Вместе с Питером

Юлия Калимуллина, Алёна Стимитс, Алевтина Попова, Мануэла Арапова, Инесса Барра, Наталья Кирюшина, Татьяна Баженова, Майя Дмитриева, Ирина Яценко, Ольга Стрикунова, Виктория Чайка, Елена Норкина, Светлана Громович, Людмила Ворожбицкая, Валерия Стрекаловская, Рита Аллен, Татьяна Парамонова, Майя Голдобина, Светлана Дмитриева, Юлия Виноградова, Анна Киселёва, Ксения Орлова

Вместе с Питером

Мост

Майя Дмитриева

Марина

«Небывалая осень построила купол высокий», – вполголоса проговорила худенькая светловолосая девушка в распахнутом бирюзовом плаще и медленно двинулась по ночному Литейному проспекту, оставляя за спиной Невский, Кирочную, высокие здания с широкими арочными окнами и узорчатыми карнизами, а еще – двухэтажный изящный особняк с сияющей надписью «Казино «Олимпия», из дверей которого она выскользнула в полном одиночестве несколько минут назад.

«Был приказ облакам этот купол собой не темнить, – в такт шагам звучали в голове строчки ее любимого стихотворения, – и дивилися люди… Да уж, люди дивились, не поспоришь… Хотя, ничего странного, обычная семейная сцена в таком месте, ничего примечательного. Но почему же я-то сама все еще удивляюсь, почему закрываю глаза на очевидное? Леша – игрок, давно и бесповоротно. Я ничего не могу с этим поделать, пора наконец признать это».

Марина миновала Шпалерную и замедлилась, проходя мимо стен Большого Дома. Громадное здание давило, нависало над нею, Марине всегда здесь почему-то было тяжело дышать и хотелось поскорее пройти это жуткое место. Всегда, но не сегодня – сегодня она хотела дать Алексею шанс догнать ее, продлевала самообман, растягивая минуты, когда все еще возможно исправить, вернуть.

«И крапива запахла, как розы, – автоматом выдавала память. – Как розы! Розы кончились, теперь только крапива. Неужели не догонит, неужели он все еще стоит там, у затянутого зеленым сукном стола, не отводя от сверкающей рулетки блестящих, воспаленных после почти десяти часов игры, глаз. Услышал ли он, что я ухожу и буду ждать его у моста?»

«Не буду оборачиваться, – приказала себе Марина, – как там у тезки, «зубы втиснула в губы, плакать не буду. Самую крепость – в самую мякоть, только не плакать».

Вот и набережная. Она, не останавливаясь, дошла до середины моста и, опершись о перила, посмотрела вниз. Конец сентября, белые ночи давно отцвели, Нева скорее угадывается в полумраке, чем видится, но действительно, «куда провалились студеные, влажные дни»? Необыкновенная для осеннего Петербурга погода: ясное небо, безветрие, теплый прозрачный воздух – все вокруг как будто готовилось к переходу в другое состояние, в другую реальность.

На мостах, обрывах, высоких смотровых площадках, на палубах прогулочных катеров – одним словом, везде у перил, бортов, особенно вблизи воды Марина всегда чувствовала странное волнение. Воображение рисовало картину, как она прямо сейчас может простым и незаметным движением выбросить за черту какой-то важный предмет, который вертит в руках – ключ от квартиры или машины, мобильный телефон, зонтик, сумочку. Вот и сейчас она протянула руку над водой и представила, как разжимает пальцы, и в самом глубоком месте Невы на дно медленно опускается мобильный телефон. Бесповоротно. «Лучше уж ключи от его квартиры, которые лежат в сумочке». Преодолев наваждение, она повернулась и медленно зашагала на противоположный берег Невы.

Борис

Аккуратно сложенный пополам бумажный листок белел на краю кухонного стола. Борис увидел его, еще не успев включить свет, и мысленно прочел, еще не успев развернуть.

«Привет! Ждала тебя всю жизнь и до полуночи сегодня. Больше не могу. Поезд в Москву отправляется в 02:05. У меня два билета. Приезжай, если еще что-то значит для тебя наша семья. Ира».

Борис бросил взгляд на круглые настенные часы: начало второго. Гражданский проспект, но без пробок сейчас, конечно, можно успеть. Он схватил куртку, и, хлопнув дверью, слетел вниз по лестнице панельной многоэтажки, не дожидаясь лифта.

