Полная версия
Ещё ранено семь человек, из них трое в тяжёлом состоянии. Всех пострадавших доставили в университетский госпиталь Ашдода. Лучшие врачи больницы борются за их жизнь. Обо всех изменениях мы будем сообщать дополнительно.
По последним данным взрыв произошёл по вине палестинского террориста-смертника, погибшего на месте. Его имя уже известно, это Мохаммад Р., девятнадцати лет из поселения Бейт Ханун в Газе. Пострадавших могло быть значительно больше, но у террориста пришло в действие только одно взрывное устройство из трёх.
На месте уже присоединилась к работе служба психологической помощи пострадавшим.
Сообщение для водителей: движение транспорта в районе Марины и улицы Лили перекрыто, объезд возможен по улице Эксодус.
О дальнейших событиях мы будем незамедлительно сообщать. Оставайтесь на нашем канале.»
24 февраля 2016, 15:16, Ашдод
Настроение у Тары испортилось второй раз за сутки. А ведь день начинался так хорошо: с утра позвонил тот самый симпатичный врач из «Сороки», извинился за ранний звонок, сказал, что он после дежурства и предложил вечером встретиться, пойти куда-нибудь выпить и потанцевать.
Настроение подпортил младший сын. Он вдруг стал капризничать и не захотел идти в школу. Пришлось пообещать, что в выходные они все вместе пойдут на пляж купаться в море. А теперь ещё позвонила старшая дочь и сообщила, что мать срочно вызывают в гимназию к директору. Наверное, очередные проблемы с одноклассниками. Дочь всегда болезненно реагирует на упоминание о её африканском происхождении. Настроение у женщины испортилось окончательно.
С доктором-хирургом Тара Увада познакомилась в больнице три недели назад, когда он удалял ей аппендицит. Симпатичный подтянутый мужчина лет тридцати пяти обаял её сразу. Весёлый, с юмором и умными глазами – он нравился всем женщинам в палате. К его визиту пациентки готовились, как на свидание: прихорашивались, подкрашивались и старались принять в кровати максимально возможные после операции привлекательные позы. А он умел найти каждой доброе ласковое слово, поддержать, пошутить, приободрить. И ощупывал при обходе так нежно и осторожно, совсем не по-хирургически.
После осмотра при выписке доктор неожиданно, как бы в шутку, попросил у Тары её номер телефона и предложил встретиться, пообещав позвонить через пару недель, когда ей уже «можно будет всё».
Конечно, Тара понимала, что двое детей, которых она родила ещё в Эфиопии до иммиграции, несколько неудачных романов и работа официанткой в кафе – не лучшее «приданное» для свиданий с врачом – коренным израильтянином. Но, доктор ей очень нравился, к тому же у неё уже давно ни с кем ничего не было. Тара отчётливо понимала, что, если он только захочет, она будет согласна даже на непродолжительные романтические отношения с молодым человеком без обещания перспектив. Последнее время молодой женщине очень не хватало в жизни праздника. Во всех смыслах. А значит, надо устраивать его себе самой. Небольшое рандеву с доктором подходило для этого идеально.
После обеденного перерыва на работе Тара снова вспомнила о предстоящем сегодня вечернем свидании, и настроение опять улучшилось. Она допила кофе в комнате для сотрудников, посмотрела в зеркало, понравилась самой себе, улыбнулась, поправила причёску и направилась в зал.
Она заметила, как в кафе зашла молодая влюблённая пара. Они сели у окна, начали весело болтать и заказали у неё кофе с пирожными.
«Интересное сочетание: красивая яркая блондинка и ничем не примечательный, разве что серьёзным умным взглядом, молодой человек», – подумала Тара.
И тут на пороге появился этот странный арабский парень в длинной не по погоде куртке…
* * *Максим Полянский никогда не пользовался успехом у девушек, хотя и был одним из лучших студентов исторического факультета Тель-Авивского университета. Но, как говорится, учёба – одно, а девушки – совсем другое.
