Руда. Искушение. Скрижали о Четырех

Даждьбору его сипы были до Неба, что он, тумана не видел? Пнул сапогом, как дохлую крысу, и от серебряного оковка туман с визгом отпрянул, свернулся.

– Ох, и славно чешут ребятушки, точно мухи на повидло летят, – прогулялся по печной трубе голос Стейси Ван-Свитта.

– Квадрат восемь! – вдруг крикнул с дерева Тверк, наметив первую жертву.

Громкий визг окончательно убил тишину, и за дверью взяла разгон драка, с воем нечисти, с лязгом мечей, с протяжным присвистом стрел древоида.

– Квадрат десять! Уходи, Берсерк!

Истерро догадался, что мракоборцы заранее разметили двор перед кузней. Знали, что туман наползёт на глаза, закрывая их плотнее холщовой повязки. Тверк сидел выше, он угадывал тени, а как бились прочие воины? Как там Викард? Эрей? И кто, кто на них напал? Как понять в мутной, душащей влаге, где нежить, а где дружинник?

– Братко, спина к спине!

– Квадрат девятнадцать, в сторону!

– Вран, ты здесь зачем? Где Даритель?

– Скрылся в тумане щенок, – голос Альбина Врана был спокоен и сух. – Я ему нянькой не подряжался!

Бой с новой силой зазвенел на крыше, над самой головой Белого Бабника. Стейси кхекал и причитал, кто-то визжал на одной ноте, так, что у Истерро заложило уши.

– Кто там? – не выдержав, крикнул Даждьбор.

– Омутницы, – успел отозваться Ван-Свитт. – Поналезли со всей реки. Кто-то ж вызвал ораву, не поленился, не иначе, до Пак-Йолли дошёл!

– Ишь ты, – удивился сын кузнеца.

И тут, точно почуяв кровь и расчистив тропку за обережный круг, которым по привычке очертился Даждьбор, из песка полезли аспидные черви.

– А у нас пиявцы! – возрадовался варвар, едва разглядев, кто пожаловал. –Стейси, всё на трубе кукуешь?

– Ничего, – отбрехался Ван-Свитт, скрежеща по кровле мечом, – мне и тут работы хватает. Серебришком пиявцев, а то подрастут да высосут силушку у глупого вика!

– Сам ты глупый, раз в битве шуткуешь, – пожал плечами Даждьбор и принялся топтать чёрных пиявцев окованными серебром сапожищами.

Червей было много, Истерро видел, что не успевает могучий мразь. Глянцевые от слизи тельца извивались, присасывались к туману и прорастали из пола, открывая хищные пасти. Инь-чианин отсекал мечом не то головы, не то украшенные зубами хвосты, словно косил косой урожай, буднично так, сплеча.

– Не съели тебя? – крикнул Стейси Ван-Свитт. – Или косточки пора собирать? На варваре много мясссца, ой, много!

– Ван-Свитт, прекрати, а то зачарую! – зашипел на мразя монах. – Что за дурная манера?

– Не так-то просто мне морок кинуть, даже Гласу самого Рудознатца. Не все же в мире наивные дурни, понимать надо, Пресветлый брат. Поднапряги лучше Силу светлую, может, учуешь, где Даритель сгинул?

Истерро попробовал – и не сумел. Позвал снова, ещё раз, ещё. Какой-то отклик донесся издали, будто кто-то просил о помощи, но Даритель ли? Не понять. Всё тонуло в вязком тумане.

Зачем он высунул нос из мазанки? Кто его сдёрнул на поле бойни?

«Любовь, – с тихой скорбью подумал Истерро. – Любовь всегда толкает на подвиги, а неразделённое чувство – к погибели».

– Да чтоб вас, твари! – ругнулся Даждьбор.

Черви всё лезли и лезли, обвивали лодыжки воителя, растекались гнилью под сапогами. Варвар вырвался, вспрыгнул на наковальню, заслонившись от погани честной рудой, прихватил молот мёртвого кузнеца.