Борис и Ирина познакомились на втором курсе Финэка. Роман был ярким, безоблачным и стремительно катился к свадьбе, хотя однокурсницы недоумевали, как могут такие разные люди решиться на совместное счастье. Ирина – заводила студенческих вечеринок, сердцеедка и взбалмошная красавица, знающая себе цену и четко представляющая свои жизненные цели. Борис – задумчивый флегматик, местами зануда, влюбленный в историю Петербурга и читающий наизусть стихи поэтов Серебряного века, склонный скорее размышлять над ценностями, чем обдумывать цели. Ну, а однокурсники просто завидовали Борьке, которого предпочла эта блестящая длинноногая кокетка с огненными кудрями и смехом, заставляющим вздрагивать и замирать сердце любого среднестатистического мужчины.

У Ирки был врожденный фильтр на среднее и статистическое. И она попала «в десятку». После института тихоня Борис сразу нашел работу экономиста в мостостроительном тресте, быстро пошел в гору по карьерной лестнице, а когда в девяностые предприятие стало коммерческим, то открыл в себе не только талант экономиста и организатора, но и бизнесмена. Квартира в новостройке, два автомобиля, строящийся в Курортном районе загородный дом – все то, о чем можно было мечтать, особенно во времена, когда большинство жителей страны выживали, едва справляясь с новой реальностью.

Ирина была счастлива, несмотря на то, что мужа мало интересовали рестораны, модные тусовки и дорогие поездки на заграничные курорты, и присоединялся он к ее радостям жизни, скорее, из чувства долга. А Борису не хватало приятельских старомодных вечеринок с играми в крокодила, байдарочных походов и еще литературного кружка, который он с готовностью забросил, все больше реализуясь в профессии. Ведь он был по уши влюблен. «Я безумно боюсь золотистого плена ваших медно-змеиных волос», – напевал счастливый Борька на ухо возлюбленной знаменитый романс Вертинского о волшебной аристократке Ирене с тонкими чертами лица и загадочной душой. Он действительно бросил ей сердце, как мячик, но поймала ли его принцесса Ирен – это еще был вопрос. Романсы не находили отклика в ее душе, но к мужу она была нежно привязана, несмотря на его странные причуды, гордилась своим браком и была за него благодарна судьбе. Судьбе? Свою жизнь Ирина построила сама, разве могло быть по-другому?

Борис все больше уходил в работу, мельком бросая взгляд по вечерам на книжную полку с любимыми стихами, а свое пристрастие к музеям, пешим прогулкам по городу и зимним лыжным пробежкам делил с дочерью. Аня как будто была послана им как ангел-хранитель, связующее звено, мост между такими разными берегами. В ее сердце уживались любовь к несовременной культуре романсов, бардовской песни и ахматовских стихов и удовольствие от простых радостей жизни. Она обожала комфортный отдых на морских курортах, поездки в диснейленды по мировым столицам, а когда повзрослела, то могла соперничать с мамой в притязательности к собственному гардеробу, прическе и маникюру.

И только когда дочь выросла и уехала учиться, Ирине стало казаться, будто что-то важное уходит из их семейной жизни. Она стала просить Бориса возвращаться домой раньше, но это оказалось непросто, он действительно был занят все новыми и новыми проектами. В выходные Борис часто оставался дома, и внезапно Ирина ощутила, что ее интересы так и не стали для них общими. Даже когда им удавалось проводить время вместе, он скорее терпеливо скучал, чем наслаждался. Психолог советовала ей не спешить с выводами и предлагала поискать новые ресурсы для обновления отношений и возвращения близости. Но все чаще, оставаясь вечерами одна, Ирина задавала себе вопрос: а была ли близость? Что возвращать?

Литейный мост

Марина спустилась на Пироговскую набережную прямо у моста, положила сумочку на ступеньки и присела, задумавшись. Начало второго. Желание плакать совсем пропало, и она с любопытством прислушивалась к оглушительной тишине, которая разливалась у нее в груди. Безветрие и пустота внутри были совсем такими же, как свежий, почти неподвижный воздух снаружи. Пусто, ноль. «Порвалась дней связующая нить», – вспомнила она пастернаковский вариант «Гамлета». Марина замерла, и, как будто в ответ на ее ощущения и мысли, шестой пролет Литейного моста бесшумно отделился от быка и медленно, как в каком-то сюрреалистическом фильме или сне, стал вздыматься к небу.