Макс приехал в Израиль по еврейской иммиграции с родителями двенадцать лет назад из России в возрасте десяти лет. Абсорбция родителей проходила трудно. Они чувствовали себя в новой стране не совсем комфортно, язык не шёл, они не могли долгое время устроиться работать по специальности, трудились, кем придётся, лишь бы заработать. Особенно тяжело пришлось отцу – в прошлом известному в Красноярске архитектору. Он с трудом переносил свою профессиональную невостребованность и от его неустроенности, сложностей с языком и хронических депрессий страдала вся семья. Даже по прошествии нескольких лет родители Макса так и смогли по-настоящему адаптироваться в стране. Они часто ссорились, обвиняли друг друга во всех грехах и в конце концов решили расстаться, чтобы не разрушить остатки взаимного уважения и приятных воспоминаний былой молодости. Макса эта ситуация сильно напрягала, ему было жаль родителей. Он видел их разочарование и недовольство своим решением иммигрировать, но и возвращаться уже было некуда. Там, в России, все мосты были сожжены, всё распродано, да и родственников никого не осталось. Разве что могилы на еврейском кладбище. Зато сам себе Макс казался настоящим израильтянином. У него не существовало ни языковых, ни ментальных проблем. И, хотя у молодого человека не было той безграничной внутренней свободы с налётом лёгкого пофигизма, которая есть у родившихся на этой земле сверстников и которая его нередко раздражала, тем ни менее в Израиле он чувствовал себя дома. Порой молодой человек испытывал лёгкий дискомфорт от того, что иногда его всё ещё воспринимают как «русского». Но, парень был достаточно умён и самодостаточен, чтобы уметь чувствовать себя выше подобных стандартных предубеждений.
Правда, среди своих однокурсников Макс считался этаким интеллектуальным батаном, которого уважали за ум, интеллект и дружелюбие, но на студенческие вечеринки и праздники звали редко.
Зато в университете он был на хорошем счету: целеустремлённый, знающий, начитанный, печатающий уже свои первые работы в профессиональных журналах – ему прочили большое научное будущее на кафедре университета и даже профессуру. Тема дипломной работы Макса была связана с Холокостом и посвящена тем евреям, которым в годы войны удалось бежать от нацистов с оккупированных территорий и спастись любой ценой.
А вот с прекрасным полом всё обстояло гораздо сложнее. При общении у парня появлялась не типичная для него скованность и робость, он терялся и не знал, как себя вести, и оттого старался себя убедить, что это всё только мешает, отвлекает, не важно и вообще не его. «Ты просто ещё по-настоящему ни в кого не влюбился. Когда встретишь ЕЁ, почувствуешь и силы, и вдохновение», – успокаивала его мать.
В коридорах учебных корпусов Макс нередко встречал Лею Козловски – девушку, которая ему очень нравилась, но никогда с ней не общался и не решался с ней заговорить. Впервые они познакомились и смогли поговорить совершенно случайно у Леи дома во время интервью Макса с её прабабушкой Саррой. Женщине хоть и исполнилось девяносто четыре года, но пожилая дама была в полном здравии, хорошо помнила события тех лет и охотно общалась с молодым человеком. Макс не знал об их родстве и был приятно удивлён, увидев у Сарры Лею, пришедшей проведать любимую бабулю.
Девушка слышала об этих интервью и ожидала увидеть застенчивого парня в очках, робеющего, как и большинство мужчин, в её присутствии. Но, при встрече Макс неожиданно оказался уверенным молодым человеком с хорошим чувством юмора и старомодной галантностью, так импонировавшей бабушке Сарре. Мама оказалась права: в присутствии Леи Макс становился совсем другим человеком, в нём появлялось его настоящее «я», а неуверенность исчезала практически бесследно.
Однажды после беседы с Саррой Козловски молодой человек всё-таки решился и пригласил Лею на свидание. Вернее, на концерт известного пианиста из России с мировым именем – Дениса Мацуева, билеты на которого он купил ещё год назад и ждал подходящего случая. На встречу Макс пришёл с букетом цветов, чем ещё больше поразил девушку. Это было непривычно, но, странное дело, приятно. Вечером, после концерта, он читал Лее стихи неизвестных ей поэтов Пастернака и Окуджавы в переводе на английский. Его ухаживания казались девушке необычными, но интересными и увлекательными. От них веяло романтикой старинных французских романов и любовными переживаниями викторианской эпохи.