– Грех это – трогать чужое орудие, превращая его в оружие! Но не гневайся, мастер, иначе никак. По-другому за всех не отбиться.

Черви полезли с удвоенной силой, стараясь заляпать слизью руду.

В дверь кузни, слегка приоткрыв, вдруг сунулся оголтелый Даритель.

– Живой! – обрадовался Истерро, уже отпевший молодого полковника.

– Настоятель, где вы? Скорее сюда, я вас выведу из ловушки!

– А зачем меня выводить? Куда? – озадачился Белый Бабник.

Тут, наконец, Дар Гонт всмотрелся, разглядел во мраке удивлённого варвара с заляпанным слизью молотом, услышал хихиканье Стейси на крыше:

– Думали, со страху удрал мальчонка. Ан нет! Бабника спасал от червей!

– И с хрена ль я тут танцую? – Даждьбор проследил за пиявцами, дружно повернувшими пасти к двери, в которую заползал туман. – Нас сейчас как выведут из ловушки! Как спасут без разбора чинов и званий! Беда с героями, право слово, пиявцы, вишь, ему помешали.

Даритель стоял, что каменный столб, уставившись на чёрных пиявцев. Те азартно всасывали сизый туман, посекундно прирастая в размерах, и варвар вконец разозлился:

– Прикрой створки, малец, коль припёрся! И не мешай веселью!

– У меня есть серебряный порошок! – вспомнил на насесте Истерро, чтобы отвлечь мразей от Гонта. Поелозил, пытаясь достать коробочку, задел мешок с пленёнными раками и кувырнулся вниз головой, цепляясь ногами за балку.

Из мешка, потревоженного монахом, вылез землистого цвета рак, апатично пошевелил усищами и свалился в гущу пиявцев, прищёлкивая клешнями. Пиявцы потянулись к нежданной добыче, но тут же отпрянули прочь. Рак, освоившись на новом «дне», деловито пополз в их сторону.

– Ишь, какая еда попалась! И в бою пригодна, ты глянь, Ван-Свитт!

– Оголодал усатый, – пожалел бедолагу монах, так и болтаясь вниз головой. – Раки обычно кормятся зеленью, в смысле, растительной пищей, разными хвощами и листьями.

– Чушь, – не проникся Даждьбор, продолжая работать мечом и молотом. – Раки червями питаются. Ну и падалью, гнилью всяческой. Говорят же про трупы, мол, раков кормить…

– Сзади! – крикнул ему Истерро. – Там червь огромный, Даждьбор, берегись! – монах попытался указать рукой и обнаружил в сведённых пальцах лук и колчан со стрелами, тронутыми серебром.

Много сил потратил наставник Тверк, душу вывернул, истрепал терпение, но вбил в голову, в тело ученика: сам погибни, а лук не вырони! Руки-ноги сломай, шею сверни, может, новые отрастут. А вот стрелы в походе по счёту, и каждая – спасённая жизнь! Не отобранная, дурень, тут иная ставка: жизнь друга, сбережённая метким выстрелом.

Истерро припомнил Алер, себя, стреляющего по серым теням. Но это случилось в прошлой жизни, возле иной реки. Отныне он на другом берегу, Белый Бабник, недостойный служитель Храма. И душа переполнена новой верой, с которой не страшно жить.

В сердце отозвались слова Сольбери, заслонившего собой насмешника Гварка: ради него отрекаюсь от Света!

Истерро перехватил поудобнее лук, придержал подбородком колчан. Загудела тетива, взвизгнула стрела. Червь, успевший присосаться к Даждьбору, выгрызая кусок потной плоти, отпрянул, издал тихий звук, будто сдувался бычий пузырь, закрутился на месте, давя пиявцев. Краткий присвист меча располовинил гада, утихомирил в склизком песке.

– Вот тварюга! – вздохнул Даждьбор, непонятно, к кому обращаясь. И добавил, глядя пиявцу в пасть, состоящую сплошь из зубов и присосок, щедро заляпанных алым: – Ну спасибо, уважил, сочтёмся.

Кровь текла по могучей руке, нехорошая, густая, как патока.

