Полная версия
Операция «Неотвратимое возмездие» была успешно проведена после того, как служба информирования ЦАХАЛ за семьдесят два часа до начала операции оповестила всех жителей домов о запланированном сносе.
И ещё. Как нам стало известно, полиция Ашдода предполагает, что теракт был направлен на конкретное лицо, то есть не исключает заказного убийства. Но это только версия. В её пользу говорит то, что террорист-смертник взорвал устройство не в месте скопления большого числа посетителей в зале, а сделал это почти при входе, где было занято всего два столика. За одним сидели погибший парень с пострадавшей девушкой. Соседний столик был пуст. За несколько секунд до взрыва к ним подошла официантка, чтобы принять заказ.
Чтобы подтвердить или опровергнуть версию, полиция Ашдода начинала сбор информации о каждом погибшем и пострадавшем. Если вам что-то известно или есть что сообщить, звоните нам на канал по телефону горячей линии или в городское полицейское управление.
А теперь о погоде…»
22 апреля 1933, Потсдам
В середине весны 1933 года, когда в парковой оранжерее вовсю зацвели тюльпаны, а в саду начали наливаться почки на фруктовых деревьях, все мужские представители семьи фон Штрелах собрались в сигарной комнате родового поместья в Потсдаме на общий совет. Поводом для серьёзного разговора стало обсуждение перспектив профессиональной деятельности единственного сына Тео. Время обучения молодого человека в Берлинском университете по специальности «финансы и право» подходило к концу. Через два месяца он заканчивал дипломную работу под названием «Роль драгоценных металлов и камней, как основа долгосрочного вложения в личном сберегающем и накопительном вкладе», и наставал важный момент решать, куда он пойдёт работать по окончанию университета. Такие жизнеопределяющие решения всегда принимались на общем совете.
Глава и основатель крупного семейного банка, Карл фон Штрелах – отец Тео, настаивал, чтобы сын продолжил его дело и начинал работать для начала в банке на должности начальника отдела кредитов и финансирования. Это было надёжное, стабильное место с перспективами роста. Казалось бы, продолжение семейного бизнеса – его долг. Но, сам молодой человек этим желанием не горел. Он был не против решения отца продолжить династию, но его деятельная натура, не лишённая юношеского авантюризма, жаждала великих финансовых свершений, многомиллионных сделок и биржевых удач. И протирать штаны в скучном отделе кредитов претило его природному естеству. К тому же он стремился к самостоятельности.
Густав фон Штрелах – старший брат Карла и держатель двадцати пяти процентов акций банка, в семейные дела, равно как и в дела банка, вмешивался редко. Он – заслуженный боевой генерал в первой мировой войне, ушёл в отставку и занялся политикой, встав у истоков образования Ваймеровской республики. С 1927 года он постоянно избирался членом бундестага и был бессменным главой финансовой комиссии немецкого парламента. Своих детей у генерала не было и он относился к Тео, как к родному сыну.
– Я вот что подумал, – Густав фон Штрелах обладал сильным командным голосом, но сейчас говорил непривычно тихо, – наступают такие времена, что, боюсь, в частном банке работать будет непросто, да и ненадёжно. Я понимаю: семейные вековые традиции, финансовая династия, сыновний долг и прочее. Но, времена наступают другие, да и вообще, ситуация в стране и мире меняется. Гитлер стал канцлером и это, я подозреваю, надолго. Его НСДАП с такой мощной поддержкой у простого населения уже входит во все структуры власти, они подбираются к экономике и финансам, и тут ничего поделать нельзя. Нам придётся или играть по их правилам, или, возможно, рисковать всё проиграть и потерять. И тут на кону могут стоять не только деньги, но и свобода, и даже жизнь. Эти ребята не любят шутить, чего стоят только их лозунги о третьем райхе.
В свете этих новых реалий у меня появилась вот какая идея: мой давний соратник и хороший друг сейчас всё ещё возглавляет департамент кредитов и займов в райхсминистерстве финансов. Я думаю, он мне не откажет в просьбе помочь и возьмёт мальчика на работу к себе. Там перспективы лучше, да и работа в государственных структурах более надёжная. А может, он найдёт для него подходящее место руководителя одного из филиалов в государственном банке в других федеральных землях. Это вообще идеальная стартовая площадка в карьере и практически неограниченная финансовая свобода. Как раз то, что мальчик хочет.