Начало их романа было бурным. Леа не могла похвастать большим опытом любовных историй с мужчинами, для этого она была слишком разборчива в выборе партнёра. Девушка считала, что разбрасываться эмоциональными переживаниями ради интимных встреч без каких-либо чувств – ниже её достоинства. Но, отношения с Максом было совершенно иными. У девушки никогда не было парней из русских: это был другой мир, другое восприятие отношений между людьми, интимности между мужчиной и женщиной, иной уровень взаимоуважения. Театры, концерты и выставки отличались от модных баров и дискотек, куда парни приглашали девушку чаще всего, стараясь поразить размахом. Букеты цветов, посвящённые девушке стихи, неожиданные сюрпризы, поездки в незнакомые места – первое время Леа растворялась в искренних чувствах молодого человека
Макс был влюблён по-настоящему. Даже больше, чем Лее этого хотелось. Юноша не скрывал своих чувств и, наверное, надеялся на более серьёзные отношения, чем порой настораживал девушку. Он даже познакомил Лею со своей мамой – приятной, тихой женщиной. Они жили вдвоём в небольшой и недорогой квартире недалеко от автовокзала. Лею сразу поразило в их квартире то, что треть пространства каждой комнаты занимали стеллажи с книгами и старомодными пластинками, привезённых ещё из России. А ещё нежные доверительные отношения между матерью и единственным сыном.
Её чувства к Максу не были ни любовью, ни страстью. Скорее восхищением его интеллектом и целеустремлённостью, необычностью его взглядов на мир и стойкостью жизненных ориентиров. Ей льстило его влюблённость, но, к сожалению, не более того.
Через несколько месяцев романтическое увлечение Леи прошло, чувство необычности ухаживания притупилось, ей всё слегка наскучило и стало тяготить. Волшебство нетривиальных отношений с мужчиной испарилось. Девушке, словно воздуха, стало не хватать её прежней свободной жизни. Её непредсказуемости, разнообразия и ощущение праздника. Она устала всё время стараться соответствовать идеалу. Леа была молода, свободна и, к сожалению для Макса, не любила его.
Когда Макс под предлогом очередного сюрприза позвал Лею на встречу в кафе на набережной в Ашдоде, она решила, что это хорошая возможность с ним поговорить, постараться всё объяснить и предложить расстаться, оставшись друзьями, пока всё не зашло слишком далеко. Она не видела и не представляла своего будущего с Максом и не хотела обижать и оскорблять его, подавая надежду.
В кафе они сели у окна, весело болтали ни о чём, позвали миловидную темнокожую официантку и заказали кофе с мороженым для Леи и чай с пирожными для Макса. Девушка хотела сначала подготовить парня к разговору и разрядить обстановку.
А потом зашёл этот странный арабский парень в длинной не по погоде куртке…
* * *Леа Козловски имела два решающих фактора, серьёзно мешающих ей в жизни и не дающих чувствовать себя абсолютно комфортно в компании сверстников: происхождение и внешность. И, если происхождение из очень богатой и влиятельной семьи потомственных израильских ювелиров, владеющих двумя десятками известных ювелирных магазинов не только в стране, но и в Европе и Америке, можно было скрыть, то с внешностью дела обстояли значительно сложнее. Она была высокой красивой блондинкой с рыжим отливом в волосах, выразительными зелёными глазами, впечатляющей фигурой, ногами модели и высокой грудью. К тому-же девушка была умна, начитана и несколько старомодно воспитана, что тоже придавало ей определённый шарм.
Леа училась на втором курсе архитектурного факультета в Тель-Авивском университете и всего месяц назад переехала из семейной виллы, расположенной в престижном квартале Ришон ле-Цион, в студенческий городок, сняв там небольшую, но очень уютную квартиру с одной спальней.
У неё не было проблем с родителями, даже наоборот, они очень дружили, особенно близка Леа была с отцом. Просто, девушке хотелось иметь возможность начать самостоятельно жить, самой принимать решения и самой нести за них ответственность. И ещё, поменьше беспокоить родителей, когда она задерживалась на студенческих вечеринках или оставалась ночевать у подруги. А, возможно, и у друга.