Яд прожигал тело варвара, отнимая силу и волю.

Впрочем, об этом Истерро не думал. Он бурчал, перебирая ногами по балке, сам красный, что буряк сиволапых, после долгого висения вниз головой:

– Выведет он меня, герой! Вывел один такой! Забыл про дисциплину, полковник? Фух, вот они. Даждьбор, лови!

Вынутый из голенища нож с треском вспорол плащ Альбина Врана, и раки посыпались вниз, скрипучим усатым комком. Даждьбор ухватил, сколько смог, принялся метать в настырных пиявцев, успевших вырасти в крупных змей. Остальные членистоногие расползлись с потрясающей скоростью, норовя ухватить клешнями глянцевые тёмные тушки.

А вдогонку ракам с еле слышным звоном летела яркая серебристая пыль из коробочки, данной Викардом.

– Серебришко на мелочишко! – процитировал Истерро безумного Стейси. – Будем жить со звоном, господа мрази, сколько нам ссудит Седая Дева.

Ближе к рассвету утомлённые воины стали собираться в кузне.

Земляной пол, заляпанный червяками, решили прижечь огнём. Целькона так впечатлили пиявцы, что монстр едва не спалил всю кузницу, не деля тех, кто в ней, на своих и чужих.

Стейси Ван-Свитт вздыхал и охал, глядя на потоптанных в сваре раков:

– Не сберёг, злыдень, ох, не сберёг!

– Сберёг! – огрызнулся Даждьбор, тычком отгоняя мразя от Бабника, колдовавшего над распухшей рукой. – Новых налови, жрать охота!

– Не помешало бы! – оживился Викард, вновь печалясь, что не смог разделиться. Интересно было снаружи, с омутницами биться – радость одна, дюже злобные бабы. А в кузне Бабник швырялся раками и висел на балке вниз головой! Где ещё такое увидишь?

Эрей лишь кратко взглянул на Истерро, с одобрением, как показалось монаху. Затаил улыбку в темени глаз. Маг был потрёпан, заляпан кровью, но доволен, – Истерро чувствовал! – будто решил для себя задачу, мучившую с начала похода. Спросить, как велит любопытство? Промолчать, как подсказывает осторожность? И то, и другое у Светлых в крови, что перетянет весы рассудка?

– Выходите из кузни, – приказал Эрей. – Что вы расселись в ядовитых лужах? Я устал целькона держать…

– Погодите! – подал голос Даритель. – А раков-то собрать? Я помогу!

– Конечно, поможешь! Пойдём на речку, – тотчас заскрипел Стейси Ван-Свитт, злой, что сгубили его добычу. – Тут как раз мешковина валяется. Новых наловим, норок полно. Этих, мой юный герой, кушать уже нельзя, они порчены ядовитой жижей. Раздует тебя, что руку Даждьбора, изойдёшь изнутри червями. Кольчуга не взденется на полковничью тушку!

– Славной охоты, други. Одного клешнявого сварим и торжественно Бабнику поднесём! – возликовал Викард. – Будет ему награда: орден Варёного рака!

После того как целькон выжег остатки кузницы, мрази полезли промышлять по деревне.

По подвалам добыли вина, перестоявшего пива, провяленной на солнце янтарной рыбы. Прихватили в поход картошки и репы, буряка надёргали в огороде. Даже варенье сыскалось, брусничное, его без споров отдали монаху.

– Давненько не работал я за еду! – ворчал Альбин Вран, ковыряясь в добыче. – Хоть бы ломаная ракушка закатилась под лавку!

– Да зачем им? Река кормила-поила, меняли рыбу на крупы и сало, – урезонил мразя древоид, добавляя в кучу мешочек пшена. – Я проверил общинный дом: серебришка в углы натыкать, сено сгрести, воды натаскать, и можно оставить лошадок. Авось не сожрут копытных.

К обеду мрази не поленились, выстроились вкруг колодца, мечами отсалютовали монаху, признавая в нем мракоборца. И преподнесли, как придумал Викард, на листе лопуха ярко-красный «орден», сладко пахнущий лавровым листом и незнакомыми травами.