И ещё. Мне кажется, будет разумно, если Тео вступит в ряды НСДАП. Подождите, не возмущайтесь, – боевой генерал по-армейски прошёлся по комнате, меряя её шагами, – выслушайте меня. Я уверен, скоро начнётся большое перераспределение мест во всех сферах жизнедеятельности: во власти, в армии, в политике и конечно, как следствие, в финансовом секторе. Уверен, благодаря партийному членству, у Тео появятся более серьёзные возможности и шансы получить одно из самых достойных мест в «подчищенном» национал-социалистами министерстве финансов или в государственном банке. Это серьёзно.
Да, мне самому не нравятся эти… выскочки. Но, что делать, мы должны думать о будущем нашего мальчика и о будущем страны. И тут надо включать все регистры, подключать все связи и тянуть за все нити. К тому же, дорогие мои, большие свершения не делаются в белых перчатках!
Мужчины замолчали, закурили сигары и задумались над сказанным. Тео был единственным сыном в богатой семье крупных немецких финансистов, владеющих солидным частным банком в Берлине. Кроме того семье принадлежали несколько владений: поместье в пригороде столицы, летняя вилла на Бодензее, охотничий домик в Шварцвальде и большое шале в швейцарских Альпах. Династия на века. Поэтому в наследника империи старались вложить всё, что позволяли немалые финансовые возможности семьи. Фон Штрелах занимались банковским делом уже в четвёртом поколении, поэтому в их подходе к воспитанию мальчика не было желания выделиться или соответствовать новомодным влияниям, присущим представителям богемного круга или новоявленным нуворишам. Отнюдь. Сына воспитывали фундаментально, основательно, добротно. В него вкладывали деньги, словно инвестировали в будущее всей семьи, надеясь на хорошие «дивиденды». Лучшие преподаватели прививали ему вкус к математике и мировой литературе, носители языков обучали французскому, английскому, испанскому и русскому. Тео очень неплохо играл на фортепиано, занимался шахматами, умел держаться в седле, владел азами фехтования и кулачного боя.
Уже подростком отец старался по мере возможностей вовлекать сына в бизнес и брать с собой на переговоры и деловые собрания представителей финансового мира. С четырнадцати лет Тео уже, как взрослому, позволялось присутствовать при мужских разговорах, когда в их доме собрались друзья, знакомые и партнёры отца, уединявшиеся вечером в библиотеке для деловых бесед. Конечно, он не раз слышал рассуждения мужчин о проигранной первой мировой войне, потере территорий в Европе и колоний за рубежом, желании реванша и сложной политической ситуации в мире. Нередко в разговорах возникал и так называемый «еврейский вопрос». Особенно, когда речь заходила об их степени вины в произошедшем со страной и Европой в первой четверти двадцатого века. Но, в этих разговорах никогда не присутствовал ни воинствующий национализм, ни оголтелый антисемитизм, ни идеи об уничтожении. Поэтому Тео не вобрал в себя эти чувства. Однако, ощущение латентного антисемитизма впитались и сохранились у него на всю жизнь.
Однажды, глава семьи взял сына-подростка с собой на важные деловые переговоры в пригороде Берлина.
– Отец, зачем мы едем на встречу так далеко за город. Почему ты не пригласил своих партнёров в банк или к нам домой, если этот договор так важен для тебя?
– Видишь ли, сынок, всё не так просто. Сегодня я встречаюсь с представителями банковского дома, принадлежащего влиятельной еврейской семье. Сделка может стать для нашего банка очень прибыльным вложением, поэтому важна для меня. Но, я не хочу давать этим людям повод думать, что нас может связывать с ними что-то большее, чем просто бизнес.
Запомни, сынок, евреи – это не наш круг, не ровня настоящему немцу, не те, с кем стоит общаться вне деловых встреч и подавать руку. Справедливости ради надо признаться, что евреи, вопреки предубеждению недалёких антисемитов, являются серьёзными и надёжными финансистами. Им можно доверять в сделках, с ними прибыльно вести дела. Но, запомни сын на будущее: никогда, слышишь, никогда не впускай евреев в свой дом или в свою жизнь! Иначе потом придётся долго отмывать и то, и другое.