Марина зачарованно следила за разведением моста и с каждым сантиметром увеличивающегося разрыва чувствовала, что болезненная привязанность освобождает ее душу. Больше не нужны ни оправдания, ни обещания, ни надежды. Осталась только она с опустошенным спокойным сердцем и где-то там, надежно отделенный от нее вольной рекой и громадой вздыбленной широченной полосы асфальта, тот, кто раньше был ее вселенной.

Борис мчал по ночному Питеру, понимая, что время в запасе еще есть. Только миновав Лесной, он заметил, что движение транспорта по проспекту замедлилось и внезапно вспомнил, что Литейный мост разводят в 01:40. Еще немного, и в перспективе улицы встал огромный, вздыбившийся с противоположного берега Невы, пролет моста, как в странном сне взметнувшийся к небу. «Как будто проглотить хочет», – подумал Борис, захлопнул дверцу припаркованной иномарки и снова безуспешно попробовал набрать номер жены.

В сердцах пнув автомобиль по колесу, он застегнул ветровку и медленно побрел в сторону Пироговской набережной, пытаясь собраться с мыслями. «Слов моих сухие листья ли заставят остановиться, жадно дыша? Дай хоть последней нежностью выстелить твой уходящий шаг», – неожиданно прилетел ему на память привет от Маяковского.

«Последней? Почему последней? Напишет, позвонит, нельзя же вот так в один момент зачеркнуть то, что… Что? Что я не хочу зачеркивать? Не обманываю ли себя?»

Спустившись к Неве, он закурил и увидел женскую фигурку в бирюзовом плаще, присевшую на ступеньках гранитного спуска. Затянувшись, он нарушил тишину:

– Не простудитесь, погода обманчива, а питерский гранит еще больше.

Девушка обернулась. Голубые глаза, светлые прямые волосы.

– Да, тепло, осень какая-то весенняя, что ли.

– «И весенняя осень так жадно ласкалась к нему, что казалось – сейчас зацветет белоснежный подснежник», – подхватил Борис.

– «Вот когда подошел ты, спокойный, к крыльцу моему», – с улыбкой закончила Марина и поймала его радостный изумленный взгляд.

Неожиданный порыв ветра заставил ее поежиться, встать со ступенек и запахнуть плащ. Капля дождя, потом другая упала на лицо Бориса. Петербург словно решил напомнить о своенравном, непредсказуемом своем характере.

Они поднялись на набережную. Марина пожалела о своей нелюбви носить с собой зонтик и беспомощно оглянулась в поисках крыши.

– Боюсь, сейчас все уже закрыто. Если хотите, можем переждать дождь в машине, а потом мост сведут, и я подброшу вас, куда нужно. Все равно сам уже везде опоздал, – предложил он, удивляясь своему напору и одновременно чувствуя совершенную естественность и даже неизбежность своих слов и действий.

– Спасибо. Знаете, я не могу отказаться. Меня зовут Марина. А вас?

Стихи, использованные в рассказе:

А. Ахматова «Небывалая осень построила купол высокий»

А. Вертинский «Пани Ирена»

В. Маяковский «Лиличка»

М. Цветаева «Поэма конца»

У. Шекспир (перевод Б. Пастернака) "Гамлет"

Аглая

Алёна Стимитс

«Совсем обнаглели, – с возмущением подумала Аглая, выскочив на площадку, – я им не пустое место!»

Она неслась по лестнице, прислушиваясь к звукам за спиной. Вот хлопнула дверь. «Неужели заметил? Точно – он! Тоже мчится вниз, за мной. Того и гляди поймает». Аглая запаниковала.

– Стой, глупая! Куда ты?! – крикнул Степан.

«Ну уж нет!»

Она долетела до первого этажа. В дверях столкнулась с Петровичем из пятнадцатой. От неожиданности тот аж отпрянул назад и выругался.

«Уф, вроде, оторвалась. Скорее на Невский. Смешаться с людьми, а там уж – попробуй найди!»

После затхлой, тусклой квартиры сентябрьский воздух показался Аглае даже не свежим, нет, каким-то вкусным. Она вдохнула поглубже, наслаждаясь этим давно забытым ощущением. Свобода!

Вынырнув из арки, беглянка сразу оказалась на проспекте. Здесь уже вовсю бурлила жизнь. Служащие спешили на работу, приезжие пялились по сторонам, вереницы машин плотным потоком двигались в обоих направлениях. На секунду Аглая замерла в нерешительности, оглушенная звуками и запахами улицы, но времени на раздумья не было. Слившись с толпой и подчинившись ее вибрациям, Аглая зашагала в направлении Дворцовой площади. Перевести дух ей удалось лишь через пару кварталов, когда стало окончательно понятно, что Степан упустил ее из виду. Аглая повертела головой и, не усмотрев рядом никаких опасностей, начала осмысливать все произошедшее.