Семья Леи жила уже в четвёртом поколении в стране, почти с самого момента образования государства Израиль, но корни её родителей, вернее отца, уходили в польское еврейство. Ещё в прошлом веке, до второй мировой войны и немецкой оккупации их семья жила в Кракове. Прадед Леи – Исаак Пуриман – имел собственное архитектурное бюро, среди клиентов которого были многие известные и обеспеченные люди города. Семья прабабушки по фамилии Френдлих уже тогда владела несколькими ювелирными магазинами в городе и ещё одним в Варшаве. Они были известны, богаты, занимались меценатством и благотворительностью. Молодые Сарра – прабабушка Леи – и Матек поженились перед самой войной в марте тридцать девятого. И именно тогда к Сарре перешла по наследству фамильная драгоценность. Вернее, даже не драгоценность, а скорее реликвия, передающаяся по наследству старшему ребёнку в день свадьбы. Сарре исполнилось восемнадцать, когда он вышла замуж, и потому родители вручили ей шкатулку с кольцом прямо перед началом церемонии Хупы. Это было золотое кольцо с камнем, но не обычное, а с бриллиантом в 279 карат! По преданию, его приобрёл один из основателей династии в далёком 1812 году, купив драгоценность за бесценок у генерала отступающей наполеоновской армии, покинувшей разграбленную Москву. Генерал крупно проигрался в Кракове в карты, ему срочно нужны были наличные деньги, и он продал кольцо местному ювелиру – прадеду Сарры по материнской линии – практически за бесценок. По слухам, кольцо принадлежало одной из первых особ русского царствующего двора и имело название «Святая Мария». Оно каким-то образом попало к французскому генералу и было вывезено им из горящей Москвы во время отступления. В итоге кольцо оказалось во владении семьи Френдлих, а в последствии Козловски. С тех пор драгоценность хранилась в частном банке в специальной ячейке, доступ к которому имел исключительно владелец кольца. Банковский код доступа менялся каждый раз, когда менялся наследник, владеющий фамильной реликвией.
Леа не пошла по стопам отца и решила посвятить себя исторической архитектуре. Стройность линий и красота каменных строений привлекали её гораздо больше, чем блеск ювелирных изделий. Она планировала продолжить учёбу где-нибудь в Европе с её старинной архитектурой, изящностью построек и средневековым антуражем. Девушке хотелось простора действий, полёта и размаха фантазии, свободного дыхания полной грудью и неограниченных возможностей действий.
26 сентября 1939, Краков
Уже через две недели после начала немецкой оккупации Польши в 1939 году по специальным спискам евреев, приготовленных заранее работниками городской управы, всю семью Козловски ночью арестовали и направили сначала в сортировочный лагерь в пригороде Кракова. Через две недели всех из лагеря поездами переправили в Варшавское гетто. Всех, кроме Сарры. Она была беременна на восемнадцатой неделе и её заранее решили на всякий случай укрыть от возможных неприятностей и положить на сохранение в католическую больницу, куда фашисты в эти первые дни войны заходить ещё не решались. Чувствовала она себя хорошо, но предусмотрительные родители, посоветовавшись на семейном собрании, настояли и спрятали девушку от греха подальше. Тем удивительнее было внезапное появление отца в палате на третий день пребывания в больнице. Однако, он пришёл не один, а в сопровождении немецкого офицера – импозантного и даже привлекательного мужчины около сорока лет с вежливой улыбкой на лице, аристократичными манерами и сносно говорящего по-польски.
– Сарра, доченька, собирайся, у нас очень мало времени, – таким взволнованным, испуганным и несдержанным девушка видела отца чуть ли не впервые. Пан Козловски был скорее человек спокойный и рассудительный. Суетиться и бояться было не в его духе.
– Что случилось, папочка? Тебя выпустили? А где мама, Мила и Матек? С ними всё в порядке?
– Потом, девочка моя, потом. Ты главное не волнуйся, я скоро тебе всё объясню. А сейчас тебе нужно побыстрее собраться. По дороге поговорим. У нас очень мало времени. Возьми только самое необходимое.
В машине офицер сел рядом с водителем, а девушка с отцом расположились на заднем сидении, прижавшись друг к другу.