Вручённого рака монах не сберёг: по примеру остальных вскрыл жёсткий панцирь и ножом поддел сочное мяско. Награда оказалась настолько вкусной, что он тотчас затребовал свою долю, угрожая страшными карами за непочтение к собрату по цеху.

А после, уже перед самым выходом, долго шептал, обнимался с Эльфом, уговаривал коня не буянить и вести себя хорошо, потому что монах скоро вернётся. Пегий жеребчик косил влажным глазом, смущённо фыркал другим лошадям, будто извинялся за Светлого. А Бабник всё подтаскивал сено, собранное по дальним мазанкам, пока не вмешался Викард, прихвативший друга за шкирку.

– Со всеми не напрощаешься, Бабник. Лучше уходить, не оглядываясь. Жизнь – затейница, каких поискать, выткет путь, заведёт на край светотени. Так что долгих планов не строй и пустых обещаний не раздавай.

Но Истерро всё-таки оглянулся. Украдкой, на пару мгновений. Перед тем, как спрыгнуть в пересохшую пойму. И осенил себя Единой чертой.

Чья-то тень мелькнула в деревне. Будто птица пролетела, заслонив свет крылом. Будто выпал камень из пояса Ясаны и перечеркнул белое солнце.

Священное озеро Пак-Йолли

Многими озёрами славны земли Хвиро. Но самым загадочным и великим по праву считают Пак-Йолли, огромный водный простор, глубины которого не измерить и самым отважным ныряльщикам.

Разное поётся об озере в протяжных песнях Гардарики.

Вот одно из таких преданий. Воды озера – это слёзы несчастных девушек, похищенных злобным драконом. Немало унёс он красавиц, ещё до Первой войны. И в ту пору озеро было норой, подземными хоромами крылатого змея. Многочисленные отнорки образовывали лабиринт, в котором томились девицы и плакали по родному краю, по возлюбленным богатырям, что гибли, пытаясь спасти их. Наконец, услышали Мельты призывы своих сынов, раскололись, открывая им путь в Межгорье, прямую дорогу к логову змея. Целая рать собралась на ворога и в жестокой сече его одолела: упал дракон с высоты Небес прямиком в нору свою нечестивую. Да пробил её аж до Целены, где и сгинул, замёрзнув у Княжьего трона. А скопившиеся слёзы девушек поднялись из глубин и заполнили яму.

Романтичны сказания варваров, и бескрайняя, что озеро, их фантазия.

Потому как наполняют Пак-Йолли не слёзы бесчисленных красных девиц, а могучие воды Алера, что питают земли Межгорья. Чаша озера гасит его течение, усмиряет неистовый бег, и на волю отпускает широкой лентой, впадающей в Юциньское море.

Муэдсинт Э’Фергорт О Ля Ласто

«Суть Вещей». География Кару. Глава о Пак-Йолли (Пак-Йоллин)

3. Вниз по реке

Пустельга прилетела под утро.

Она села на высокий камень и принялась настукивать клювом, передавая секретный код. А может, просто от скуки шумела.

Викард пустельге обрадовался, прихватил мешок, пахнущий раками.

Птица глянула с человечьим прищуром, вскрикнула, тонко, остро, словно меч воткнула под рёбра.

– Не тронь сокола! – приказал Эрей, знаком останавливая прочих мразей.

В мирный рассветный час всё были давно на ногах, собирали лагерь, варили кашу, тащили хворост из леса. Лишь Белый Бабник сопел под ёлкой, так сладко и беззащитно, что никто не решался его потревожить.

– Перенервничал, Светлый, – умилялся Ван-Свитт тоном любящей деревенской бабуси, заглянувшей в каморку к внучку. – Каша дойдёт, тогда и разбудим!

– Светлые любят романтику! – авторитетно заверил Тверк Тополь. – Лови пустельгу, Берсерк, кинем в кашу, пока Бабник не видит. А уж потом я устрою побудку по ритуалам Света!