«Тут вроде неплохо, – подумала она, – надо просто пообвыкнуть. Мерзавец! Держал меня взаперти столько времени! Называл это любовью. А я-то, тоже хороша! Растаяла. Поверила. Тьфу, дура!»

Этот побег был не первым. Однажды Аглая уже совершала подобную попытку, но та закончилась неудачно. Тогда, заплутав в соседних дворах-колодцах, она попала под холодный ливень и насквозь промокла. В таком виде, всю дрожащую и замерзшую, ее обнаружил Степан, метавшийся по всей округе. Пару недель Аглая была больна, почти ничего не ела, а только лежала, безучастно глядя в стену. Конечно, он хотел знать причину бегства. Весь осунулся, работал дома и ни на шаг не отходил от нее. Но что она могла сказать, если и сама не знала?

Аглая, возможно, и дальше копалась бы в прошлом, если бы не велосипедист, который в этот момент пролетел мимо, каким-то чудом ее не задев. Она дернулась и, отскочив в сторону, ошарашенно посмотрела ему вслед.

– Совсем одурел! – заорала дородного вида тетка, шедшая рядом. – Ироды! Управы на вас нет! Не зашибли тебя? – обратилась она уже к Аглае. Та ничего не ответила – фамильярность женщины ей не импонировала – посторонилась и молча продолжала свой путь.

«И как я сразу не поняла, что эта Кристина – наглая, абсолютно беспринципная аферистка?! – размышляла Аглая. – Такие обычно от других только выгоду ищут. Еще прибеднялась: мужик, дескать, бросил. Жить негде, – Аглая презрительно фыркнула, – а теперь что? Степана окрутила, на жалость давит. Он уж и поддался – беседует с ней, кофе пьет… ни ума, ни такта у этой вертихвостки. А ведь говорил мне, что любит…»

Последняя фраза рефреном отзывалась в ее голове, повторялась, как навязчивая мелодия, от которой хочешь, но не можешь избавиться. Ей было обидно, противно, мерзко осознавать, что любимый с такой легкостью променял ее на другую. Да еще на кого!

Внезапно ход ее мыслей прервался. Из ближайшей пышечной шел божественный запах. Так может пахнуть только свежеиспеченная сдоба с корицей и ванильным кремом. И, как бы грустно вам ни было, одна такая булочка способна поднять настроение. А если две, то и вовсе – преобразить ваш день. Тут уж даже не спорьте! Если же вы все-таки вступите в полемику, значит, вам просто не попадалась хорошая выпечка.

А вот Аглае в этом плане везло. Не сейчас, конечно, а раньше, еще до встречи со Степаном. Тогда она частенько позволяла себе лакомиться аппетитными пышками возле Дворцовой площади.

Запах манил. Бил в ноздри с чудовищной силой и безжалостно напоминал о том, что Аглая с вечера ничего не ела. И вроде бы что за проблема? В солнечное утро нет ничего лучше, чем присесть за симпатичный столик на улице, балуя себя чашечкой ароматного кофе и пухленькой, тепленькой, воздушной сдобой с корицей. Но вот беда – денег у беглянки не было.

Чувство голода одолевало. Аглая потерлась около заведения, поглазела в окна кафе и даже зашла в зал. Однако, поняв, что просто нахождение внутри вряд ли приблизит ее к заветной цели, несчастная вздохнула и побрела дальше.

«Ведь я как раз шла на кухню. Завтракать, – промелькнуло в ее голове. – Дверь в спальню была приоткрыта, а там… он и Кристина… вместе… в постели… Ах, если б только не эта дверь!»

Рефрен опять назойливо закрутился.

«Куда теперь? Разве что к Ангелине Юрьевне. Попрошусь назад, на работу. Может, возьмет. Ага, как же, без паспорта! Да и шутка ли – столько времени прошло. Но все равно…»

Около парапета на канале Грибоедова Аглая остановилась. Небольшой катерок чуть слышно дышал на воде. Путница склонила голову и некоторое время наблюдала за его мерным покачиванием. Вдоволь насмотревшись, она перевела взгляд на гладкую поверхность и стала всматриваться в ее глубь с такой отрешенностью, словно в мире, кроме этого моста и этой воды, ничего более не существовало. Аглая щурилась, раздувала ноздри и пробовала воздух на вкус. Он пах пылью и немного тиной. И кофейными зернами – совсем как на кухне у Степана, ей так нравилось проводить там время по утрам. Да, еще сухими листьями. И корюшкой. Впрочем, корюшкой пах вообще весь Питер.