С тех пор у Тео фон Штрелах сохранилось чувство делового уважения, но в то же время и стойкое ощущение высокомерной брезгливости и нерукопожатности по отношению к евреям.
17 октября 1938, Берлин
В октябре 1938 года в кабинете в кабинете президента райхсбанка Хилмара Шахта находились кроме него ещё четверо мужчин: министр внутренних дел Генрих Гиммлер, президент рейхстага и официальный заместитель фюрера Генрих Геринг, личный секретарь Гитлера Мартин Борман и глава отделения райхсбанка по Лейпцигу Тео фон Штрелах. Молодому фон Штрелах уже не раз приходилось официально встречаться с первыми лицами государства, но вот так за одним столом за рюмкой коньяка и сигарой – такое случилось впервые.
– Прошу заметить, герр фон Штрелах, что наша встреча неофициальна, конфиденциальна и происходит по личной инициативе и просьбе фюрера. То, что вы сейчас услышите, молодой человек, имеет наиважнейшее государственное значение, абсолютно секретно и должно остаться, как вы понимаете, только в этих стенах.
А теперь к делу, – Хилмар Шахт прошёлся по кабинету и стал напротив Тео.
– Как вы знаете, наше правительство успешно проводит политику, направленную на очищение рейха от еврейского присутствия во всех сферах, а заодно и возвращения еврейского капитала, награбленного и незаконно нажитого за многие годы паразитирования на немецком народе, равно как и других народах Европы. Сейчас, когда наша доблестная армия добилась блестящих успехов в Австрии и Чехии, встаёт возможность и необходимость решения еврейского финансового вопроса не только в Германии, но и в этих странах.
– Я должен посвятить вас, дорогой друг, в далекоидущие планы фюрера: на будущий год Германия собирается победоносно войти в Польшу, затем должна пасть Франция, – Борманн затянулся сигарой, сделал маленький глоток коньяка, – и здесь нам, как никогда, понадобится ваша помощь.
– Я готов помочь Райху всем, чем смогу, – Тео был взволнован и горд одновременно.
– Вы, я слышал, неплохой специалист по драгоценным металлам и камням, вы изучали искусство и достаточно разбираетесь в картинах, скульптурах, антиквариате, – Гиммлер протёр пенсне и направил свой пристальный взгляд на собеседника, – к тому же вы надёжный человек, член НСДАП с 1933 года. У вас была блестящая защита диплома по интересующему нас вопросу, а сейчас вы руководите лучшим филиалом райхсбанка по всей стране. Вы происходите из очень уважаемой и достойной семьи. Вам можно, я думаю, смело доверить непростую, но очень важную для Райха миссию.
– Вы мне льстите, герр Райхсляйтер. Тем ни менее, я благодарю вас за доверие, и готов выполнить любую миссию, возложенную на меня немецким народом и фюрером, как бы сложна она не была.
– Конечно, мой мальчик, конечно. Ну, что ж, давайте всё детально обсудим. Но, я ещё раз повторяю, дело носит наисекретнейший, конфиденциальный и приоритетный характер, – Шахт в отличие от других собеседников к алкоголю не притронулся.
– Итак, с сегодняшнего дня вы переводитесь в Берлин в Райхсбанк на должность моего заместителя по особо важным делам. Соответствующие бумаги уже готовы, – Шахт говорил тихим твёрдым полушёпотом, – ещё вы получите доверительные письма министерства иностранных и внутренних дел, а также Вермахта за подписью всех райхсминистров. Одновременно вам присваивается внеочередное звание штурмбаннфюрера. Ваши полномочия – самые широкие, практически неограниченные. В рамках вашей деятельности вы можете рассчитывать на поддержку в любой ситуации и в любом месте.
– Благодарю вас, герр Шахт. Повторяю, я готов выполнить любую миссию.