– Мрази, оставьте птицу в покое, – повысил голос Эрей.

Тверк вздохнул и выдал неприличный жест. То ли магу, то ли пёстрому соколу, в перьях утаившему отблеск рассвета. То ли улыбчивому Викарду, смотрящему с хитрым прищуром. Инь-чианин покивал с пониманием. Спорить с магом Камней лишь вначале забавно. Потом проще поспорить с деревом. Или с каменной кладкой. Едино больше эмоций в ответ!

Пустельга отстучала по камню марш, точно звала на построение. Повернула голову направо, налево, взмахнула крыльями и улетела, громким клёкотом приветствуя солнце, снявшее пояс Ясаны. От клёкота Бабник проснулся и протяжно, с надрывом зевнул. Он явно собирался укрыться плащом и вернуться в уютный сон, где не было Тени, опасности, а только Свет и покой.

Тверк Тополь среагировал, как истый мразь. Он метнулся к ёлке, укрывшей Бабника, и влез по стволу к макушке. Викард разгадал коварный манёвр, но мешать не стал, поленился. Лишь с улыбкой смотрел, как наглый древоид, уцепившись за самую маковку, стал раскачивать пушистую ель, росную и блестящую, точно ветви в серебро окунули и присыпали самоцветами.

Бабник издал пронзительный вой, которому и волколак позавидует, вылетел из-под ёлки, путаясь в длинном плаще, и угодил прямиком в костёр. Опрокинул котелок с горячей водой, выбил из рук Дарителя щит с любовно начищенной рыбой, который тот пёр от реки.

Наслаждение, а не утро! Со Светом в лесу одна потеха!

Викард встал на пути шалого Бабника, норовящего сигануть с обрыва. Истерро заполошно дышал, с перепугу пытался мажить, тщетно вырываясь из рук инь-чианина.

Под истерический хохот Тверка Даждьбор, поднявшийся в лагерь за Гонтом, поскользнулся на рассыпанной рыбе и въехал всем телом в валун, с которого слетел розовый сокол. Приложился о камень больной рукой и выматерил всю светотень. Викард аж причмокнул от зависти, смакуя обороты задиристой Викки. Очень любил чудные сравнения. И уважал драматизм.

Тверк Тополь ржал наверху, как подорванный, аж шорох стоял по ельнику. Стейси прикинул направление, сплюнул и метнул в весельчака крупной шишкой. Викард послушал, как бранится древоид, и огорчённо вздохнул. Куда там ю-чиньской крови, даже нечеловеческой, до благородного мата истых сынов Инь-Чианя. Разучился ругаться просвещённый Ю-Чинь!

– Пошутил? – упёр руки в боки Ван-Свитт. – Слезай с ёлки, пока на дрова не спилили! И марш к реке на рыбалку!

– Что это было? – спросил Истерро, справившись с мелкой дрожью.

– Романтика, – пояснил Эрей, перешагивая через Даждьбора. – Божья роса, птички небесные.

– Умывание, ученик! – крикнул с ёлки неугомонный Тополь. – И пробежка для бодрости духа!

Стейси снова нагнулся за шишкой. Швырялся мразь метко, безжалостно, целил в глаз, точно белке, чтоб шкуру не портить.

– Я его сам стряхну! – пригрозил Даждьбор, выползая из-под плаща Эрея. – Ну-ка, Стейси, подвинься.

Интересное творилось на поляне, забавное. Но Викард не смотрел, не глумился. Потому как куда любопытнее стало следить за братко.

Эрей постоял у валуна, что-то поднял с шершавой спины, в пальцах покрутил и припрятал в мешочек. Что ему птичка небесная в клювике притащила? Ой, чудно, ой, забавнее мокрого Бабника. Вон и Даритель скосил глаза, и Альбин отвлёкся на руки мага.

А с братко спрос невелик. Ну, укрыл что-то в мажьем мешке, может, перо нашёл для коллекции! Рискнёшь посмотреть? Или спросить? Все смолчали и сделали вид, будто ничего не случилось. И Викард смолчал, ну а что? Им долго брести вдоль Алера, успеет выпытать у молчуна.