Изящная, застывшая фигурка Аглаи выделялась на фоне спешащего мегаполиса, выглядела оторванной от реальности, но этот контраст был лишь кажущимся. Множество мыслей вертелось в голове беглянки. Они скакали, кружились, подобно осенней листве, лихорадочно сменяли одна другую. Совершив внезапный побег, продиктованный не разумом, а ревностью, Аглая была внутренне не готова к тому, что теперь ей придется принимать решения самостоятельно. Где-то жить, как-то зарабатывать – пока она даже не знала, с чего начать. Да и работать-то не особо хотелось, она уже привыкла быть на содержании. У него.

– Привет, красавица! Что, покататься захотелось? – какой-то тип в потертых кроссовках и неподшитых снизу джинсах тоже оглядывал воду. Явно клеился. Совсем не странно: рыжеволосая, зеленоглазая, утонченная Аглая всегда привлекала к себе внимание мужчин. Да что там говорить, и женщин тоже. Очень уж она выделялась из толпы, цепляла глаз своей яркостью и хрупкостью. Мнимой беззащитностью.

Аглая в беседу не вступала, но и уходить не торопилась. «Вроде не опасен. И отвращения не вызывает. Может, закрутить с ним? В отместку Степану, – какое-то время Аглая раздумывала. – Не буду, – наконец, решила она. – Запашок странноватый. Пьет, наверное. А если и нет, то Степану этот мужлан все равно даже в подметки не годится. Он-то всегда с иголочки. Глаженая рубашечка, галстучек, блестящие пуговки. А запах, божечки, как пахнет мой Степан!..»

Она опять погрузилась в себя, перебирая то одну, то другую деталь из прежней жизни с ненавистным, но таким обожаемым мужчиной. Перекатывала воспоминания, как маленькие шарики, оживляла интонации любимого голоса, заново отдавалась прикосновениям, наслаждалась близостью его тела… «Нет. Никто не сможет заменить Степана».

Проигнорировав заигрывания незнакомца, Аглая двинулась дальше. Ее смыслом теперь была Дворцовая площадь – место, где она раньше работала. Центр ее мира.

Она любила этот город, хоть и плохо его знала. Да и нужно ли знать целое, если ты доволен малым? Из Питера Аглая ни разу не выезжала. Отца своего никогда не видела. А мать, всю жизнь отдавшая музею, часто повторяла, что надо уметь быть счастливой там, где ты есть. Еще в детстве Аглая впитала в себя эти слова и училась получать удовольствие от тех немногих вещей, которыми одарила ее жизнь. В конце концов, дело ведь не в количестве, а в глубине восприятия того, что нас окружает.

Она миновала арку Главного штаба. Вот и площадь. За время отсутствия Аглаи здесь ничего не изменилось: туристы все так же отдыхали на брусчатке, дамы в старинных костюмах позировали фотографам, а переодетый Петр Первый уныло бродил меж ними. Самокаты, уличные музыканты, одуревшие от экскурсии дети – все это Аглая наблюдала уже много раз. Спугнув стаю наглых голубей, она двинулась прямиком к Эрмитажу. Ни на что особо не рассчитывая, повертела головой в надежде увидеть кого-то из тех, с кем вместе работала, но фортуна сегодня явно не улыбалась ей.

Огромный черный кот, вальяжно развалившись, ловил последние теплые лучи осеннего солнца. Он повернул морду в сторону Аглаи и долго, неотрывно на нее таращился. «Ну и пузо отрастил, кто ж его раскормил-то так?» – с непонятным для нее раздражением подумала Аглая. Пустой желудок тут же отозвался, отреагировав на мысль о еде.

Она вдруг вспомнила свой первый день в квартире Степана. «Мы приехали к нему домой и заказали семгу. Из ресторана. Большие сочные куски. Сидели вдвоем на кухоньке и лакомились нежной рыбьей плотью. Он так смешно держал вилку. А потом, боже, потом кормил меня клубникой… прямо с ладони… обмакивал ягоды в сливки… а я… я вылизывала его пальцы. Степан смеялся, лил шампанское на стол, и мы, как два идиота, лакали его… прямо с поверхности… в какой-то параллельной вселенной. Пьяные. Восторженные. Застрявшие меж двух миров. Ведь и сейчас, где-то, наверное, есть этот день, и там мы оба – до сих пор счастливы. Вечно пьяны. И время бессильно… а после того дня он меня уже ни разу не баловал, – заключила Аглая, обращаясь к коту. Тот моргнул, но ничего не ответил. – Да что с мужиков взять, все вы одинаковы!»