– С сегодняшнего дня вы становитесь руководителем центральной финансовой группы, в задачи которой входит работа в первую очередь на территории стран Восточной Европы. Ваша задача, – Шахт сделал паузу и перевёл дыхание, – находить, выявлять и экспроприировать всё то имущество, что находится пока ещё во владении у евреев. Всё, что представляет собой какую-то ценность. Драгоценные металлы, камни, украшения, предметы художественной ценности, антиквариат, банковские и денежные средства. Всё без исключения.
– Надо отбирать у евреев их имущество безо всякого угрызения совести, – лицо Геринга покраснело от напряжения и внезапной ярости, – это все богатства наши, ну и немецкого народа, конечно. Отнимать у евреев всё без жалости и сострадания! Историю надо делать, господа, а не бояться руки запачкать. Мы всё-равно должны будем в ближайшем будущем решать еврейский вопрос окончательно. Не так ли, герр Гиммлер? Так чего уже там оглядываться на мнение американцев и англичан. Герр Шахт, конечно, разбирается в финансах лучше меня, но в тактике поведения с евреями я никого не пропущу вперёд. Отнимать и уничтожать. И точка!
– По-моему, партия и фюрер должны перестать миндальничать. Мы достаточно долго ограничивались двадцатью пятью, а затем пятидесятью процентами сборов с дохода еврейских предприятий и семей. И даже сегодняшние семьдесят пять мне кажутся недостаточным, – Гиммлер редко говорил таким повышенным тоном, словно боевой настрой Геринга передался и ему, – мы и так позволили выехать из страны более ста тысячам этих еврейских свиней. У тех, до кого ещё возможно добраться, надо экспроприировать всё. Хватит проявлять непозволительную в наше время жалость к этому еврейскому отродью!
Помните герр фон Штрелах, нас интересуют в первую очередь драгоценные металлы и камни (в натуральном виде или в изделиях), а также произведения искусства и культурно-исторические раритеты, – Гиммлер снова успокоился, взял себя в руки и заговорил привычным вкрадчивым голосом, – разумеется, не все культурные ценности можно отнести к ликвидным активам, а только те, которые имеют рыночную ценность и установленную мировую стоимость. А также произведения искусства, антиквариат, мебель. Но, вы забирайте всё, там разберёмся, что ценно, а что нет. Мы найдём применение всему!
– Ещё мы должны дотянуться до их финансовых вложений за границей, – Шахт осмелился и тоже перешёл на нормальный тембр, – евреи очень семейственны и держатся друг за друга. Наша задача дать понять банкирским домам в Америке и по всему миру, что мы готовы предоставить возможности обмена их вкладов за границей на гарантию свободного выезда еврейских родственников из Европы. Пусть убираются, чем быстрее, тем лучше. Чтобы воздух в Германии был чище.
– И тут нам понадобится вся ваша компетентность, дипломатичность и личное обаяние, дорогой Тео, – Борман впервые оторвался от рюмки с коньяком и тихо заговорил, не глядя в глаза собеседнику, – мы не хотим шума на весь мир. Всё должно быть камерно и тихо, но в то же время безжалостно и окончательно! – он слегка стукнул кулаком по столу для большей убедительности.
– Не стану скрывать, герр фон Штрелах, – Гиммлер встал и прошёлся по комнате, – параллельно с вами в этом направлении будут работать ещё некоторые институты и организации. Например, «Дойче Банк" имеет большие капитальные вложения частных лиц и крупных еврейских фирм, которые мы собираемся национализировать, вернее приватизировать. Швейцария тоже выразила готовность скупать еврейские активы и золото. Они готовы подумать о приватизации еврейских вкладов в своей стране. Не скрою, подобные вашей, но менее масштабные группы будут работать параллельно с вами в странах Западной Европы. Но, там размах не тот, там мы не можем себе позволить работать без оглядки на оставшийся мир. Следовательно, основное наше направление – еврейский капитал из Восточной Европы. Поэтому, главным и руководящим звеном всей компании станет ваш банк и вы лично. Все потоки в итоге будут стекаться к вам в банк фон Штрелах. Их классификация, распределение и сохранение – ваша непосредственная задача. Это большая работа и большая ответственность. Но, мы уверены, вы справитесь.