– Побратим, ты бы Бабника отпустил, – повернулся Эрей, подмигнул, – пусть немного обсохнет, согреется.

Инь-чианин опомнился, разжал руки, выпустил на волю монаха.

– Извиняй, – пробасил. – Задумался. Больше не повторится.

– Не сомневаюсь, – проворчал Истерро. – Думать мрази не любят!

Чуть погодя Тверка сняли с дерева и долго с азартом гоняли, разминаясь перед дальней дорогой. Свежую рыбу ловить не стали, соблазнившись наваристой пшёнкой, которую приготовил Викард. Знал инь-чианин толк в сытной каше, умел подсолить-подсластить, овощей добавить, лучку золотистого, маслом топлённым приправить. Только ложки скребли по мискам, даже Бабник перестал кривиться.

Умилительная картина!

Эрей сам подобрался к брату и показал находку.

Камушек. С виду простой и мёртвый, но вприглядку ой любопытный! Инь-чианин не удержался, присвистнул. Маг тотчас вернул добычу в мешочек, к прочим мажьим камням.

Смолчал, да и Викард замкнулся, задумавшись о розовом соколе.

Непростой подарок притащила птица, со следами глины и извести, и ровным сколом с одной стороны. Кто-то камень шлифовал, обрабатывал, кто-то складывал стену, скреплял раствором.

– Я почуял кремний и кровь.

Это Эрей подал голос, так тихо, что Викард еле расслышал.

– Тень над камнем, я её вижу. Много волшбы течёт сквозь пальцы.

– Новая загадка, братко?

Эрей отрицательно мотнул головой, точно отгонял комара. Нет для него загадок. Он спросил и получил ответ. И теперь пойдёт в Тёмную крепость, возведённую магами в Пустотных горах, сам отправится на заклание.

– По-иному не получается, брат?

– Святогор, ты ведь помнишь, что обещал?

Вот и всё, о чём с ним разговаривать? Глупо спорить с магом Камней. Даже если просит душа, даже если зудят кулаки.

Сколько отмеряно мирной жизни? Привычной, с драками, с охотой на нечисть? С попойками у костра?

Викард прислушался и хмыкнул в кулак: мрази больше не цапались, не шумели, что грачи на рассвете. Складывали на спину целькона нехитрые пожитки и провиант. Проверяли оружие, хмурили брови.

Разудалый поход завершился, началась работа мразёвская.

Алер впитывал ручьи и речушки, набирал силу, журчал и звенел, точно посеребрённый клинок.

– Наёмник Лир-де-Стэг! – орал комендант. – Вы посмели провести в скрытую крепость трёх девиц сомнительной репутации!

– Ну, почему сомнительной, – явственно усмехнулся Лир. – Посмотрели б на них, командор, и все сомнения тотчас отпали бы! Репутация у баб что надо!

– Да за такое по законам осады…

– А солдаты спасибо сказали, ракушек в шляпу насыпали…

– Сбросить с дозорной башни!

– Девок-то за что? Оставьте себе.

– Не девок, а вас, Лир-де-Стэг!

Семиус издевательски развёл руками:

– Не вы меня нанимали, милейший. Не вам и наказывать. Знайте место.

Комендант издал звук, похожий на кваканье. Лайна Фе, затаившись за дверью, удивлённо выгнула бровь. Сколько талантов в одном коменданте! Хотя беднягу можно понять.

Старый вояка, герой сражений, знающий, как выживать в осадах, ярый фанатик армейского кодекса столкнулся с Лиром-де-Стэгом, бретёром, даже слова «дисциплина» не знающим! Такой конфуз в доверенной крепости.

Любопытно, как сказал бы Викард.

– Знаете что, наёмник, отправляйтесь сторожить казематы. Без права выхода на поверхность, без допуска за пределы крепости.

– Слушаюсь, господин комендант! – невесть чему возрадовался Лир. – Разрешите исполнять? Ать-два!