Аглая вновь переключилась на свой план, точнее, на его отсутствие. Добравшись до места своей бывшей работы, она решила действовать интуитивно, выключив мозг и не думая больше ни о страхах, ни о потенциальных неудачах.

«Надо во что бы то ни стало попасть к Юрьевне. Сделать грустные глаза. Поплакаться. Ангелина – женщина сердобольная, глядишь, и пристроит на прежнее место. Но как попасть на служебную часть без пропуска? Впрочем, что там думать – надо делать».

Аглая направилась ко входу в Эрмитаж. Народищу было как-то уж слишком много. «Третий четверг месяца, бесплатный вход, – вспомнила она и обрадовалась. – Что ж, очень кстати». Проскочила вместе с другими – маленькая, щупленькая – это даже не составило труда – и прямиком на лестницу, в противоположную от толпы сторону.

– Эй, куда! – возмутилась дежурная. – Пал Варфоломеич, ну помогите! Что вы руками-то разводите?!

«Видно, из новеньких. А бусики какие чудные, – успела подумать Аглая. – Сколько помню здешних пенсионерок, они все носят жемчуг, – размышляла она, уже поднимаясь на верхний этаж, – натуральный, искусственный. Аккуратная ниточка на шее. Может, без бусинок сейчас не берут на работу? Тьфу, глупость какая».

Дойдя до третьего, Аглая остановилась. Дальше прохода не было. Только пропускная электронная система для сотрудников. Снизу, кряхтя, за ней топал Варфоломеич. «Уж этот-то должен узнать – всю жизнь здесь работает. Объяснюсь, пусть ведет к Ангелине».

Тут, о счастье, дверь открылась, и кто бы вы думали – сама Ангелина Юрьевна появилась в проеме. Ахнула, покачала головой и посторонилась:

– Аглаюшка, ты к нам? Заходи давай! Какими судьбами?

«Совсем старенькая стала, но спину держит все так же ровно и с ужасной красной помадой никак не расстанется. Вот всегда хотела ей сказать – ну не вяжется этот цвет ни с пучком, ни с ее интеллигентным лицом».

Зашли в кабинет.

– Степа уж давно к нам не забегает, – посетовала ее бывшая начальница. – На вот тебе печеньица, угощайся, – Ангелина Юрьевна стала куда-то звонить. – Здравствуй, Степушка…

«О нет, только не ему!» – Аглая аж крекером подавилась.

– Мама-то что, здорова? А сам? У меня гостья тут: Аглая, собственной персоной.

Ангелина замолчала. Степан начал что-то объяснять ей в трубку.

– Ах, вон как… – женщина с беспокойством глянула в сторону Аглаи. – Так заедешь?

Он примчался через полчаса. Ворвался в кабинет, принеся с собой целый букет знакомых запахов: парфюма, кофе, кухни, своей рубашки… Аглая смотрела на блестящие пуговки и млела. Растекалась по старенькому диванчику. Пульсировала каждой жилкой. Вселенная сотнями светил разлеталась вокруг нее. Обволакивала теплом. Кружилась яркими звездами. Он здесь.

– Аглая, моя хорошая, я ж весь Невский обегал. Чуть с ума не сошел, – Степан присел рядом с ней, погладил по спинке, притянул к себе. – Ну что ты себе надумала?! С Кристиной не сошлись? Все, уехала она – хозяин ее забрал. Теперь только ты и я.

Аглая взглянула на него бездонными глазами, хотела было замурлыкать, но потом передумала. Вместо этого чуть дернула кончиком хвоста и, отвернувшись, стала горделиво рассматривать оконную раму.

Примечание: Эрмитажные коты – кошки, официально содержащиеся на территории петербургского Зимнего дворца со времени его постройки в целях предотвращения интенсивного размножения крыс и мышей в Государственном Эрмитаже.

Коты могут свободно передвигаться по территории Эрмитажа, но вход в музейные залы им воспрещен. Сама сеть подвалов (почти двадцать километров), где живут и охотятся коты, называется «большой кошачий подвал». Летом коты проводят больше времени снаружи, на газонах, во дворах. У каждого Эрмитажного кота есть свой паспорт, с отметками ветеринаров и фотографией.