– Мы будем встречаться примерно раз в квартал и обсуждать текущие дела. Благодарю вас, герр фон Штрелах. Можете быть свободны. Успехов вам, – Шахт пожал Тео руку и проводил до дверей кабинета.
* * *В первые годы своей новой и ответственной деятельности Тео не покидало возвышенное ощущение своей избранности, особой миссии и предназначения. Молодой мужчина был молод, тщеславен и полон амбициозных желаний. Конечно, боковым зрением он видел, осознавал и обратную сторону порученной миссии, но желание доказать свой профессионализм и приверженность идеям национал-социализма перевешивали неуместные либеральные сомнения. Он даже испытывал некое чувство облегчения, что ему не приходится с оружием в руках убивать врага на полях сражения. Фон Штрелах гордился тем, что помогает Райху и немецкому народу своими знаниями, работоспособностью и умом, а не бомбами и пулями. Мужчине казалось, что он поступает даже по-своему благородно, спасая чьи-то жизни. Пусть и в обмен на заработанное и нажитое. Но, оставляя самое ценное – их жизни и жизни их детей! Однако, со временем эти полублагородные чувства в силу реальности происходящего выветрились почти бесследно и прошли, как первая увлечённость. Фон Штрелах осознавал, что его работа превратилась в просто бизнес, просто ещё один сомнительный, но верный способ зарабатывать деньги. Для райха, для партийной элиты, и, конечно, для себя. Пусть не всегда честный и порядочный бизнес, но ему никогда по ночам не снились его жертвы – люди, которых он обманул, ограбил и предал. И которые потом исчезали бесследно, перемалывались безжалостной убийственной машиной третьего райха. Было ли Тео их жалко? Конечно же, нет! Ведь это были просто евреи – люди не их круга, существа второго сорта, неизбежные коллатеральные потери во время войны во имя процветания великой Германии.
За первые годы войны через руки Тео фон Штрелах потекли несметные потоки изъятого у населения, в первую очередь еврейского, богатства. В начале он был даже огорошен количеством поступающего в его распоряжение имущества и испытывал страх не справиться с поставленной задачей. Но, руководители райха позаботились об этом и поддержали его. Чтобы изъятые предметы и средства доставлять в Германию, во всех видах вооружённых сил были созданы так называемые подразделения «солдат и офицеров культуры», которые, по словам райхсминистра экономики Вальтера Функа, «надёжно, верно, мастерски владея своим „культурным оружием“, будут служить нашему делу». В вермахте за конфискацию исторических и культурных ценностей отвечал начальник войсковых архивов, библиотек и музеев. Спецподразделения «солдат и офицеров культуры» были созданы во всех главных министерствах и ведомствах, включая гестапо, полицию и структуры СС. Большинство этих ценностей стекались под непосредственным контролем Тео в хранилища его семейного банка фон Штрелах и частично райхсбанка, где сортировались, каталогизировались и по возможности обращались в деньги. Руководство райха хотело «отмыть» от изъятого еврейский дух, переведя всё в монетарный формат или в драгоценные металлы. А деньги, как известно, не пахнут и не имеют собственной предыстории.
За годы работы и выполнения своей миссии фон Герлах создал разветвлённую сеть, состоящую из информаторов, собирающих данные по всем странам о богатых евреях и докладывающих всё лично ему. Тео сам решал, когда и кого «побеспокоить», а кого оставить напоследок. Он создал филиалы банка в нескольких странах: Чехии, Венгрии, Польше, куда стекались все данные и накапливались изъятые еврейские капиталы. Раз в две недели всё собранное перевозилось в центральный берлинский банк фон Штрелах.