Лайна едва успела отпрыгнуть, укрывшись пыльной портьерой. Лир-де-Стэг бодро прошагал мимо, демонстративно чеканя шаг и задирая ноги.

Становилось всё интереснее. Варвары любознательны от природы, а уж варварки им фору дадут. Жрица досчитала до десяти и пошла вслед за наёмником, ориентируясь на грохот сапог и «ать-два!», разносимое эхом.

Лира отправили в казематы, самое мрачное место в замке, а он доволен, он просто счастлив, будто стал кавалером ордена. Не за этим ли Семиус нарывался? Дебоширил, тащил девок солдатам? Мочился с дозорной башни да так, что струю снесло ветром в окно коменданта?

Ой, хитришь, бретёр, ой, заманиваешь!

– Так и знал, что следом пойдёшь, красавица!

Лайна Фе моргнула, улыбнулась с намёком, хотя не услышала, не почуяла, когда Лир перестал кривляться, греметь сапогами и орать «ать-два». Он пугал и притягивал одновременно мгновенными переходами от бахвальства до смертельного выпада.

– Такой балаган устроил, как же не посмотреть. В замке развлечений негусто, и все они не для дам.

– Даже спорить не стану, царевна! Из развлечений тут казни да пытки. И стоны изувеченных в казематах. Когда ждать Эрея, прелестница?

– Дня через три, может, раньше. Теперь всё от Роша зависит. А ты в казематах что потерял? – Лайна пошла рядом с бретёром, накручивая локон на палец.

– Дорогая, будешь скучать? – возликовал Лир-де-Стэг, но по холодным глазам было видно, что не купился на нежный тон. – Может, навестишь горемыку? Бутыль вина под подолом протащишь?

– Навещу, если ответишь, – жрица выкрутилась из-под наглой руки. – Тут всё равно нечего делать.

– Вот и мне скучно, – оскалился Лир, изображая улыбку. – Не ровен час, на войну отправят, зачем Фелкасту на глаза попадаться? Он в подземелья теперь не заходит, наверху работы хватает.

– Отвага и честь – твой девиз, Лир-де-Стэг? – жрица вернула улыбку, холодную, будто кинжал убийцы. – Лишь со стариками воюешь?

Бретёр выгнул красивую бровь, в глазах, светлых, как ранние сумерки, мелькнуло на миг удивление. Лайна досадливо сморщилась. Слишком мягок и липок бывал Лир-де-Стэг, прятал убийцу под маской шута. Опасно рядом с таким забываться!

В казематах эхо плодило стоны, шорохи, болезненный бред.

– Зачем дракон мучает пленников? – Лайна Фе прикрылась наивным вопросом от стального взгляда наёмника. Что взять с женщины кроме утех, не так ли, солдат удачи?

– Глупая ты, хоть и жрица, – бретёр чуть расслабился, отвернулся, будто жреческий нож отвёл от горла. – Силу набирает дракон. С каждой замученной жертвы прирастает чешуйка в его броне. Ну и я намерен разжиться Силой, крохами, что пропустит зверь. Война что? Никуда не денется. Успею навоеваться. Тут же источник сырой энергии, вскрытые Фелкастом кувшины, из которых вытекает хмельное вино.

– Мародёр? – насмешливо фыркнула Лайна. – Семиус, тебе не к лицу!

– Выходит, по нраву моё лицо? – притянул её Лир-де-Стэг.

Снова эхо усилило стоны, завывания из-за низких дверей, окованных мёртвой медью. Разные людишки томились в камерах, каждый в своём одиноком аду, были и нелюди, и жрецы, провинившиеся перед хозяином. Попасть в соседнюю камеру с ними было проще простого. Зачем же тебе казематы, Лир?

Семиус по-своему истолковал её взгляд, улыбнулся, поманил пальцем, будто ему дозволили по-хозяйски разговаривать с ведьмой.

В подземелье заплакали, тонко и жалобно, явно кусая губы и руки, чтоб приглушить рыдание. Лайна завертела головой в изумлении.

– Уходи отсюда, царевна, зачем терзаться до срока? Вот когда мага на дыбе растянут…