– Доченька, солнышко, слушай меня внимательно и запоминай, это жизненно важно. Через примерно три часа нас вывезут к словацкой границе и там мы расстанемся. Не перебивай, так надо. Ты сядешь на поезд до Братиславы, это около пяти часов. Оттуда за сутки доберёшься на автобусе до Триеста. Я всё продумал. Морское сообщение между Италией и Южной Африкой пока ещё работает. Ты должна любой ценой добраться до Кейптауна, там у меня есть надёжный человек – мой давний компаньон и старинный преданный друг. Адрес его я тебе дам. И письмо с рекомендацией, которое я уже написал. Он тебе во всём поможет на первое время.
– Папа, я одна без вас никуда не поеду! Я не смогу без тебя и мамы, без мужа, без сестры, – на глазах у девушки выступили слёзы.
– Доченька моя, ты себе не представляешь, но то, что сейчас творится в стране – это настолько ужасно, что даже не верится в реальность всего происходящего. Это – катастрофа! Я тебе не могу передать, что нам приходится переносить. Марека и его родителей забрали отдельно. Что с ними и где они, я не знаю.
Ты сейчас никому из нас не поможешь, но сама ты должна спастись. Обязана! И помни, самое главное – это то, что ты носишь под сердцем ребёнка – будущее нашей семьи, гарантию сохранения нашей фамилии, фамилии мужа. Ты должна выжить. Понимаешь? Ради нас всех.
Прости, но у нас очень мало времени, поэтому оставим эмоции. Теперь по делу. Сейчас я незаметно передам тебе два камня. Это редкие красные бриллианты, великолепные по качеству обработки, очень дорогие. Спрячь их так, чтобы не могли найти, – отец перешёл на идиш и тихо шептал на ухо дочери, – один продай в Братиславе ювелиру Микусу в старом городе. Мы с ним были знакомы, встречались. Передай ему привет от меня и скажи, что немцы скоро доберутся и до Словакии, пусть не надеется на их порядочность и уезжает. Микус купит один камень по хорошей цене, на эти деньги тебе должно сполна хватить средств, чтобы добраться до Южной Африки и там обстроиться на первое время. Второй камень сохрани на будущее, где бы оно у тебя не было. При разумном расходовании средств на эти деньги можно продержаться минимум два-три года. Тут ещё я собрал немного наличных денег на дорогу до Братиславы, пригодятся.
Машина переехала польскую границу и встала на обочине за сто метров до пограничного поста Словакии. Отец и дочь стояли уже несколько минут молча обнявшись, не в состоянии расстаться. У обоих текли слёзы. Наверное, каждый из них понимал, что они прощаются навсегда, и от этого разрывалось сердце. Немецкий офицер с бесстрастным лицом молча курил в нескольких метрах.
– Доченька, родная моя, тебе нельзя плакать, ты должна беречь ребёнка.
– Да, папочка, да.
– Пани Козловска, – немецкий офицер подошёл ближе, – я очень сожалею, но у нас не так много времени, а нам ещё с вашим папой долго возвращаться. Вот это ваши бумаги, тут стоит другая фамилия, но это неважно, по ним вы можете смело пересекать любую границу. Это ещё сопроводительный лист райхсминистерства финансов о ваших полномочиях, с ним вас никто не имеет права осматривать. Как минимум до Триеста. А там уже не страшно, доберётесь. Счастливой дороги. Ну, что ж, пожалуй мою часть соглашения я выполнил. Теперь ваша очередь, пан Козловски.
– Доченька, ты прости меня, но у меня не было другого выбора. Ты должна сейчас мне сказать, только очень тихо и на ухо, твой новый код банковской ячейки, где хранится кольцо «Святая Мария». Прости меня, солнышко, но у меня не было другого выхода. Это было моё соглашение с ним и наша плата за то, что ты с ребёнком сможешь беспрепятственно покинуть Польшу. Он откуда-то знал о кольце и искал его целенаправленно, поэтому и вытащил меня из Варшавского гетто, чтобы заключить сделку. А мама и сестра пока остались там в качестве заложников и гарантии, что я соглашусь. Видишь, у меня не было другого выхода. Возможно, мне удастся освободить Милу и ещё кого-нибудь из нашей семьи. У меня осталось ещё пара козырей: наши сбережения и драгоценности в варшавском банке. Так что мы ещё поторгуемся с немцами и поборемся! Понимаешь?, – отец попытался улыбнуться.