«На золотые коронки мы не размениваемся, пусть этим занимается гестапо и расстрельные команды в концентрационных лагерях. Хотя, и эти ресурсы после их переработки должны в итоге стекаться к нам. Наша главная цель – те изделия, что сохранятся на века и останутся в истории райха: драгоценности, культурное наследие, предметы старины, вклады в банках. Мы, конечно, можем отобрать всё силой, под пытками и страхом смерти. Но, наше кредо совершенно другое: мы хотим, чтобы всё было на добровольных началах, по взаимной договорённости. Как между деловыми людьми бизнеса. Так этим евреям будет ближе и понятнее. Наша задача дать понять богатым еврейским семьям и их родственникам за рубежом по всему миру, что лагерей смерти можно избежать, но за это они обязаны внести свою лепту в материальное благополучие и процветание райха. Они должны быть уверены, что их собственная жизнь и жизнь их детей и родственников зависит от добровольного сотрудничества с нами. Мы заключаем самый простой в этом мире договор: деньги – жизнь. Но, несмотря на эти договорённости, мы не исключаем возможной необходимости окончательного решения еврейского вопроса на всей территории третьего райха и за его пределами.»
* * *Ещё в 1940 году, когда финансовое положение банка фон Штрелах стало позволять Тео некоторые личные вложения, он по совету отца решил приобрести недвижимость и купил практически за бесценок старинную виллу с участком леса на реке Хавел под Берлином, принадлежащую до войны семье еврейских фабрикантов, расстрелянных в начале года. С наступлением весны 1942 года он решил подстраховаться от возможных послевоенных перипетий и приобрёл на подставное имя небольшое шале в немецких Альпах. Деревушка Бад-Виззее на озере Тегерн, затерянная в лугах предгорья, давала ему возможность на короткое время забыть, что идёт война и что он может себе позволить не более нескольких дней спокойного отдыха.
Однако личные вложения этим не ограничивались. Тео отлично понимал, что война будет длиться не вечно, когда-нибудь всё закончится. И молодой человек не был абсолютно уверен, что ему не придётся нести ответственность перед потомками этих всех чёртовых евреев за отнятое и награбленное, за лагеря и сотни тысяч убитых. Как разумный человек, не окончательно задурманенный нацистской идеологией, фон Штрелах предусматривал все возможные сценарии развития событий и поэтому заблаговременно открыл под чужим именем несколько тайных вкладов на предъявителя в различных государственных банках за пределами Европы, куда регулярно переводил определённые суммы. В августе 1944 года он тайно и с паспортом под чужой фамилией съездил в Лихтенштайн, где абонировал банковскую ячейку на предъявителя. Там он спрятал несколько особенно уникальных и дорогих ювелирных изделий, найденных и изъятых у еврейских семей за годы войны и не указанных в отчётах.
* * *Отношения с женщинами занимали важное, но не первостепенное место в жизни Тео фон Штрелах и воспринимались скорее, как физиологическая необходимость для поддержания мужского здоровья. На серьёзные перспективные отношения у мужчины не было времени и все его периодические притязания на интимную близость ограничивались посещением престижных дорогих борделей по всей Европе во время своих передвижений по оккупированным территориям. Семья, считал он, – это ненужная ответственность за совершенно посторонних и чужих ему людей, и частичная утрата независимости. Дети – фактор, мешающий осуществлению жизненных планов и бесполезная потеря жизненных ресурсов. Романтические ухаживания – неуместная суета, трата времени, денег и эмоциональных сил. К тому же женщины так непредсказуемы, понимание их сущности лежало в области, далёкой от биржевых сводок и финансовых расчётов. А в настоящую любовь он не верил. Она существовала в плохих романах и дешёвых стишках. Любовь – для сентиментальных слабаков с комплексом неполноценности и нищих болтунов. А Тео фон Штрелах таковым себя не считал.
У него правда случилось несколько более-менее продолжительных афер, но разве можно было рассчитывать на серьёзные отношения с актрисой варьете, требующей всё больше денег на одежду и украшения, и которая совершенно не соответствовала его представлениям о женском идеале чистоты и целомудренности. Красивая, страстная, раскрепощённая. Но, не его круг, не чета фон Штрелах.
Или со старшей медсестрой из полевого госпиталя, находящейся каждый день на передовой, где могут убить. С ней ему было уютно, тепло, с ней он становился снова самим собой. Но, война, госпиталь, раненые. Кровь, гной, смерть! Какая уж тут любовь, а тем более семья.
Нет, всё это было не для него. Гораздо проще и честнее было встречаться без обязательств с женщинами, профессионально продающих свою любовь за деньги. Тут всё строилось на договорной финансовой основе – единственному, чему фон Штрелах в отношениях между людьми доверял.