договорился? – Сидор был удивлен. – Он у меня характером не пряник, не одного постояльца к травнице за мазями отправил.

– Видимо, попал под доброе расположение духа.

– Чудны дела твои. – Сидор покачал головой. – А насчет кума не решил, как злыдней вывести?

– Схожу завтра, посмотрю, что за беда. Но я тебе уже говорил – из башки надо дурь вывести, а потом по углам смотреть.

Сидор на радостях выставил перед Лехой штофчик отменного самогона, как он сказал, «за счет заведения». Так что ужин прошел не торопясь, и даже анчутке перепало несколько печений с соседнего столика. Леха, конечно, был не против поделиться с ним и своим куском, но анчутка гордо отверг это предложение, заявив, что в состоянии добыть себе хлеб насущный.

Добыча этого самого насущного хлеба заключалась в том, что кушающие за соседним столиком постояльцы неловко опрокинули на пол вазу с печеньем. И пока сидорова помощница выметала битую вазу, анчутка сидел, довольный собой, на соседнем стуле и набивал рот печеньем.

– Что ты здесь устроил? – Леха пристыдил анчутку. – Я что, печенье бы тебе не дал?

– Господин егерь, – отозвался довольный анчутка с набитым ртом, – мне же надо поддерживать профессиональные навыки… – хы… кхе…

Понятно, с набитым ртом лучше жевать, чем говорить. Леха кинул в рот недоеденный кусок, схватил анчутку за копыто и пошел по лестнице в свою комнату.

Пока анчутка болтался вниз головой, кусок из горла вышел, и в комнату оба заходили в добром здравии. Леха посмотрел на нечисть, покачал головой и пошел к кровати. Анчутка сел в уголок, подпер мордочку лапкой и загоревал. Леха прислушался.