– Да, папочка, я всё поняла, но, это так невыносимо тяжело, – девушка прошептала банковский код отцу на ухо, застонала от бессилия и отчаяния, а из глаз потекли слёзы, которые она была не в состоянии сдержать, – я очень люблю вас!
– Прощай, моя девочка, счастье моё, прощай. Ты только выживи! Обещай!
Машина уехала. Девушка стояла ещё какое-то время, не в силах сдвинуться с места, как вдруг почувствовала, как в самом низу живота прошла тёплая нежная волна, заставившая её на мгновение забыть обо всём, что произошло за последнее время. Это было первое шевеление ребёнка, на две недели раньше положенного срока. Девушка ощутила новый прилив сил и необходимость дальше жить и бороться. Она вытерла слёзы, взяла сумку с вещами и двинулась в направлении пограничного поста.
Больше никого из своих родных Сарра Козловски никогда не видела. Её родители были убиты и сожжены в сентябре 1942 года в концентрационном лагере Аушвитц.
* * *Сарра благополучно, хотя и не без трудностей, добралась через Триест до Кейптауна. Друг отца, как и обещал, помог ей на первое время с жильём и восстановлением документов на её настоящее имя. Через пять месяцев Сарра Козловски благополучно родила сына Лео. Ещё через год она окончила курсы воспитателей и устроилась на работу в детский садик в «цветном» районе номер шесть Кейптауна, куда пристроила и сына. Она работала, растила сына и оставалась одна. В 1948 году, сразу после образования государства Израиль, Сарра, не раздумывая, переехала в землю обетованную, сняла жильё в городе Ашкелон на побережье Средиземного моря, где уже в январе 1949 года начала работать учительницей младших классов в школе Неве Декалим.
Сарра много раз пыталась найти следы своих родителей, сестры, мужа, но единственное, что ей удалось выяснить по запросу в «Красный Крест», так это те факты, что её родители были расстреляны осенью 1942 в Аушвице, а родители Марека были убиты примерно в это же время в лагере Майданек. О Миле сообщалось, что она пропала без вести в конце 1939 года по пути из варшавского гетто в концлагерь. Это могло означать только то, что она, как и многие, погибла во время переезда, о чём не сохранилось никаких документов. И лишь только в 1951 году Сарре пришёл ответ на запрос из советских архивов, что её муж Марек Эпштейн погиб в мае 1944 года в лагере Майданек при невыясненных обстоятельствах.
Замуж во второй раз она вышла довольно поздно, в сорок лет, за своего коллегу, который многие годы ухаживал за ней, и переехала жить к мужу в Тель-Авив. Детей у них больше не было. Лео подрос и сам захотел получить образование ювелира. Знаю историю семьи, мальчик решил, что продолжить династию – это его долг. На деньги, полученные от продажи второго камня, вывезенного матерью из Польши, он, чтобы стать настоящим мастером, долго учился у различных специалистов по драгоценным металлам и камням в стране и за рубежом, затем вернулся в Израиль и открыл в Тель-Авиве свою первую мастерскую и небольшой магазинчик при ней.
Вскоре Лео женился на приличной девушке из хорошей семьи, приехавшей ещё в начале века в Палестину, через год у них родился сын. Дело, которое начал Лео Козловски, росло, появлялись новые магазины и мастерские. Сын Ади пошёл по стопам отца и, успешно закончив обучение в Штатах и практику в Южной Африке, перенял семейный бизнес, расширяя и укрепляя его. Остальные дети Лео получили хорошее образование и тоже остались жить и работать в стране. Семья Козловски росла, но главное, что удалось Сарре, как она считала, это исполнить волю и завещание отца, ради которого погибла вся его семья: она сохранила фамилию Козловски, проживающей в стране уже в четвёртом поколении.
Леа Козловски была правнучкой Сарры, младшей дочерью Ади, названным в честь деда Лео.
02 марта 2016, 09:16, Бейт-Ханун
«Мы продолжаем выпуск новостей. Сегодня в районе поселения Бейт-Ханун в Газе силами спецподразделения армии Израиля были полностью сравнены с землёй два частных дома, принадлежащих семье террориста-смертника, взорвавшего себя семь дней назад в Ашдоде. Тогда, напомним, погибли двое, серьёзно ранена ещё одна женщина и кроме того пострадали ещё семеро человек.